Родные души с карими глазами

На пятый год своей эмиграции Кира вынуждена была признаться себе: нет, она так и не смогла окончательно привыкнуть к новой стране. Но после того, как её чуть не убили в родной Москве, а потом ещё и дело завели, она поняла, что оставаться в России дальше угрожает её жизни. Пришлось, как и большинству коллег, спешно уезжать. И вот Кира уже на британских островах, пытается подыскать жилье и работу. Со вторым получилась просто какая-то фантастика, точно черная полоса в жизни рыжеволосой девушки наконец-то сменилась белой: её взяли в команду Ходорковский.live. Ярмыш уже готовилась начинать свою карьеру с нуля, стать рядовым расследователем какого-то издания, мелькать изредка в видео, но в целом стать для потребителя контента "одной из", подписью под статьей, а не целостной личностью... Но стала частью сплоченного и близкого коллектива, с которым быстро влилась в работу. А потом карьера Ярмыш пошла вверх, последовательно и соразмерно той энергии, которую девушка вкладывала в свой труд. И вот меньше года назад Михаил Ходорковский, которого сначала она видела хорошо, если раз в неделю, пригласил её в свой кабинет. – Кира, я хотел бы предложить вам работу своим пресс-секретарем. Вы согласны? – спокойно, пряча легкую, практически незаметную улыбку в углах губ, произнес мужчина. Ярмыш удивленно смотрела в большие карие глаза за тонкой, почти незаметной оправой очков, и первые секунды не могла понять, как ей реагировать. Пресс-секретарь? Она? Это уж совсем фантастика, ей-богу... Девушка кивнула, пробормотала что-то наподобие благодарное; Ходорковский лишь чуть благосклонно повел головой. – Я же вижу ваши старания, Кира. Безусловно, ответственная должность, но, думаю, вы отлично справитесь. – Я не подведу, – твердо откликнулась девушка. Работа действительно оказалась очень ответственной и даже изматывающей, иногда Кире буквально требовалось быть в десяти минут одновременно. Решить, с каким изданием выпускать интервью, а кому отказать. Отвечать на постоянные телефонные звонки, давать комментарии к очередному дерьму из "официальных российских СМИ" (господи, ну какие это "СМИ"? Так, одно название. Одна помойка и пропаганда – иногда думала Ярмыш, в сотый раз повторяя своё "Никаких комментариев") и ещё сотня дел, от которых к вечеру гудела голова. Иногда – кофе Ходорковскому делать. Кира приходила домой, в свою так и не обустроенную до конца квартиру, падала на диван, кровать или в кресло от предыдущих жильцов – и засыпала до звонка будильника. А будили её, к слову, только бодрые пассажи Cannibal Corpse, другие мелодии усталый мозг рыжеволосой игнорировал. Она могла отказаться в любой момент: в конце концов, никогда не рвалась на теперешнюю должность, а то брошенное человеку с постаревшим, но по-прежнему изящным и обаятельным лицом, "я не подведу"... Да какое ей дело? Но Кира была бойцом и не привыкла отступать. Стоило просто взглянуть на свои обязанности чуть иначе, углубиться в них с интересом, изучать потенциальных партнеров, организации и личности звонящих, разбираться в ситуациях, людях, статьях... И ещё этот кофе. А что, собственно, кофе? Ярмыш могла бы заявить, что у нас вообще-то равноправие, женщина мужчине не прислуга и по какому праву... Но, во-первых, она и сама любила этот бодрящий напиток, часто пила его вместе со своим непосредственных руководством, а во-вторых, эти просьбы случались не так частно и явно не от хорошей жизни: всегда после очередной бессонной ночи, проведенной в кабинете за работой. Удивительно вообще, что Михаил в принципе просил о такой небольшой услуге – между ним и остальными людьми из команды словно существовала какая-то черта, грань, за которую никто не переступал. Несмотря на это, отношения сотрудников со своим шефом оказалось удивительно доверительным, иногда даже неформальным. Его не боялись, и Ярмыш это ценила. То, что Ходорковский – талантливый руководитель, знали более менее все, и ничего в том не было удивительного, это же всё-таки бывший глава ЮКОСа. Однако то, как хорошо отлажена оказалась работа изнутри, Киру приятно поразило. Да ещё хороший, дружный и легкий коллектив, чего ещё желать? Иногда совещания проходили не в офисе, а непосредственно у Ходорковского дома – ещё один шок для Ярмыш. Чтобы такой закрытый внешне человек пускал других в святая святых – собственное жилище? Невероятно, но факт... Квартира у Михаила была огромная, обставленная со вкусом, но без какой-то помпезной роскоши, на которую Кира насмотрелась во время своих расследований. Вначале их радушно встречала жена мужчины, приятная моложавая дама ему под стать. Иногда даже давала советы, притом весьма дельные, но большей частью занималась своими делами, а за последние пару лет рыжеволосая девушка видела Инну всего несколько раз. Наверное, она жила собственной жизнью, отдельной от работы мужа. В очередной раз проходя в прихожую следом за техническим директором новостного канала, Кира не могла не заметить некоторых перемен. Квартира.. она не то, чтобы пришла в запустение, но раньше ей явно уделялось больше внимания. Да и атмосфера почти неуловимо, совсем чуть-чуть, но поменялась. "Проблемы у них в семье, что-ли?" – со смешанными чувствами подумала Ярмыш, но поспешила включиться в обсуждение и выбросить из головы нерабочие мысли. Ходорковский вел себя как обычно, только паузы между фразами были какими-то неловко длинными, а бросив взгляд на руки мужчины, которыми он изредка жестикулировал, Кира не заметила на безымянном пальце обручального кольца. И снова девушка приложила усилия, чтобы не отвлекаться от того, что говорят коллеги, да и сам Михаил, а не безучастно разглядывать своего шефа. Но несколько часов прошли незаметно, хотя и плодотворно, люди потянулись к выходу. На удивление, хозяин квартиры тоже последовал их примеру. Кира, выходящая одной из последних, волею судеб шла рядом с Ходорковским, почему-то отводя глаза каждый раз, когда его взгляд случайно падал на девушку. Они вышли из подъезда, какого-то обычного, почти российского, однако в нём что-то было другое, чужое, и это слегка ощутимо раздражало, давило. Ходорковский некоторое время постоял, запрокинув голову к небу, Кира же, напротив, смотрела в землю. Наверное, надо как-то попрощаться, вот сейчас, и пойти в эту темноту, пусть разбавленную фонарным светом, но все равно сырую и неприятную. Надо только сделать шаг. – Кира.. давайте я вас провожу, может быть? – мягкий голос уверенного в своей силе человека – равносильно гипнозу. Девушка на миг замерла, потом слабо дернулась. Чёрт, почему она всегда так реагирует на этот голос, на эти глаза и лицо, свет на которое ложится полосками? – Ну, если вам удобно.. я не против, – она чуть виновато улыбнулась, развела руками. Ходорковский шагнул к Ярмыш, поправил очки. Слегка наклонил голову. – Я люблю прогуляться вечером, так что всё в порядке. Пойдёмте.. Шли молча почти всю дорогу. Между ними и раньше случалось какое-то напряжение, какого не было у шефа ни с кем другим: Кира с недавних пор вдруг замирала при виде Михаила, начинала испытывать странное, абсолютно нелогичное волнение и только соглашалась со всем, что бы Ходорковский не говорил, а сам он.. казалось, он тоже самую малость терялся, будто хотел что-то ей сказать, сделать, но всякий раз одергивал себя. Ярмыш помнила, как на одном из совещаний что-то передала шефу – кажется, кружку с тем самым кофе – и его рука случайно легла поверх ее пальцев.. Кира была уверена, что на несколько секунд Михаил самую малость изменился в лице, зрачки карих глаз сузились, а сама она вдруг сбилась с дыхания, ощутив, как от слабого прикосновения по коже точно электричество пустили. Ещё мгновение, и точно не произошло ничего, Ходорковский поблагодарил девушку, а разгладившаяся было складка между темных бровей наметилась вновь. Кира отошла к своему месту на плохо слушающихся ногах. Да что с ней.. с ним.. с ними? Показалось от постоянного недосыпа и стресса, или нет? Самое забавное, что мозг сохранил это воспоминание, и каждый раз оно вызывало лёгкую дрожь в коленях и полное непонимание, что же это такое было. Вот и сейчас они шли, перебрасываясь фразами, точно мячиком, боясь того момента, когда один неизбежно его уронит. Но вот подъезд Ярмыш, и теперь точно придется расстаться, плохо ли, хорошо ли... Только Кира вдруг говорит быстро, чтобы не передумать: – Михаил Борисович, может, зайдёте? У меня чай есть. А то мне как-то неудобно.. – Перестаньте, – он с лёгкой улыбкой поморщился – Я зайду просто так, хорошо? И никаких неудобств вы не создаете... – казалось, сейчас политик добавит что-то вроде "скорее наоборот". Но воздержался. Зайдя внутрь своего жилья, Ярмыш вдруг увидела его словно со стороны и ощутила приступ неловкости. Пустовато, необжито до сих пор. Шкаф не к месту, одежда лежит на стуле, книги где надо и не надо. Одинокий цветок торчит посреди комнаты рядом со старым торшером. Черт возьми, ну какое же тут всё.. однако Ходорковскому понравилось, он оживился. – Я осмотрюсь? – Да, конечно. А я пока чайник поставлю. Вам с бергамотом или цитрусом? Михаил сделал неопределенный жест рукой, который вкупе с его фирменной улыбкой, от которой у рыжеволосой чуть ли не привычно все перевернулось внутри, что можно было трактовать "как хочешь". Она кивнула и удалилась. Чай получился хороший, в меру горячий и крепкий. И пить его подступающей на смену вечера ночью, вдвоем посреди небольшой кухни оказалось неожиданно приятно и спокойно. Точно так и надо: молчать или наконец разговориться, но не затем, чтобы замять паузу, а просто. Без причины. Так обычно происходят самые лучшие вещи. – Значит, вы живёте одна? – вкрадчиво спросил Ходорковский. Кира незаметно нахмурилась, он поспешил добавить чуть виновато – Вы извините за бестактность, если... – Да ладно, – Ярмыш только отмахнулсь, отведя за ухо огненную прядь – Никакой драмы, на самом деле. Не сложилось просто, а в последнее время и так хорошо. – Бывает, – признал Михаил и отвёл неожиданно глаза. Тихо вздохнул, вновь глядя на Ярмыш. "Проблемы с женой, наверное" – подумала девушка, но решила не лезть с расспросамм. Либо Ходорковский расскажет сам, либо только больше закроется, а ей вдруг захотелось наконец переступить эту грань отчужденности, увидеть Михаила, что называется "вблизи". И сейчас он, сидящий на ее кухне пусть в дорогих , но старых и оттого наверняка любимых джинсах и свитере, с ее кружкой в красивых, сильных ладонях, казался именно таким. До боли близким. Каким-то печальным, с глазами, которые беззвучно кричали – ей? Или стране? Которые призывали, манили, тянули к себе... Рингтон на мобильном Михаила прервал мысли девушки. Мужчина коротко сказал что-то в трубку, положил ее в карман. Ещё немного, самую малость, посидел, после встал. – Ну, теперь, наверное, мне пора прощаться. Спасибо, было очень приятно посидеть.. чай замечательный. Но меня требуют в офис.. – Ночь же уже.. – Что-то срочное, – Михаил уже стоял в дверях, и продолжал нахваливать вечер, пока Кира возилась с ключами. А напоследок, не зная, как правильно завершить эти странные посиделки на грани вымысла, протянула Ходорковскому руку. Не думая, просто привыкла так расставаться. Замерла, когда было слишком поздно, уставилась на вытянутую руку... И больше ощутила всем естеством, чем всего лишь увидела, как тонкие губы мужчины касаются ее сухих костяшек, а широкие ладони мягко придерживают мелко дрожащие пальцы. – До встречи, – он как-то бесшабашно улыбнулся – ей, одной ей, подумать только! – До скорого. Если понадобится прес-секретарь, звоните, – кивнула политику Ярмыш, пытаясь как-то унять волнение. Но закрылась входная дверь, и девушка просто присела в коридоре на какой-то пуф, обхватив голову рукой. Это что же получается? Она.. да нет, просто быть такого не может! И тем не менее, она влюбилась. Совершенно точно. И от этого осознания Кире вдруг полегчало настолько, что она засмеялась легко, сбросив груз прошлых волнений, отрицания, страха... Звучало, конечно, странно. Чтобы вот так, точно школьнице, сгорать от любви? К Ходорковскому? Видимо, да. Не то, чтобы в последние годы Кира совсем-совсем ни с кем не встречалась, но такие сильные чувства она испытывала уж совсем давно. Где-то там, в старших классах, к молодому учителю истории с красивым лицом греческой статуи. А здесь, в Англии и было-то два прецедента, один глупее другого. Первого мужчину звали Игорь , он работал техником. Закрутила Кира с ним просто, чтобы не сойти с ума в одиночестве за первые месяцы жизни в другой стране, но после короткого сожительства, кучи скандалов и какой-то серой, всеобъемлющей скуки, Ярмыш решила прекратить мучить и себя, и неплохого в общем-то парня. Остались друзьями. Во второй раз вышло ещё смешнее, Кира решила закадрить ведущего Рената. И ведь когда знакомились, он сказал, что гей, и потом его постоянно беззлобно подкалывали на эту тему, и мужчин своих он иногда приводил на студию – все это мозг услужливо заблокировал, в итоге Ярмыш готовилась будто бы случайно встреться с Давлетгильдеевым в кафе... Сохранить каменное лицо, видя как он целует какого-то парня, шапочно знакомого звукаря с Ходорковский.live, стоило девушке немалых усилий. Потом же работа, работа и ещё раз работа, назначение пресс-секретарем, кофе для Михаила.. на романтику не осталось ни времени, ни сил. Да и желания тоже. Зато теперь – влюбленность, которая наверняка останется невзаимной, да и не расскажет Кира никому о своих чувствах. Хотя жизни были, безусловно, свои планы: она то сталкивала рыжеволосую с Ходорковским чуть ли не каждые пять минут, то напротив, а Ярмыш из всех сил пыталась держаться на плаву в этой бурной реке из эмоций – страха и желания встречи, дрожи от брошенного взгляда, пожара в груди от улыбки, дежурного комплимента... Очередная планерка у Ходорковского дома. Обычно там решались какие-то важные, знаковые вещи с главными людьми их организации. Длилось это всегда очень долго, уходили под вечер... Кира почти не удивилась, когда Михаил вдруг вновь предложил проводить. Она не стала отказываться, только подумала почему-то, что политик совсем не в духе все последние дни. Он старался держаться как обычно, не повышая голоса – Ходорковский вообще никогда не орал на сотрудников, но его приглушенная, иногда чуть не шипящая речь мог показаться хуже крика. В такие моменты он был, пожалуй, чем-то похож на тот образ, который радостно раздувала пропаганда, "великого и ужасного Ходорковского", чуть ли не всемогущего бога, пусть поверженного, но все же... Кире иногда виделась за этим раздражением боль и апатия, хотелось заглянуть в карие, теплые глаза глубоко, и хотя бы выслушать, понять... "Ага, мечтай" – Зайдёте на чай? – М? – кажется, вопрос выдернул Михаила из глубоких раздумий – А, да, конечно... Ярмыш не могла не отметить, что складка меж бровями вновь стала глубже, да и тени легли под глазами. Летний загар окончательно покинул скуластое лицо, и оно казалось ещё бледнее в свете холодных уличных ламп. Беседа вновь не желала клеиться, а напряжение.. оно точно усилилось, стало почти осязаемым. Наконец, Ходорковский неловко поднялся, Кира неосознанно шагнула ему навстречу. В метре друг от друга, в полном молчании они оба набирались духу, чтобы сказать что-то важное, острое, необходимое, но все тянули и подстегивали себя, и никак не могли подобрать нужных слов, они ускользали, застревали комом в горле в самый последний миг, и... – Красивая картина, – на выдохе пробормотал Михаил. Девушка обернулась в направлении его взгляда. – Люблю Левитана. В нем что-то такое есть.. "Осенний день в Сокольниках" – список, притом весьма неплохой. Картину Ярмыш купила в свой последний московский день, когда забрела на Арбат случайно. Привлекла ее эта картина, эта одинокая темная фигура посреди истинно русской осени, хотя казалось бы, и в Англии, и вообще в большинстве стран есть такие парки, но нет, это Россия, она дышала сквозь полотно. Тихо так, робко, но дышала. – Родное, – помолчав, негромко, но мягко произнес Ходорковский – Скучаете? – Вы знаете... – Кира отошла от картины, вновь посмотрела Михаилу в лицо. Билось в груди, точно в клетке, сердце. Или это воспоминания, которые не с кем оказалось делить, рвались наружу? – Очень. И неожиданно она, продолжая глядеть в тёмные, неожиданно мягкие глаза, начала рассказывать: сбивчиво, переходя на эмоции, от даты к дате, от детства к первому аресту, от футбола с соседскими мальчишками во дворе до первой сессии, митинга, книги, предательства друзей и новые знакомства. Она рассказывала другому человеку свою жизнь, прошлую жизнь – тоже впервые, и будто проживала заново те далекие дни, и горечь потери, и то, что никогда не будет уже, как раньше, что она здесь по-прежнему чужая: стране и даже себе, жгли девушке сознания. Кира не сразу поняла, что плачет на плече Михаила, широком и крепком, бессильно сцепив руки за его спиной. – Извините.. – почти прошептала Ярмыш, попытавшись отстраниться. Ее лицо пылало: от слез, вырвавшейся наружу боли, стыда, неловкости.. и от тепла чужого тела так непозволительно близко. И ещё от прикосновений пальцев, которые вытирали соленые дорожки на щеках. – Так бывает, ничего страшного, – он тоже говорил тихо, продолжая осторожно удерживать девушку и гладить ее по спине в попытке успокоить. Ходорковский налил рыжеволосой горячего чая, сел напротив неё и заговорил снова, взяв холодные, дрожащие руки в свои ладони. Говорил много и так, что хотелось верить этому человеку, который не первый год в эмиграции, который пережил такое, что не каждому снилось и, пожалуй, имел право об этом рассуждать, как никто другой. Кира слушала, кивала, сначала дергано, а потом постепенно успокаиваясь, даже вытерла слезы и попыталась взбодриться, отметив, как медленно выходят отравленные шипы памяти из её раненого сердца, и как хорошо, просто хорошо рядом с этим человеком, пусть выглядит она неважно, и черт знает что подумает про нее Ходорковский... Хотя Кира была уверена – ничего такого нет в его мыслях. Другой это человек. – Спасибо.. мне полегче стало, правда.. – девушка слабо улыбнулась, осознавая, кск это странно сочетается с растекшимчя макияжем – Вы ещё раз извините, что так получилось.. и уже ночь, и вообще.. – Не стоит извинений, Кира, – мягко возразил Михаил. – Вас, наверное, уже дома потеряли.. – Да было бы кому терять, – врдуг в голосе Ходорковского прозвучала глухая, тяжёлая тоска, которая на секунду сжала в своих объятиях и душу Киры – И был бы у меня дом... – Но жена, дети? – Дети взрослые, а жена.. – Мужчина вдруг махнул рукой, морщась – Мы разводимся. Ходорковский посидел ещё, прикрыв глаза, потом встал порывисто, забормотал уже сам извинения, прошел в коридор, явно желая взять сейчас свою куртку и уйти; не просто из квартиры Киры, а из этой вселенной, из самого себя. Потому что и он ощущал себя здесь чужаком, запертым в собственной личности. Только Ярмыш вдруг схватила мужчину за руку. Не сильно, но он развернулся, встретился взглядом с глазами на женском лице, будто отражающие его собственные, темные и карие, только со следами недавних слез. И кивнул на брошенное, точно в пропасть: – Оставайтесь, Михаил Борисович... – и сам прижался к хрупкой, но сильной девушке, устало морщась, пока она осторожно гладила совсем короткие седые волосы, говорил так тихо, чтобы только Кира, к щеке которой он прижимался, могла расслышать. – Мы столько всего вместе прошли.. и стали просто друзьями. Близкими такими, но друзьями. А от этого – стена, невидимая стена, а это ужасно, это давит, и вроде бы нельзя уходить, некрасиво как-то, но вы же оба страдаете, и каждый день делает только хуже... Надеюсь, мы всё-таки поступили правильно. Она прекрасная женщина, я уверен, все у нее получится, я.. – Ходорковский глубоко вздохнул, успокаиваясь – Я очень хочу, чтобы она стала счастливой. – А вы? – одними губами прошептала Кира, плывя по океану из медленно подступающего сна, навалившейся тяжести прожитого и пьянящего ощущения дорогого человека рядом. – Да что я? – он только хмыкнул невесело – Я уж как-нибудь... – Не уходите... – пусть невпопад, зато искренне выдохнула девушка. – Как я могу уйти, Кира? – их глаза, такие похожие, цвета горького шоколада у Ходорковского и молочного – Ярмыш, в очередной раз встретились. Михаил осторожно, боясь нарушить хрупкое умиротворение момента, дотронулся губами до лба девушки, отведя выбившуюся из прически прядь за ухо. – Пойдем спать? – тихо спросил мужчина – Скоро рассвет.. – Осенью солнце поздно встает, – вновь неуверенно, одними уголками губ улыбнулась Кира – Но, пожалуй, да. На осторожное, и явно высказанное из приличия предложение Ходорковского постелить ему на диване, Кира вполне честно ответила, что свежего постельного белья у неё только один комплект. Никто не расстроился. Михаил лежал на спине, но повернулся к садящейся на край кровати девушке. – Ещё не поздно меня выгнать, – мило улыбаясь, напомнил он. Ярмыш не смогла удержаться от немного нервного смешка. – Это было бы невежливо, – она подвинулась ещё ближе к мужчине, вытянула ноги под одеялом. Почти случайно дотронулась до его руки. Ещё немного помолчали вдвоем. – Ну, тогда иди ко мне, – Ходорковский приглашающе поднял руку, раскрыв объятия. Кира не колебалась ни секунды и вскоре уже лежала, уткнувшись носом в мужскую грудь, ощущала на своей макушке твердый, гладко выбритый подбородок, и теплую, почти горячую руку где-то в районе лопаток. Оставалось только прижаться ещё крепче, с удовольствием вдохнуть остатки мужского парфюма и погрузиться в сон, впервые за долгое время – с улыбкой на губах. Пробуждение тоже оказалось на редкость приятным, Кира уже успела забыть, каково это: открывать глаза от случайного движения в полудреме и натыкаться на другого, такого любимого человека. Ходорковский ещё спал, и Ярмыш рассматривала его лицо, расслабленное и оттого ещё более притягательное. Легкая улыбка тронула красиво очерченные губы, вздрогнули веки и мужчина тоже проснулся. – Доброе утро, Кира.. – Михаил ласково провел тыльной стороной ладони по щеке девушки. Та улыбнулась в ответ, поймав его руку своей и сплетя их пальцы. Вновь взглянула в карие глаза.. и неожиданно рассмеялась тихим, облегченным смехом, который подхватил и Ходорковский, обнимая девушку уже свободнее, пропустив рыжие волосы сквозь свою ладонь, наслаждаясь каждым прикосновением и совершенно не желая выпутываться из объятий. – Ладно, я, наверное, пойду кофе сделаю, хорошо? – почти невесомо поцеловав мужчину в скулу, девушка легко поднялась с кровати. Михаил с улыбкой погладил руку, которая выскользнула из-под его пальцев. – Хорошо. Уже на кухне, когда Ярмыш пыталась каким-то образом согнать с лица немного глупую улыбку, а Ходорковский во всю хвалил её кофе, вид из окна, футболку с Металликой, отчего девушка каждый раз мило смущалась, Кира подумала, в каком странном положении они оказались. Михаил лег спать практически, в чем был: в строгих деловых брюках и серой футболке без рукавов, которая скрывалась под рубашкой. Она хотя бы успела переодеться вчера в домашнюю одежду... Влажный после душа ежик седых волос Ходорковского отливал золотистым в свете утреннего солнца, и Кира не устояла перед искушением провести по нему рукой. Просто такое уж выдалось утро... – Кира, – Михаил поднялся со своего места навстречу Ярмыш и взял её за руки. Та отметила, что мужчина будет, пожалуй, чуть ниже её, но какое кому дело? – Да? – она ощущала, что Ходорковский пытается найти какие-то не слишком приятные слова, чтобы точно понять, избавиться от последних сомнений, которые жили в его душе. – Вы знаете.. – очередной тяжелый вздох, долгий изучающий взгляд – Если вы захотите.. чтобы.. ну, забыть.. – во взгляде Ходорковского скользнула боль, а пальцы чуть нервно сжались – То, что произошло.. – Не захочу, – осторожно прервала его Кира – Я не люблю отступать от пути, который мне очень важен. Кажется, Михаил выдохнул. Расцепил их руки – но лишь за тем, чтобы заключить девушку в объятия. – Тогда извини дурака, – произнес он, мимоходом расцеловывая висок Киры, которая таяла в руках, на которых неожиданно усмотрела поблекшую зоновскую наколку – И, может быть, на ты? – Ну, давай, – Ярмыш улыбнулась, когда они вновь вернулись к завтраку. Ходорковский в два глотка осушил свою кружку. – Я уже говорил, что мне очень нравится твой кофе? – Да-а.. – Значит, скажу ещё. Кира, ты потрясающе готовишь кофе.. – Михаил слабо улыбнулся, положив голову на руку и глядя на Ярмыш, которая медленно ходила по кухне – Давно хотел это сказать, но получилось только сегодня.. – Ты же каждый раз мне это говоришь на работе, – Кира лукаво улыбнулась, проведя по щеке Ходорковского пальцами. Тот привлек девушку к себе, усадил на колени. – Это же другое.. – он прищурился, глядя на Ярмыш снизу вверх – Хотя и не слишком. Кира продолжала сидеть, сцепив руки на затылке Михаила и легонько его поглаживая. И неожиданно подумала, рассматривая точно выточенные черты лица, за внешней хитринкой которых читалась и неизгладимая тоска, и восторженная, какая-то яркая радость, что ему, Ходорковскому, эта неожиданно свалившаяся с неба любовь нужна не меньше чем ей. Ему тоже до безумия хочется просто быть на этой кухне с девушкой на своих коленях, не прятать улыбки и наслаждаться хорошим утром. Хочется дарить нежность, подставить плечо и знать, что его не прогонят в ночь. Хочется кого-то настолько близкого, чтобы нк просто разделять общие взгляды и квартиру, а чтобы..чтобы быть нужным, понятым, желанным. Чтобы смотреть в глаза напротив и ловить в них отголоски своих чувств. Чтобы найти по-настоящему, действительно родную душу. А ещё – неизменно бояться ее утратить, и отгонять назойливую мысль, что случившееся только затянувшийся сон, и протяжный звонок будильника скомкает эту картинку и выбросит в мусорное ведро... И, отрицая этот бред, проживать каждую секунду, словно последнюю. Кира приоткрыла глаза, встретились с трепетным взглядом Ходорковского, в чьих глазах светилась неподдельная нежность... и страх потерять её, Киру. Ярмыш тепло улыбнулась перед тем, как начать мягко целовать, и шептать между поцелуями: – Я не уйду... Мужские руки на тонкой талии сжались чуть крепче, в очередной раз огладили изгибы спины. Услышал. И в каждом движении, прикосновении Михаила светилась какая-то невыразимая любовь, ради которой стоило, пожалуй, провести в тоскливом, каменном одиночестве и пять лет, и сто, и теперь отдать всю себя, всю до последней капли нежность этими поцелуями, и ощутить, как отступает боль под натиском другой, ответной ласки без названия, которая сквозила в ладонях, в карих глазах, наконец-то не скрытых стеклом очков и сильном профиле с выдающимся носом. Ходорковский был таким явно не очень часто, может, вообще в первый раз.. но он был. Сейчас. Для неё. Безнадежно опоздавший на работу и такой же безнадежно счастливый. А с остальным Кира вполне могла ужиться.