Oh, Dieu

— Перестань ты за всё цепляться, и наплюй на всё. И он соглашается. И он плюёт. Плюет на все и притягивает к себе за мокрую пропахшую дымом и кровью куртку, поглощая ртом довольный рык. Плюет на зомбированных ублюдков без собственного мнения на заднем сидении и садится на колени, закрытые тугими протертыми и грязными джинсами, блокируя собственными тощими ногами в брюках по бокам. Плюет на встречную полосу по которой сейчас несется эта проклятая тачка. Ему, блядь, так плевать сейчас. Целует и кусает Тайлера, который даже не пытается удержать управление одной рукой за руль, ведь сейчас его внимание сосредоточено на тощем, вспотевшем от страха и возбуждения мужчине. Возбуждение и страх. Адреналин. Господь. Господа нет — а если есть, он никогда не любил их. Но, Господь, о, Господь. Как же приятно ложится дрожащая рука на возбужденный член через ткань. Тайлер рычит и подаётся бёдрами, крутя руль, обводя сигналящую машину. Он отводит замыленный взгляд от дороги, на которую итак сложно смотреть из-за отключенных дворников, и смотрит вверх на сына божьего. На его уставшие, застеленные похотью и адреналином, мертвые глаза, под которыми рассыпан космос синяков. Как он прекрасен. Как прекрасна эта тварь Божья. Хватает за подбитую челюсть и сжимая, тянет к себе, прокусывая чужую губу, и впитывая стон. Стон высокий и громкий, глаза уставшие прикрыты, а пах все ближе к чужому. Тайлер чувствует эрекцию через черные брюки и ухмыляется. Переводит ладонь на чужую ягодицу и плотнее прижимает к своему члену, сам подаваясь тазом. Они стонут в унисон, осознавая насколько же это божественно. Тайлер чувствует как он ерзает. Чувствует его желание. Он стонет и всхлипывает опуская свой вспотевший лоб на плечо и раскачивается на чужих бёдрах, вздыхая и содрогаясь как в судороге от каждого столкновения их возбуждения. Мычит и плачет, о, Господь, он и вправду плачет, просто потому что, Господь, так хорошо. И Тайлер чувствует это, он чувствует это удовольствие. Кажется, сейчас он так близок к Господу как никогда раньше не был. Вместо слез он выдает животный рык, вдавливаясь в податливое тело сильнее и сжимая ногтями кожаный руль, из-за чего с того стягивается кожа и остается под кровавой пластиной ногтя. Тайлер комкает белую рубашку на спине и сжимает черный элегантный ранее ремень. Хватает темные волосы в кулак и оттягивает, заглядывая в ока тьмы сущей. Он смотрит в эту тьму, и не может ей надышаться, он хочет впитать его, хочет захлебнуться в его радужке. Сожрать каждый орган и выпить каждый миллилитр крови. Тайлер рычит, вгрызаясь в бледные губы и кончает. Он чувствует дикую пульсацию между ног, и не только свою. Рука расслабляется и опускается, оставляя руль в спокойствии, позволяя ему, словно маятнику, отсчитывающему секунды их жизни, раскачиваться в стороны. Тайлер сжимает дитя божье в руках и хрипло дышит ему в шею, прислушиваясь к такому же у своего. О, Господь, он так близок к свету. Так близок, что даже не замечает как их кровь и органы сливаются в одно, пока холодный, бесчувственный металл раздирает их плоть, смешивая с едким машинным маслом. Они едины, дети божьи, возможно, даже слишком едины, ведь их кровь кипит в одном огне, превращаясь в единый пар. Их кровь пахнет бензином и адреналином, как приятно чувствовать её еще работающей слизистой. Руль перестаёт качаться, дыхание прерывается на хрипе, кровь это просто кровь, а дети божьи, теперь и не любимые создания Творца, а груда мяса и костей, переплавленных между собой в единую горящую плоть. «Я плоть и кровь Тайлера Дердена — сына божьего» — последняя мысль, завершающая цикл жизни.