Солнечная улыбка убийцы

Подарок на прошедший день рождения Тэхён получает через несколько дней. Ему едва хватает терпения донести его до дома, а не распаковать по дороге. Но дома он устраивается на кровати, а потом по очереди раскладывает перед собой браслеты, восхищённо гладит бусины, перебирает длинные хвостики, затягивает их на запястье по инструкции. Ему нравится, как получилось. На нём давно не было чего-то настолько яркого, сама его кожа, когда-то медовая от солнца, потеряла былые краски, но плетёные браслеты на собственном запястье кажутся очень органичными. Тэхён хочет их сфотографировать, чтобы отправить Хосоку. Делает пару кадров на телефон, но те выглядят до странности… интимно? Тэхёну становится очень неловко, словно он перед Хосоком раздевается. Забавно, конечно, обнажать душу и мысли Тэхён перед ним не стесняется, а вот показать запястья почему-то неловко. Наверное, он и правда очень наивный, не зря Сокджин за него волнуется. Поэтому он просто пишет в новом письме, как ему понравился подарок, благодарит и напоминает, чтобы Хосок обязательно подумал, что хочет в качестве ответного. Тэхён то и дело касается браслетов, разбирает хвостики, чтобы не путались, гладит бусины. Даже Сокджин не дарил ему подарков, сделанных своими руками. После того разговора Хосок долго не может уснуть. Впечатлений столько, что они не помещаются в нём, выбиваются изо всех щелей, будто он не из плоти и крови, а набитая мягкими шариками игрушка, которую плохо сшили по швам — и те не выдерживают, трескаясь, а наполнитель вылезает наружу. На грани сна и яви Хоуп думает, что хотел бы подарить Тэхёну на следующий день рождения не деревянного тигра, а мягкого, плюшевого, но где же ему найти для этого материалы? И как за десять месяцев научиться шить? На чём тренироваться? С деревом и инструментами по нему получилось, потому что заставляли. Потому что там не было шансов продолжать делать свою работу плохо, в противном случае его отправили бы обратно в туалеты. Но подготовиться, научиться, сделать Тэхёну тигра в лучшем виде у Хосока ещё есть время. Всё, что у него есть — это время. И желание. А милый тигр с характером обязательно должен быть плюшевым, а не деревянным. С деревянным, как минимум, неудобно спать. Браслеты, как и состояние брата, в котором есть видимые изменения, Сокджин тоже замечает. Нарезая после ужина питахайю ровными кружочками, он словно вскользь говорит: — Тебе идёт. И кивает на цветные верёвочки с бусинами, пока Тэхён убирает со стола посуду. — Мне тоже нравится, — младший крутит запястьем, любуясь, сдвигает повыше, чтобы не намочить. — Это на прошедший день рождения. Хосок сам сделал. Он звонил, кстати. — И брелок сам? — Сокджин не скрывает удивления. — И браслеты, да? Какой рукастый парень! И, кажется, ты доволен его звонком? Как вы поговорили? Питахайя — трава-травой, но красивая, необычная, да и косточки на зубах забавно хрустят. — Он здорово умеет работать с деревом, — соглашается Тэхён. — Я волновался, но всё прошло куда проще, чем я думал. Почему-то мне с ним легко говорить. Даже когда трудно. — Слушай, — Сокджин поворачивается к нему, выбросив очистки от яркого фрукта. — Я пока не вмешиваюсь в вашу дружбу, но, если ты вдруг захочешь с ним встретиться, я должен там быть, хорошо? — Если я захочу с ним встретиться, ты меня к нему отвезёшь? — уточняет младший, очень серьёзно уточняет, хотя сам до слов брата и не думал о возможной встрече. — Отвезу, — соглашается Сокджин. — И привезу обратно. Даже если он живёт на другом конце планеты. Придётся, в таком случае, брать отпуск, но мне полезно иногда развеяться. — Кстати, — Тэхён цепляется мыслью за «развеяться» и вдруг очень внимательно смотрит. — Сокджин, тебе нравятся мужчины? — В каком смысле? — хмурится тот, но внутренне радуется, что ничего в тот момент не жевал, не резал и не пил, иногда с Тэхёном это опасно делать во время разговоров. Тэхён тянет в рот кусочек питахайи, ему нравится её прохладный тонкий вкус. Если брат обидится, ему потом вовек прощения не вымолить, конечно. — Как возможные романтические партнёры, — объясняет он. — Или сексуальные партнёры? — Мне вообще нравятся люди, — Сокджин пытается, откровенно плохо пытается не отвечать на такой внезапный и прямой вопрос также прямо. — Ты же знаешь, почему я пошёл учиться на врача, хотя у нас в семье все далеки от медицины… А потом вздыхает, ведь взгляд брата ни капли не меняется — такой же внимательный и прямой, никогда его не успокаивали обтекаемые ответы. — Ну, нравятся, ладно. А что? Тэхён издает сложный, неопределённый звук, что-то среднее между «ааа-а» и «м-м-ммм», а потом подтаскивает к себе поближе тарелку с фруктом. Всё равно Сокджин его плохо ест. Он ненадолго задумывается, но вместо ответа спрашивает ещё: — Ты поэтому ни с кем не встречаешься? — Наверное, — тут Сокджин действительно не уверен на все сто процентов, что именно в этом главная причина. Кого-то ведь не смущает то, что им нравится нечто не совсем привычное. Они берут и находят это, пусть и нелегко, но находят. — Как-то совсем не до этого, Тэхённи, правда. Он редко называет брата так ласково, как ребёнка, давно не называл, но сейчас выглядит растерянно, потому что не знает, как говорить о таких вещах с младшим. С его младшим, пережившим кошмар именно с мужчиной. — Потому что боишься оставить меня одного? И привести в дом чужого, незнакомого мне мужчину — тоже боишься? — пытливо спрашивает Тэхён. — Не в этом дело, — Сокджин отклоняется назад, всей спиной прижимаясь к стулу, и глубоко вздыхает. В конце концов, Тэхён — его семья. Самый близкий, самый родной человек. Может он и младший, но точно не глупый. А где ещё говорить о таких вещах, как не дома, с семьёй, ну или у терапевта, к которому Сокджин тоже регулярно ходил какое-то время. — В один момент я стал считать, что это неправильно, греховно, против природы, — признаётся он негромко. Он не может рассказать обо всех своих чувствах, лучше не раскапывать этот улей, но надеется, что брат поймёт. — Не переживай, мне достаточно просто смотреть со стороны. Я же не первый год так живу. — Смотреть со стороны? — Тэхён чувствует противоречие в словах брата. — На интересные картинки в телефоне? Но если ты всё равно смотришь там на мужчин, почему встречаться, влюбиться — хуже? — Потому что я им не верю, Тэхён, — отвечает Сокджин так прямо, как только может. — Я вышел из этой игры. — Почему им не веришь ты? — Тэхён делает упор на последнем слове. — Ты сам мужчина. Ты кого-то обидел? Разбил чьё-то сердце? Ты причинил кому-то вред? Что заставляет тебя не верить, Сокджин? Младший так требователен в ожидании ответов, тема беседы слишком уж интересная. И это не праздное любопытство, счастья для Сокджина он хочет больше, чем для себя. Собственное-то — совсем какая-то аморфная субстанция, Тэхён даже не представляет, как оно должно выглядеть, в чём оно кроется. Сокджин долго молчит, собирая внутри слова в понятный брату ответ, тут нельзя сказать прямо, просто нельзя, никаких матерных слов потом не хватит. Но и туманные объяснения не помогут. — Потому что меня тоже заставляли делать то, чего я не хотел, — говорит он в итоге, а на лице на миг застывает маска злости. Тэхён бледнеет, разом, как полотно. Этот вариант даже не пришёл ему в голову, брат никогда не казался человеком, которого можно заставить что-то делать. И как бы он ни хотел спросить ещё, обнять, сказать, что Сокджин может всё ему рассказать, если захочет — он не имеет на это права. Сам-то не рассказал брату о тех трёх сутках почти ничего. — Прости, — шепчет он. — Прости, пожалуйста, я позволил себе лишнее… Губы Сокджина вздрагивают — маска трескается и пропадает, являя привычное, почти безмятежное выражение. — Ничего, всё хорошо. Как тебе драконий фрукт? Понравился, я смотрю? Тэхён смаргивает несколько раз и принимает правила. — Понравился, можно ещё купить. — Куплю обязательно, побольше, завтра же принесу, хотя на мой вкус вообще ерунда какая-то. — Сокджин заставляет себя улыбнуться, но когда встаёт заваривать свой любимый ромашковый чай, то улыбаться совсем не хочется. У Тэхёна был ещё один вопрос, который он хотел задать, но сейчас совсем не до него. И, наверное, именно сейчас ответ на него становится неважен. Он обнимает Сокджина со спины, прижимается щекой к плечу, крепко обхватывает руками поперек груди и шепчет: «Я тебя очень люблю», — чтобы тут же отстраниться. Сокджин ощутимо вздрагивает, с силой жмурится, а под закрытыми веками пытается закатить глаза, чтобы удержаться и не заплакать при младшем. — Я тоже тебя люблю, очень люблю, — шепчет он в ответ и проливает кипяток мимо заварочного чайника. Хорошо, не на руки. Но быстро опомнившись, распахивает глаза и тянется за полотенцем, чтобы спасти от воды любимое кухонное покрытие. — Будешь чай? — Нет, спасибо, я ещё позанимаюсь, — решает Тэхён. Пусть брат придет в себя после всех его расспросов. — Молока на ночь выпью. Доброй ночи, Сокджин. — Доброй ночи, Тэхён, — отвечает тот. Ромашка снова не помогает, стоит ли перейти на что-то покрепче? Привет, Хосок! Я надеюсь, у тебя всё хорошо, и ты здоров! Сейчас очень холодно и легко простудиться. Ещё раз спасибо за цветы. Они чудесные! И мне очень приятно, что они тебе тоже нравятся! Я уткнулся в них лицом, вдыхал их запах, гладил лепестки — за нас обоих. Ты не представляешь, как я тебе благодарен за них. Ты делаешь мне столько подарков, что мне даже неловко, я тоже хочу что-то тебе подарить. И моё любимое животное — тигр! Приятно мне и от того, что ты ждёшь моих писем. Я тоже жду твоих. Знаешь, ты единственный, наверное, человек из внешнего мира, с которым я общаюсь не потому, что нужно. Так странно, что мы — мы, Хосок! — друг для друга стали нитью связи с внешним миром. Но мне от этого приятно. Судя по всему, твой сосед — приятный человек. Но я не удивляюсь твоей настороженности, учитывая, в каких условиях ты живёшь. Не удивляюсь, ведь я сам настолько не доверяю людям, что собственного брата обнять не могу. Хотя, наверное, даже родители не вложили в меня столько сил, сколько Сокджин. Интересно, ты позвонишь мне до того, как получишь это письмо? Я очень волнуюсь, давно не говорил по телефону. Тем более, наш случай такой необычный, ведь мы уже написали друг другу столько слов, но ни разу не слышали голоса. Интересно, какой у тебя голос? У меня он хриплый; ужас, а не голос. Надеюсь, я не разочарую тебя с первого слова, голос ведь тоже важен, когда общаешься. Если тебе будет неприятно меня слышать, пожалуйста, не бойся обидеть меня и скажи. Я пойму. Мне самому неприятно себя слышать. И спасибо за твои пожелания, они всегда приободряют меня. Я постараюсь провести этот год лучше. Я уже начал, мы с Сокджином гуляли вечером в его выходной. Недалеко, но мы посидели в кафе. Там вкусное какао, я тоже хочу научиться такое делать, чтобы варить себе сам. 28 января 2021 г. Тэхён. Хоуп читает это письмо, раздобыв нитки с иголкой. Несколько пачек сигарет уходят к пленникам никотина, а у Хосока теперь есть на чём потренироваться. Из кусков старых тряпок, которыми обычно вытирают пол, получается какой-то очень нелепый зверь, на тигра вообще никак не похожий, но это же пробный вариант. Хосок обязательно постарается. Время у него есть. — Намджун, а ты рисовать случайно не умеешь? — спрашивает Хоуп тихим вечером, когда сокамерник снова читает, а он сам сидит со своими лоскутами, продумывая детали. Наполнитель — это просто; в коробках со всякой мелочью в мастерской есть маленькие пенопластовые шарики, они мягкие, самое то, чтобы набить ими игрушку. Также есть мысль слегка распотрошить подушку. Правая рука немножко плоха после недавнего «общения» с Зиро, кажется, тот выбил локтевой сустав. Теперь там что-то щёлкает. Хоуп нервно щурится, отводит плечо и руку — щелчок громкий и болезненный. — Чуть лучше Миён, — отзывается сосед, переворачивая страницу, но на щелчок поднимает голову и хмурится. — Тебе бы к врачу. Который день болит? — Хотел попросить тебя нарисовать милого тигра, а то у меня фигня выходит. — Хосок демонстрирует своё косое творение. Таким только детей пугать. — А рука… Да ерунда, пройдёт. К врачу не хочу, только хуже станет. Во всех медицинских протоколах заключённый под номером «10601» сам виноват, сам причинил себе вред, от работы отлынивать пытается, буйный, ненормальный, ему бы в карцер, в ПКТ на неопределённое время. Хоуп не хочет, насиделся там уже на всю жизнь вперёд. — Как ты работаешь, не понимаю, — ворчит Намджун. — У тебя сигареты ещё есть? — Есть, в ящике, — Хосок кивает на тумбочку, развёрнутую как раз теми ящиками к соседу. — Бери, сколько надо. Чёрт, может поэтому так криво получается? Намджун достаёт несколько пачек, суёт в карман и поднимается на ноги. — Пойдём, прогуляемся. Этажом ниже он просит Хосока подождать, заходит в камеру и недолго разговаривает с хозяевами, а потом выходит. — Заходи, — говорит он соседу. — Там врач. Хоуп на негнущихся ногах заходит. Мрачный парень — он всего несколько месяцев как здесь появился — молча показывает Хосоку на койку, быстро ощупывает руку и предупреждает: — Сейчас будет больно. Он что-то проворачивает в руке и боль такая, словно он эту руку оторвал, но даже при этом Хосок не издаёт ни звука, только лицо белеет, а зубы почти хрустят между напряжёнными челюстями. Рефлексы. Хозяин камеры отводит его руку назад и в сторону, вертит ей — сустав на месте. — Посиди несколько минут, отойди от болевого шока, — говорит он, и сам садится на пол с книгой, от которой его отвлёк Намджун. — Спасибо, — еле выдыхает Хоуп, оседая с койки на пол и глядя туда же. К тому, что у него постоянно болит то одна часть тела, то другая он уже привык. А к тому, что ему готовы помогать — не очень. Он — высокий, атлетически сложенный (хоть и худоватый на местной отраве) мужчина, боится на других даже вздохнуть, не то, что уж посмотреть. Будто ждёт какого-то подвоха. Но Намджун всё ещё здесь. Он же не может так его подставить? Только не Намджун. Парень, к которому тот обратился, как к врачу, метко кидает на колени Хоупа карамельку. — Съешь, сладкое поможет расслабиться, — советует он. А минут через десять тишины поднимает голову. — Ну как ты? Развернув фантик левой рукой (правой шевелить пока даже страшно) и отправив карамельку в рот, Хоуп до сих пор её гоняет языком во рту, где-то на краю сознания отмечая, что стоматолог бы ему тоже не помешал. От сладкого сводит зубы. Но это точно уже невероятная фантастика — стоматолог. — Нормально. Спасибо, — повторяет он, теребя в руке тот самый фантик. — К утру не пройдёт, приходи после завтрака. Больше платить не надо, я беру за случай, — врач кивает на дверь. На тех же негнущихся ногах Хосок выходит, ожидая удара в спину. А уже находясь в своей камере, смотрит на Намджуна. — А тебя за что закрыли? — За убийство, — почти буднично говорит сосед и подсовывает сухое печенье. — Где рисовать тигра? Хоуп протягивает ему тетрадку в обмен на печенье, там часть листов этими «тиграми» в разных видах разрисована, но может потому у него и игрушка кривая выходит, не тигр, а смесь бульдога с носорогом, потому что картинки такие же? Хосок просто пытался вспомнить, как выглядел тот веселый персонаж из мультфильма. И как у него только узнаваемый бычок-то из дерева получился, с такой подачей материала? Чудо, не иначе. — Кого? — ровно спрашивает он. — Как? — Одного подонка. Руками, — Намджун этими самыми руками бережно придерживает тетрадь. — Это из «Винни-Пуха»? Он раньше рисовал с дочерью, и герой мультфильма выходит хоть и несколько криво, но с сохранением всех пропорций, а главное — узнаваемым. — Он это заслужил, да? — Хосок пока не смотрит на результат, но почему-то ему кажется, что у Намджуна хорошо получится. — Тэхён просил милого тигра, мне сразу этот из мультфильма вспомнился… — Нет, не заслужил, — Намджун поднимает голову от рисунка. — Он заслужил сидеть здесь. Я не господь бог, чтобы решать, кто заслуживает смерти. Но я был зол и был сильнее, а в остальном нам обоим не очень повезло. Я ударил его, не думая, что убью. Но теперь он мёртв, а я здесь. Он вздыхает и возвращается к рисунку. — Буду знать, что тебе лучше не попадаться под руку, — пусть и тоскливо, но Хоуп пытается шутить, пытается улыбнуться соседу, немного криво, тут же жалеет об этом, тоже вздыхает и обнимает свои колени, устроив на них подбородок. Раньше у него это куда лучше получалось — разряжать обстановку шутками. Хоуп сидит и смотрит, как двигается ручка в чужих руках, это почему-то завораживает, но мыслей в голове всё равно столько, что спать ночью он снова будет очень тяжело.