Разбуди меня

Время близится к полудню, а Ксавье все ещё лежит в кровати. Спать уже невозможно — выспавшееся тело неминуемо приходит в сознание, как бы он ни пытался продлевать свой сон. Очевидно, больше десяти часов его организм просто не может спать, а значит, придется как всегда вставать и проживать эту жизнь. На столе стоят панкейки, оставленные Бьянкой. Наверное, если бы она не готовила, он бы уже умер с голоду. Те счастливые времена, когда он мог готовить себе сам, сегодня казались выдумкой его больного воображения. Кусок в горло практически не лез. Заварив себе чай с мятой во френч-прессе, он запивал им панкейки, не дожидаясь, когда он остынет. Чай больно обжигал губы и язык, притуплял все рецепторы, так, что пища казалась безвкусной, а ощущалась только жгучая боль во рту. Это отрезвляло, хотя бы частично приводило в себя, напоминая хозяину этого тела, что он живой человек. Он ненавидел горячие напитки, но пить чай комфортной температуры сознательно не хотел. Не особо понимая, чем себя занять, он вышел во двор. Надеясь отыскать жизнь на улице, которая совершенно точно отсутствовала в доме, он встал у калитки и смотрел вокруг, не в силах выйти. Жизни не было и там. Спокойный спальный район Вашингтона когда-то нравился ему своими тихими улочками и минимальным количеством прохожих. Сейчас же создавалось впечатление, что он здесь живёт один. В этом доме. На этой улице. В этом городе. В этом мире. Какой-то одиночный прохожий показался с другого конца дороги и собирался пройти мимо дома Ксавье. Это явно был деловой, работающий человек, спешащий куда-то по делам, но почему-то оказавшийся в спальном районе среди бела дня. Мужчина заметил стоящего у калитки Торпа, рассматривающего его, и заметно напрягся, чуть сменил траекторию, чтобы не подойти к нему слишком близко, а затем, одарив его дежурной ничего не значащей улыбкой, кивнул и скрылся за поворотом. Должно быть, Ксавье выглядел настолько неважно, что уже начал пугать людей. Да, пожалуй, это плохой знак. Пытаясь прокрутить в голове своё утро, он понял, что и вовсе не умывался сегодня, а стало быть и не смотрел в зеркало. Парень побрёл обратно в дом и решил-таки привести себя в порядок. Дойдя до ванны, он оглядел своё изображение — волосы были ужасно спутаны, будто их не рассчесывали неделю, под глазами — синяки, изрядно похудевшее тело выглядело болезненным, лицо осунулось, а одежда была вся в пятнах. Сколько он уже в ней ходит? Он что, так давно не был в душе? Дрожащей рукой парень стал чистить свои зубы, думая о том, в какой момент его состояние стало настолько плачевным, когда так случилось, что он уже перестал смотреть на себя в зеркало? Но мысли о собственной внешности не могли занимать его надолго. Ксавье жгло изнутри собственными мыслями, отравляющими мозг воспоминаниями, и никакие другие мысли не получалось удерживать в голове хоть сколько-нибудь долго. Почти машинально он пошёл в душ — возможно, улучшив свой внешний вид, он сможет хоть немного успокоить то, что творится внутри. Долго стоять под струями не хотелось — такая обманчивая вода омывала тело снаружи, но внутри все оставалось, как прежде. Наспех вымыв голову и тело, Ксавье вытерелся и вышел из душа, нашёл в ящике чистую одежду и расчесал волосы. Ещё раз взглянув на себя в зеркало, он приметил, что теперь выглядит менее пугающе, хотя синяки под глазами и осунувшееся лицо никуда не исчезли. Отчего-то ему было больно смотреть в зеркало, и он поспешил выйти из ванны. Совершенно не зная, чем себя занять, он ходит по дому из угла в угол. Рисовать не хотелось — ему вообще редко что-то хочется делать. Пройдя мимо окна, Ксавье с удивлением обнаружил, что идёт снег. Какой вообще сейчас месяц? Он ведь выходил только что на улицу в футболке и шортах. Днём тоже было холодно? А в чем был одет тот незнакомец на улице? Он ничего не помнил. Отчаявшись найти себе занятие, он достал Апероль и решил немного выпить. Не сказать, что он пил часто — обычно это не помогало. Но иногда сидеть с бокалом на кухне казалось не так плохо — по крайней мере ничего более интересного в его жизни обычно не происходило. Налив в бокал оранжевый напиток и разбавив водой с газом и льдом, он сел и сделал глоток. Ксавье знал, что по-хорошему нужно ещё просекко, а лучше и апельсин — но сейчас было решительно наплевать. Можно подумать, что правильное приготовление напитка хоть как-то облегчит его состояние. Достав телефон, он обнаружил несколько пропущенных — ему звонили Бьянка и Стив — директор картинной галереи, с которым он когда-то связывался по поводу выставки. Не имея никакого желания перезванивать, он открыл альбом с фотографиями — а потом отмотал их в самое начало, на три года назад. Выбрав какую-то из её фотографий, он удобно поставил телефон, навалив на бутылку. Всё. Теперь они пьют Апероль вместе. Решив, что ей тоже стоит налить, Ксавье поспешно встал за ещё одним бокалом, а потом наспех сделал ещё один напиток и поставил рядом с девушкой. — Держи, — сказал парень, состроив на лице некое подобие улыбки. Продолжая молча отпивать из своего бокала, он сидел и не понимал, стоит ли с ней говорить, и если да, то о чём. Лицо девушки неподвижно застыло на фото — здесь она была доброй и немного смущённой, глядя на него полным теплоты взглядом сквозь свои пушистые ресницы. — Честно, даже не знаю, что я делал сегодня, — начал парень привычный обмен новостями. — На улицу вышел. В душ вот сходил. Что ещё? На завтрак ел панкейки. Задним числом он задумался над тем, что они раньше никогда не ели панкейки — это была фишка Бьянки, а вот стоит ли рассказывать о ней, он точно не знал. Немного погрузившись в свои мысли, он решил пока промолчать — тем более, что его собеседница не задавала никаких уточняющих вопросов. — По хорошему, мне уже давно нужно дорисовать картины, которые я начал ещё тогда, помнишь? — как-то неуверенно продолжил Ксавье, а его голос ломался, будто связкам было особенно тяжело смыкаться. — Но что-то совсем ничего не выходит. Рисую редко. Он прикрыл глаза, борясь с нахлынувшими ощущениями. Глубоко вдохнул, собирая всего себя по частичкам, которые через две минуты все равно заново разлетятся от какой-нибудь неудачно пришедшей в голову мысли. Девушка так и сидела неподвижно, одаривая его теплотой. Её выражение лица никак не менялось от того, что он ей рассказывал, хотя, по хорошему, должно было — ведь он наверняка выглядел настолько жалко, что она бы нахмурилась и начала бы раздавать советы, как непременно взять себя в руки. — Ну и что ты молчишь? Что не пьешь? — глядя на её полный бокал, спросил Ксавье. — Не вкусно? Может, хотя бы скажешь, что нельзя постоянно предаваться унынию? Что в жизни всегда все не просто так происходит. Что всегда есть какой-то смысл, или по крайней мере урок. И, что если всё слишком тяжело, то всегда можно обратиться к психологу. Или к психиатру. Но девушка упорно молчала, не выдавая даже новых эмоций. Её Апероль тоже стоял нетронутый, а вот бокал Ксавье уже был почти допит. — Я скучаю по тебе… — шёпотом сказал Ксавье, как будто это был секрет, а затем прикрыл глаза. — Очень. Каждый день. Опустошив остатки Апероля, он поднялся, чтобы заглянуть в холодильник — вдруг дома есть какая-нибудь еда. Тут послышался ключ в замочной скважине, и через пару секунд в дом вошла Бьянка. — Привет! — она не улыбалась, но выглядела довольно дружелюбно. — Как твой день? Выглядишь получше. Ты ходил в душ? — Я… Да. Привет, — Ксавье поспешил к столу, чтобы погасить экран своего телефона, на котором всё ещё красовалась фотография. — У меня нормально всё. Как твои дела? Бьянка выглядела немного удивленной, хотя и не подавала виду. Она посмотрела на телефон в руках Ксавье, за которым тот поспешно рванул прямо при ней, на два бокала на столе, один из которых остался нетронутым. Оглядела парня с ног до головы, будто бы оценивая его внешний вид, а затем пошла переодеваться. — Ну что, давай ужинать? — неуверенно спросила она, всё ещё странно посматривая на Ксавье, как будто бы она не знала, что от него ожидать. — Сейчас только приготовлю. Готовила Бьянка обычно быстро. Сегодня она принялась жарить рыбу, а гарнир из замороженных овощей приготовила в специальном пакете в микроволновке, так, что уже через десять минут все было накрыто. Они сидели и молча ели. На языке Ксавье крутились какие-нибудь стандартные вопросы по поводу прошедшего дня, но он их не задавал. Даже такие мелочи ассоциировались у него с прошлой жизнью, с совершенно другим человеком, окатывали волной воспоминаний о том, как раньше он беседовал за ужином со своей любимой девушкой. — Хотела с тобой поговорить, — первой начала беседу Бьянка. — Уже неделю как. Думаю, пришла пора. — Ты меня бросаешь? — как-то слишком уж равнодушно спросил Ксавье. Это было бы, наверное, самое логичное, что она могла бы сделать. Каждый вечер Торп искренне удивлялся, что она ещё тут. — Нет, не совсем… — Бьянка на какое-то время призадумалась. — А ты, я смотрю, не против. Он не очень хотел отвечать на этот вопрос. Был ли он против расставания? Наверное, нет. Другое дело, что, скорее всего, только благодаря Бьянке у него ещё хоть как-то получается играть роль вменяемого человека. Иногда выходить на улицу, договариваться о картинах на продажу и выставках. Сидеть по вечерам в хоть сколько-нибудь приличном виде перед ней, отвечать на какие-то глупые вопросы. Вместе ужинать. Да, определенно она очень ему помогает. — Если честно, я надеялась, что тебе со временем станет лучше, — сказала она. — Но, не похоже. А, возможно, даже наоборот. Когда мы познакомились, ты был более социализирован. На улицу выходил. Гулял. Телевизор смотрел. В интернете сидел в конце концов. — Я не могу больше смотреть телевизор, и ты это знаешь. И в интернете то же самое, — Торп прикидывал, что можно ещё сказать, чтобы выглядеть адекватней. — И я выходил сегодня на улицу, кстати. — Это хорошо, — кивнула Бьянка. — И в душ ты сходил, я вижу. Одежду чистую надел. Снова повисла неприятная пауза. Ксавье не очень понимал, что она от него хочет, и стоит ли ему вообще что-то ей отвечать. Он снова погрузился в воспоминания, в воспоминания о том, что когда-то он сидел за ужином с другой, с кем было приятно даже молчать. И с кем никогда не возникало давящего чувства тишины. — Я беспокоюсь. Но тем не менее, есть вещи, которые я не могу уже откладывать. Поэтому пора тебе сказать. Она тяжело вдохнула, как будто бы разговаривать с ним ей было максимально сложно. Ксавье все ещё не понимал, что именно она пытается ему сказать, и стоит ли задавать уточняющие вопросы, чтобы сделать хотя бы частично заинтересованный вид. — Ну, я слушаю. Можешь говорить, что хотела, — пожал плечами Ксавье, сделав максимально адекватное лицо из всех, на которые был способен. — Я собираюсь вакцинироваться, — одним махом выдала Бьянка, как будто растягивание слов могло причинить ей боль. С одной стороны, новость не была для него настолько уж шокирующей. Наверное, это то, чего следовало ожидать — особенно если б он хоть немного интересовался её жизнью или происходящим за окном. С другой стороны, это было неприятно. Безумно неприятно от чувства дежавю, как будто бы его два раза бьют по голове одинаковой дубинкой. — На работе давят уже давно, — решила продолжить свою речь Бьянка. — У меня особо нет выбора. Сейчас просто всех обязали. Но знаешь что? Я пока с тобой останусь. Если ты не против, конечно. Я переживаю за твоё состояние, хочу быть рядом. У Ксавье вырвался смешок. А потом ещё один, после чего он начал как-то особенно нервно посмеиваться. Возможно, ему действительно не помешает психиатр. — Это ты сейчас переживаешь, Бьянка, — сказал парень, немного успокоившись. — А потом тебе будет уже всё равно. — Не говори так, — она нахмурилась. — Я изучала последствия. Чувства остаются. Просто притупляются ненужные. Он снова начал нервно посмеиваться, уже не особо контролируя своё поведение. Его лицо кривилось в разных гримасах, пока он пытался совладать с истерическим припадком. — А по твоему, переживать за состояние своего парня — нужное чувство? — он все ещё нездорово посмеивался, но вполне мог говорить. — Нет, поверь мне, это ненужное, и его ты тоже лишишься. — Так я могу остаться? Мы будем общаться как раньше, я буду готовить. В чем-то помогать… — Бьянка призадумалась. — Я всё равно не очень тебя интересую в этом смысле, так что вряд ли наша жизнь сильно изменится. Бьянка была проницательна. Ксавье вдруг стало стыдно, что он вроде бы состоит в каких-то отношениях, в которых показывает себя максимально отвратительным образом. Что он для нее сделал за всё время? С деньгами у него не очень, и она зарабатывает больше. По дому и кухне он не делает ничего. В свет они выходят редко, и, скорее всего, все, кто видят рядом с Бьянкой его, сочувствуют ей, потому что скрывать следы депрессии в последнее время выходит всё хуже и хуже. Даже секса у них практически нет — а когда есть, назвать его качественным не поворачивается язык. — Почему ты ещё здесь? — решился задать вопрос Ксавье. — Зачем тебе это всё? — Встретила тебя тогда в кофейне и влюбилась, — пожала она плечами. — Думала, ты такой грустный и чем-то расстроенный. Теперь уже понимаю, что ты был в самом позитивном своём состоянии. Бьянка вздохнула и как-то кисло улыбнулась. Скорее всего, ей самой всё надоело. Было бы намного честнее не позволять ей так глубоко проникать в его жизнь, не съезжаться с ней вместе — но все шаги к сближению она делала сама, а Ксавье, пожалуй, было настолько все равно, что он и не препятствовал. — Но это уже не важно. Потому что завтра я ставлю первую дозу, иначе меня лишат работы, — продолжила она уже чуть более позитивно. — И, знаешь, я думаю, что тебе тоже стоило бы. Рано или поздно, тебе все равно придется — у тебя ведь тоже есть договор с галереей, так что доберутся и до тебя. — Нет! — Ксавье передёрнуло от этих мыслей, — Я точно не буду этого делать! Вы все можете коллективно сходить с ума, а я не буду! — Но сейчас всё выглядит так, как будто сходишь с ума именно ты… — Бьянка пыталась подбирать слова, чтобы разговор не перешёл в ругань. — Ты только подумай. Тебя бы наконец отпустила та ситуация с Уэнсдей и ты смог бы жить нормальную жизнь. Свою жизнь, Ксавье! Торп коротко вдохнул сквозь зубы. Он ненавидел, когда она называла её по имени. Он и сам в своей голове этого не делал. Пытаясь как-то заглушить в себе слишком болезненные воспоминания, он прикрыл глаза и попытался отдышаться. — Я живу свою жизнь, Бьянка. — он говорил сквозь стиснутые зубы, словно каждое слово причиняло ему боль. — И я ни на что не променяю то, что я сейчас чувствую. Ни на какое коллективное одурманивание непонятным веществом! — Мир меняется, и очень сильно, Ксавье, — попыталась снова убедить его девушка. — Ты зря не смотришь телевизор. Оценил бы масштабы происходящего. Тебе не выжить в этом мире одному, Ксавье. Так будь с нами. На этой ноте девушка убрала после себя посуду и отправилась в спальню. Традиция пить чай с ней как-то не прижилась. У них действительно было мало общего, и по какой-то совершенно непонятной ему причине, они ещё жили вместе. Ксавье тяжело вздохнул. В одном она права — так больше продолжаться не может. Нужно немедленно что-то делать с его конченной жизнью. С его депрессией. С его любовью к девушке, которая уже никогда не сможет полюбить его… И снова ему было чертовски больно. И снова он вспоминал ощущение помолвочного кольца, которое он крутил в своих пальцах день за днём. Вспоминал её милые сердечки на зеркале в ванной, которые она оставляла после утреннего душа. Ощущение её нежной маленькой ладони в его большой и крепкой руке… Вдруг в дверь позвонили. Бьянка уже лежала в спальне за чтением очередного детектива, поэтому он отправился сам открывать дверь незнакомцу — и это было чертовски странно, ведь к ним обычно никто не приходил. — Здравствуйте, это Ксавье Торп? — спросила чернокожая тучная женщина в форме полицейского. — Меня зовут Сантьяго. Вам письмо. Распишитесь, пожалуйста, здесь, о получении. Плохо соображая, кто же ему мог что-либо прислать подобным образом, и почему курьер одет в форму полицейского, Ксавье расписался и забрал письмо, а затем распрощался с Сантьяго. Пройдя обратно в гостиную, он раскрыл конверт и принялся читать: «Уважаемый Ксавье Торп! Извещаем вас, что с этого дня вы стоите на учёте в «отделе по работе с отказниками» и обязаны явиться на первую встречу с сотрудником нашего отдела в главный офис ФБР — здание имени Эдгара Гувера — по адресу 935 Pennsylvania Avenue NW 25 января 2032 года в 5 вечера. При себе необходимо иметь документ, удостоверяющий личность. Заранее предупреждаем вас, что к данному сообщению следует отнестись предельно серьёзно. Игнорирование его вынудит ФБР привлечь Вас к ответственности, вплоть до уголовной. До встречи заднии имени Эдгара Гувера 25 января 2032 года! С уважением, Отдел по работе с отказниками, ФБР.»