Север

— Легенды оставляют то, что было сотни лет назад, но никогда не запоминают маленькие радости, — старик все еще не удостаивает даже взглядом в их сторону, только вбивает лопату в засохшую землю рядом с мехом, как будто заканчивая свое влияние в работе. — Должно быть, Ясуфуми все еще жив, раз вы сразу вспомнили о нем. — Откуда вы знаете его? Не поверю, чтобы он так просто покинул Север, — Куроо не медлит, ведомый знакомым желанием узнать спрятанное в глубине, вместе с телами вернуть и утерянные истории, которые вряд ли расскажет хоть кто-то еще. Даже сам Олень редко рассказывает о временах молодости, лишь усмехается подрастающим северянам и прячется за делами. — Пятое поколение- — Молодость, юноши, полна случайных встреч, которые обязательно вспомнятся вам, как лучшие, в наших недолгих жизнях. — Цитируете рукописи предыдущего короля? Даже в столице это моветон, — и с усмешкой Цукишима берется за лопату, уже выверенными движениями отбрасывая все новые и новые пласты земли, что ломаются о металл ничуть не хуже льдов на северных морях. Уже не тяжело, скорее радует вперемешку с предстоящим расслаблением от выполненного долга перед племенами, оттого и легко войти во вкус. — Книги достать тяжело, зато эти бредни присылают каждый раз на его годовщину смерти. Оставляю все у себя в доме, нечего остальным чушь читать. А этот старик не так уж и плох, пусть и со своеобразным подходом к общению. Может за всю, должно быть, долгую жизнь просто устал оправдывать чужие ожидания и натягивать уважение на щеки? Дети всегда опасаются прямолинейных взрослых, которым чужды шалости. Как только удается раскопать первый слой тел, становится очевидно, что их здесь в разы больше, чем было в прошлых поселениях: больше оторванных конечностей, кожа на большинстве разложилась, впитывая жиры в одежду и землю, а кости легко разглядеть у половины умерших. Запах, что удивительно, не мучает, но Кей сбросит это на ветер, что дует в спину, но никак не на идею, что съеденные землей трупы не смрадят. Детей звать нельзя. Им не стоит видеть ничего, кроме суровых черт и шуб на одеждах северян, что появились в поселении всего раз, пусть запомнят отца Тецуро и его бойцов в лучшем свете. — Нужны мешки, но никак не дети. — Бережешь их головы? — усмешка старика выдает уважение с примесью беспричинных воспоминаний. Кажется, это в духе всех, кому есть кого поучить. Из кармана старых штанов он вытягивает трубку, которые Цукишиме довелось видеть только в руках пограничных войск, и закуривает неизвестные травы. — Тогда найди стариков. Они будут не прочь провести время вне дома на закате. Как когда-то давно… — А мужа оставь, — и по лицу Куроо, что и без того нагружен мыслями, легко прочитать если не страх, то откровенное недоумение, что роняет уголки губ. — Нам есть о чем поговорить. И этот старик не выглядит как тот, кто готов выслушивать пререкания. Приходится уступить. — — -- — — Так как там Некомата? Давно от него не было вестей. Тецуро вдыхает с опаской дым, полный отчего-то давно знакомыми ароматами: хвоя, едва заметные нотки ягодных листьев, мята… Все оседает внутри теплом, нежит в воспоминаниях и расслабляет тело, оставляя только послевкусие не то южных апельсинов, не то сушеной клубники, спрятанной в узких рядах библиотеки. — Оставил племя на молодых, а сам после войны собрал сирот и сделал для них поселение недалеко от столицы. — Растит себе достойную замену, чтобы наконец уйти на покой. — Тогда закончатся прямые потомки Старых Богов. Олень никогда не был примером семьи северян: жену не отыскал, сколько бы девушек в племенах не встречал, жил в удовольствие, проводя время за присмотром и учением едва обращенных оленят, смягчая их боль от первых превращений, но ни одного наследника после себя не оставил. На пятом поколении обрывается связь, а все из-за нежелания одного старика влюбиться по-настоящему. Некомата эгоист, но вслух Тецуро этого никогда не скажет. Сочтут сумасшедшим и лишат всех рун за неуважение к предкам. — Пойми его, — выдыхают отчего-то устало, присаживаясь на успевшую немного остыть землю с совсем слабой травой. — рождаться с предназначением и жить по нему особая ноша, и он давно решил не продолжать это. — Что может быть плохого в том, чтобы следовать своей крови? Это держит мир в равновесии, поддерживает связь- — Посмотри на своего мужа. Ему корона должна была достаться по рождению, как и его брату, — перебивает старик уверенно и цепляется взглядом за вылезшие из-под рукавов одежд руны. Не замужества, племенные, что получил каждый лис, одинаковые с матерью, которая всегда ласково проходится по ним пальцами. — Это тебе повезло оказаться лучшим избранником на время войны, тебе же прислали наследника, как заморский подарок. Ты ведь оказался на троне не по крови, а по связи с отцом. — Так же, как мог бы и Кей. — Да, только его сослали тебе, как разменную монету, чтобы не мешался под ногами у короля. Он валится на землю рядом и ощущает, как колет вина где-то внутри, рядом с сердцем. Неспокойна и метка, как будто снова обжигает и без того иссушенную кожу, норовя треснуть, как старая ложка. — Не думал об этом? Да когда было об этом думать? До войны Тецуро никогда не думал о том, чем живут за границей, пока мечом рассекал южные доспехи, цеплялся лишь за цель защитить свой дом, а в нахождении на Юге сейчас давится от новизны, что встает поперек горла: ни веры, ни выбора, ни свободы… Почему их миры так отличаются? — Думаешь, у него был выбор, кроме как следовать тому, что для него было выбрано с рождения? — Нет, — и самому себе стыдно признаться в том, что голос сломался, как и все то, что строилось верой и уроками старших всю жизнь. Война, оказывается, продолжается, правда сейчас лишь в голове Тецуро. — Жить потомком Богов значит быть всегда выше остальных и молиться с удвоенной силой. Ясуфуми далек от вечного служения, мы видим с ним жизнь в одном и том же — растить тех, кому предстоит жить после нас. Тишина окутывает мягко, торопливо прячет плечи от в секунду ставшего слишком пронизывающим ветра, и остается только спрятать лицо, чтобы ненароком скользнувшую слезу никто не заметил. Вина выжигает в сознании собственные достоинства, режет все невинно чистое с рождения, как будто в желании создать что-то более совершенное, как скульптуры в южном дворце. У Куроо не осталось слов, он обезоружен и готов лишь к одному — вся правда его добьет окончательно, и щадить не в ее правилах. — Почему… — нет, о причинах он уже не имеет права спрашивать. — Как мне исправить это? — Тут я тебе не помощник, сам не знаю, как поступать с «даром», но единственное, что могу дать, — уважение. Принимай то, что для твоего Севера Цукишима отбросил прошлое и служит сейчас только тебе и его законам. А самому стоит принимать от чужой страны не меньше, Тецуро читает это между строк. — Как вас зовут? Разбрасываетесь советами, а сами не раскрыли даже собственного имени, — от этих слов старческая усталость сменяется на детский прищур, дружба с Некоматой, должно быть, имеет свои плоды. — Передам от вас весточку Оленю, как только вернемся домой. — Все просто, он знает меня, как Укая Кейшина. — Так вы- — И ни слова о том, что я жив.