Мера человека

26 июня 2011 г. Гермиона пыталась избежать этого, но беспокойство наполняло ее легкие, бежало по венам и тяготило сердце. Она не могла заснуть, не могла пошевелиться. Она просто погружалась, погружалась и погружалась. Ниже. Глубже. Темнота поднялась, и вскоре Гермиона оказалась в пелене и утонула. Она пыталась бороться с этим, паника витала на грани ее сознания, но это было бесполезно. Она была недостаточно сильна. И вот Гермиона погружалась в воду, пока не стала сомневаться, достигнет ли она дна. Да и важно ли это? На таком дне не было утешения, только смутные сомнения и изнуряющая тяжесть неопределенности. Это было не ново. Такова была ее природа. В равной степени являясь причиной и следствием своей жизни и переживаний, Гермиона могла лишь лежать и чувствовать все, что происходит, пока шла борьба между ее головой и сердцем. Конфликт был старым, он продолжался всю ее жизнь, и победителя в нем не было видно. Весы качались то в одну, то в другую сторону, никак не находя равновесия. Договор подписан не был, но перемирие наступило: ее логичный мозг перестал мешать эмоциональному сердцу. И наоборот. Но не более. Гермиона должна была знать, что это ненадолго. Сегодняшняя битва была жестокой и неумолимой, такой же неумолимой, как любая внешняя война. Ее желудок сводило при каждом воспоминании, голова раскалывалась при каждом вздохе, а тело болело при каждом слове. Эта война была настолько пугающей, что сон убегал в противоположном направлении, настолько отвратительной, что сны прятались, пока она искала тепло, которого так и не нашла. Покой исчезал, когда возбуждение встречало ее как старый друг, готовый наверстать упущенное, несмотря на глубокое изнеможение Гермионы. Она так устала. Ее волосы в какой-то момент распустились. Ее ноги подергивались. Пальцы рук и ног покалывало, словно в них втыкали маленькие булавки. Зудящие места требовали внимания, даже те, до которых она не могла дотянуться. Особенно они. Это беспокоило ее. Все ее беспокоило. Стоило Гермионе закрыть глаза, как перед ней начинал плясать и кружиться яркими пятнами парад красок, а разум работал со скоростью света. Каждый клочок ее умственной энергии уходил на то, чтобы быстро записать все детали ее ссоры с Малфоем. Он был центром ее мыслей, источником ее недовольства. Каждое мгновение было упорядочено. Она проанализировала каждую эмоцию на лице. Запомнила каждое слово. Все было на своих местах, разделено на то, что она имела в виду, и то, что не имела. То, что кричало в страсти и гневе, и мутные серые области неопределенности. Далее все подразделялось на правильное, неправильное и то, что находилось в сером промежутке. Гермиона больше всего стыдилась того, как много попало в последнюю группу. Ее голова и сердце боролись между собой, несмотря на то, что она знала, что не будет ни победителя, ни проигравшего. Только взаимное уничтожение. В спальне стоял прохладный воздух, и Гермиона поплотнее закуталась в одеяло, подушка чередовалась с жесткой и слишком мягкой. Как только Гермиона устроилась поудобнее, она почувствовала прилив тепла и сбросила одеяло. Она сделала глубокий вдох. Потом еще один. Она считала каждый вдох, как делала это в кабинете психотерапевта, когда паника и эмоции захлестывали ее сильнее, чем желание их усмирить. Гермиона сосредоточилась на пустом месте в своем сознании и закрыла глаза, погружаясь в более спокойное физическое и психическое состояние, которое позволяло ей осознавать все. Ее сердце, как ни странно, билось громче, готовое выпрыгнуть из груди и отбивать такт боевому кличу. Ее мозг защищался, защищаясь на первобытном, примитивном уровне, который она не могла контролировать. Ничего нового. Гермиона продолжала считать вдохи, уговаривая свое бешено колотящееся сердце замедлиться, успокоиться, как ручей перед домом. Все было хорошо. Все было в порядке. Это пройдет. Вдох и выдох. Гермиона пыталась заставить себя расслабиться, но в тот момент, когда ее тело начало погружаться в бессознательное состояние, в тот момент, когда битва начала затихать, в тот момент, когда она обнаружила, что находится всего в одном дыхании от достижения своей цели – сна... Гермиона рывком поднялась на ноги, сосредоточившись на ощущениях. По внешним краям ее защитных чар пробежало какое-то покалывание. Что-то не совсем человеческое. Рационально она понимала, что это может быть что угодно: белка, птица, насекомое, но логика не мешала ее сердцу биться о грудную клетку. Быстрое ощущение исчезло, прежде чем она смогла определить его, прежде чем она поняла, что это было, но в глубине души заурчала паранойя. Гермиона перестала пытаться заснуть. Отчасти из-за страха, который она пыталась подавить, но в основном, чтобы избавить себя от шепота, который преследовал ее во сне. Отказ от отдыха не помешал Гермионе попытаться успокоить себя другими способами. Она читала книгу, чтобы занять свои мысли, потом другую, потому что первая была недостаточно хороша. Она утопала в белом шуме и делала упражнения на глубокое дыхание и расслабление. Теплая ванна. Теплое молоко. Лавандовый и ромашковый чай. Когда не помогло ни то, ни другое, она попробовала вино. Гермиона налила в диффузор аромамасла. В ее спальне пахло пышным провинциальным полем лаванды. Когда этого стало недостаточно, она перебралась с кровати на диван, с шезлонга в зимнем саду на пол, чередуя подушку с подушкой, одеяло с одеялом. Но все это не имело значения. Ничего не помогало. Даже те несколько глотков "Сна без сновидений", которые она, наконец, позволила себе сделать, оказались бесполезными. В итоге у Гермионы болела шея, расстроился желудок, а голова не переставала анализировать три вещи: ничего, что-то, все. После трех часов ночи она решила поприветствовать то, что наверняка станет долгим и несчастным воскресеньем. Было еще слишком рано начинать прополку и полив, но она также сомневалась в том, что ранее задело ее подопечных. Что бы это ни было, оно находилось вне ее контроля и за пределами самых дальних палат. Гермиона стояла в зимнем саду и смотрела на темное пасмурное небо. И снова это слово. Беспокойство. Старая привычка, которая никогда не умирала, она лишь впадала в спячку до самого подходящего момента. – Это не беспокойство, – прошептал крошечный, вкрадчивый голос, – Это чувство вины. Ну, это было не совсем точно. Гермиона знала, что такое чувство вины. Это был старый друг, который время от времени появлялся в ее жизни, особенно, когда она навещала родителей. Но тогда она отказывалась его испытывать. Оно несло в себе ответственность, а также признание того, что она была не права в некоторых вещах... Но, конечно, не во всем. И вот теперь она вернулась к своим серым и средним цветам. Гермиона вздрагивала от всего, что не могла классифицировать. Так много. Слишком много. Не обращая внимания на этот внутренний шепот, она стала искать себе занятие по душе. Ей нужно было чем-то заняться, чтобы сохранить работоспособность ума и спокойствие духа. Отвлечься. Спокойствие. Чтение не дало результатов, глаза слишком устали, и Гермиона вернулась к своей второй любви. К организаторству. Работа началась с кухни, где она убрала все со своих мест, вручную вымыла каждую поверхность и расставила все так, чтобы успокоить свой разум. Когда работа была завершена, Гермиона отступила назад и огляделась, гадая, хватит ли этого, чтобы отдохнуть. Не хватило. Следующей была кладовая. Она проверила каждую этикетку. Мука, заварной крем и сахар. Кускус, овсяные хлопья и пшеница булгур. Ее поразило, насколько все было неорганизованно, раньше она этого не замечала. Гермиона проверила пломбы и расставила все по местам в зависимости от того, как часто они использовались. Она составила каталог специй, расставив их в алфавитном порядке и сделав пометки, какие из них нуждаются в замене или скоро будут заменены. За ее спиной яростно писало Прытко-Пишущее Перо. Закончив, Гермиона посмотрела на свою работу и подумала, достаточно ли этого для отдыха. И снова, хотя усталость накрыла ее, как простыня, она пыталась сохранить бодрость. Хоть какую-то. В начале пятого часа, после уборки всего дома сверху донизу, Гермиона стояла в последнем месте, которое требовало работы – в кладовке комнаты для варки. Полки от пола до потолка были забиты ингредиентами, которые она так и не смогла упорядочить с момента создания помещения. Гермиона начала с самого верха, доставая едва использованные и редкие ингредиенты, которые она хранила на случай, если однажды они ей понадобятся, проверяя этикетки и количество и делая пометки для Блейза или Дафны. Пока она работала, взошло солнце, и из маленького окна в комнату проникали приглушенные лучи. Пересчитав крылья фей, убедившись, что сок пиявки не прогорк, и переклеив этикетки на бурачниках, так как чернила поблекли, Гермиона задумалась о еде... Но решила не делать этого, когда ее желудок снова забурлил, все еще раздраженный смесью, которой она его напичкала. И все же Гермиона решила, что ей пора передохнуть, ведь она прошла четыре из одиннадцати рядов. Спустившись с лестницы, она зашла в свой кабинет и проверила Магический планировщик. Запись о встрече с Малфоем была удалена, и, как ни странно, на ее месте стояло имя Нарциссы. Хорошо, подумала она, чувствуя, как в ней поднимается что-то, что меньше походило на гнев и больше на... Гермиона с трудом подбирала подходящую эмоцию. Она вздохнула, глядя на пустую комнату. Ее проблемные растения требовали внимания, с помощью палочки она полила каждое из них вокруг своего кабинета. Гермиона продолжила успокаивающее занятие, поливая растения на подоконнике кухни и глядя на туман, стелившийся над пастбищем. Она поставила чайник и отправилась в зимний сад, чтобы продолжить работу. Погладив пальцем краешек мимозы, она уперлась взглядом в пустое место, где должен был находиться кактус. Но его не было. Она оставила его у Малфоя. Опять. Проклятье. Это снова вывело ее из себя. Гермиона вытерла лицо, выдохнула и продолжила поливать и проверять растения, наслаждаясь медленным восхождением солнца над горизонтом. Рассвет был пасмурным и зловещим. Гермиона решила не заниматься прополкой перед неизбежной грозой. Она устала. Гермиона закончила поливать вьющиеся розы и заварила себе чашку имбирного чая, чтобы успокоить желудок. Вернувшись в свой кабинет с чаем в руках, она взглянула не на планировщик, а на список дел. Навестить Кингсли. Это было самое лучшее дело из всех возможных. Через три часа она аппарировала к Кингсли с набором ягод: крыжовником, клубникой и малиной. А также мангольд, морковь, картофель, брокколи, яйца и фасоль. Все это было упаковано в ящик, который было удобно нести с помощью легкого, как перышко брелока. К тому времени, когда она поднялась со своим грузом по длинной дорожке, Кингсли уже ждал ее, одетый в королевский синий пчеловодческий наряд. – Ты пришла раньше, чем я ожидал. Входи. Прежде чем она успела возразить, пожилой мужчина освободил ее от ящика, забавляясь тем, что он почти ничего не весит. Его дом был меньше, чем ее. Уютный коттедж с достаточным пространством для него и эклектичным сочетанием предметов мебели и искусства, которые рассказывали, кем он был, как личность. Не слишком много, но и не слишком мало. Гермиона прошла за ним через главную комнату и попала на кухню, которая была меньше, но чистой и удобной. Здесь не было кухонной стойки, зато стоял небольшой стол с двумя стульями. – Присаживайся, я как раз собираюсь приступить к завтраку: яичница с сыром, жареные шпинат и грибы. Она пришла сюда не есть. – Я просто пришла, чтобы оставить это, – резкий взгляд, которым он одарил ее, не оставил шансов для спора. Гермиона опустилась на ближайший стул, и только тогда выражение лица Кингсли вернулось к привычному удовлетворению, и он продолжил готовить завтрак. Вскоре воздух наполнился удивительно ароматными запахами. Кингсли был убежденным вегетарианцем и считал, что его здоровье и бодрость – результат той пищи, которую он употребляет. Гермиона прекрасно понимала его. Она сама строила свой уход за пациентом с учетом его рациона по той же причине, но никак не могла решиться на такой шаг. Она никогда не задумывалась о вегетарианском питании, пока не заметила склонность Скорпиуса избегать сосисок на завтрак или клевать их только для того, чтобы угодить бабушке. Теперь же Гермионе захотелось приготовить для Скорпиуса разные блюда, просто чтобы посмотреть, понравятся ли они ему. – Одно или два? – Не надо, спасибо, – произнесла она в своей упрямой манере. Гермиона попробовала еще раз, – Я в порядке, правда. Тебе не нужно так напрягаться, – еще один долгий взгляд заставил ее сдаться, – одно. Кингсли вернулся к своему занятию, напевая незнакомую ей мелодию, а из сковороды поднимался пар. – Ты же знаешь, что это совсем не сложно. – Я не хочу быть... – Ты готовишь для всех остальных. Ты приносишь мне овощи, чтобы обменять на мед. Гермиона, ты делаешь все для всех, но когда в последний раз кто-то готовил тебе еду? – Я ужинала с Андромедой в начале этого месяца, – она не считала это проблемой, большинство ее друзей едва ли могло вскипятить воду для макарон. – Отлично, – Кингсли нахмурил бровь, – Я изменю свой вопрос: когда в последний раз ты позволяла кому-то сделать что-то для тебя без споров и лишних раздумий? Она задумалась. Всерьез задумалась. Но в конце концов пришла к ответу. Ответ гласил, что прошло уже довольно много времени с тех пор, как роли поменялись местами. – Все в порядке. Я же не... – Не против? – Губы Кингсли скривились от удовольствия, – Я знаю, что нет. В этом плане ты сама забота. Однако есть что-то такое в том, чтобы кто-то приготовил для тебя еду. Это позволяет взглянуть на ситуацию под другим углом, попробовать разные сочетания вкусов, о которых ты не задумывалась, потому что не открывала для себя такую возможность. В Гермионе зашевелилось что-то неуютное, но она проигнорировала это, откинувшись назад, когда Кингсли поставил перед ней тарелку с едой, а затем присоединился к ней за столом со своей собственной тарелкой и двумя вилками. Гермиона вдохнула. Пахло вкусно, выглядело еще лучше, а вкус превзошел все ее ожидания. Ее желудок забыл о том, что он расстроен, – Это просто невероятно вкусно. Спасибо. – Не за что. Они ели в тишине, нарушаемой только короткими вопросами Кингсли, наполняющими разговор, и краткими туманными ответами Гермионы, заслуживающими пристальных взглядов пожилого мужчины. Когда они закончили, он собрал их тарелки и помыл посуду, проигнорировав ее желание помочь. Он вернулся к столу с двумя чашками мятного чая. – Я всегда начинаю день с него. Конечно же, это твоя смесь. Гермиона благосклонно приняла чашку, но после первого же глотка заметила, что он добавил слишком много меда. Получилось слишком сладко. Немного лимона уравновесило бы чай. – Что нового ты узнала из этой трапезы? – Кингсли знал, что она никогда не отключает свой мозг, но не осуждал ее за это. – То, что я хочу приготовить это для... – Гермиона остановила себя, чтобы сделать маленький глоток, – Ну, для внука моей пациентки. Он, кажется, не слишком любит мясо, но он привередлив в еде в целом. Я могу взять рецепт, чтобы приготовить это для него? – Конечно, но он не будет точным. Я редко использую измерения, когда готовлю. Как человек, который так много занимается зельеварением, я уверен, ты меня понимаешь. Ну... Во-первых, его признание удивило ее. Все ароматы сочетались слишком идеально, чтобы не быть отмеренными. А во-вторых… – Я никогда не варю ничего без четкой инструкции, даже если варила это уже сотню раз. – Правда? – Кингсли издал небольшой звук в задней части горла, – Я нахожу это немного странным. И не только он был такого мнения.Гермиона отмахнулась от этой мысли – Откуда ты знаешь, что вкус будет правильным, если ты не используешь мерки? – тихо спросила она. – Как талантливый повар корректирует рецепты, чтобы сделать их лучше, так и талантливый зельевар корректирует процесс варки, чтобы улучшить зелья. Что касается твоего вопроса, – он сделал паузу, чтобы отпить чаю, – Иногда нужно сойти с проторенной дорожки, чтобы понять, что тебе подходит. Она тихонько фыркнула и замерла. Эти слова странным образом напомнили ей о... Малфое. И хотя в первый раз ей удалось отмахнуться от мыслей о нем, Гермиона вновь вернулась к истинной причине своего нахождения здесь. – Я пыталась сварить свое собственное зелье, но у меня никогда не получалось создать что-то из пустоты. Все комбинации, которые я изучала и пробовала, проваливались. Это был невероятно утомительный процесс. – Вот почему ты борешься. Ты думаешь, что все должно быть спланировано еще до того, как ты начнешь, но все, что тебе нужно сделать, – это начать. Собрать что-то вместе и посмотреть, получится ли. Возможно, ты создашь не то, что задумала, возможно, ты создашь нечто большее, но, если у тебя не получится, ты попробуешь снова и используешь знания и свой опыт. – Я понимаю это, правда, но также осознаю, что создание зелий просто не мой конек. – Я никогда не думал о тебе, как о человеке, который сдается, Гермиона. Ты не пробовала просто снять ответственность со своих плеч и попросить помощи? – Мои эксперты говорят... – Забудь об экспертах. Что думаешь ты? – Я... Я думаю, что это можно осуществить. Нет, я знаю, что это можно сделать. У меня есть ингредиенты. Я просто пытаюсь найти правильную схему, – она вздохнула, – Думаю, мне нужна помощь, но... – Ты слишком привыкла действовать в одиночку? – Да. – Ты одна, потому что сама так решила. Знакомые слова, о которых она думала в другой день, при других обстоятельствах, из-за другого мужчины. Ей снова стало плохо, и внутренняя борьба, должно быть, отразилась на ее лице, потому что Кингсли выразил озабоченность. – Ты выглядишь обеспокоенной, Гермиона. А еще измотанной. И то, и другое было правдой. Одновременно. В данный момент она находилась на той стадии истощения, когда в ней бурлила ложная энергия. – Я не спала, – призналась она, – Утром я занималась легкой уборкой. Кингсли сделал паузу, поднеся чашку с чаем ко рту. Он бросил на нее пытливый взгляд. – Легкой? – В основном. – Не буду повторять то, что, я уверен, ты регулярно слышишь от своих друзей, но твои дела идут плохи, – он продолжал потягивать чай, – Сколько ты спишь? – Я даже не могу ответить на этот вопрос. В среднем количество сна составляло норму для функционирования, но ранние подъемы и поздние смены усложняли выходные. Пять часов... Может быть? – Звучит напряженно. Длительные нагрузки не идут тебе на пользу. – Я знаю, – она сделала глубокий вдох, – У меня есть проблема. – Ты ее решила? – Честно говоря, нет. Я боюсь, что у меня может быть несколько проблем. – Тебе следует отделить их друг от друга, подумать о каждой и разобраться с ними таким образом, – поставив чашку на блюдце, Кингсли откинулся на спинку кресла, сложив руки, – А, может, твои проблемы м это те, которые нельзя решить глубоким размышлением. Может быть, они... На самом деле появились под влиянием эмоций? Гермиона задорно хихикнула, что заставило его слегка наклонить голову в сторону. Его темные глаза смотрели терпеливо и понимающе. Она отпила чай и уставилась на стол. Стол, вероятно, был вырезан вручную. Когда она снова подняла взгляд на Кингсли, он все еще ждал ответов. Гермиона глубоко вздохнула. – Я кое с кем поспорила. – Должно быть, это был серьезный спор, если он так сильно на тебя давит. – Да. У меня начинает болеть голова от одной мысли об этом, – она наморщила лоб, потирая затекшую шею, – В этом больше серых зон, чем мне хотелось бы. Я сказала много того, что хотела, но именно то, что я хотела говорить, не дает мне покоя. – И что ты ощущаешь? – В основном тревогу, но... – Вину? Опять это слово. Мысль прорвалась наружу, пробив небольшую брешь и открыв доступ эмоциям. Она устремилась туда, куда хотела, заполняя ее голову вспышками слов, обвинений и сожалений. Так много всего. Слишком много. Трещина расширялась и становилась все шире, не в силах залатать ее. Все, что она могла сделать – это признаться. – Да. Столько вины. Несколько мгновений Кингсли ничего не говорил. Гермиона теребила подол рубашки, обдумывая свое признание и готовясь к тому, что он скажет дальше. – Будучи людьми, мы часто смотрим на других через туннельное зрение нашего собственного жизненного опыта, что легко может привести к непониманию, – его голос был глубоким и звонким одновременно, и Гермиона внимательно вслушивалась в каждое слово, произнесенное между строк, – Люди больше похожи, чем непохожи, и ты это знаешь, но иногда мы так зацикливаемся на себе, на ситуациях и обстоятельствах, в которых оказываемся, что нам нужно напоминание. Я знаю, что ты над этим работаешь. Он бросил на нее пристальный взгляд, заставивший Гермиону повернуть голову в сторону гостиной с его эклектичными картинами на стене. – Да, – сказала она, – Но в некоторые дни получается лучше, чем в другие. В последнее время мне это не удается, – она сухо усмехнулась, – В целом, выходит довольно неудачно, – сосредоточилась на Скорпиусе, когда было больше... – Жизнь – это школьный кабинет. Люди, обстоятельства и опыт — наши учителя. Иногда требуется больше одного урока, чтобы все понять правильно, и это вполне приемлемо. Мы учимся лучше всего, когда находим разные способы прийти к одному и тому же ответу. Гермиона посмотрела на него через стол. – Я также думаю, что важно помнить, что у всех нас есть свое уникальное прошлое, жизнь и вещи, с которыми мы боремся. Мы ведем свои собственные битвы по-своему, используя свое собственное оружие. В некоторые моменты мы неизбежно будем сражаться с неправильным оружием. И лучший ли это вариант действий? – Нет, – быстро ответила Гермиона, – Конечно, нет. Он поднял палец, излагая свою точку зрения. – Ах, но это всегда вопрос твоего восприятия. Ты думаешь, что это оружие не подходит, но именно оно требуется для победы. Восприятие основано на опыте, интуиции и познании: факторах, которые делают нас уникальными, как людей. Точно так же, как я не ожидаю, что ты повторишь то блюдо, что только что съела, без рецепта, так и нельзя ожидать, что кто-то без опыта идеально справится с ситуацией. Расти значит меняться, а меняться значит учиться и находить способ, который работает для тебя. Гермиона позволила словам застыть в воздухе. Она прикусила внутреннюю сторону щеки. – Если позволишь спросить, как тебя воспитывали? – Меня воспитывал в основном отец, так как мать умерла при родах, – он отпил чай и медленно вдохнул мятный аромат, – Вопреки желанию бабушки и дедушки, он не позволил устроить его брак во второй раз, так как не думал, что ему повезет так же, как с моей матерью. Любовь в браках чистокровных явление не частое, но и не невозможное. Хотя он и отошел от этого образа жизни. Отец говорил мне, что культуре учатся, а не получают ее врожденно. Она является производной от социального окружения, а не от крови. Из-за того, как меня воспитывали, я никогда не был приверженцем чистокровного образа жизни, хотя и сам был чистокровным, но это не делает меня менее понятливым. Меня учили одним аспектам, а другие оставляли за кадром. Прежде чем Гермиона успела расспросить подробнее, Кингсли сверился с часами и встал. – А, пчелы скоро проснутся, – он кивнул на ее наряд, – Тебе стоит переодеться, если хочешь помочь. В комнате для гостей есть запасной костюм. Она не собиралась ни помогать, ни оставаться дольше, чем уже было. – Я очень устала. – Сможешь ли ты отключить свои мысли так надолго, чтобы уснуть? Выражение ее лица явно было вполне однозначным ответом. – Пойдем. Мы вместе позаботимся о пчелах. Возможно, они успокоят тебя, – Кингсли жестом велел ей пойти переодеться, и она это сделала. Через десять минут Гермиона оказалась в белом костюме пчеловода, перчатках и шляпе с сеткой, закрывающей лицо. Кингсли ждал ее на заднем дворе, и, выйдя, она сразу же поразилась переменам, произошедшим с момента ее последнего визита. Невилл поработал на славу. Изначально он работал с грубым эскизом и искусно превратил его в шедевр. От задней двери вела мощеная дорожка к равномерно расположенным ульям, окруженным кругом с пестрым ассортиментом цветов и кустарников. Работа еще не была закончена, часть земли еще нужно было заполнить, но это было неважно. – Это просто потрясающе. – Да. Мне тоже очень нравится. Пойдем? Гермиона кивнула, и они вместе пошли по тропинке. – Ты знаешь, почему я держу пчел? – Нет. Я всегда думала, что это для спокойствия. – Это никогда не бывает спокойно, и это непросто. Я наслаждаюсь одиночеством. Звук пчел вокруг меня – это медитация. Он поддерживает связь с природой и временами года. Когда они приблизились, она услышала жужжание, действительно, оно казалось весьма расслабляющим. Он прошептал заклинание, после чего снял крышку улья и заглянул внутрь, тихо пожелав пчелам им доброго утра, несколько из них вылетели наружу. Жужжание стало громче, подул легкий ветерок, но она все еще слышала его, когда он снова заговорил. – Больше всего меня интригует то, насколько пчелы похожи на людей. У каждой пчелы своя индивидуальность, у каждого улья свой стиль поведения. Как семьи. В основном они альтруисты и могут быть ориентированы на сообщество, но некоторые пчелы работают больше. Некоторые умнее. Некоторые сильнее. Кингсли жестом попросил ее подойти ближе и заглянуть внутрь улья. Осторожно она сделала это. В улье было много красивого и сложного, что она не могла бы описать, но, тем не менее, находила это восхитительным. – Ого, как ты заставил их это сделать? Он хихикнул. – Главное, что нужно знать о пчелах, это то, что нужно позволить им работать так, как они хотят. Их нельзя дрессировать. Если ты хорошо к ним относишься, они хорошо относятся к тебе. Это прозвучало, как не очень тонкий намек на их нынешнее правительство. – Пчеловодство требует от тебя не только задуматься о своей жизни, но и стать управляющим для тысяч живых существ, которые одинаково важны и опасны. Они перешли к следующему улью, где он повторил те же действия. Он похлопал по нему, отметив, что к концу лета королевы сменятся. – Ты как предводитель пчел, – хихикнула Гермиона. – Не совсем. У них есть своя королева. Моя работа заключается в том, чтобы помочь пчелам делать то, что они хотят, а именно обеспечивать процветание их семей. Я считаю, что это более успешная парадигма, чем пытаться заставить их делать то, что я хочу, а именно производить изобилие меда. Но в конечном счете дело не во мне. Речь идет о пчелах. Их выживание необходимо для выживания человечества. Не все растения самоопыляются, как тебе известно. Когда они подошли к третьему улью, в нем было тише, чем в первых двух. Прежде чем она успела спросить почему и поинтересоваться плавающими шарами, похожими на воду, Кингсли уже был готов ответить на этот вопрос, пока он работал над проверкой запасов. – Сейчас июнь, а это значит, что колонии до наступления летнего сезона могут голодать из-за нехватки нектара или по другим причинам, о которых я не буду говорить. Именно тогда моя работа становится важной, поскольку я слежу за тем, чтобы они продолжали процветать даже в трудные времена. В этом году было легче, поскольку Невилл первым делом посадил растения, производящие нектар, но иногда один улей испытывает больше трудностей, чем другие. Как в этом случае. Я кормил их сахарной водой, чтобы они успокоились, но, похоже, сегодня она им не нужна. – Но ведь именно так и поступает лидер. Ты понимаешь свою роль и используешь ее, чтобы вмешаться или отступить. Ты делаешь все, что нужно, чтобы расширить возможности своих людей, помочь им развиваться и достигать своих целей. Ты сам сказал, что пчелы в некотором смысле похожи на людей. Твои пчелы испытывали трудности, и тебе, как их хранителю, хватило прозорливости, чтобы принять превентивные меры. Это твоя работа. – Нет, это просто мой долг. Я принял его, когда решил стать пчеловодом. Похоже, ты принимаешь на себя аналогичный долг. Восстановление. Было очень удивительно обнаружить, насколько обширны познания Кингсли. Для такого отстраненного человека он все еще находился в центре событий. – Я слышал слухи о том, как ты предстала перед Визенгамотом. – Я могла бы выбрать более умеренный метод, – Гермионе повезло, что сетка, закрывающая лицо, позволила ей сохранить смущение в тайне. – Мой комментарий не был попыткой заставить тебя заниматься самокритикой или почувствовать, что нужно умерить свой пыл. Это просто комментарий. Если ты хотела заставить людей присмотреться к Визенгамоту повнимательнее, поздравляю, тебе это удалось, – шепот стал громче, – Надеюсь, ты осознаешь, какую мишень ты нацепила себе на спину. У тебя их и так хватает. Гермиона вздрогнула при мысли о Сивом. Утром она уже осознала, что на границе ее охранных чар было неспокойно. – Я понимаю, что теперь люди чаще наблюдают за мной на улице. – И разве ты этого хочешь? – Я сделаю то, что должно быть сделано, – Гермиона следила за его работой. Он так заботливо ухаживал за ульем, – Я устала наблюдать за коррупцией. Кажется, что с каждым днем она все больше и больше приближается к нам. То, что случилось с Гарри... Что дальше? Еще больше убийств в отместку, пока мы все смотрим в другую сторону? Визенгамот обвинил бы во всем Драко Малфоя, лишь бы не разбираться с ситуацией, в которую нас загнали. Они должны быть привлечены к ответственности. Каждый из них и те, кто бездействовал и позволял этому происходить. – А что потом, Гермиона? Если Восстановление пройдет успешно, что дальше? Перси прилагает все усилия, чтобы убедить меня снова баллотироваться в Министры. Полагаю, он намерен попросить тебя помочь в лоббировании его интересов. – Вполне возможно, но у него не было ни минуты, чтобы попросить меня. А что бы ты сказал, если бы я попробовала? – Я бы рассмотрел твое предложение так, как оно того заслуживает. Это не тот долг, к которому можно относиться легкомысленно. И они отправились к следующему улью. Когда они дошли до него, хмурый взгляд Гермионы был скрыт за защитной сеткой, но Кингсли, должно быть, почувствовал это. – В чем дело? – Признаться, мне не очень нравится это слово. Долг. Долг перед семьей, а не перед собой. Закончив осмотр, Кингсли аккуратно закрыл крышку. – Почему бы и нет? Человек выполняет свой долг от чистого сердца и не задумывается о том, что его за это отблагодарят, потому что считает, что поступает благородно. – А если этот благородный поступок лишь увековечивает умирающую культуру, которой нужно шагнуть в будущее? – Это не твоя работа – решать. Культуры не умирают, они развиваются, адаптируются, иногда медленно, иногда радикально. Хорошие стороны любой культуры будут сохранены теми, кто осознает, насколько они ценны. Когда греческая цивилизация пришла в упадок, именно арабский мир помог сохранить труды греческих философов. Они не стали менять их в соответствии со своей идеологией. Они сохранили их, потому что, несмотря на то, что они были другими, они видели в них ценность. Гермиона задумчиво хмурилась, пока они шли к следующей колонии, более просторной, отметил он вслух, которую нужно было обновить, так как они уже почти переросли свой нынешний дом. Видимо, Кингсли еще не закончил давать ей повод для размышлений, потому что, завершив работу, он повернулся к ней. – Как бы тебе не нравился образ жизни чистокровных, в нем есть некоторые аспекты, которые не вызывают полного отвращения. Ты говоришь о них в целом, в то время как семьи, с которыми ты сталкивалась, являются крайними противоположностями: Уизли и Блэки. Я прав? – Да, а еще я сталкивалась с Малфоями, Гринграссами и Паркинсонами. – Эти три семьи тоже склоняются к традиционной стороне вещей, как и Блэки, но в целом большинство чистокровных семей находятся где-то между этими двумя крайностями и не разделяют полностью те части чистокровной жизни, которые вам не нравятся. Не все из них устраивают браки своих детей, но некоторые предпочитают, чтобы их браки были устроены. Не все из них жесткие традиционалисты и отпетые фанатики. И хотя они участвуют в жизни общества, у многих семей есть свои обычаи. – Правда? Он кивнул и повел их чуть дальше, к двум последним ульям. Они были новичками, и им нужно было сориентироваться, прежде чем присоединиться к остальным. Там жужжание было еще тише. – На самом деле чистокровные семьи прекрасно знают свою историю, сложную или нет, и большинство считает, что ее следует сохранять. Это наша история. Документирование истории показывает, откуда мы родом, как мы изменились, как магическое общество, и где нам еще стоит поработать. Существует этикет, который в значительной степени утрачен нынешним поколением, но не все в нем плохо. Он демонстрирует уважение и закладывает основу для последующего морального поведения. Он был прав, хотя она и не была согласна с крайним подходом Нарциссы. – И, наконец, чистокровным свойственно почитание родословной и сильное чувство семейственности, которое часто утрачивается по мере того, как мы переходим к более индивидуалистическому обществу. Я хочу сказать, что вместо того, чтобы выбрасывать все яблоко в мусор из-за нескольких мягких мест, может быть стоит присмотреться. Вдруг оно не прогнило до самой сердцевины. Постарайся сохранить то, что осталось хорошим. Гермиона молчала, вновь и вновь обдумывая его слова. У него были веские аргументы. Даже несколько. И ей нужно было многое обдумать. – О, Невилл и его ученики здесь. Она обернулась, и, действительно, к ним приближалась группа людей с горшками в руках и еще несколькими по обе стороны от них. Все они были одеты в защитные костюмы пчеловодов и сразу же принялись за работу, готовясь заполнить последнюю брешь в круглом пчелином саду. Невилл был единственным, кто выделялся, потому что на нем не было защитного костюма. Одной рукой он размахивал, другой держал цветущий кактус и левитировал вокруг себя еще несколько. Приблизившись, он поставил растения рядом с работающими студентами, прежде чем подойти к ним. Кингсли поприветствовал его, похлопав по плечу, – Невилл, всегда рад помочь. – Кингсли, – Невилл поприветствовал его улыбкой, – Гермиона, тебе понравилась наша работа? – Она впечатляет. – Почему бы вам не отправиться на крыльцо, пока я проверю последнюю колонию? – Кингсли смотрел на группу студентов с мягкой нежностью, – Я установил защиту, чтобы пчелы не побеспокоили твоих студентов. Они кивнули. Невилл побежал к своим ученикам, чтобы дать им указания, а Гермиона пошла дальше, но вместо того, чтобы направиться к крыльцу, она встала у начала мощеной дорожки. Она наблюдала за работой студентов, пока Кингсли, не торопясь, осматривал последнюю колонию, самую молодую. Когда Невилл подошел к ней, Кингсли был все еще озабочен. – Ты действительно проделал невероятную работу, – сказала Гермиона. – Это был твой эскиз, – Невилл пожал плечами, – Думаю, самым сложным было выбрать сами растения. Кингсли хотел, чтобы они не требовали особого ухода, но приносили максимальную пользу пчелам. – Поэтому ты принес кактусы? – Пчелы действительно любят цветущие кактусы, но дело не только в этом. Я считаю, что они должны быть в каждом цветнике. Полумна принесла ваш по моей просьбе. Она всегда знала, что это один из странных подарков Луны. – Почему именно кактус? – Они выживают перед лицом трудностей, особенно когда это кажется невозможным. Мне показалось, что это подходит тебе, да и ему тоже, – Невилл задумчиво пожал плечами, и Гермиона, наблюдая за другом, подумала, что не только они противостоят трудностям и выживают. Невилл занимался этим всю свою жизнь, – В некоторых культурах они символизируют выносливость, упорство, силу и безусловную материнскую любовь. – Ты чувствуешь материнскую любовь? – Гермиона хихикнула. – Нет, а ты чувствуешь? – он тоже рассмеялся, – Я видел твой вялый кактус, – он ухмыльнулся, – Ты заботишься об одном кактусе больше, чем о целом саде. Не то чтобы ты не заботилась об остальных, но это растение другое. Более особенное. Ты относишься к нему по-матерински. – По-матерински? – она закатила глаза и улыбнулась, сложив руки, – Наверное, я должна была иметь ребенка, чтобы понять каково это. Невилл издал небольшой звук в задней части своего горла. – Что? – Я не знал, что нужно быть родителем, чтобы любить как родитель. *** Струнный квартет играл успокаивающую пьесу, которую Гермиона не узнала, но она настолько расслабила ее, что глаза на мгновение опустились. Она открыла их, когда поняла, где находится, и какой длинный день ей предстоит. Нарцисса назначила ей встречу с магом-исследователем, и Гермионе нужно было не просто заглянуть на минутку к ним домой, а одеться для светского раута. Это было мероприятие для высшего эшелона общества, на котором ведьмы и волшебники, обладающие правом голоса, должны были общаться, пока их родители беседовали за вином, закусками и классической музыкой, звучавшей на заднем плане. Сакс обычно следила за Нарциссой, но ей казалось, что присутствие Гермионы будет более незаметным. Аргумент Нарциссы сводился к тому, что Гермиона – узнаваемая фигура, чье присутствие не вызовет лишних подозрений. Нарцисса не ошиблась, но и время было выбрано неудачно. Гермиона все еще не поспала. Была возможность, и она улеглась в свободной комнате Кингсли, чтобы сменить обстановку, но в итоге уставилась в потолок, перебирая в памяти все, ничего не забывая и считая каждый миг, пролетающий мимо нее. Отдых не наступал, а работа была нескончаемой. Вот почему она оказалась в одиночестве, хотя и незаметном. Свежая после бодрящего зелья, она была одета в простую темную мантию, а волосы уложены в мягкие локоны, обрамленные драгоценной заколкой. Сегодня Нарцисса лишь во второй раз за все время их знакомства выразила явное одобрение ее внешнему виду. Гермиона наблюдала за окружающей обстановкой. Комната была небольшой, но достаточно просторной, чтобы вместить столько людей. Все было очень... Прилично. Полы из твердых пород дерева, сводчатые потолки, мраморные пьедесталы по четырем углам комнаты, богато украшенные и роскошные. Хрустальные бокалы и безупречно расставленные букеты украшали каждый из столов, образующих круг в центре комнаты, где гости медленно прогуливались и беседовали друг с другом в очень странном круговом движении. Судя по виду собравшихся, те, кто ходил, были выставлены на всеобщее обозрение. У Гермионы не было настроения принимать в этом участие, поэтому она наблюдала за Нарциссой, которая вежливо болтала с каждым, кто подходил к ее столику. Гермиона находилась рядом, но не слишком близко, на приличном расстоянии в три стола, наблюдая за любыми признаками неприятностей, странных моментов или сигналов. Пока все было хорошо. Проблема заключалась в том, что она находилась в непосредственном присутствии свободных волшебников, которые узнавали Гермиону по имени и не обращали внимания на ее родословную. Она не участвовала в происходящих вокруг нее махинациях. Здесь было не менее двадцати пяти волшебников и, скорее всего, вдвое больше ведьм, но только один привлек всеобщее внимание. Высокий. Отстраненный. Потрясающий. Строгий. Драко Малфой. Большинство холостяков смотрели на него с разной степенью зависти, в то время как все свободные ведьмы в комнате падали ниц, чтобы привлечь внимание Малфоя. Лишь когда он отказывался от общения, они ускользали к какому-нибудь другому волшебнику, предлагавшему им руку. Это было самое... Гермиона глубоко вздохнула и отбросила все свои мысли. Она пыталась. Малфой стоял в другом конце полупустой комнаты, одетый в чистую мантию, такую же мрачную, как и выражение его лица, которое заставило Нарциссу вскочить на ноги, когда она бросила на него многозначительный взгляд. Его ответный взгляд был до умопомрачения идентичен взгляду Скорпиуса. Гермиона не сводила с него глаз, пока он медленно пробирался по внешним краям комнаты, останавливаясь у некоторых женщин и, казалось, не замечая взглядов, которые на него бросали другие. Он как будто не замечал их. А может, ему было все равно. Женщины. Они тяготели к нему, как игла компаса к магниту-северу, с их накрашенными лицами, потрясающими одеяниями и скромными улыбками, и все они жаждали приветствия, взгляда, улыбки, прохода, чего-то. Но он так ничего и не сделал. Малфой покинул ее периферию, когда Гермиона повернулась, чтобы убедиться, что с Нарциссой все в порядке. Обернувшись, она не увидела его, но кто-то другой заметил ее. Знакомое лицо. Черные волосы. Ярко-голубые глаза. Красная помада. Черная мантия выделялась среди моря летних красок. Это была будущая миссис Малфой с автограф-сессии. Как же ее зовут? – Привет, – вежливо улыбнулась женщина. Было ясно, что она не помнит их первой встречи, и это было хорошо. Прямоволосая Гермиона Грейнджер как-то не очень запоминалась. Кроме... – Я только что увидела тебя в другом конце зала, и ты, очевидно, скучаешь так же, как и я. Я Оливия, – она протянула наманикюренную руку, которую Гермиона автоматически приняла, – Мне очень приятно с тобой познакомиться. Гермиона провела достаточно лет, посещая подобные мероприятия, чтобы точно знать, как себя вести, как ходить, говорить и смешиваться. Она также знала, когда кто-то находится в поиске, охотясь за тем, чего у него нет. За информацией. Потратив секунду на то, чтобы вспомнить их первое знакомство, Гермиона отсортировала то, что вспомнила, и вежливо улыбнулась. – Приятно познакомиться. Я... – Гермиона Грейнджер, я знаю, – ее улыбка стала ярче, а затем выровнялась и превратилась в демонстрацию совершенного смущения, которое выглядело... Отрепетированным, – Не могу поверить, что я действительно разговариваю с тобой. Честно говоря, это большая честь для меня. Трудно было определить, было ли это искренним признанием, поэтому Гермиона решила, что нет. Оливия огляделась, прежде чем наклониться. – Все удивлены, увидев тебя на светском мероприятии, – ее попытка выведать сплетни была совсем не тонкой. Вопрос, который она пыталась задать, был до боли очевиден, – Почему ты здесь? – У меня было приглашение, и мне нечем было заняться в воскресный день. Оливия стояла рядом с ней и рассказывала все сплетни в комнате, при этом улыбаясь всем, кто смотрел в их сторону, явно используя Гермиону, как реквизит. Ей было все равно, она была слишком занята тем, что украдкой поглядывала на свою пациентку. Все было по-прежнему нормально. Когда Оливия сделала паузу, заметив, что потеряла свою аудиторию, Гермиона притворно заинтересованно улыбнулась. Не то чтобы это имело значение, как она себя вела. Гермиона не увидит ее после сегодняшнего дня, но было забавно слушать рассказы этой женщины о политике, драмах и куче компромата на всех присутствующих в комнате: уже женатых или еще нет. Оливия была любительницей сплетен в обществе. Это объясняло, почему она всегда была одна, пытаясь найти новых собеседников. Никто не доверял ей настолько, чтобы говорить с ней свободно. – Итак, ты ходила в школу с Драко Малфоем. – Да, – как можно спокойнее ответила Гермиона, переглянувшись с ведьмой, – Но ты же знаешь. Все знают. И все знают, что мы не были дружны в школе. Что ты пытаешься выяснить? – Мне просто любопытно, – Оливия пожала плечами, – Он всегда был таким? Холодным и недружелюбным? У меня было назначено два брачных свидания с ним. С одного он ушел раньше, едва перекинувшись со мной парой слов, а на второе вообще не явился. По-моему, я никогда не видела его на людях с женщиной, которая не была бы уже признана его другом, – она обвела взглядом комнату, – Я просто думаю, это только я его не интересую или женщины в принципе. Как он прикусил ее нижнюю губу и потянул, не слишком нежно, за... Гермиона поперхнулась воздухом, и Оливия погладила ее по спине, пока она не пришла в себя. – Ты в порядке? – В полном порядке, – Гермиона проглотила последнюю каплю хрипоты из своего голоса, – Что касается твоих опасений, то, полагаю, тебе предстоит узнать о нем самой, если представится такая возможность. – О, я обязательно узнаю, – Оливия выглядела уверенной в себе, блеск в ее глазах был почти хищным, – Мои родители очень хотят, чтобы мы встретились, и его мать тоже, но, к сожалению, еще слишком рано. А пока я делаю все возможное, чтобы выделиться на фоне остальных. – Познакомившись с ним поближе? Она рассмеялась, как будто Гермиона рассказала анекдот. – Конечно, нет, это произойдет после свадьбы. Первый шаг – добиться того, чего ты хочешь, а потом... – Откуда ты знаешь, чего хочешь? – Драко Малфой богаче всех волшебников в этой комнате вместе взятых, – Оливия посмотрела на нее, как на дурочку, –Тот факт, что он невероятно привлекателен, делает борьбу за его расположение еще более трудной, но она того стоит. Глаза Гермионы грозили закатиться в череп. Но каким-то чудом этого не произошло. – Сегодня я наблюдала, как все бросаются на него, но после нашего брачного свидания я поняла, что это не сработает. – Да ну – теперь ее любопытством завладела Оливия. – Он не такой, как все эти волшебники. Он уже был женат и имеет определенные ожидания, я полагаю, – Оливия неверно истолковала выражение лица Гермионы и продолжила говорить, – Каждый чистокровный мужчина воспитан так, что ожидает от жены, что она будет делать все, чтобы облегчить ему жизнь. Однажды он уже получил это. Теперь, я думаю, он захочет снова, и на этот раз еще лучше. Внутри Гермионы зажегся огонек раздражения в защиту Астории. – Его следующая жена должна быть привлекательной и ухоженной, правильной и знающей, но не слишком. Ни один мужчина не хочет, чтобы жена доказывала, что она умнее его. Им нужна верная и скромная женщина, которая позволит им руководить. Все действительно так просто. Я подхожу под все эти требования, мне просто нужно, чтобы он это увидел. – Если тебе нужно заставить кого-то увидеть твою ценность... – переменила свое мнение Гермиона, – Я не понимаю, почему все добиваются того, кто их явно не интересует. – Стабильность, богатство и положение в обществе, вот лишь некоторые из них, – Оливия перечислила свои ответы, подняв три пальца, – Неважно, захочет ли Драко жениться снова, он женится, потому что этого от него ждут. Это его долг перед семьей, а Малфои относятся к этому серьезнее, чем большинство других. Это она уже знала. – Кроме того, его мать была практически королевой в обществе во Франции и здесь тоже. Его будущую жену будут готовить к тому, чтобы она унаследовала ее статус и все вытекающие из него преимущества. Я... – А что насчет его сына? – Гермионе стало интересно, как Скорпиус впишется в общую схему событий, ведь Нарцисса уже навязывала долг будущей жены Малфоя, – Кто-нибудь знает о нем? – Люди, конечно, говорят, но его уже много лет не видели на публике, – Оливия пожала плечами, – Я уверена, что Нарцисса все предусмотрела. Это не должно быть слишком сложно, когда мы поженимся. – Ты выглядишь... Уверенной. – Да, если я действительно привлеку его внимание и... – Оливия вздохнула и тут же выпрямилась, быстро проведя рукой по своей мантии, чтобы убедиться, что она выглядит презентабельно, – Он идет сюда прямо сейчас. Гермиона посмотрела, и, действительно, Малфой приближался, выглядя совершенно безучастным и отстраненным. Это был сигнал к тому, чтобы уйти. Их фиаско в виде ссоры было еще свежо в памяти, и существовала реальная возможность, что это может повториться. На этот раз на публике. Гермиона начала извиняться в попытке уйти, но рука Оливии обвилась вокруг ее, удерживая ее на месте. – Останься со мной, – умоляла ведьма, – Может, он заговорит со мной, если увидит тебя. Сомнительно, учитывая то, как они пререкались прошлой ночью, но Оливия не принимала отказа. Гермиона не удивилась бы и не обиделась, если бы он, увидев ее, развернулся в другую сторону. Она бы не удивилась, если бы он бросил на нее гневный взгляд, но он не сделал ничего подобного. Гермиона остолбенела, когда Малфой остановился на приличном расстоянии перед ними. Не было никакой ошибки в том, что именно так он и собирался поступить. – Ты помнишь меня, Драко? – весь такт Оливии испарился. – Нет, – Малфой бросил на нее один беглый взгляд, – А должен? Ее улыбка померкла, как пламя, залитое водой. Гермиона внутренне содрогнулась. – Грейнджер. Одно слово, и ее сердце начало колотиться, но не от восторга. Она нервничала. Нервное возбуждение разливалось по венам и заставляло ее переминаться с ноги на ногу. Одного взгляда было достаточно, чтобы Гермиона отвела глаза. Его плечи были прямыми, как и ноги, и Гермиона переводила взгляд с одной ноги на другую. – Малфой, – она смело подняла глаза на него, – Чем могу помочь? Он скосил глаза на Оливию, пока она не сделала безупречный реверанс и не удалилась, дважды оглянувшись на них в замешательстве, затем еще раз с небольшим хмурым выражением лица и вычислением в глазах. Для нее не существовало формулы, которую она могла бы разгадать. По крайней мере, не между ними. Возможно, у Оливии были свои собственные подсчеты. Тем не менее, Гермионе было грустно видеть, как она уходит. Она нуждалась в буфере, который обеспечивало присутствие другой ведьмы. Воистину. Теперь они с Драко стояли друг напротив друга, не разговаривая, и она смотрела куда угодно, только не на него. Сначала на его мать, которая с улыбкой на лице деликатно положила свою руку на руку старшей ведьмы в знак приветствия. Затем на свои туфли. Когда она обернулась к Малфою, заметила, что его челюсть напряжена, а взгляд стал жестким. Малфой стоял, выпрямившись во весь рост. Это было неловко. Неловко потому, что нужно было сказать слова, к которым она не подготовилась. Теперь они вертелись у нее в голове, путаясь, перекручиваясь и выбиваясь из общего ряда. Зелье, которое она приняла, чтобы не потерять бодрость, могло заставить ее чувствовать себя бодрой, но Гермиона была уставшей. Измученной. До самых костей. – Мне посоветовали повторить наш предыдущий разговор, – Малфой прочистил горло, убрав руки с боков и сцепив их за спиной, – Желательно без споров, оскорблений и обвинений. – Желательно? – Гермиона резко подняла глаза. Это было очень конкретное слово. Ее разум пытался проанализировать ситуацию, но она была измотана, и морально, и физически. Ни одно зелье в мире не могло помочь. Только сон. Если, конечно, он ей удастся. – Да, посоветовали, – Малфой отвел взгляд, – Советовали больше часа. Настойчиво и громко. Громко? Она задалась вопросом, кто был сел ему на уши. Похоже, в буквальном смысле. Очевидно, это был кто-то, кому он доверял. Несмотря на то, что список был коротким, Гермиона пыталась найти крохи подсказок для ответа. Она вдыхала каждый глоток своего терпения и выдыхала один очищающий вдох, щипая переносицу, чтобы дать себе силы выдержать этот разговор. – Малфой, я не выспалась настолько, что у меня не хватит душевных сил на еще один... – Пройдись со мной. Просьба прозвучала так же осторожно, как и его слова, и совсем не так, как ожидала Гермиона. Она знала, что выражение ее лица открыто демонстрирует ее шок, судя по тому, как напряженно сжалась его челюсть. Он был раздражен. – Это не..., – Гермиона прикусила нижнюю губу, чтобы не сказать еще одну неправильную вещь, – Люди следят за каждым твоим шагом, ты же знаешь. Нам не нужно лишнее внимание, и меньше всего я хочу, чтобы меня втянули в торнадо брачных слухов, связанных с тобой. – Люди всегда болтают. Им больше нечего делать, кроме как сплетничать, манипулировать и пробивать себе дорогу наверх, – он с отвращением огляделся вокруг, – Как крабы в ведре. Они никогда не выберутся наружу, пока кто-то не спустит их обратно. Поэтично, но в то же время говорит об иерархии общества. – Меня мало волнует, что обо мне говорят, и какое внимание привлекает мое присутствие, – Малфой не шелохнулся, но подошел ближе, его голос был достаточно низким, чтобы его могла услышать только она, – Это не имеет значения, и у меня есть дела поважнее, чем борьба со слухами. – Это хорошо для тебя, но... – Как бы то ни было... – Малфой сделал шаг вперед. Маленький, и она тут же сделала шаг назад, восстанавливая дистанцию, – Раз уж ты так беспокоишься, я уверен, что моя мать пресечет любые слухи, как только они дойдут до ее ушей. Полагаю, это произойдет быстро. Она прекрасно умеет отвлекать внимание, талантливо заставляет людей видеть то, что ей нужно, и умеет создать идеальную картину. Иллюзию, если угодно. Это не прозвучало как комплимент. Малфой сделал жест, чтобы она присоединилась к нему, но не подал руку, как большинство других волшебников. Его рука была заложена за спину. Гермиона почувствовала, что они так и будут стоять в неловком положении, пока она не согласится, поэтому проглотила последний аргумент и сделала первые шаги. Она взглянула на Нарциссу, которая напряженно слушала незнакомого волшебника. С ней все было по-прежнему хорошо. Первые неуверенные шаги привели их в орбиту остальных, кружащих по комнате. Рты шевелились, когда они разговаривали под чарами конфиденциальности, которые должны были сработать, как только они пересекут невидимую линию. Темп, заданный Малфоем, был неторопливым, как прогулка по парку в весенний день, но от волнения каждый шаг Гермионы ощущался как хождение по натянутому канату. Один неверный шаг, и она окажется в свободном падении. Гермиона сложила руки в тот же момент, когда Малфой прижал свои к бокам. Она смотрела на окружающих их зевак. Когда люди начали перешептываться, она опустила взгляд в пол, считая каждый шаг, словно это могло помочь ей найти ответ на вопрос, как она сможет пройти через это. – Ты молчишь. – Думаю, мы можем прийти к общему мнению, что так будет лучше, – Гермиона старалась не обращать внимания на то, что все больше людей начинают замечать ее, а некоторые указывают в их сторону. Она почти вернулась к подсчету шагов, но вместо этого посмотрела на Малфоя, – Я думаю, будет разумно, если мы не будем вести этот разговор на людях. – Согласен, – он не отрывал взгляда от далекой точки, на которой сосредоточился, – И не сегодня. Мы можем сорваться. Что ж, это была правда. – Тогда почему ты обратился ко мне? – Чтобы обсудить время. Это было похоже на ложь, но в то же время вполне разумно для такого человека, как Драко Малфой. Гермиона следила за любым намеком на фальшь, пока не поняла, что даже не знает, имел ли он это ввиду. Странно. Мысль о том, что он может быть нечестным, ни разу не приходила ей в голову. – Вместо того чтобы обращаться ко мне на публике, ты мог бы назначить встречу в моем Магическом Планировщике. – Верно. Они шли бок о бок. Гермиона чувствовала на себе пристальный взгляд Малфоя и не понимала, что больше требует ее внимания. Секунды превращались в минуты по мере того, как тянулось молчание. Вскоре они завершили свой первый круг по комнате, пройдя мимо его матери, которая, стоя к ним спиной, разговаривала с другой парой. Гермиона никогда не умела сохранять спокойствие. – То, что я сказала об Астории, было непростительно, – слова вырвались из ее уст в спешке, но ей нужно было выговориться, – Я была в ярости на тебя и совершенно неправа. Я не горжусь тем, что сказала. Мне жаль. Извинения не избавили ее от чувства вины. Но это было уже что-то. – Я не... Патронус поплыл в их сторону и завис рядом с Малфоем, который выглядел крайне раздраженным из-за прерванного разговора. – Извини. Она могла бы уйти и бросить его, у нее была такая мысль, но не сделала этого, наблюдая за тем, как он сошел с дорожки, чтобы прослушать сообщение, пока она ждала, избегая откровенных взглядов. Люди уже перешептывались. Когда сообщение исчезло, и Малфой снова повернулся к ней, Гермиона уже знала, что прогулка окончена. – В Министерстве нарушена безопасность. – Какого рода?.. – ее глаза расширились. – Я узнаю, когда приеду туда. Все уже улажено, но Гестия проведет нас на инструктаж, – он посмотрел поверх ее головы, потом обратно, – После этого я вызову охрану, чтобы сопроводить мою мать домой. Не позволяй ей убедить охрану остаться. – Не позволю, – их взгляды задержались на мгновение, а затем исчезли, – Тебе пора идти. Малфой кивнул, повернувшись, чтобы уйти. Гермиона смотрела ему вслед. Присутствие проходящей мимо пары и не менее любопытные взгляды вернули ее к реальности. Она стояла посреди комнаты. Все взгляды были устремлены на нее. Вот дерьмо. Гермиона повернулась, чтобы поспешно уйти за столик, и тут же обнаружила, что готовится к новой встрече. Нарцисса скользила в ее сторону, что мгновенно вывело ее из равновесия. Деваться было некуда, и Гермиона приготовилась. Нарцисса вела себя как королева, ее осанка была идеальной: голова высоко поднята, руки на боку. Она ничем не выдавала себя. Маленькая ростом, но яркая личность. -–Куда пропал Драко? – В Министерстве произошел сбой. Охрана будет здесь, чтобы сопроводить вас домой после мероприятия. – Очень хорошо. Нарцисса сделала жест, чтобы она продолжала идти, только теперь рядом со старшей ведьмой. Здесь не было места для споров и дискуссий. Когда она протянула руку, Гермиона не посмела отказаться. По крайней мере, не на людях. Так они и шли. На этот раз молчание было другим, не таким неловким, но более созерцательным. Как и ее сын, Нарцисса мало что делала без причины. У этой прогулки была какая-то цель, и Гермиона пыталась уловить ее смысл. Она бросила взгляд на Нарциссу и обнаружила, что та вежливо кивает всем, кто смотрит в их сторону. – Учитывая глубокую ненависть Драко к светским мероприятиям, я удивлена, что он вообще пришел. Однако, я рада, что сегодня он хотя бы с кем-то прогулялся. А то люди уже начали догадываться об отсутствии у него интереса. Гермиона легко могла понять, когда кто-то хотел получить информацию, поэтому мудро промолчала. *** 27 июня 2011 г. Понедельник у Скорпиуса не задался, а, значит, не задался и у всех остальных. В отличие от Нарциссы, которая была такой же тихой и угрюмой, Гермиона хотя бы понимала, что с ним не так. Источник его недовольства был заперт в кабинете отца. Естественно, Гермиона пыталась, несколько раз, и рядом с ней стоял обнадеженный Скорпиус. Гермиона испробовала все известные ей чары, стремясь спасти кактус. Но в итоге ничего не вышло. Скорее всего запирающие чары были связаны со охранными чарами дома. Они просто не позволяли ей войти. И хотя это чертовски расстраивало ее, настроение Скорпиуса стремительно ухудшалось. Не легче было и от того, что Малфой не оставил записки тем утром. Честная ошибка. Нарцисса сообщила Гермионе, что Малфой не возвращался домой со вчерашнего дня, но эта ошибка сказалась. Болезненно. Скорпиус почти не ел. Не было никаких тайных улыбок. Не было спокойных, но довольных взглядов. Он вообще не жестикулировал, даже до того, как Нарцисса пришла на завтрак. Он выглядел слишком серьезным. Грустным. Бледным. И на грани слез. Впервые он отгородился от Гермионы. Она не знала, как его утешить, и давить на него не решалась. Нарцисса, конечно же, надавила, по-своему, что уже было не лучшим вариантом, но ее попытка вызвала такой пустой взгляд, что Гермиона вздрогнула. Когда она ушла в свою комнату, Гермиона повернула стул к Скорпиусу и позволила ему взять инициативу на себя. Она не направляла его. Просто позволила ему идти туда, куда он хочет. – Могу я помочь? После долгих колебаний Скорпиус оказался рядом с ней. Он просто прислонился к ней, не ожидая ничего взамен, когда Гермиона хотела лишь дать ему все. Но она этого не сделала, лишь обхватила его руками и прижалась к нему. Скорпиус прильнул к ней, и полуобъятия быстро превратились в полные. Он крепко держался за ее кардиган. И за нее. Слез не было, но Скорпиус все же склонил голову к ее шее. В какой-то момент он коснулся кончиков ее волос, но быстро отпустил их, как будто на ощупь они были слишком непривычными. К тому времени, когда Кэтрин пришла проводить его на занятия, он не спешил отпускать ее. Но в конце концов отпустил. Он не принял предложенную руку, пройдя мимо нее, когда Кэтрин вздрогнула и бросила на Гермиону обеспокоенный взгляд, не требующий слов. – Полегче с ним сегодня. – Конечно. Гермиона как никогда была полна решимости разобраться с этим вопросом. Она перенесла его в начало своего списка дел. Проверила календарь. Назначила дату. Она подождала несколько минут, прежде чем спуститься вниз, и ей пришлось столкнуться с еще одной угрюмой представительницей семейства Малфоев. Нарцисса тоже внезапно решила, что в этот день она ничего не будет делать по расписанию. Она также не принимала никаких аргументов от Сакс. В комнате, расположенной рядом с гостиной, Гермиона и Сакс, используя чары конфиденциальности, обменивались мнениями о своей пациентке, которая в данный момент сидела за столом и безучастно смотрела перед собой. Гермиона нахмурилась, глядя на результаты диагностики. Они выглядели нормально, даже лучше, чем за последние несколько недель. Гермиона пыталась понять, в чем дело. Пора было обратиться к Чарльзу за очередной консультацией и советом. – Какие у нее планы на день? – Насколько я знаю, она должна была посетить благотворительный обед. Она отказалась. Она все утро была в таком состоянии, отсюда и ее тон со Скорпиусом. Ей нужно сходить куда-нибудь, но не в таком виде. Она вела себя не как Нарцисса Малфой, которую все знали и обожали, и это было правдой. – Я посмотрю, может, она хочет заняться садоводством или просто прогуляться. – Сомнительно. В конце концов, Сакс была права. Нарциссе не хотелось ничего делать, кроме как сидеть у стеклянных стен оранжереи Гермионы и наблюдать за надвигающимися грозовыми тучами. Сакс подошла к ним и стала разглядывать вьющиеся розы, пока их пациентка пила воду и оглядывалась по сторонам. Она наблюдала, как Нарцисса вздрогнула, словно столкнувшись с неприятной мыслью, а затем снова обратилась к миру за окном. – Похоже, будет дождь, – Гермиона села рядом с ней. Погода была лучшим поводом для разговора, который только могла придумать Гермиона, а разговор – единственным способом начать выяснять проблему. Однако, у Нарциссы, судя по косому взгляду, было свое мнение. – Неужели мы должны болтать о пустяках, которые не волнуют ни вас, ни меня? – она отпила воды, – Да, похоже на дождь, мисс Грейнджер. Ваши растения, вероятно, нуждаются в нем из-за вашего недостаточного полива. – Вы сегодня особенно угрюмы, – Гермиона была целителем достаточно долго, чтобы понимать, когда пациент что-то имеет в виду, а когда нет. Она была угрюмой, чтобы скрыть, что чувствует на самом деле, – Хотите поговорить об этом? – Не особо. – Вам что-то нужно от меня? – Нет, вы прекрасно справляетесь со своей работой. Гермиона не ожидала, что в ее словах прозвучит укол. Но ей не пришлось настаивать на ответах, которые Нарцисса дала с готовностью. – Вы так хорошо справляетесь со своей работой, что сегодня первый день, когда я его не видела. Его? Она замерла. Его. Люциуса. Или ее галлюцинации о нем. Это была не апатия или депрессия, охватившая ее, как неумолимый прилив, это была печаль. Но вместо того, чтобы бороться с течением, Нарцисса позволяла ему уносить ее в море. Она терялась и тонула. И теперь, когда она не могла его видеть... Это ранило ее чувства. Гермиона остановила дрожащую руку Нарциссы, но не из-за болезни, а потому что сама была близка к тому, чтобы сломаться. – Я не буду притворяться, что знаю, через что вы проходите. – Я знаю, о чем вы думаете, – Нарцисса отмахнулась от ее руки, как от назойливого насекомого, – Искать утешение в галлюцинациях в лучшем случае нелогично, но... – она посмотрела на вьющиеся розы, – Приятно не быть одной. Я знаю, как вы думаете о нем. Все так думают... – Я так не думаю, – эта тема была свежа в памяти после разговора с Кингсли, и Гермиона вздохнула, – Не мне судить вас за то, кого вы любите, но я хочу сказать, что вы не одиноки. – Вы хотите сказать, что у меня есть вы, Сакс и Китинг? Если да, то избавьте меня от банальностей. Я в них не нуждаюсь. – Я бы никогда… Уж поверьте мне. Я больше говорила о семье... И о своей сестре. Лицо ведьмы стало твердым, как старое дерево, отполированное и выглаженное. – Андромеда ясно дала понять, что она чувствует, когда не явилась на чай в Гриммаулд Плейс. Гермиона закусила губу, чувствуя, как по ней медленно прокатывается волна понимания. Она могла бы легко избежать этого, но обнаружила, что просто не может игнорировать параллели между своей ситуацией и ситуацией Нарциссы, не может избежать возможности для прозрачности, подлинности и порядочности. Она не могла упустить возможность установить эту связь. Гермиона прочистила горло и на мгновение разоткровенничалась. Достаточно, чтобы донести свою мысль. – Я изменила память своих родителей и заставила их забыть, что у них вообще была дочь. Я боялась, что их убьют из-за меня, поэтому я просто... Сделала то, что считала правильным. После войны мне потребовались месяцы, чтобы найти их в Австралии, но я сделала это, – Гермиона вздохнула, – Когда я отменила чары забвения, все рухнуло. Они чувствовали себя преданными, потому что я поклялась никогда не применять магию к тем, кто не может себя защитить, а я именно это и сделала. – Чтобы защитить их. Конечно, но ведь они понимают, что... – Они говорят, что простили меня, и понимают меня, но это не значит, что они забыли о том, что я сделала. То же самое может быть и с Андромедой, я не знаю, но пропасть между вами может быть не так велика, как вы думаете. Я поняла это на примере своего отца. – А ваша мать? – Нарцисса держала свой стакан с водой обеими руками на коленях. – Мы все еще пытаемся... Разобраться в некоторых вещах, – Гермиона передернула плечами и поморщилась, подыскивая нужные слова для описания невербального взаимодействия, – Мы с мамой не во всем согласны, мы слишком похожи, но я стараюсь дать им понять, что мне не все равно. Возможно, когда-нибудь они действительно простят меня. Я не думаю, что все вернется на круги своя, но, надеюсь, что мы сможем построить что-то новое. То, что не стоит на зыбкой почве. Это была надежда, которая пронесла ее через годы неловких ужинов и неуверенных разговоров. Но также это был мост, который она строила к своему отцу. – Что касается вас с Андромедой, я хочу сказать, что не стоит сдаваться после одной неудачи. Может, она была не готова. Может, случилось что-то, что заставило ее думать, что вы тоже не готова. Нарцисса молчала несколько долгих минут, допивая воду и глядя на далекое небо. – Сколько неудач потребовалось вам, чтобы добиться успеха? Гермиона ненадолго задумалась, не касается ли этот вопрос не только ее сестры. – Если хотите знать правду, я... Я все еще считаю, – она выбросила из головы сотую по счету мысль, переключившись на другие, несмотря на назойливые эмоции, которые никак не хотели утихать, – Прощение – не такая уж простая вещь, как хотелось бы думать большинству тех, кто нуждается в нем. Это нелегкий процесс, потому что мы часто забываем, что нам нужно простить и самих себя, а это всегда хорошее начало. – Я бы хотела прогуляться, – Глаза Нарциссы были отстраненными, холодными. – Но скоро начнется гроза, – Сакс отпрянула от своего места рядом с мимозой. – Мне все равно. Они пошли по пастбищу за ее домом, направляясь к лесу, а Сакс осталась позади. Порывистый ветер нагонял тучи, предваряя бурю. К тому времени, когда они миновали метку Ала, небо потемнело до сине-серых оттенков. Шторм еще не начался, но он уже приближался. А Нарцисса, казалось, ничего не замечала. И не переживала. Нарцисса внезапно остановилась и повернулась к ней лицом, заставив Гермиону остановиться на полушаге, чувствуя, как ее одежду и волосы развевает ветер, не давая им закрывать обзор. Нарцисса поджала губы, задавая вопрос, который она несла с собой из дома. – Вы ничего не рассказывали моей сестре? – Это было бы нарушением соглашения о конфиденциальности между пациентом и целителем, которое мы обе подписали, а также клятвы, которую я дала, когда стала целителем. Так что нет. Я не говорила ей. Взгляд Гермионы упал на истинную Нарциссу Малфой. Не на ту, которую люди видели изо дня в день. При виде этого зрелища в ее груди зародилось уважение. В длинной светло-серой мантии Нарцисса выглядела далеко не идеально: бледные черты лица, ярко-голубые глаза, развевающиеся на ветру светлые волосы. Ее легкие локоны танцевали на ветру, и она была неземной на фоне серо-зеленого неба и природы вокруг них. Ее глаза, полные воспоминаний и меланхолии, смотрели на Гермиону. В этой обстановке она была какой-то невесомой, ее не так легко напугать перспективой смерти, но в то же время в ней чувствовалось безвременье. Впервые Нарцисса не казалась высокомерной или непобедимой. Она не спорила и не критиковала Гермиону по разным причинам, начиная ее либеральными взглядами и заканчивая манерой держаться. Она не пыталась быть центром всего. Нет, она выглядела... Уязвимой. Гермиона знала, что если она скажет что-то не то, посмотрит не так, то Нарцисса позволит моменту пройти и раствориться в воздухе. Это заставляло ее больше слушать и меньше говорить. – Смертность – забавная штука, – во второй раз они шли рука об руку, – Всю жизнь я ходила на цыпочках, понимая какой-то частью своего сознания, что люди умирают, но никогда не думала, что это случится со мной или с кем-то из моего окружения. Война, почти потеря Драко, действительно потеря Люциуса и угроза, под которой мы живем... Все это изменило мое мышление. Гермиона опустила взгляд, следя за каждым размеренным шагом. – Теперь, когда настала моя очередь, я обнаружила, что хватаюсь за слишком далекие логические зацепки. Труднее всего было морально подготовиться к правде. Это заставляет меня бороться с реальностью вашего присутствия на каждом шагу, хотя я и наняла вас сама. – Это не может быть легко. Ничего из этого не бывает простым. – Нет, мисс Грейнджер. Это не так, – Нарцисса тихо призналась, – Я беспокоюсь обо всем. Больше всего о своей семье и наследстве. Я хочу обеспечить потомкам будущее, но к настоящему моменту я не достигла того прогресса, на который рассчитывала. – У вас еще есть время, – ветер дул им в спину, раздувая локоны Гермионы по плечам, – Вы держитесь. – Да, и это свидетельствует о том, что вы лечили меня, несмотря на то, как трудно мне было, – она посмотрела вперед, – Однако, я чувствую, что мое время сокращается. Когда я работаю над одной проблемой, на первый план выходят другие. У меня есть... Сожаления, о которых я старалась не думать годами. – Андромеда. Гром отозвался эхом боли, которую Нарцисса всегда прекрасно скрывала, зарывая глубоко внутри. – Я понимаю, что не должна просить вас об этом. Мы не всегда сходились во взглядах, но я считаю, что доверяю вам. На самом деле, я не думаю, что доверила бы такое задание кому-то другому. – В чем дело? Нарцисса остановилась, и они оказались лицом к лицу в надвигающейся буре. – Моя сестра... Вы можете мне помочь? Гермиона потянулась к обеим рукам Нарциссы, и дрожь в ее ладонях подтвердила ее ответ. – Конечно. *** Гермиона была терпелива, но она не привыкла ждать. И все же, именно так она и поступила после того, как Кэтрин отправила все еще дующегося Скорпиуса в постель в конце неудачного дня. Он даже не захотел рисовать или слушать письмо Альбуса. Гермиона вызвала Билла через камин, чтобы сообщить Альбусу, что Скорпиус плохо себя чувствует. Успокоив расстроенного Ала отвлеченными историями и обещанием поговорить завтра, Гермиона ждала прихода Малфоя до тех пор, пока не стало ясно, что сегодня Малфой снова будет спать в своем кабинете. Отлично. Наконец, она отправилась домой, готовая ко сну и надеясь, что сможет уснуть. Гермиона начала готовить чашку ромашкового чая, пытаясь ослабить напряжение в голове, которое не давало ей покоя. Книги, ванна, чай и шум дождя. Может быть, все это поможет. Предыдущей ночью это не помогло, но надежда была вечной. Чай уже заваривался, когда ожил камин. Дафна вышла, осторожно держа на руках невероятно нервную малышку Халию, укутанную в вязаное одеяло, подаренное миссис Уизли. Удивившись столь позднему визиту, Гермиона отказалась от чая и вымыла руки. – Не то, чтобы я жаловалась, но что ты здесь делаешь? – она вытерла руки о полотенце, – Вы с Халией должны быть дома и отдыхать. – У нас началась новая череда приступов крика, и я подумала, что нам не помешает сменить обстановку, – Дафна покачала дочь, нежно укачивая ее, – Просто чтобы Дин мог немного отдохнуть. Я подумала, что ты не спишь. Гермиона уже готова была сказать, что готовится ко сну, но плач Халии и изможденное выражение лица Дафны заставили ее передумать. Она подошла к новоиспеченной матери, которая сидела на диване и смотрела на дочь любящими глазами, отягощенными усталостью. – Когда ты в последний раз спала? – Гермиона взглянула на трехнедельную малышку с темными волосами и оливковой кожей, ее щеки были окрашены в красный цвет. Она была идеальным сочетанием своих родителей. Гермиона была настолько сосредоточена на клиническом осмотре Халии, что не заметила, что ее саму тоже осматривают. Пока она не подняла голову и не увидела, что на нее смотрит Дафна. – За последние две ночи сколько часов ты спала, Гермиона? – Я приняла три пузырька Бодрящего напитка, – врать было бессмысленно, – Может быть, я спала всего три часа. – Черт. – У меня было много мыслей. Трудно отдыхать, – и поскольку Гермиона знала все признаки недосыпа, и знала, что кричащий ребенок делает это действие невозможным, она спросила то же самое у Дафны. – Халия уже второй день кричит ровно с десяти до полуночи, а потом капризничает почти всю ночь. Говорят, у нее колики, но мы выяснили после первой дозы, что у нее аллергия на лечебное зелье, – на ее лице отразилось напряжение. – Мы пробуем все, что можно дать ей, но... До тех пор им приходилось ждать, а Халии – страдать. – Я тоже могу на нее посмотреть. – Я никогда не откажусь, но ты выглядишь измотанной. Вот, подержи ее, пока я схожу в туалет и приготовлю чай. Гермиона взяла в руки суетливую малышку. Теплая и ерзающая крошечная рука в перчатке пробивалась из пеленки. Когда Гермиона положила ее на диван, чтобы поправить пеленку, Халия захныкала и, открыв глаза, закрыла их. На мгновение воцарилась тишина. Затем ее губы задрожали. И снова начался крик. Ее крик был сокрушительным. – О, вот... – Гермиона поправила маленькую лавандовую шляпку и прижала ее к груди, осторожно вставая, чтобы голова Халии оказалась под ее подбородком. Когда Дафна вернулась, она ходила по комнате и напевала, позволяя постоянным вибрациям успокаивать малышку, потирая ей спинку. К тому времени, когда Дафна поставила чайник, напряженность ее дочери уменьшилась до икающих вздохов, и она приняла пустышку. Она выглядела ошеломленной этим процессом, но в ее глазах читалось облегчение. Гермиона улыбнулась и продолжила медленно идти, укачивая и успокаивая малышку, пока та не уснула. – Ты сделала перестановку? – Дафна открыла все шкафы, пытаясь найти чай. – Может быть. – Ты пекла грустный пирог? – взгляд, которым она встретила это замечание, был почти укоризненным. – Нет, – она подумала об этом. Черничный и яблочный, – Давай лучше посидим в зимнем саду. Сейчас шел ливень, и шум мог убаюкать Халию без особых усилий. Дафна согласилась и повела ее за собой с чашкой чая в руке. Они расположились на диване, в комнате было достаточно темно, чтобы они могли наслаждаться бурей. Она была прекрасна, как часто бывает прекрасна мощная сила. От нее захватывало дух. Неприкосновенная и непознанная. Опасная. Молния ненадолго осветила мир за стеклянными стенами, а затем раздался медленный раскат грома. Дафна предложила взять на руки спящего ребенка, но Гермиона решила дать подруге передышку. – Я в порядке, – в любом случае, ей было удобно. Гермиона опустила глаза, наблюдая, как Халия во сне сосет пустышку. Забавно, как при виде ребенка все остальные мысли исчезали, – Она только что устроилась. – Не знаю, как тебе это удается, но спасибо. – Пустяки. Как чай? – Превосходно, – Дафна потягивала чай, пока они наблюдали за бурей. Когда она вздохнула, это прозвучало как облегчение, – Мне здесь нравится. Гермионе тоже. – Как у вас дела? – Если не считать колик Халии, то все отлично, – Дафна скрестила ноги в коленях, – Дин был феноменален, всегда был рядом, чтобы дать мне возможность отдохнуть. Я подумала, что сегодня его очередь. У него еще две недели отпуска, прежде чем он вернется в Гринготтс. Она мягко улыбнулась, похоже, наслаждаясь тем, что ее семья дома, – О, я наложила на твой ромашковый чай стазисные чары, так что ты сможешь выпить его, когда будешь готова. – Спасибо. Все было тихо. Дафна продолжала пить чай. Халия сопела во сне. Гермиона вздохнула. Шторм продолжался, и все было спокойно, пока... – Я знаю о твоей ссоре с Драко. Гермиона вздрогнула, но благоразумно промолчала. – Я возвращала Скорпиуса после его визита. Когда я пришла, его никто не ждал, поэтому я уложила его в постель, спустилась и застала конец. Гермиона могла только представить, что она услышала. От этого ей стало еще более стыдно. – Мне жаль, что тебе пришлось стать свидетелем этого. – Я почти ничего не слышала, потому что была слишком занята тем, что пряталась за диваном, когда ты ворвалась, – они обе сухо захихикали, но смех получился натянутым и пустым, – Я просто рада, что Скорпиуса там не было. – Я тоже. – Ты действительно заботишься о Скорпиусе, не так ли? – Дафна наклонила голову в сторону. – Да, это так. Признавать это становилось все легче и легче. Дафна вздохнула и обратила свое внимание на грозу. В небе сверкнула молния, а вслед за ней прогремел гром, и дождь продолжал хлестать по стеклу. – Он меняется. Гермиона посмотрела на подругу. Та горестно покачала головой с ноткой веселья – На секунду той ночью мне показалось, что он произносит слова, а ведь это намного лучше, чем то, чем он занимался раньше, – Дафна смотрела на нее, сжав рот в тонкую линию, – Ты – единственное что изменилось в его жизни. Ты ... – Я не делала ничего особенного. Я просто присутствую и забочусь о нем. С ним все так просто. – Да, правда? – Дафна мягко улыбнулась, – Он... Он напоминает мне Асторию. Очень сильно. Он улыбнулся, когда увидел Халию той ночью. Думаю, он даже не понял, что сделал это. Я не видела, чтобы он улыбался уже целую вечность. Тебе может показаться, что это не так много, но это главное. – Я знаю. – Моя сестра хотела для него большего. Лучшего. Я не могу повлиять на то, чтобы это произошло, но я боролась с Нарциссой за него до посинения. Я продолжаю бороться. Тео и Пэнси тоже. Но теперь я слышу, что она облегчает его график и дает ему свободное время. Я могу только поблагодарить тебя за это. – Я не уверена, что мои слова послужили катализатором. – Кто знает, с Нарциссой Малфой это может быть тактикой, мне все равно, я не собираюсь спорить. Гермиона замолчала, поправляя Халию на груди. – Каким Скорпиус был раньше? – Я навещала его, когда могла, пока они не переехали, но с моим образом жизни этого было недостаточно. – Он всегда был тихим и чувствительным, но счастливым ребенком, – она сделала паузу, проводя рукой по волосам и ожидая, когда пройдет гром, – Он был больше склонен наблюдать, чем говорить. Любознательным и творческим. Когда она была достаточно здорова, Астория пыталась развивать это, но, когда она заболела, Нарцисса... Ну, Нарцисса поняла, где она ошиблась, избаловав Драко так сильно в его детстве, и слишком пыталась это исправить со Скорпиусом. Она хочет... – Сделать его достаточно сильным, чтобы выдержать тяжесть своей фамилии. – Да, но он всего лишь ребенок, и с ним нужно обращаться как с ребенком. Я говорила это так много раз. Гермиона повисла в воздухе, не зная, что ответить. Ее привлек звук дождя, бьющего по стеклянной крыше, и дыхание Халии, и она нашла это сочетание терапевтическим. Мягким. Расслабление позволило Гермионе сосредоточиться, перебирая в уме все варианты того, что она могла бы сказать, и только потом понять, что лучше бы она вообще ничего не говорила. – Драко... Было неловко, что одно его имя нарушило ее покой. Оно заставило ее напрячься, физическая реакция, которая в то же время была вызвана мыслями. Это чувство не давало ей уснуть ночью после боя. С новыми мыслями, вызванными словами Кингсли, все начало медленно накатывать, как ливень за окном, вызванный одним единственным толчком – его именем. Подобно молнии в небе, это было неожиданно и электрически. – Наверное, будет лучше, если мы не будем обсуждать этот спор. – Я знаю, что ты устала, но будет лучше, если мы это сделаем, – Дафна бросила на нее упрямый взгляд поверх чашки с чаем. Затем она поставила ее на кофейный столик, – Он дал мне воспоминания о нем. – Как?.. Человек севший ему на уши. Дафна. – Драко для меня не просто, как какой-то родственник, он и есть семья, - В глазах Дафны не было сомнений в преданности, тяжелые эмоции накатывали на нее головокружительными волнами. – Может, я и не такая смелая и не такая громкая, как Пэнси, когда дело касается его, но мне и не нужно быть такой, чтобы Драко знал: стоит ему только попросить, и я приду. Так поступает семья. Думаю, именно поэтому он иногда доверяет мне. Приятно слышать. – Он чертовски параноидален, но Тео изучил тебя и твои методы. Он не имел права забирать твое досье или использовать его, чтобы поставить под сомнение твои полномочия из-за твоих прошлых... Проблем. То, что случилось с тобой, не дает ему права бросать это тебе в лицо так, как он это сделал. Он также слишком остро отреагировал на кактус. – Ты... – После того, как я увидела это воспоминание, я кричала на него целый час. – Ах, ты не... – Гермиона пошевелилась на своем месте, в груди стало неловко. – Да. Потому что он был неправ, – Дафна сделала паузу, затем плавно сменила траекторию, теперь уже сосредоточившись на Гермионе, – Но и ты была не права. То, что ты сказала о том, что Драко бросил Скорпиуса, это просто неправда. Я не могу не согласиться с тем, что ты сказала об Астории, я уже высказывала тебе свое мнение по этому поводу, но у тебя не было права бросать это в его ли... – Я уже извинилась перед ним за это. – Как и следовало. – И я тоже прошу прощения у тебя. Ты не должна была быть свидетелем этого, – Халия повернула голову, выдыхая и устраиваясь поудобнее в объятиях Гермионы, но она все же продолжила спать, – Даф... – Обычно я не вмешиваюсь. Я предпочитаю не вмешиваться во все, но я давно не видела Драко таким. И даже тебя. И хотя я сомневаюсь во многих решениях Драко, в одном я уверена. Он очень любит Скорпиуса. Он делал и будет делать для него все, что угодно. Возможно, это не та смелая, экспрессивная любовь, которую ты привыкла видеть, но он предан Скорпиусу. И вот оно, прямо перед ее глазами, оттенки серого и полутона между ними. – Драко многого не понимает в родительстве, а я только начинаю учиться. У него не было возможности учиться, когда Нарцисса так традиционно воспитывала Скорпиуса. И мы все знаем, что у него был не самый лучший пример. Люциус был... Сложным человеком. Он очень любил Драко, но не выражал этого до тех пор, пока не был уверен, что вот-вот умрет. Гермиона вздрогнула от того, что это было его последнее воспоминание об отце. – Он делает все, что может. Может ли он сделать лучше? Конечно, но Драко – человек, и он делает то, что считает нужным. А сейчас он позволяет Нарциссе заботиться о Скорпиусе до тех пор, пока он не окажется в том положении, когда сможет спокойно вмешаться. Он вынашивал этот план несколько месяцев и надеялся, что рейд решит одну из его проблем, но... – Это была катастрофа. – Я знаю. Он был... Расстроен задержкой, – тон Дафны намекал на что-то более глубокое, но Гермиона знала, что лучше не лезть на рожон, – До Скорпиуса Драко жонглировал всем: работой, заботой о том, чтобы моя сестра получала лучший уход, требованиями матери, ее капризами и защитой от гнева Пожирателей смерти, которые считали его предателем своего дела. Вероятно, именно поэтому он втихую стал аврором. – Когда родился Скорпиус, все стало только хуже. Отравления и попытки похищения, это... – Дафна глубоко вздохнула, – Скорпиус никогда не знал, какой опасности он подвергался. Астория тоже не знала. Драко держал все в себе, чтобы успокоить ее. И это объясняло глубину его паранойи. – После второго дня рождения моей сестры его состояние ухудшилось, что еще больше отвлекло его внимание от Скорпиуса. А потом... Гермиона покачала головой, уже зная, что собирается сказать. – А теперь, с его матерью... Сомневаюсь, что у него было достаточно времени, чтобы перевести дух и разобраться в своих приоритетах. – Он не участвует в ее уходе. – Ты не знаешь Драко, – голос Дафны был серьезен. – Он во всем принимает активное участие. – Они мало разговаривают. На самом деле, их отношения... – Не самые лучшие, это правда, но твои отношения с родителями не менее сложны. Это не значит, что ты любишь их меньше. В таком контексте Гермиона снова вспомнила слова Кингсли, на этот раз с укором. Перспектива. Усвоить тот же урок по-другому. – Драко почти не появлялся, только по ночам и редко. Скорпиус никогда не умел общаться с незнакомцами, за исключением тебя. Но с отцом он всегда был... Тревожным и неуверенным. Гермиона кивнула, понимая, что и сама это видела, но это были скорее нервы. Как будто он так сильно хотел чего-то, что не знал, как справиться с этим. – После смерти Астории все стало еще хуже. Драко всегда с трудом находил с ним общий язык, но когда Скорпиус замолчал, а моя сестра ушла, Драко сделал шаг назад и держался на расстоянии, чтобы облегчить его страдания и помочь ему адаптироваться. Сейчас он понимает, что держать дистанцию было ошибкой. Это объясняло его попытки дождаться Скорпиуса за завтраком. Вопросы. Его неловкость. Все. В животе у Гермионы забурлило от непреодолимого дискомфорта. – Он пытался найти способ связаться с ним, – Дафна придвинулась ближе и посмотрела на спящее лицо дочери, – Драко никогда не признается в этом, но я думаю, что он ревнует. Ты так много сделала для Скорпиуса за такое короткое время, – она положила руку на голову Халии, – Скорпиус – это проблема, которую Драко пытался решить, но так и не смог сосредоточиться на ней, потому что был слишком занят борьбой со всеми остальными. А их было много. – Скорпиус молчит, а Нарцисса настаивает на том, чтобы они продолжали традицию формирования из него настоящего Малфоя, поэтому Драко не успеет узнать его, пока не станет слишком поздно. А сейчас, даже если я хочу этого, он не в состоянии вмешаться. Не без помощи. – Если ты все это знаешь, почему бы тебе не помочь ему? – Драко не самый доверчивый человек, – Дафна хихикнула, – Мы пытались. Все мы. Помимо визитов он не примет ничего, что покажется ему благотворительностью. – Это глупо. – Это гордость. Гермиона знала в этом толк. Ее немного ранило чувство вины, которое мучило ее уже две ночи, и еще больше сейчас, когда Дафна вдохнула цвет и четкость в оттенки серого и их полутона. Картинка обрела форму, и она поняла, что ошиблась во всех деталях. И хотя обычно Гермиона не боялась признавать свои ошибки, в извинении перед Драко Малфоем было что-то такое, что заставляло ее содрогаться до физической боли. И все же... – Я говорю тебе это не для того, чтобы ты его пожалела. На самом деле, если бы Драко узнал, что я так много тебе рассказала, он бы заставил меня пожалеть об этом дне, – Дафна провела рукой по волосам, – Но... – Он бы запретил тебе встречаться со Ско.. – Он бы никогда, – она глубоко вздохнула, отведя плечи назад, а затем, выдохнув, подала их вперед, – Драко... Он циничен и апатичен. Ну, по крайней мере, в том, что не касается Скорпиуса. Он – продукт общества, в котором процветает его мать. Он гораздо большее, чем кажется, но никогда не жалей его, он тебя за это обязательно покарает. – Почему ты так говоришь? – Он презирает сочувствие в любой форме. Он не верит, что оно может быть искренним. Он не доверяет ничему, кроме себя, и эти проблемы с доверием привели к тому, что он возвел большую стену, которую сам себе поставил. – Я в курсе. Ту, что с трещиной. – Даже те из нас, кто знает его лучше всех, не смогли достучаться до него в последнее время. Он просто... – Дафна посмотрела на бурю, – У меня были Дин и Пэнси, чтобы помочь мне, пока я оплакивала Асторию, и у меня все еще бывают моменты, когда мне трудно. У меня всегда будут моменты, когда я снова и снова понимаю, что ее просто... Нет. Драко справлялся с этим сам, окклюментируя и просто проходя через это, и борясь за то, чтобы держать свою голову высоко поднятой. Горе. У него было много лиц, нюансов и слоев. Глубоко запрятанные раны. Трещины, которые могли увидеть лишь немногие. Боль, которую время может притупить, но никогда полностью не излечит. – Трудно позволить людям увидеть свои раны, – Дафна смотрела прямо на нее. Правда в ее словах заставила Гермиону неловко напрячься, – Тем более Драко, потому что он привык к тому, что люди притворяются и успокаивают его, привык к тому, что люди заботятся о нем только ради своей выгоды. Особенно теперь, когда Нарцисса намерена устроить его следующий брак, – Дафна вздохнула, – Он скорее предпочтет ничего не иметь, чем смириться с чем-то ненастоящим. Не могу сказать, что виню его, учитывая все, что произошло. Это прозвучало... Загадочно. – Чистокровные из более традиционных семей женятся по множеству причин, но романтика и любовь не всегда входят в уравнение, которое семьи используют для расчета и составления контрактов на брак своих детей. – Я понимаю, – Гермиона тщательно подбирала слова, – Но ты взбунтовалась. – И моя сестра заплатила за это цену, – в глазах Дафны заблестели слезы, – Она знала, что не сможет прожить полноценную жизнь, и пожертвовала своим счастьем ради моего. Гермиона поерзала на своем сиденье, слегка толкнув Халию, но та спала, ничего не замечая. – Как ей это удалось? – она потерла спину. Дафна встала и подошла к окну, глядя на грозу, наблюдая, как тени деревьев колышутся на ветру во время коротких вспышек молний. Она молчала достаточно долго, чтобы Гермионе пришлось вносить дополнительные коррективы в положение Халии, что вызвало у малышки протест в виде тихого хныканья, прежде чем она смирилась с этим. Наконец, когда Гермиона уже готовилась заполнить тишину словами, Дафна заговорила. – Мы с Драко обручились, как только его оправдали. Его родителям нужна была наша хорошая репутация, а нам – их деньги. Мои родители потеряли все, так как экономика после войны пошла прахом, но мы с Дином... – она оглянулась через плечо, чтобы не заметить удивленного выражения лица Гермионы, которое она только-только научилась превращать в достойный нейтралитет. – Я и понятия не имела. Параллели между ней и Андромедой были поразительны, их связь имела гораздо больше смысла. Они сгорали от любви и жили с глубоким чувством вины за то, что их сестры всю жизнь расплачивались за последствия их поступков. – Никто не знает, – она переложила свой вес с одной ноги на другую, – Мы с Драко поговорили после того, как узнали. Меньше всего мы хотели жениться, поэтому, прежде чем они успели объявить об этом, мы с Дином сбежали. Драко был свидетелем. Наши семьи... – она мрачно усмехнулась, – Приняли это не очень хорошо. Гермиона могла только представлять это. – Но потом Люциуса убили, поместье сгорело, они бежали во Францию, и все затихло, пока не вышла книга Нарциссы, и она не восстановила свое положение в обществе. Она пришла и потребовала от моей семьи денежной компенсации за разорванный контракт, что было ее правом. То, что она требовала, мои родители не могли себе позволить, поэтому моя сестра предложила себя в качестве компенсации за долг. Нарциссе эта идея не понравилась, потому что Астория была больна, но она сказала, что разрешит это, если Драко согласится. Она никогда не думала, что он согласится, но... Он согласился. Гермиона потеряла дар речи. – Она любила его? – Астория была послушна, как и положено жене Малфоя, насколько это было возможно, учитывая ее болезнь, но ее сердце... Они поженились, точно зная, в каких отношениях они находятся друг с другом. Это звучало ужасно для них обоих. И одиноко до такой степени, что Гермиона подумала о том, как ей посчастливилось не испытать подобного. И она наверняка никогда не испытает такого. – Они сделали все, что могли. Драко был... Не в лучшем состоянии. Он был полон внутреннего гнева и горечи. Смерть отца сделала его холодным и отстраненным, а Нарцисса, навязывавшая ему свое мнение о женитьбе в своем стремлении восстановить их наследие, только усугубила ситуацию. Он чувствовал... Дафна замолчала, и раздался очередной раскат грома. – Астория заботилась о нем, проводя с ним каждый его темный день, пока они не стали редкими. Драко тем временем начал уделять время изучению ее болезни крови, изучил ее план лечения до такой степени, что смог найти в нем недостатки, и в результате стал варить лечебные зелья, которые были специально подобраны для нее, как твои для Нарциссы. Дафна сделала паузу, с трудом подбирая каждое слово. – Он мог бы позволить ей умереть и снова стать свободной, но Драко... Он столько раз возвращал ее с края пропасти... Пока его усилия не перестали действовать. Даже тогда ей приходилось просить его остановиться. Отпустить ее. Дафна вцепилась в рубашку обеими руками, а Гермиона сосредоточилась на дыхании Халии и попыталась игнорировать эмоции, бушующие внутри нее. Слов не находилось. – Она знала его лучше, чем кто-либо из нас, понимала его, любила его. Только... Не в романтическом смысле. – Но... – сердце Гермионы замерло. – Не всякая любовь романтична, – голос Дафны был таким же несчастным, как и Гермионы, – Я знаю, что моя сестра чувствовала себя виноватой за то, что не смогла вызвать у него чувства. Драко – одинокий человек, он всегда был таким, даже когда мы были детьми. Он скрывает это за фасадом, но чем старше он становится, тем больше это просачивается сквозь трещины. – Она пыталась? – Гермиона на мгновение закрыла глаза. – Да, но Драко всегда знал, когда она притворялась. Точно так же, как он мог определить, что все женщины в обществе притворяются, когда подходят к нему. – Но она также знала, как сильно он нуждается в подлинной связи... Настоящие эмоции нельзя вызвать насильно, Гермиона знала это слишком хорошо. – А он... – Нет. – А Скорпиус? Гермиона слышала о контрактах, предусматривающих рождение детей. – Мы все знали, что моя сестра не доживет до тридцати, но Астория хотела стать матерью, – Дафна повернулась к растению, проведя пальцем по корешку мимозы, – Она хотела оставить после себя кого-то, кто будет любить Драко беззаветно... Даже несмотря на высокий риск. Рождение Скорпиуса было ее выбором. Возможно, первым, который она действительно сделала. Первый, который они сделали вместе. Ты – лучший выбор, который я когда-либо делал. Рука Гермионы остановилась на спине Халии. Она почувствовала усталость. От понимания всего. – Почему она это сделала? – Он был ее лучшим другом... – Дафна прочистила горло, – Драко безумно опекает Скорпиуса по многим причинам. Это его способ присматривать за тем, чего моя сестра хотела больше жизни. Думаю, он испытывает чувство вины, которое не должен испытывать, но таким он стал после войны. Сомневаюсь, что он дал себе время оплакать ее, потому что не чувствует, что имеет на это право. В небе сверкнула еще одна молния, а затем раздался раскат грома. Дафна снова повернулась к грозе. – На улице очень скверно. Гермиона ничего не ответила. Появилось только больше вопросов. Их было так много… Слишком много. Лучше было бы не задавать ни одного, но она чувствовала себя неспокойно, не в силах усидеть на месте ни секунды. Гермиона присоединилась к Дафне у окна, задумчиво наблюдая, как Дафна ласково касается лица спящей дочери. – Как он мог так жить?Жениться на ком-то, зная, что он никогда ее не полюбит. Вопрос тихо прозвучал в пространстве между ними. Такая жизнь была наказанием, которое не могло быть сопоставимо никакому преступлению. – Я бы сказала, что это путь чистокровных, но даже если бы это было не так... – Дафна уставилась на мир за стеклом, – Дин как-то сказал мне, что люди ищут любви, которую, как им кажется, они заслуживают. И долгое время Драко... Считал, что не заслуживает таковой.

Иногда самая трудная битва - это битва с самим собой.

Неизвестный