Актер

В его квартире холодно. Это кажется невозможным. Как летом, в разгаре июля, в Калининграде может быть так холодно? Юноша сидит на подоконнике, подставляя лицо, усеянное темными веснушками, солнечным лучам, просит об этом тепле, но они его словно избегают. В зеленых глазах медленно меркнет последний золотой лучик, они неизбежно темнеют, становятся мутными, бездонными, всепоглощающими. В такие глаза страшно смотреть. Этот взгляд по-настоящему опустошает. В его руках телефон. Набранное сообщение вычитано до дыр, хотя читать в нем нечего. И отправить сил нет, хотя, даже если он это сделает, ничего не изменится. Сквозняк гуляет по полу, и юноша прижимает колени к груди, чувствуя, как холодеют пальцы. Где-то там, за леденеющим стеклом, прямо по улицам ходит Нео. Он ведет прямой эфир, что-то говорит, но Илие не хочется слушать. Да он и сам все знает. Каждое слово, сказанное им по теме их «ссоры» он помнит наизусть. Они выжжены на обратной стороне его души самым живым, самым сильным чувством, которое только можно вообразить. И уже пару лет этот выжженный след приносит ему нестерпимую боль каждый день. — Я правда не знаю, в чем дело, ребят. Я сделал все, что в моих силах, чтобы наладить контакт. Если я что-то не так сказал, я извинюсь, с этим нет проблем. Я готов шагать на встречу, но если человек не хочет, я не могу его заставить, — у Илии пальцы дрожат над этой злосчастной кнопкой «отправить». Когда слова, сказанные архангелом в очередной раз, въедаются в мозг, он рывком выдергивает наушники. Так выглядят беленькие перчатки, сотканные изо лжи, которые Нео надевает каждый раз, чтобы ненароком не запачкать свое драгоценное самолюбие и хрупкое эго. Даже его якобы намеренная поездка в Калининград — притворство, а трансляция — настоящий фарс. Откуп, своего рода. Мол, «смотри, какой широкий жест я сделал для тебя, а ты все еще обидчивая сволочь, раз не хочешь простить меня». Палец соскальзывает, и подушечку неприятно обжигает холодный экран. Юноше на мгновение кажется, будто его покрывают крохотные кристаллы льда, и он ежится в своей толстовке. «Отправлено» — гласит надпись под коротким, но, пожалуй, самым емким сообщением за всю его жизнь. Но несмотря на то, что все вышло случайно, он не порывается стереть всю историю их переписки одним взмахом. Пожалуй, наоборот, этой случайности он благодарен, как божественной. Сдвоенная галочка не заставляет себя долго ждать, и лицо у архангела вытягивается в ошарашенном удивлении так забавно. Сообщение всплывает на экране. Чат взрывается фонтаном истеричных сообщений и тысячами бессмысленных эмодзи, а эти холодные безжалостные глаза на миг становятся беспомощными до немого крика. Жираф ловит себя на мысли, что не помнит, когда последний раз улыбался, глядя на его лицо. — Ты знаешь мой адрес, — четыре слова ставят архангела в такой тупик перед сотней людей прямо сейчас. И в этом весь Жираф. Он так разбит, но так собой доволен, что слез сдержать не может и хнычет, не скрываясь в гулком одиночестве своей квартиры. Капли горячие, прямо обжигающие, и, стирая слезы с подбородка, он их в ладонях растирает, ловя этот хрупкий контраст, смутное ощущение собственной живости. Нео не придет. Илия это знает. Конечно, едва ли теперь ложь из разряда «я сделал все, что мог» прокатит, но он придумает, что сказать. Просто не сможет принять на себя хоть часть вины за их ссору. Слишком уж неудобно. Нео стал очень изворотлив в таких деликатных вопросах. Хотя в ту судьбоносную ночь, когда Илия, собравшись с духом, говорил без масок, искренне, от всего сердца, и говорил именно Диме, не Нео, ошарашенный признанием архангел не жалел ни слов, ни юношу, и бил по живому хлестко, на поражение, оставляя за собой пепелище из чувств. Они оба приняли судьбоносные для себя решения в ту ночь. Жираф понял сразу, а Нео чуть позже. Звук открывающейся входной двери застиг его врасплох, и Жирафа дрожь насквозь прошила. Юноша настолько не готов был в это поверить, что не двинулся с места, на секунду понадеявшись, что ему показалось. Но гость, не желающий ждать, возник в дверном проеме еще до того, как сердце неприятно кольнуло от осознания. С минуту они взирали друг на друга молча. Взгляд у Нео был страшный. Колкий и ядовитый. Но он медленно рассыпался на осколки, сталкиваясь с зелеными опустошенными глазами. Жираф глядел равнодушно, словно палач, несмотря на свое искреннее недоумение. Кажется, в конце концов, они оба оказались не готовы к этой встрече. — Ты не мог дождаться, пока я стрим оффну?! — он встряхнулся и с новой спесью попытался броситься на юношу. — Откуда мне было знать, что у тебя уведомления всплывают? Ты же не первый год стримишь, мог о таком позаботиться, — Жираф теперь смотрел куда-то мимо, не утруждая себя попытками скрыть следы проплаканных глаз. — А еще ты так красиво всем трещал о своих стараниях, что я, наконец, проникся и решил «пойти на встречу». Разве ты не рад? Это не то, чего ты хотел? Ему и глаз этих полумертвых, леденящих душу, хватало, а после фраз, брошенных в его сторону так легко и непринужденно, Нео ощутил позыв наклониться и собрать с земли собственные зубы. Таким Илью он еще ни разу не видел, и от этого становилось нестерпимо больно. — Дим, — он наконец сфокусировал взгляд, наблюдая за тем, как Нео под ним неизбежно ежится. — Тебе еще не надоело врать им всем? Они ведь тебе друзья. Настоящие, понимаешь? — Мне бы не пришлось врать, если бы ты не игнорировал мое существование! — он встряхнулся, набирая воздуха в грудь. Этот давящий, душащий взгляд воскрешал в памяти тот проклятый день. — Если бы немного подыграл мне! Неужели это так сложно? — Ты не представляешь, насколько, — юноша зашипел по-змеиному, в явной попытке скрыть вновь подступающие слезы. Край подоконника он сжимал до тихого треска. — Это сложно, Дим. Я пусть и актер, но не в этой постановке, ладно? Можно мне оставить за собой право исключить тебя из своей жизни? Это же самое простое, обычное желание, разве нет? Хватит делать из меня виноватого. Хоть себе не ври. Нео стиснул зубы. У него не выходило, как он ни старался выдержать этот чертов опустошающий взгляд. Не так Илья смотрел на него тем вечером, совсем не так. Он тогда волновался жутко и пригубил пару бокалов для уверенности, но светился, как настоящее солнце. Нео помнил до мельчайших подробностей, как это было, и ворошить ушедшее ему совсем не хотелось. Но события сами всплывали в голове, воскресали, словно изувеченные временем трупы. Два года назад они были лучшими друзьями. Пока кто-то из них не сломал все одной неосторожно брошенной фразой, а кто — они так и не решили.

***

— Знаешь, Дим. Я ведь люблю тебя, — Жираф пьяно мурлыкал и его руку сжимал своей горячей ладонью так трепетно. Прижимался почти всем телом и по спине его гладил ровно там, где у ангелов обычно крылья растут. Нео до последнего истины не видел. Просто не придавал значения. — Мне хорошо с тобой. — Чего ты щас… — он отпрянул на секунду, чтобы в глаза посмотреть, и в груди екнуло, совершенно по-дурацки от этого полного надежды сияния. У него были такие красивые зеленые глаза. — Молчал бы, дурак. — Ну ты чего? — Жираф снова потянулся, чтобы его обнять, спьяна явно не распознав подвоха. — Думаешь, я шучу? А я серьезно, слышишь? Люблю! — Я тоже серьезно. Совсем идиот? Прекрати сейчас же, — шикнул он, отталкивая его снова. — Не дай бог, увидит кто. — Но… я думал, — Илия тут же потерялся, задохнулся под этим строгим, колким взглядом. — Дим, слушай… — Я достаточно слышал! Не лезь ко мне с этим блядством, ясно? А лучше вообще забудь о том, что мы говорили! Протрезвеешь — извинишься. Надеюсь, — он демонстративно отряхнулся и удалился, провожая его взглядом, полным, скорее, животного испуга, нежели ненависти. Но Илия его послушал. Хотя, с того дня он с ним больше и словом не обмолвился.

***

— Я полюбил, и я ошибся. Так неужели мне нельзя обо всем забыть, прямо как ты, между прочим, просил? — он не отводил испытующего, потемневшего взора. — Почему я должен общаться с тобой и каждый божий день делать вид, что все в порядке? Нео растерянно фыркнул. Он слышал, как искусно Жираф слезами давится и проглатывает их из раза в раз. Видел, как натужно кадык у него дергается. И сердце собственное так сжималось, что он в кулаках мял собственную белую толстовку. — Мне решительно все равно. — Настолько все равно, что аж ко мне приперся? А удобную позицию ты принял — нигде не виноватый. — Ты позвал. Я пришел, — глядя в пол, злобно отозвался Нео. — Жираф. — Я все сказал. Участвовать в этом спектакле я не хочу. Дай мне забыть обо всем, пожалуйста. И можешь дальше делать из меня молчаливого антагониста, сколько влезет. — Жираф, — он позвал еще раз и, помолчав с пол минуты, под мутным любопытствующим взором продолжил. От волнения ему казалось, что ребра друг к другу прилипли, и внутри легкие сдавили. Вдохнуть полной грудью никак не выходило. — А ты уверен, что хочешь забывать? Нео не поднимал от пола глаз, но он уловил это короткое движение чужого тела на узком подоконнике, глядя только на смазанную тень, растекшуюся по полу. — Издеваешься? — он не то хихикнул, не то нервно икнул, Нео так и не понял. — Дослушай, — он сделал шаг вперед, глядя, как мысленно мечется Илия на этом чертовом узком подоконнике. Мой дом — моя крепость? Сейчас звучало смешно и страшно. — Что, если я скажу тебе, что в тот злосчастный вечер я совершил, возможно, самую страшную ошибку в своей жизни? Он опирался на подоконник руками, стоя рядом, глядя в окно так сосредоточено, что, казалось, вены на шее вот-вот полопаются. А Жираф жался в угол, медленно опуская босые ноги на холодный пол. В голову лезли абсолютно панические шутки, а в горло — слезы. — Я оттолкнул от себя дорогого человека. Любящего человека, — зубы у него скрипели, и он жмурился, держась за подоконник. — Потому что я трус! — Ведь и дня не было, чтобы я об этом не вспоминал, слышишь? Думаешь, тебе хреново было?! — он развернулся к ошарашенному юноше всем своим естеством. Душой и телом. Предстал перед ним распахнутый, словно книга, на страницах которой застыли… Слезы. Да, он плакал, открыто и искренне сокрушался без масок. Не Нео, Дима. — Я не люблю так, как любишь ты! Это правда. Я ничего с этим не сделаю! — он протянул руку, и от чего-то Илия взялся за нее, как в тот день. — Но это не значит, что я не дорожу тобой, ясно?! Так что пожалуйста, не нужно вычеркивать меня из жизни. Я хочу в ней остаться! — Я не знал, что делать, когда на мою голову посыпались сотни вопросов о наших неурядицах, — он не всхлипывал, только дышал судорожно и звучно. Илия, ошарашенный, взгляд не отводил. Сегодня, спустя годы знакомства, он открыл Нео для себя абсолютно по-новому. — А ты молчал! Да, я солгал, но что мне оставалось?! Сказать, что я не готов спать с лучшим другом?! — Перестань, — у Жирафа все нутро содрогалось от того, насколько у Нео горячие ладони. Он просто не мог думать ни о чем другом, касаясь его белых пальцев. Нео плакал невероятно красиво и заразительно, без громких всхлипов и соплей, совсем не так, как Жираф, а потому юноша до последнего держался. — Ревешь вроде ты, а жалким себя чувствую, почему-то, я. — Ты тоже ревел, причем, явно больше меня, — он горько хохотнул, утирая щеку рукавом. — Так что не надо. Нео неосознанно грел чужие леденеющие руки, и Жирафа это почти устраивало, но стоило архангелу склониться ближе к его худощавой фигуре, застывшей на краю подоконника, как юноша отпрянул. А ведь когда-то он к нему сам тянулся точно так же. — Ты опять уходишь? — Дима настойчивее сжал запястье, привычно нахмурившись, не позволяя высвободить руку, глядя, как Жираф вскакивает на ноги. — Только не из своей квартиры. — Точно. Я и не подумал, что вместо этого тебя можно выпроводить, — он дернул руку, но вместо того, чтобы высвободиться, наконец, потянул на себя архангела. Нео обхватил его руками, молча сгребая в охапку, чувствуя, как Илия упирается в его грудь ладонями в нелепой, почти панической попытке вырваться. — Эй! Думаешь, пришел ко мне, поплакал и можешь руки распускать?! Нео не отвечал, просто сжимая. Он знал, что им обоим нужно было сделать это очень давно, даже если не слишком хотелось. Илия сопротивлялся, но, выбившись из последних сил, с досадой стукнул кулаком по чужой груди в последний раз, так, что у архангела ухнуло сердце, и смиренно спрятал в его толстовке мокрый нос, стараясь глубоко и как можно незаметней вдохнуть. Никто не знал о том, что Нео курит. Это был большой, настоящий секрет. Секрет, который Илия хранил, любил и ненавидел, из-за которого сдавался в очередной раз. — Зачем ты со мной это делаешь? — привычно обнимая, прикладываясь к его плечу, спросил Жираф. Руки будто сами нашли то самое место, где крылья должны расти. От досады горели щеки. — Мне и так тошно. — Не хочу, чтобы ты снова сваливал на меня решение наших проблем, — он почти шептал, чувствуя, как знакомые руки водят по спине, как остро ему сейчас нужен этот чертов животворящий никотин. — Ты еще не понял, что из этого ничего хорошего не выйдет? — Я не знаю, что делать, Дим, — он провел от самых плеч по лопаткам одним длинным, долгим движением и взял его за локти, чувствуя, как архангел встряхивается. В голубые глаза смотрел долго, серьезно, будто пытался достать ответ со дна озера, и Нео не отворачивался. Глаза у него были чудесные, светлые, но холодные, безрадостные и на ответы скупые. — Я… Тоже не знаю, Илюш. Я тоже, — он медленно покачал головой, глядя, как печально Жираф ему улыбается. Юноше было больно до истеричных смешков и до слез обидно, но больше не холодно.