***
Годы их тайных отношений проходят быстро и незаметно, Цзин Юань успевает настолько привыкнуть, что даже скучает, стоит Тинъюнь отправиться в очередную рабочую командировку. Иногда это напоминает ему о Байхэн — та тоже постоянно путешествовала на разные планеты, привозила всем подарки, то же самое делает теперь и Тинъюнь. Только вот с той лисой у него, в отличие от Тинъюнь, ничего не было. Дружба? Ну, отдаленно это можно было и так назвать. Цзин Юань пытался дружить со всеми, кто так или иначе проводил много времени с Цзинлю. Дань Фэн, по правде говоря, действительно стал и другом его, и еще одним учителем. А вот Байхэн… Цзин Юань всегда испытывал что-то странное, когда издалека наблюдал за вечерними посиделками Цзинлю и Байхэн. Может быть, именно поэтому он, заметив долгие и слишком частые взгляды Дань Фэна на лисицу, начал помогать закрепощенному и малоэмоциональному другу находить поводы пообщаться с ней? С одной стороны друг напоминал ему о себе самом, с другой стороны — чем больше Байхэн была с Дань Фэном, тем меньше проводила времени с Цзинлю. Цзин Юаня раздражало когда Цзинлю подолгу общалась с Байхэн. Возможно, это было что-то сродни детской ревности? Цзинлю вырастила Цзин Юаня, дала ему имя, смысл жизни, силу, но никогда не давала того, что легко отдавала лисице, которую видела зачастую лишь раз в несколько лет. Свою улыбку. Свой смех. Свое… тепло. Всегда холодная Цзинлю с Байхэн была совсем другой. Когда Цзин Юаня затапливают воспоминания о наставнице, он снова всеми силами старается отвлечься на Тинъюнь. Благо, что та уже вернулась из путешествия. — Спой мне сегодня о чем-нибудь, — вздыхает он с улыбкой, устраиваясь на коротконогой софе. Тинъюнь задумчиво прикрывает губы веером, поднимая глаза к потолку. Они находятся у нее дома, в спальне. Этот дом Цзин Юань подарил Тинъюнь около пятидесяти лет назад, так что обстановка давным-давно наполнилась (и даже переполнилась) всякими сувенирами, добытыми Тинъюнь в путешествиях. Голова неведомого зверя — последний привезенный буквально сегодня экспонат. Клыкастая пасть открыта, налитые кровью глаза кажутся настоящими. Немного непривычно видеть что-то настолько грубое и свирепое в жилище нежной и аккуратной Тинъюнь, но с годами всем видимо хочется чего-то новенького. Даже таким милым лисичкам. Цзин Юань рассчитывает, что она расскажет в песне, как «добыла» эту голову. Может, на нее напали в дороге или это охотничий трофей? Лиса, в конце концов, тоже хищник. — Что ж, мой генерал, устраивайся поудобнее, — она вооружается колокольчиком и делает изящный оборот вокруг своей оси. — Песня о Белом льве и Белой лисице. Голос звучит нежно, звон колокольчика вплетается в него изящным аккомпанементом. — Лисица была такой маленькой, а лев таким большим, что все ее крохотное тельце содрогалось от страха, стоило ему приблизиться, — мурлычет она, покачивая бедрами в такт звону. — Но чем больше проходило времени, тем чаще страх сменялся раболепным восхищением. Интересно, о ком она? На ум приходит Байхэн, но та была кем угодно, только не тем, о ком говорит Тинъюнь. Может, она говорит о Цзинлю? Нет. Конечно, нет. О себе? Тоже вряд ли. Из белого в Тинъюнь, ну, разве что только улыбка. Тинъюнь кружится, спуская с плеч лямки ночной сорочки. — Однажды лисица поняла: неважно, что он с ней сделает, лишь бы он и дальше был рядом. Даже если клыки его вгрызутся в ее плоть, лисица будет счастлива. Тинъюнь знает разные сказания: и романтичные, и печальные. Но жуткие она рассказывает довольно редко. С каждым словом она делает шаг навстречу, прикрывая наготу хвостом и веером, пока не попадает в руки Цзин Юаня. — Какая ты сегодня… кровожадная, госпожа Тинъюнь, — ладони поднимаются по бокам к нежной груди, красный веер падает на пол. — Я думал, ты расскажешь о звере, чья голова висит у тебя на стене. А ты… и кто же эта лисица? В раболепном восхищении сейчас только он — перед ней. Тинъюнь забирается к Цзин Юаню на колени, звенит колокольчик, выроненный на мягкую подушку. Извивается, ерзает, трется, взгляд затуманен, а дышать от ее манипуляций становится все тяжелее. — Каждая девочка, вожделеющая тебя, мой генерал. Это… — Тинъюнь прерывисто выдыхает, стоит просунуть ладонь ей между ног, — собирательный образ. Она не помогает ему раздеться, только приспустить штаны. Они давно уже перестали предаваться долгим прелюдиям. К тому же оба устали — Тинъюнь после дороги, Цзин Юань после изматывающего дня, проведенного на задворках Лофу в борьбе с большой группой Пораженных Марой. В последнее время тех стало появляться все больше и больше, и это не может не тревожить. Но сейчас, когда Тинъюнь насаживается на пальцы, закусывая нижнюю губу, в голове легко. Когда пальцы сменяет член, в голове не остается вообще ничего. Тинъюнь обнимает Цзин Юаня за плечи, чтобы было легче двигаться, и принимается быстро подмахивать бедрами. Он наклоняется назад, упираясь спиной в спинку софы. — Завидую я той женщине, что забрала твое сердце, — шепчет она возле его уха, и Цзин Юань с трудом узнал бы сейчас голос Тинъюнь, если бы не шум крови в ушах. — Зато тело полностью в твоем распоряжении, — он отвечает, не раздумывая ни над вопросом, ни над ответом. С того дня что-то неотвратимо меняется, но Цзин Юань не может и не хочет думать что. Его устраивает такая жизнь. Целыми днями он то в комиссии божественного предсказания, то на тренировках с Яньцином, то — иногда — в бою. А ночью в постели с Тинъюнь. — Если бы ты мог получить все что угодно в этом мире — что бы ты выбрал? — в одну из таких ночей спрашивает она, лежа среди красных шелков, золота и зеленого винограда. Цзин Юань переводит взгляд с Тинъюнь на высокий свод потолка. То, что первым делом лезет ему в голову, почти что пугает. Заставляет сморгнуть, сделать сухой глоток, постараться направить мысли в другое русло. А там почему-то все равно горящие алым глаза и смертельный лед. — Долгую и счастливую жизнь для своего народа? — наконец, отвечает Цзин Юань, придумав достойный ответ. Почему он вспомнил Цзинлю опять? Не потому ли, что просто боится? Больше всего он хочет, чтобы это не повторилось никогда. Чтобы жители Лофу и дальше могли быть счастливы под его защитой. — Как скучно, — Тинъюнь дует губы. — А что бы выбрала ты? — Я бы выбрала одного человека. — Ее улыбка сразу же меняется, становясь хитрой и, что называется, лисьей. — Одного человека, которого иначе никогда не смогу получить. — Как-то… зловеще. Кто же этот бедняга? Надеюсь, не я? — Цзин Юань усмехается. Ему раньше не приходилось задумываться о том, чего еще может желать эта лисица. У нее ведь все есть. Друзья, деньги, масса ярких впечатлений в путешествиях. Какой еще человек ей нужен? — Ты же сам говорил, что твое тело полностью в моем распоряжении. Чего мне хотеть от тебя еще? Тинъюнь подползает ближе, садится, возвышаясь, ее груди чуть болтаются от движений аккурат у Цзин Юаня над лицом. Неужели она в кого-то влюбилась? — Закрой глаза, — тихо говорит Тинъюнь, чуть наклоняясь, пока Цзин Юань следит за торчащими сосками. Мягкие светлые ладони уже у него на щеках. Цзин Юань покорно закрывает глаза, делая глубокий вдох. — Значит, мне пора начинать беспокоиться? Неужели ты хочешь оставить меня ради кого-то другого? — Цзин Юань улыбается и думает, что Тинъюнь собирается его поцеловать, но в ответ слышит лишь смешок. Странный смешок. Незнакомый и знакомый одновременно. Хриплый, томный, почти пугающий. — Можешь открывать глаза, Цзин Юань, — голос обласкивает ухо. Глаза уже открыты, но явно обманывают своего хозяина. Это невозможно. Это абсолютно точно невозможно. Цзин Юань тоже садится, взгляд его мечется по тонкому, будто хрустальному телу, маленькой груди, боевым шрамам, оставшимся от нападений мерзостей. Серебристые волосы не собраны в хвост, поэтому струятся лунным светом по груди и плечам. — Ты ведь именно это тело хочешь, я права? Это не Цзинлю и, честно говоря, уже давно даже не Тинъюнь, но Цзин Юань не хочет слышать голос разума и бормочущее об опасности чутье. — Как ты это делаешь? — севшим голосом спрашивает он. — М-м-м… Чудеса лисьих иммерсий, мой генерал, — она кокетливо улыбается, приложив указательный пальчик к подбородку. Тело и лицо принадлежат Цзинлю, но разве та когда-либо могла вести себя так? Как подло, но… да, Тинъюнь права. Кончики пальцев невесомо дотрагиваются до выпирающей девичьей ключицы. Кожа теплая, мягкая и кажется невероятно тонкой — нежные лепестки кувшинки или крылья мотылька. Притягивает ее к себе, обнимает, касаясь острых выпирающих лопаток, вдыхает еле различимый цветочный аромат волос. Величайший мастер меча в руках Цзин Юаня сейчас кажется самым хрупким существом на свете. Пусть это лишь иллюзия, но насколько она в то же время реальна. — Цзин Юань… слишком крепко, — в хриплом вечно уставшем голосе слышится улыбка. — Прости, Тинъюнь, — Цзин Юань неохотно ослабляет хватку, он и не заметил за собой, как стиснул ее в объятиях так сильно, что больно стало даже собственным рукам. — Неужели ты так сильно любишь эту женщину? — Нет, — он тихо шепчет. Нет. Это не любовь, это восхищение последователя божеством. Это благоговение перед наставником. Это… — Назови меня ее именем. Я не хочу быть Тинъюнь сейчас, — она чуть отстраняется, снова кладет узкую ладошку ему на щеку, заглядывает в глаза. Цзинлю. Имя, звучащее так похоже на его собственное. Зеркальное отражение, замерзший цветок кувшинки в саду камней. Но Цзин Юань не может произнести его вслух, поэтому лишь чуть качает головой, отводя взгляд. Тогда женщина перед ним с томным вздохом ложится обратно, падает в кроваво-красные шелка. Раздвигает ноги, приковывая взгляд, гладит свое тело: проводит пальцами по животу, спускаясь к правому бедру. Цзинлю никогда бы не сделала так. Цзинлю никогда бы не стала облизывать свои губы до красного в предвкушении. Не улыбалась бы так вожделеюще. Особенно ему. Но не все ли равно? Сейчас Цзин Юань в одном из своих кошмаров — не том, где она уничтожает все, что ему дорого, но том, где уничтожает его самого. Поэтому он подается навстречу, нависает сверху, утопая в полных крови омутах блестящих глаз, целует все еще сладкий от винограда рот. И невольно вздрагивает, когда руки в ответ обвивают его шею. Обычно Тинъюнь любит проявлять инициативу, но не сегодня. Не на сей раз. Сегодня это тело целиком и полностью в его власти. Податливое, разгоряченное и принадлежащее только ему одному. Сегодня это Цзинлю. Цзин Юань готов на все, лишь бы она и дальше так улыбалась. Целовать подбородок, шею и ключицу — медленно, пытаясь прочувствовать каждое мгновение. Закусывать почти белоснежную кожу до пунцовых следов. Невесомо гладить маленькую грудь, чуть сжимая соски между пальцами. Цзинлю начинает дышать прерывисто, когда он опускается ниже, оказываясь между ее ног. Едва не зажимает его голову своими коленями. На бедре с внутренней стороны обнаруживается глубокий шрам — точно там, где ему и положено быть. Цзин Юань помнит, как она однажды пострадала в бою: все ноги были в крови, выдернутая сломанная стрела валялась на земле, а распоротую юбку Цзинлю, не долго думая, оборвала, чтобы наложить повязку и остановить кровотечение. Эта рана не могла убить, но мешала сражаться. Все так, как он помнит. Миллионы раз он представлял, как трогает этот шрам, а теперь, наконец, действительно может позволить себе это. Лизнуть звездчатое углубление, оставшееся от наконечника вражеской стрелы. Почувствовать, как ее тело от каждого скользкого прикосновения языка содрогается. Опуститься еще ниже. Перед этой женщиной он готов был пасть так низко, как только ей ни пожелалось бы. Но Цзинлю не желала. Никогда. Ей не нужно было ни поклонение, ни жертвы, ничего. Ей не нужен был сам Цзин Юань в принципе. Зато сейчас тело — так безумно похожее на ее — течет от его простых ласк. И вкус — интересно, ее настоящий вкус был бы такой же? Губы ласкают нежную кожу, втягивают в рот скользкие складки. Рот треплет возбужденную плоть. Цзин Юань добавляет к языку пальцы, и Цзинлю снова вздрагивает, подается навстречу, будто просит: глубже. Она не стонет, в отличие от Тинъюнь, только шумно дышит выбросившейся на берег рыбкой кои. И он и сам сейчас та самая рыбка, не умеющая дышать простым кислородом. Это все так похоже на его старые, почти забытые юношеские фантазии. Станет ли легче после секса на сей раз? Ее взгляд снова затуманен, колени обхватывают уже бока, Цзин Юань подтягивает Цзинлю ближе к себе, и она, закусив нижнюю губу, все-таки выдает нетерпеливый гортанный стон, когда он трется головкой члена. Дрожит в нетерпении, комкает руками красные шелка, тянется навстречу. А потом крепко жмурит глаза в момент проникновения. Еще один стон-просьба. Внутри горячо и почему-то тесно, совсем не так, как с Тинъюнь. Каждое медленное движение вперед вызывает тихие всхлипы. Это выглядит так невероятно, так дико, это последнее, что вообще когда-либо могло случиться с Цзин Юанем. Пальцы стискивают кожу бедер, сжимают, заставляя розоветь, оставляют красивые пятна. Розовые кувшинки в снегу. Толчки становятся все более частыми, а в голове что-то умирает, вытесненное совершенно сумасшедшим чувством. Желанием. Ощущением. Умирает какая-то его часть, разрушается, неспособная справиться с силой этого чувства. Остается только тихое «еще», «еще», «еще», набатом стучащее в голове в такт сердцебиению. Это шепчут красные от укусов губы Цзинлю. Все тело напрягается от частых электрических импульсов, бегущих по нервам. Еще чуть-чуть и он кончит. Большой палец часто и почти неосознанно теребит все еще покрытый слюной клитор. — Я люблю тебя, Цзин Юань, — Цзинлю почти что стонет это, откидывая голову назад. Так искренне, оглушенно и потеряно. Выгибается на кровати, откидывая руки назад за голову, сжимает коленями его талию до боли. — Я так люблю тебя. Всхлипывает, а в уголках глаз проступают талые льдинки слез. Слова ударяются о замершее сознание, как волны о камни. Цзинлю никогда не сказала бы ничего подобного. Сколько бы Цзин Юань ни мечтал об этом, Цзинлю оставалась скупа на чувства. И сколько бы он сам ни порывался сказать ей это — хотя бы как другу и наставнику, — Цзин Юань не мог. — И я люблю тебя, — губы шевелятся, но не произносят ни звука.***
На рассвете они просыпаются в одной постели, но рядом уже всего-лишь-Тинъюнь. Зеленые глаза сонно всматриваются в лицо Цзин Юаня, пока он убирает волосы с ее щеки. — Знаешь, что самое ужасное? — Что? — Взгляд привычно доверчивый, немного наивный, и, наверное, говорить то, что Цзин Юань собирается сказать, не стоит в такой момент. — Что мне даже не стыдно, — но все-таки он говорит. — Что я не могу сожалеть о сделанном. Ее пушистые ресницы чуть вздрагивают, зрительный контакт прерывается. Тинъюнь улыбается, но на сей раз Цзин Юань знает точно — это фальшь. Ему всегда казалось, что их связывает только глубокая дружба и потребность в хорошем сексе. Впервые за сотню лет Цзин Юань осознает — Тинъюнь любит его. То, что она сказала этой ночью — вырвавшееся неосознанно, в полубреду, несдержанное, это ведь правда. Она никогда не могла сказать этого, как Тинъюнь, но как Цзинлю… Все эти годы она знала, что сердце его несвободно, довольствовалась дружбой, телом и доверием. А теперь готова принять облик чужого человека, лишь бы он в ответ тоже ее любил. — Прости меня. — Простить? Но ты ничем меня не обидел, — она смеется, обнажая свои острые лисьи зубы. — Ты и не должен сожалеть. У всех нас есть слабости, мой генерал. Она — твоя слабость. Ты — моя. Меня все устраивает, тебе не нужно ни в чем винить себя. — Тинъюнь, я не могу… Она прикладывает палец к губам, не давая договорить. Цзин Юань собирался сказать: «я не могу дать тебе то, что ты хочешь». — Ты ошибаешься, — отвечает Тинъюнь его мыслям. — Мне не нужно, чтобы ты любил меня как Тинъюнь. Мне хватает, чтобы ты любил эту женщину. С того дня все становится еще хуже. Тинъюнь теперь постоянно принимает облик Цзинлю. Дома она носит шелковые халаты, и Цзин Юань даже представить себе не мог Цзинлю в таких вещах. Но ей идет. Белые кувшинки и хризантемы на кровавых шелках, шпильки из платины украшают серебристые волосы. Он прекрасно понимает, что это никакие не «лисьи иммерсии», с Тинъюнь просто что-то… произошло в одном из прошлых путешествий. Кто-то дал ей эту странную силу. Но она не рассказывает, а Цзин Юань и не давит. Иллюзия присутствия Цзинлю рядом дарит ему покой. Это все похоже на сон, от которого никак не получается проснуться. Все учащающиеся нападения Мерзостей Изобилия на Лофу должны настораживать, должны заставить связать одно с другим, но Цзин Юань не хочет. Он убивает тварей десятками, слабо отдавая отчет своим действиям. — В последнее время ты выглядишь уставшим, — тихо говорит Цзинлю. Так заботливо, так нежно, так — как он всегда мечтал. Тонкие пальцы перебирают его волосы, пока Цзин Юань лежит головой на теплых коленях и неотрывно смотрит в красные глаза. Он вроде хочет отшутиться тем, что сорняков в его саду стало слишком много, но в итоге говорит без утайки: — Мерзости Изобилия стали слишком активными. Будто кто-то направляет их. Координирует их действия. — Кто? — Цзинлю выглядит чуточку удивленной и заинтересованной. — Я пока не знаю, но, думаю, кто-то возродил Санктус Медикус. Возможно, кто-то из Комиссии по Алхимии, все ниточки ведут туда. Ты же помнишь, они всегда придерживались «пути бессмертия». Цзинлю задумчиво кивает. Нет, не Цзинлю. Тинъюнь. Цзин Юань жмурит глаза, пытаясь привести себя в чувства. — Это все большая военная тайна, Тинъюнь, — он улыбается, переводя взгляд на страшную голову монстра, повешенную аккурат над кроватью. — Я нема как… — Как робоптаха? — Ой, какой ты вредный, мой генерал. Неужели я когда-то давала поводы усомниться в своей преданности тебе или Лофу Сяньчжоу? В такие моменты это как будто прежняя Тинъюнь. Если закрыть глаза и стараться не думать про голос. Через несколько недель она отправляется в очередную командировку, а когда возвращается, на Лофу происходит настоящая катастрофа. Взрыв Стелларона. Кто мог провезти его на Лофу? Кто мог передать его в руки учеников Санктус Медикус? Казалось бы, пора уже принять действительность, но Цзин Юань упорно ищет виноватых среди других, а к Тинъюнь для защиты отправляет отряд Облачных рыцарей. И потом, когда все приближается к кульминации, наблюдает издалека в комиссии по Алхимии, как эманатор Разрушения разоблачает саму себя. Цзин Юань не приближается, он просто… не в силах. Бездушный монитор в руках показывает все, что видит парящая в небе робоптаха. Как Тинъюнь подходит к молящим у нее о помощи порождениям Яоши. Как кривится ее рот в гримасе безумия и одержимости. Как ломается хрупкая шея. Как тело падает на землю без признаков жизни и исчезает в золотом сиянии. От Тинъюнь не остается ничего. Совсем. Фантилия пожрала ее, использовала и выбросила за ненадобностью. Найдя зерно разрушительных чувств, вырастила внутри одержимость, уходящую корнями очень глубоко в душу. Но не Фантилия посадила это зерно. Цзин Юань должен был больше заботиться о Тинъюнь. Пусть он не мог заставить себя полюбить ее, он мог не дать ей полюбить себя. Погубить себя. Больших усилий стоит собрать волю в кулак и делать то, что должно, исполнять свою работу дальше, исправить допущенные ошибки. Не думать о Тинъюнь. Не жалеть. Не сейчас. Да, это все его вина и просчет — Цзин Юань прекрасно все понимает, но чувством вины будет мучиться позже. Он идет к Дань Фэну, — то есть Дань Хэну, — чтобы просить о помощи. Безымянные всегда обладали особенной силой, когда дело касалось катаклизмов, вызванных стелларонами и эонами, а Наследник Постоянства и вовсе клялся охранять Древо. Если кто-то и может справиться с врагом, то только они. Цзин Юань наблюдает, как расходятся в стороны воды, обнажая некогда затопленное чешуйчатое ущелье. Все его улыбки — глупая маска, прикрывающая зияющую пустоту. Мыслей нет. Только жажда мести и ненависть бурлит закипающей кровью в венах. Фантилия прекрасно умеет уничтожать изнутри. Она знает, что даже если план по самоуничтожению Лофу провалится, как минимум еще одну маленькую победу одержать ей все-таки удастся. Цзин Юаню не страшно жертвовать собой. Отвлечь Фантилию на себя в момент боя, позволить ей упиться триумфом, лишь бы защитить жителей Лофу. Ведь это главная обязанность генерала, это то, ради чего Цзинлю когда-то учила его держать в руках меч. — Я сохраню наш секрет, генерал, — Фантилия шепчет одними губами, когда Цзин Юань оказывается в ловушке. Издевается, ухмыляясь. Электрические разряды пронзают все тело. Множество раз Тинъюнь говорила ему эти слова, это была их особая фраза. Неужели она предала Лофу Сяньчжоу, связавшись с Фантилией, только ради того, чтобы стать любимой им? Неужели ради нескольких дней в чужом облике, так нужном ему, она согласилась уничтожить все хорошее в себе и саму себя? — Теперь ты, наконец, целиком и полностью мой. Конечно, он был целью Фантилии с самого начала. Лучший способ уничтожить Лофу Сяньчжоу изнутри — уничтожить его генерала. Что ж, тварь, ты получила того, кого так хотела. Цзин Юань сжимает кулаки изо всех сил, призывая Повелителя молний. А перед глазами в этот момент снова почему-то Цзинлю. И снова он заносит глефу, готовясь уничтожить нависшую над Лофу опасность. Боль пронзает все естество. Копье Дань Хэна, созданное из ярко сияющей энергии, пробивает его грудь насквозь, пронзая вместе с тем и монстра. Сокрушительное пламя Повелителя молний разрушает созданную Изобилием омерзительную плоть. Прямой удар Повелителя молний пришелся прямо в Цзинлю. Она даже не пыталась уклониться, просто стояла, готовая встретить испепеляющий свет. Наверное, в тот момент Цзинлю хотела только одного — смерти. Но Цзин Юань не мог ей этого дать. Он унес ее с поля боя, оглушенную и обгоревшую, спрятал, позволил исцелиться, совершив не менее страшный грех, чем Дань Фэн. А теперь смерти хочет сам Цзин Юань. Но почему-то не умирает. Он падает вниз и не разбивается, подхваченный старым другом. Даже находит в себе силы подняться на ноги, отмахнуться от навязчиво звучащего в голове голоса. «Долго ли еще продержишься?» — на прощание спрашивает Фантилия, тлея зеленым огоньком в его собственной груди. Он должен думать о людях, должен думать о Тинъюнь, но сердце сжимается совсем не от ее утраты. Теперь Лофу снова в безопасности, хотя бы временно, хотя бы относительно. С мерзостями Яоши армии еще предстоит повозиться, но они справятся. Фу Сюань с радостью займет его место и непременно разберется со всем сама. Это всеобщая победа. Но Цзин Юань знает: проиграв в схватке с Лофу Сяньчжоу, его самого Фантилия все-таки победила. Она положила начало мучительного конца. И когда перед глазами все меркнет, Цзин Юань не вспоминает ни о друзьях, ни о Лофу Сяньчжоу, ни о Тинъюнь. Важно только одно. «Вот бы еще раз увидеть Цзинлю», — думает он. Вдалеке ему мерещится ее силуэт.