Жизнь и приключения Логэйна Мак-Тира

      Время тянется бесконечно долго, будто застыло. Время сломано. Вывихнуто, выбит часовой сустав. Мысль эта не даёт Логэйну покоя уже очень долго — а может, всего пару минут. Когда не можешь сдвинуться с места, восприятие мира, видимо, ощутимо меняется.       Интересно, Роуэн так же чувствовала себя в последние годы жизни, когда не вставала с постели?       Роуэн... Логэйн часто слышит её. Собственное тело — поющий камень — то и дело говорит с ним её голосом. Зовёт. Утешает его Песнью Света, хотя Роуэн никогда не была истово верующей. Логэйн — тоже, но это больше не важно. Важно только красноватое сияние и пение камня, и кроме него нет ничего в целом мире, ведь мир скоро перестанет существовать.       Иногда алый камень причиняет ему невыносимую боль. Будто крохотными коготками, он впивается краями в уставшую плоть откуда-то изнутри и медленно, мучительно терзает её. Сначала зудит, потом ноет, тянет-натягивает кожу, лезет наружу, похрустывает костями, пока наконец не прорвётся сквозь тело с гадким хлюпаньем, разбрасываясь кусками живого мяса. И всё это время поёт — призывно, тревожно, мучительно, до безумия навязчиво гудит в мозгу.       И пожирала злоба всё доброе, нежное и светлое, пока ничего не осталось, кроме самой злобы, обвившей моё сердце подобно огромному червю...       Иногда камень обманывает его и говорит с ним голосом той, кого он не спас и предал, подобно многим другим до неё. Крепость Адамант снова пуста; Логэйн не тешит себя иллюзиями, не забывается в лихорадочном делирии и как никто другой понимает, что в этом месте не осталось ничего более, кроме руин и алой каменной скверны. Но скверна эта раз за разом оживляет знакомый голос — этот и многие другие голоса теперь у него в крови, потому что поющий камень словно забился в сосуды и надрывает, пробует их на прочность. А голос Кларель шепчет укоризненно: «Зачем же ты так со мною?» — или кричит остервенело, громко, так громко, что вот-вот лопнут барабанные перепонки: «Взять его немедленно! Он предатель и должен умереть как предатель!».       «Моя бедная Кларель, если бы я только мог тебя спасти», — сокрушается он, и утешается тем лишь, что оба они отныне отданы камню, а значит, навечно вместе. Чтобы оградить Кларель и остальных от козней Старшего, он предал её, но проиграл, и это к лучшему. Ведь нет мира — нет Мора, и Древних Богов-Архидемонов тоже более не отыщет ни одно порождение тьмы, потому что все они мертвы или скоро будут мертвы, а между Тенью и этой стороною больше не существует грани. Старший добился своего; Стражи хорошо ему послужили. Но разве не должны они остановить Мор любой ценой, пусть даже и столь неподъёмной, великой в своём безумии? Кларель оказалась права и надсадно, с насмешкою поёт отныне об этом Логэйну голосом вездесущего камня.       И в горчайший свой час отвернулся я от Неё и дал обет Её погубить.       И в час смерти Её знал я, что сотворил, и оплакал Её...       Иногда он слышит ещё один голос — голос старого друга, пропавшего короля. Этот голос нежит и баюкает разум, сулит редкий, долгожданный отдых. Он приходит, когда камень ненадолго перестаёт рвать плоть на куски. Мэрик утешает его. Ещё немного — и в Тень, а там все они, и не голоса, а сон, похожий на явь, такой чёткий, что не захочется возвращаться.       Мэрик давно всё понял и не вернулся. И вновь поступил верно — как и всегда, а Логэйн — как всегда — так запоздало сообразил, как сильно ошибался. Нет мира — нет яви; и тогда сон становится явью.       Я понесу Её Слово в земли отцов моих. В том и будет моё спасение...       А ещё он слышит порою ведьму, и мерещится ему мрачная тень в хасиндских одеждах. Она шепчет таинственно и неясно, и несёт с собою прелую влагу глухих болот. Она глаголет о новой эпохе и о свободе. И о прощении. Нет мира — нет вины и нет виноватых. Время не лечит и не калечит, потому что времени тоже нет. Есть только сон-явь, марево Тени — и вечная, всеобъемлющая алая песня.       И снизошла Она ко мне в видении, и возложила руку свою на сердце мне.       Как огонь было Её касание, но не жгло. И очистился я тем касанием.       Не отчаивайся, сказала Она, ибо вероломство твое благословлено было Создателем и возвратило меня к Нему...       Я прощён.       Логэйн с наслаждением отдаётся пению камня и закрывает глаза, и вскоре в крепости Адамант действительно не остаётся ничего, кроме пустоты, да пыли, да огромного кроваво-красного осколка лириума. В нём пульсирует невдомая сила. Жилы его тянутся к другим таким же кристаллам, и нет им счёта, нет конца и нет края.       И они поют. И Стражи, отныне вечные пленники алых камней, наконец совершенно свободны.