Всё налаживается.
И он счастлив.
Воспевает следующий день, провожающий слащавый сон Сяо. Единичный за последние сотни лет. От мысли, что блаженство оказалось лишь проделками фантазии, на душе становилось тяжко. Принимать данный факт приходится как должное — к подобным разочарованиям адепт, кажется, давным-давно привык, хотя с другой стороны надо устраивать пиршество: сны ему не каждые десятилетия снятся. Скучал ли он по ним? Хочется есть — об этом говорит урчащий живот. Причём в намёках он явно нестеснителен: создаётся впечатление, что там кричит о помощи самый настоящий кит, прямо-таки слёзно умоляет о еде. Были бы у него ноги да руки — припал бы на колени. Цзинья. Скажи, что ты должен есть, чтобы насытиться вдоволь хотя бы на часа три? Его быстрый метаболизм утомляет Сяо ещё со вчерашнего вечера. Легче буквально съесть весь холодильник. Может, хоть тогда чувство голода пройдёт? Глаза повторно осматривают комнату: жаль, что она не сменилась на доверенное помещение постоялого двора «Ваншу». Ванильные обои, вырисовывающие более тёмным оттенком причудливые узоры в виде цветов, продолжали давить на него своим взглядом. Они сужаются с целью прихлопнуть его, как муху. Но это лишь такое ощущение — тело зато прибывает здесь с комфортом, родное как-никак. Встать — что-то на тяжёлом. Тело и организм этого «видьядхара» (ну и название) напоминают Сяо подростка с переходным возрастом — иначе не сравнить. Ни встать, ни присесть, а в один момент бац — хочется и пробежаться, и попрыгать, да только головушка против экой затеи. Ноги касаются мягкого коврика у кровати. Прежде чем поднять пятую точку, парень набирает воздуха в лёгкие и через нос тут же выдыхает: с силами собрался. Наконец поднявшись, он двигает ещё более короткими ногами, чем в Тейвате, в ванную, и ударяется головой, пока думал — вот недотёпа. — Цзи...- Сяо! Ты там живой? — слышится с первого этажа вперемешку со скворчанием. Адепт отвечает непереводимым бормотанием под нос, который Пейжи смело назвала бы «дедовским». И вновь зеркало. Неродная зубная щётка цвета его глаз с эдакими тончайшими белыми узорами — прям загляденье. Сяо ею недолго вертит и осматривает, прежде чем приступить к чистке зубов: ментально он очень даже брезгует, но уж прошлые зубы сюда не переместили, увы. В голове, подобно движению молекул в газе, хаотично и навязчиво пляшут мысли об одном и том же: как его только угораздило оказаться здесь, за какие конкретно грехи и где находятся путешественник со своим компаньоном. Узнав от Пейжи, что тут планет так-то с достатком, а местным туда вход разрешён только при определённых условиях, Сяо понял, что данное приключение ни с чем не сравнится. Поверил бы сам Гео Архонт? Кстати о нём... знает ли он что-нибудь о случившемся? — Чай будешь? — Пейжи вырывает крепкой хваткой своего голоса из моря размышлений, выглядывая из коридора в ванную комнату. Хорошо, что Сяо в это время душ не принимал — вот это была бы сценка! — Буду благодарен. Через минуту они полноценно встречаются за круглым столом, укрытым не только белоснежным полотном, но и аппетитным завтраком. При виде сия благоденствия для желудка, сознание намекает: сейчас начнётся счастливое песнопение животного кита, а вслед за ним — довольная тишина. Только будучи в чужом теле, Сяо начал понимать одно летающее существо с белыми волосами и крикливым голосом. И столько есть для него далеко не в привычку. — Не утратил ещё желания освоиться? — следует вопрос от девушки. Сидит эта мадам нога на ногу, невольно покачивая той, что находится выше. — Сомневаюсь, что у меня есть какой-то выбор, — Сяо отводит взгляд в тарелку: непривычно играть в гляделки больше минуты с малознакомыми людьми. Пейжи ненадолго надувает щёки, а после задумчиво постукивает указательным пальцем по левой — жест кажется малость странным для Яксы, однако он решает молча заняться дальнейшим кормлением внутренней бездонной дыры, известной как «желудок». — А с телефоном точно всё уяснил? Помнишь то, как мне звонить? — ещё раз переспрашивает девушка на всякий случай: от количества однотипных вопросов адепту казалось, будто он находится не под покровительством «подруги», а под крылышком матери, что будет трепетно о нём заботится. С другой стороны, лучше так, чем он осваивал бы всё сам. — Да, я помню. Она смотрит на него. Он непонимающе на неё. Искра, буря, безумие и: — ..Что? — А докажешь? — та хлопает накрашенными ресницами. Непонятно, трактовать ли это как подмигивание. Больше похоже на судороги. — Я помню, куда нужно нажимать. У меня хорошая память, я говорил об этом, — со вздохом произносит Сяо, и его не особо довольная интонация говорит о том, что допрос о функциях телефона пока должен быть окончен. Пейжи это понимает: его и не разговорить, поэтому решает продолжить завтрак под куполом уважающей друг друга тишины. Теперь адепт полностью наслаждается едой и даже растягивает удовольствие, решив распробовать каждый лакомый отрезанный кусочек. Языковые сосочки наслаждаются этой пищей не хуже миндального тофу путешественника — и это, кажется, должно удивлять, но Сяо оправдывает себя остаточной физиологией Цзиньи. Время трапезы оканчивается, и златоглазый встаёт, случайно задевая рукой кружку — она трагически падает и с характерным звуком разбивается на осколки. Неловко получилось. — Давай я пока уберу, а ты переоденься, хорошо? Адепт соглашается, оставляя подругу наедине с осколками и прочей посудой: джентльмен из него не всегда хорош. Одежда Цзиньи предстаёт пред ним в основном как открытая, в ней преобладают яркие и гармоничные цвета со разнообразными узорами. И факт, что вкус в любимых тонах не отличается, уже не так удивляет. «Предположим». Те встречаются у входной двери, скрывающей за собой шум и суету улиц вдоль длинных дорог. Влиться туда — стоит ли оно того? — Конечно, если ты не захочешь больше притворяться... я просто скажу, что ты не выспался. Цзинья поспать любил до жути! — говорит с энтузиазмом девушка, накидывая на плечи свою модную косуху, модернизированную ею самостоятельно. Сяо кивает, принимая данное разрешение только с радостью. После он открывает долгожданный (или не особо) выход на свежий воздух: предстаёт прямым полотном оживлённая улица, не менее напоминающая Ли Юэ: преобладают красные и золотые оттенки, говорящие о величестве города, фасад зданий имеет вполне единый смысл. Даже деревья такие же! Наглая копирка! Ладно, извините… Невольно вспоминаются рассказы о летательных аппаратах, именуемых «звёздными яликами». Кажется, Пейжи говорила, что работает в этой сфере. — Ты как, друг мой? Идёшь? Подобие шага в неизвестность, в новизну, в то неизведанное и то, что уже знакомо его душе. Как же тут всё устроено, раз суть вполне одна? В глубине души он надеется, что интерес подобному не равняется измене родине, долгу и отсутствию преданности вовсе. Да и родные края останутся самыми лучшими в любом случае. Адепт делает шаг вперёд. И хватается за голову. Противный шум, возникший в голове, разбивает разум на миллиарды осколков. Та наполняется тяжестью, тягостной болью и кромешным, вязким туманом. В глазах всё плывёт, мышечный орган в спешке вырывается из груди, из носа литрами готова течь багровая жидкость, а в горле встаёт тошнота, выворачивающая его наизнанку. Воздух тяжелеет, а внутри резко будто взрываются и сердце, и кишечник, и желудок — все внутренности разом лопаются, как шар, проколотый тончайшей иголкой. «Цзи...– Сяо!» — последнее, что через оглушающий шум слышит адепт, падая на землю. Пейжи не успевает схватить его. Пейжи переворачивает тело на спину, пытается разбудить, трясёт за плечо: пред ней возникает уже неживой Цзинья. Губы его искривлены печально и безжизненно, а глаза, смотрящие в пустоту, приобрели привычный оттенок сирени. Такой родной, но такой увядшей. Это слишком болезненно отдаётся в груди. «Он просто спит» — хотелось бы верить в это, если бы руки не грела кровь. Девушка, прогорая беспокойством, набирает номер Целительницы-дракона.«Видимо, это из самых глубин преисподней пришла, осклабившись, смертная кара».
«Ты так думаешь, Алатус?»
«Да».
Вселенная молчит, пожимает плечами. А после её худощавая рука указывает на виселицу.
«Тебе ничего это не напоминает, Алатус? Этого ли ты жаждешь?»
«…»
В виселице на квадратной платформе двое.
–––
Шум прибоя. Остановка времени. Вода ласкает ноги. Ветер взбудораживает. Отсутствие тревоги. — Сяо! Приятная мелодия в ушах заместо режущего шума. — Сяо-о! Касание плеча нежными руками. Они высвободили его из порочного и унылого квадрата существования, смягчили его до круга, внутри которого — уют. Их хочется поцеловать и никогда не отпускать. — Итэр, я... Море высыхает, а воздух уплотняется — становится тяжелее дышать и ввиду подступающей из геометрической тьмы паники. Лёгкие болезненно сжимаются, будто бы впитывая сам аммиак. Внутри всё начинает неприятно жечь, а тошнота, заполняющая горло и после высвободившаяся наружу, оказывается гранатовой жидкостью. Сяо ещё живой. Он чувствует всю раздирающую на куски боль, чувствует, как кишки сворачиваются, как ужас бежит по всему животу — и ничего не может сделать. Тело не его, оно непокорное: а зачем прислуживать другому?...Простите. Он не хочет рушить его. Он осознанно тянулся к нему, как поля подсолнухов тянутся к солнцу. Тянулся, несмотря на...–
Адепт просыпается в холодном поту и отчаянно хватает ртом воздух.Всё... в порядке.
Правда? Разве минуту назад он не сворачивался эмбрионом от боли, что по ощущениям сравнима со сдиранием кожи заживо? Он всё ещё вкушает всю тяжесть тела, непонятно откуда взявшееся давление в нём наряду с впечатлением, будто бы внутренности копошат ложкой. Вся эта боль, ощущаемая и не ощущаемая одновременно, настораживает, даёт волю воцарившемуся хаосу в голове, однако есть проблема: Сяо не впервые сталкивается с чем-то таким. С тем, что способно сломить обычного человека, которым тот не является вовсе. Впрочем, почему-то чувств и ощущений от этого меньше не становится. Обидно. Многовековой опыт зато поможет! Энтузиазма автора адепт не разделяет и сидит на стуле непонимания, согнувшись в три погибели. Он прочувствовал адскую, невыносимую боль, казалось, и вовсе по-скотски умер, даже почти отчётливо помнит то, как по щекам Пейжи, на которых от её улыбки ранее появлялись ямочки, начали стекать слёзы. Брюнет мигом встаёт и выходит из комнаты, выглянув со второго этажа на первый: знакомый носу запах еды мадам с жёлтыми глазами. Такой же, как и тем утром. На сей раз даже слышно её пение себе под нос, а скворчание мяса на сковороде ей подпевает.Может, всё это — просто один большой кошмар?
С подобной мыслью парень чистит зубы, ощущая повторную пустоту в животе — ту постоянную, к которой привыкнуть и то будет тяжелее, чем к какой-либо боли. — Чай будешь? — Пейжи опять вырывает его своим звонким голосом из глубокого океана размышлений, выглядывая из коридора в ванную комнату. — Да, — Сяо отвечает коротко и ясно, — спасибо, — и не теряет вежливости! Встреча за столом. От еды желудок воспевает, но вот разум совершенно не хочет есть: аппетит совсем отсутствует. Лучше бы эту еду съело белое летающее существо. Парень в итоге решает запивать каждый кусочек еды только ради молчания желудка. Вкус вызывает чувство непонятного дежавю: он такое ел буквально час назад. Есть и немало знакомого в том, как проплывают за окном ялики: шустрый, разрезающий воздух, синий, чуть медленнее за ним жёлтый, везущий несколько больших ящиков. В том, как телефон Пейжи периодически издаёт странные короткие звуки, обязательно отвлекающие её от еды. — Не утратил ещё желания освоиться? — сидит девушка снова нога на ногу, невольно покачивая той, что находится выше. «Сомневаюсь, что...» — Нет. Причудливое задумчивое выражение лица наряду с ранее виденным жестом. Во сне. Вопрос про телефон. На этот раз он раздражает ещё больше, но парень«Согласись со мной, Алатус: так будет лучше».
«...»
«Ты же ведь жаждешь встречи с ним. Так составь компанию. Вдвоём веселее».
«Веселее?»
Вселенная довольно улыбается и протягивает адепту руку. Кивает.
«Тебя ждут».
–––
Шум прибоя. Остановка времени. Вода ласкает ноги. Холодно. Ветер взбудораживает.«Я так давно не видела тебя, дитя».
Нет, пожалуйста.
–––
Четвёртый чёрствый угол вместо недавно преобразовавшихся трёх, где были две души и их любовь, которую ограничивало противоречивое самому себе время.
Сяо хватается за грудь и учащённо дышит. Его повторно бросает в холодный пот. Подступившая из мрака паника накрывает с ног до головы, заставляя сердце биться ещё сильнее и болезненно. Ужас от одного лишь силуэта, увиденного им во сне, впивается в плоть раскаленными щипцами и бегает по кишечнику, добираясь до горла. Все «щекотливые» ощущения растут в определённой прогрессии даже при простом упоминании её имени.Только не она.
Властелин Камня же...
...Адепт остаётся в кровати какое-то время, бездумно и не моргая смотря в потолок. Зрачки сужены до креста, который Сяо хотел бы наконец поставить на себе. Сны. Свои сны не превратятся во вкусный миндальный тофу, так и напоминающий ему о тех временах. Лучше бы мира грёз не было. Он отуманивает разум, травит его, добираясь до сердцевины и разрывая её. Почему? Почему милая, добрая смерть настигает его, но тут же отпускает? Зачем играться с жизнью, если можно просто взять и прервать её, не томя? Что Сяо нужно сделать, чтобы этот день продолжился, желательно без последующих снов? Сяо пропитан усталостью, хотя в какой-то степени утро только началось. Вставать не хочется. Однако и желанием валяться, роясь всё больше в этой пучине, парень далеко не горит. — Сяо? Со стуком в комнату заходит Пейжи. Она всё такая же яркая, как звёзды посреди ночного неба. Увидев бодрствовавшего парня, улыбается и звонким голосом говорит: — А ты не хуже Цзиньи: тоже поваляться любишь! Давай, вставай, завтрак вообще-то не ждёт. Думаю, желудок тебе уже намекнул! Точно. Жаль, что невозможно утолить голод тем страхом, тем отчаянием и болью, что адепт получил в двойной дозе совершенно недавно. Потому брюнет томно смотрит на розоволосую. Её присутствие немного обезнадёживает и не особо успокаивает. — Я скоро буду. — Оки! — кивает мадам, покидая спальню и закрывая за собой дверь, оставляя Сяо наедине с четырьмя углами. «Оки». Какое странное согласие. Или что это было? Без разницы. Тот лишь переворачивается на бок, глядя в обыкновенное квадратное окно, находящееся сбоку от постели и лишь наполовину прикрытое полупрозрачными шторами. Здания высоко возвышаются над еле видимым горизонтом. Здания, которые Сяо только через стекло и разглядывал. Почему он умирал? Появился запрет на выход из дома? Если так, то это и бред, и глупость, и сотни остальных синонимов, ведь иначе он никак не продвинется в деле. Однако умирать лишний раз больше не хочется. Нет, точнее: не хочется испытывать предсмертную агонию, а после лицезреть ещё один сон, дающий ложную надежду, что после само собой вдребезги разбивается на миллиарды осколков. Сначала улыбка Итэра послужила лучом света в его крепко зажатых друг к другу терниях, образовывающих клетку вокруг своего хозяина. И тогда Сяо наслаждался сном как реальностью. Потом слова хотели вырваться наружу — он пожалел об этом. А когда Алатус воспользовался грёзами, чтобы выведать информацию — кончилось всё это неблагополучно. Всякие воспоминания, касающейся той фигуры, хотелось стереть, лишь бы вновь не испытывать того страха, той боли и тех эмоций. Водоворот мыслей постепенно превращается в мигрень, которую Сяо ощутил куда острее. Черепная коробка гудела: все эти размышления скоро поглотят рассудок, если разгребать их прямо сейчас, когда девушка с первого этажа всё терпеливо ожидает его к столу.Судорожный вздох.
Пора снова чистить зубки.