Суперпозиция

      Ювента не интересует его вообще — Ран таскается к ней в больницу каждый грёбаный день просто чтобы убедиться, что она жива. Ран таскается к ней каждый день и греет её в своих объятиях просто потому, что не может по-другому: обещание, данное Риндо, он не может не сдержать. Ран думает так только до тех пор, пока не видит её мятную радужку глаз и светлую маленькую голову, как у цыплёнка — просто разум отключается и включается сердце.       Ран таскается к Ювенте по одной простой причине — больше некому. Родители её не в счёт, ведь плевать хотели на девку, которая всё равно умрёт, сожранная опухолью. Так какой смысл цепляться за то, что уже потихоньку осыпается пеплом? Только зря тратить нервы и время — лучше же потратить их на алкоголь, верно?       На самом деле Ран таскается к Ювенте потому что влюблён в неё — понимает, принимать не хочет, только длится это до смешного мало и он говорит ей о любви, как только попадётся возможность.       Ран таскается в большую больницу Роппонги каждый день — заходит в три часа дня и выходит только в одиннадцать, когда медсестры силой гонят его домой. Гонят даже не из-за того, что время посещения кончилось — оно кончается в восемь, — а потому, что не хотят, чтобы он умер от истощения или увидел, как умирает Ювента. Невероятная тупость, на самом деле, потому что он видит, как она умирает, ведь умирает она уже последние пять месяцев абсолютно всегда, каждую секунду, потому что клетки в мозгу не перестают размножаться, а врачи разводят руками — лечение уже бессмысленно, и Ювента официально одной ногой в гробу стоит. Она в процессе увядания — однажды просто затихнет навсегда, уже без сил открывать слипшиеся глаза и хлопать веками. Обычно её ресницы кидали смешные сизые тени на впалые щеки и они танцевали какой-то свой, особый танец, исполнение которого знала только сама Ювента или не знала вообще, только её густые пушистые реснички — Хайтани замечал эти движения, но никогда у неё ничего не спрашивал. Не хотел узнавать — ещё, ещё ближе. Любовь — в мелочах; в маленьких нежных поступках, в маленьких привычках, в маленьких деталях характера, в маленьких знаниях, в маленьких искрах, в маленьких улыбках и в маленьких откровениях. Всё это наслаивается, как почвенные пласты, друг на друга — так и получается любовь. Его любовь к Ювенте.       Суперпозиция эмоций и чувств Рана совсем скоро расплющит его грудь изнутри до хрустнувших рёбер и в клочья порванных лёгких. Суперпозиция эмоций и чувств Рана совсем скоро выпотрошит его, оставив дохлого валяться на обочине собственной неуверенности и скорби. Суперпозиция эмоций и чувств Рана убивает его тоже — умирает он вместе с Ювентой вместе, один билет на тот свет и только в один конец. Погаснет она — погаснет он. Одновременно, наверное, умрут. Ювента — от опухоли головного мозга, Ран — от опухоли сердца, которому в груди места недостаточно. Ювенту разъедают раковые клетки в мозгу, а его — в сердце. Ювенту кремируют, умершую, а Ран останется скитаться по земле призрачной оболочкой — живой и неупокоенной.       Ран предпочёл бы быть сожжённым вместе с ней, пусть даже и заживо — всё равно и на земле, и в Аду будет гореть, так зачем пытаться отсрочить неизбежное? Это глупо, — твердит себе Хайтани, но всё равно таскается к Ювенте, обнимает-целует-ласкает, и она от этого жить хочет больше, поэтому и живёт дольше, ведь хочет-хочет-хочет жить, и при этом не боится скорой смерти, принимая её как вынужденную данность. Ран гладит её по светлой мягкой голове, льёт скупые слезы на чужие скулы, обнимает огромными ладонями совсем уже серые щеки и плачет-плачет-плачет беззвучно, пока Ювента тихо улыбается, гладя его по шее и плечам — даже касания её уже призрачны, легки, уже практически не касания, а пронессшийся мимо тёплый весенний ветер. Мягкие и горячие, не смотря на то, что пальцы у неё на самом деле ледяные. Просто Ран холоднее от вечного стресса, скорби, ужаса и грусти.       Ран приходит к ней, твердя себе, что глупо пытаться отсрочить неизбежное, но всё равно тискает её как котёнка и в редких перерывах между поцелуями, объятиями и слезами просит-умоляет её не умирать, быть сильнее и они обязательно будут счастливы — пытается отсрочить неизбежное, и плевать, что это глупо.       — Я пытаюсь, Ран, — отвечает она тихо, всё также улыбаясь. Ювента улыбается всегда, никогда не плачет, даже когда Ран плачет — не хочет делать его ещё уязвимее, чем он есть на самом деле. Глотает эту соль, хотя даже глотать уже больно до ужаса — не важно, ведь Рану будет плохо из-за неё. Ювента предпочла бы вообще его не знать, как и Риндо. Ювента много раз корила себя болезненными ночами, что вообще связалась с Риндо и начала встречаться с ним, наивно думая, что они будут счастливы. Ювента много раз винила себя в том, что Риндо пырнули ножом из-за неё, хоть это было и не так. Ювента много раз корила себя за то, что рассказала про опухоль Риндо и искала поддержки от него — хоть в этом тоже не было ничего ненормального. Ювента много раз корила себя за то, что Ран нянчится с ней, не думая о себе. Ювента много раз корила себя за то, что полюбила и Рана тоже. Ювента много раз корила себя за то, что вообще появилась на свет.       Ювента корила себя просто так — поняла это только тогда, когда начала гаснуть.       — Я знаю, — он гладит её по мягким жидким волосам, вдыхает запах — медикаменты, мускус, ваниль и корица. Пытается заполонить ею все лёгкие. Если бы любимым человеком можно было дышать, Ран бы за одну минуту вдохнул Ювенту, а затем сам свалился бы намертво от удушья — любовь не только оживляет, но и убивает.       — Ты будешь плакать, когда я умру? — спрашивает она, прижимаясь к его груди. Слышит гулкое биение сердца и замедляет дыхание, чтобы её билось в унисон с его. Они даже вдыхают одновременно — тихо, будто боясь спугнуть робкий солнечный луч, проворно выскользнувший из-за плотных облаков. Но они тут же заметили и снова закрыли солнце плотным слоем облаков.       — Я же мужчина, — говорил Ран, сглатывая и морщась от обжигающих щеки слез. — Я никогда не плачу.       Тогда Ювента хрипло, нарывно смеётся, поднимая глаза на парня. Её губы уже практически синие — облупившиеся, как стены старого здания, но ещё горячие и невероятные красивые. Она тихонько ведёт ими по его щекам, собирая жидкую соль и наконец целует его в закрытые глаза. Осыпает всё его лицо мелкими поцелуями, только ненадолго задерживаясь у обветренных губ. Щекочет тёплым дыханием шею. Её пальцы гладят-ласкают, она ластится к нему как маленький котёнок, ищущий заботы и нежности. Ран ей всегда даёт, даже больше — одевает её в свою любовь. Медленно распускает бантик сорочки на боку, оголяет хрупкий плоский живот и крошечную, полную грудь с уже выступившими нежными сосками, ласкает их языком через кружевную ткань, носом проводит по линии ключиц и целует в пупок. Ювента всегда отрывает его от живота, розовеет и говорит:       — Не надо. Я некрасивая.       Но Ран всё равно целует-ласкает, пусть даже кожа сухая, собранная шелушащимися складками, ему всё равно — для него Ювента всегда будет самой красивой и даже больше.       — Ты самая красивая, — произносит он, но Ювента не верит. Не притворяется — наивно, как ребёнок, считает, что Рану нужна девушка красивее, стройнее, мягче. Но Рану нужна лишь она одна — жаль, что совсем скоро не будет никого.       — Я как ящерица, — она кидает взгляд на свой живот. Сколько не мажь кремом, бессмысленно — кожа всё равно такая же твёрдая и сухая, словно панцирь. Как Ран не обращает на это уродство внимания, остаётся лишь гадать. — Вся сухая и сморщенная. Противная.       — Я люблю ящериц, — теперь он целует тёплое бедро и цепляет пальцами край бесшовных трусиков. — Больше всех люблю. Будешь моей ящеркой, идёт?       Тогда ей хочется заплакать ещё сильнее прежнего, но она держится — приподнимает бёдра, точно зная, что в палату никто не заглянет. Медсестры знают-понимают, поэтому не тревожат. Всё же, ей осталось не так много, чтобы насладиться хотя бы тем, что может принести реальное удовольствие и радость.       — Я буду твоей ящеркой.       Насладиться Раном.       Его язык скользит с уверенностью и нежностью, задевая и массируя нужную точку — настолько хорошо, что Ювента забывает даже о том, что больна. Ей хочется чувствовать его в себе и на себе постоянно, и она чуть не плачет, когда сознание прошивает мысль, что им нельзя заниматься сексом в классическом его варианте — она уже слишком слаба и может сорваться в любую минуту. Когда Ран заканчивает, она в смущении надевает бельё обратно и прижимает его к себе, как ребёнка, оплетая руками-ногами большое тело. Хочет доставить ему удовольствие тоже, но не может — ей тяжело удаётся глотать, не говоря уже о том, чтобы сделать ему приятное ртом. Ран не просит, но Ювента сама расстегивает ширинку его тёмных джинс, при помощи парня стягивает грубую ткань вместе с бельём, оттягивая тугую резинку. Её рука сжимает и ласкает идеально, так, как ему нужно и приятно. Ювента, сидя на его бёдрах, на одном уровне с ним — смотрит прямо в глаза, проводит своим языком по его сухим губам, целует в колючую щеку, замечая лёгкую щетину. Думает о том, что не сможет увидеть его в старости и узнать, будет ли у него борода. И в этот момент, глядя друг другу в глаза, они честны и обнажены полностью друг перед другом.       — Я люблю тебя, Ран, — её шёпот оседает пыльцой на губах. — Господи, как же я тебя люблю.       Он обхватывает её руками, целует рвано, вздыхая также судорожно. Выдавливает короткое, от чего Ювента плачет беззвучно:       — И я тебя, моя ящерка. Я тоже люблю тебя.       Небо — осеннее и хмурое, — плачет вместе с ней.

***

      Ран таскается на могилу Ювенты каждый грёбаный день — её камень серый, как и миллион остальных. Перед ним Ран ставит горшок, зажигает свечу и тихо что-то шепчет. Сам не помнит и не понимает, что. Просто — шепчет. Может, о любви. Может, о тоске. Может, о том, какая хорошая на улице погода. Может, что хочет оказаться с ней.       К удивлению, он не страдал так долго, как думал раньше. Принять смерть гораздо легче, чем жить в ожидании её, трясясь от страха. Он не боялся больше, что не успеет перейти порог квартиры, как ему позвонят и скажут, что Ювента умерла. Он больше не спешит в больницу, боясь, что Ювента может умереть с минуты на минуту. Больше этого нет — Ран ходит всегда неторопливо, наслаждаясь весенними брызгами солнца. Сакура уже отцвела, покрываясь зелёными листьями. Воздух звенел от ароматов цветов, почек и новой жизни. Ювента всегда любила весну. Умерла год назад, как раз в середине, самом цвету. Ран отвёз её в парк Уэно на инвалидной коляске — Ювента уже практически ничего не помнила и не соображала, но его и весну узнавала в лицо. Сидел он рядом, на корточках, пока лепестки сакуры опадали и нежно ложились на зеркальную поверхность пруда. Он что-то рассказывал ей, а Ювента любовалась, просто отвечая:       — Красиво...       Изредка добавляла:       — В Раю тоже так будет.       Или:       — Люблю тебя.       Это было последнее, что она сказала. Ран подумал, что она уснула — такое часто бывало. Он лишь переплёл свои пальцы с её и тихо что-то напевал под нос. Эта привычка появилась недавно, когда Ювента перестала воспринимать все звуки, помимо его голоса. Кажется, в этой песне говорилось что-то о море и якоре, он не помнит точно — английский никогда не был его любимым предметом в школе. Напевал грустную мелодию, и, кажется, слышал пение китов на подкорке сознания.       А в это время Ювента слушала его — закрыла глаза, вздохнула глубоко, подумав о том, что навсегда останется его маленькой ящеркой — и умерла. Тихо, бесшумно, словно еле горящая свечка потухла. Мирно, спокойно, так, как хотела — пусть ей только двадцать четыре, это не так важно. Главное, что Ран был рядом, на небе светило горячее весеннее солнце и мир вокруг неё был счастлив.       Ран частенько захаживает в парк Уэно. Вспоминает, как они с Риндо совсем пиздюками сюда бегали и покупали онигири — самые дешёвые, но всё равно самые вкусные, — кормили уток, хоть это и было в запрете, играли со случайными детьми и пялились на белых туристов. Вспоминает, как Ювента смотрела на пруд и мягко улыбалась, легонько сжимая его ладонь своей.       Эти воспоминания не причиняли боль, хоть от них становилось тоскливо. Ран не давал себе и шанса провалиться в зыбучий песок скорби — он знал, что может увязнуть так, что больше не выкарабкаться даже с чьей-то помощью. Открыл собственный клуб в Роппонги, — осуществил мечту Риндо. Завёл собственную галерею в развлекательном комплексе «Роппонги Хиллз» — мечта Ювенты.       Приходил он на могилы всегда свежим и бодрым — садился поудобнее, ставил перед Риндо баночку с любимым сливочным пивом, перед Ювентой — узкую с молочно-клубничным шейком, и рассказывал, как у него дела на работе, как радуются картинам люди в галерее и как хорошо посещается клуб в Роппонги. Сам глотал холодный безалкогольный мохито и замечал, как ящерки быстро бегут по могилам. Одна — на могиле Риндо, другая — на могиле Ювенты. Всегда мелькали тут, когда он приходил. Одна, которая у Риндо, была тёмной с белыми пятнами. Другая была крошечной, очень быстрой — золотистая, со светлыми глазами, напоминающими цвет нежной мяты.       Ран не верил в реинкарнацию, но точно знал, что эти две ящерки — послание от Риндо и Ювенты. Они говорят, что у них всё хорошо. И они рады, что у Рана тоже. Что они будут ждать столько, сколько понадобится.       Пусть даже это ложь — не так уж и важно. Важно только то, что Ран, несмотря на огромные потери, смог двигаться дальше, оставив призраков прошлого позади, но не забыв о них.