I want to go home with you

Майкл привык большую часть времени после школы проводить в пиццерии своего отца. Практически никогда не пересекаясь с самим Уильямом, Майк попросту не мог пересилить себя и подолгу оставаться в глубоком одиночестве посреди не так давно полного человеческим присутствием дома Афтонов. Конечно, пару лет тому назад, почти сразу после череды семейных трагедий, отец продал их прежний дом, обменяв его на тусклую берлогу двух оставшихся членов семьи. Однако Майкл по-прежнему не мог воспринимать по-чужому новое помещение как место, куда не терпится вернуться, где он может почувствовать себя в безопасности и спрятаться ото всех тревог. Не зря ведь говорят, что домом для нас становится не определённая метка на карте, а другие люди. С недавних пор для Майкла домом остался единственный человек. Несмотря на то, что после окончательного распада семьи Уильям посвятил остаток всей своей жизни исключительно работе, Майк всё равно чувствовал себя гораздо лучше, зная, что отец где-то поблизости, где-то среди бесчисленных петляющих коридоров пиццерии. Майк давно усёк, что не стоит тревожить отца без острой необходимости. Нельзя, как прежде, заявиться на пороге его кабинета лишь ради того, чтобы с гордым видом вручить очередной криво исписанный рисунками листок. Нельзя получить свою порцию искренней похвалы и усесться к отцу на колени, с горящими глазами разглядывая его новое механическое творение и с упоением выслушивать, где, зачем и для чего нужна та или иная деталь. Нельзя посреди рабочего дня оторвать его от бумаг из-за того, что какой-то глупый мальчик отпихнул его от игрового автомата или потому, что Майкл хочет пересказать ему события недавно самостоятельно выдуманной фантастической вселенной. Больше ничего нельзя. Но Майк не отчаивался. Раньше он, будучи 12-летним и обиженным пацаном, старался привлечь внимание отца всевозможными бунтарскими выходками. Донимал и обижал младшего брата, вступал с Уильямом в пререкания и не слушался множества наказов. Уильям, впрочем, почти никогда его не бил. Никогда не так, как били своих детей другие родители. Увлечённый созданием своих бездушных кукол, он мог едва ли повысить на своих детей голос, если их крики и плач становились совсем невыносимы, но он никогда не выделял кого-то одного, чтобы провести с ним воспитательную беседу или банально преподать урок своим кожаным ремнём. Стремление показать отцу, что он не пустое место, что он достоин того, чтобы быть замеченным и получить особенное внимание с каждым разом пересекало крайние границы, но всё было без толку. Даже в роковой день рождения младшего брата Уильям был слишком озабочен и вымотан беспокойством за жизнь своего второго сына, чтобы даже скользнуть хотя бы на секунду озлобленным взглядом по первому. С того момента, как их осталось двое, прошло уже года четыре. Дела в новой пиццерии шли своим неизменным чередом, а Майк, всё ещё не потерявший надежды сблизиться с отцом, но заметно поумеривший свой пыл, нашёл в ней своё маленькое место. Помогал механикам и инженерам с модернизацией роботов, следил за тем, как программисты устанавливают в них новые плагины, порой даже писал сценарии к новым выступлениям аниматроников. К бюрократии его не допускали, но к этому он и не стремился, предпочитая заниматься более подвижной работой, а бумажки оставить на отца и его ближних подчинённых. Как бы сильно ему ни хотелось чаще видеться с Уильямом, и всё же раз в неделю появляться в его кабинете на минутку ради того, чтобы отдать нудный отчёт по расходам прельщало не так уж и сильно. Настенные часы пробили уже десять вечера, а улица, видная из-за зашторенных на ночь окон, освещалась теперь только ярким светом фонарей. С усталым вздохом Майк опустил швабру в ведро и направился в сторону служебного помещения, чтобы вылить в унитаз грязную воду и убрать всё по своим местам до следующего дня. Со стороны кухни был слышен негромкий звон посуды — оставшийся помочь прибраться на кухне Джереми уже спешил покончить со своими делами. — О, Майк! — окликнул он парня, когда Майкл снова мелькнул в проходе, возвращаясь в зал. — Стив только что звонил мне, сказал, что задержится примерно на полчаса! Какие-то неполадки с бабушкой-управляющей. Мне…подождать его вместе с тобой? Джереми не был одним из доверенных лиц компании, однако, кажется, он догадывался о том, какие странные вещи творятся в пиццерии. Будучи очень внимательным молодым человеком, он насторожился ещё в первые две ночи, когда только-только устроился работать ночным охранником, а потому настоял на том, чтобы его перевели в дневную смену. Свою роль здесь сыграла и его повышенная эмпатия: многие сотрудники (среди них и Майкл), заметив то, как Джереми полон энтузиазма и живительной энергии, так не хватающей и поднимающей дух всей команды, в своё время отстояли его место перед Уильямом. Джереми был умён и держал язык за зубами, но это не мешало ему по-своему оберегать своих коллег от разного рода опасностей. — Спасибо, Джерри, но дальше я сам. Попробую вытащить отца из его кроличьей норы, — хихикнул Майк. Джереми тоже улыбнулся, поняв шутку, но слегка обеспокоенное выражение не исчезло с его лица. В такие моменты практически родительской заботы Джереми остро напоминал Майку его мать. — Хорошо, приятель, как скажешь. Будьте осторожны. И, ох, да! Чуть не забыл, — Джереми вдруг хлопнул себя по лбу и выхватил из кармана рабочих брюк связку ключей. — Вот, передай это Стиву, когда он придёт. Помнишь ведь, что мы хотим сохранить жизнь Брайану? Майк фыркнул, подавляя смех, и продел кольцо ключей в шлёвку джинсов. Эта история за сегодняшний день успела облететь уже всех сотрудников по нескольку раз — в прошлый раз Джереми забыл оставить ключи от холодильника для Стива, а ночной охранник в итоге чуть не съел бедный вентилятор. Ночью голод неожиданно толкает людей на жуткие поступки. Майкл проводил друга до дверей и запер за ним вход. Пиццерия погрузилась в звенящую тишину, столь чуждую для такого оживлённого места, но Майк уже давно перестал её бояться. Пиццерия стала для него всем — свободным досугом, хобби, работой, друзьями, забавными и порой грустными моментами. Она не заменила ему всего того, чего он лишился, но заняла собой неотъемлемую часть продолжающейся жизни. Избегая смотреть на замерших на сцене аниматроников, Майк неспешным шагом двинулся по одному из коридоров в сторону кабинета управляющего. Уильям не появлялся на людях с часов этак пяти вечера, когда весь помятый и с огромными мешками под глазами ходил в мастерскую за какими-то деталями, приготовленными Гарри. Гарри тогда пошутил, что босс готовит для пиццерии какой-то новый аттракцион в честь Хэллоуина, потому что его абсолютно разбитым видом можно было до усрачки пугать детей. Улыбкой Уильяма тогда в ответ на это можно было действительно воскрешать мёртвых. Майклу не всегда приходилось заходить за отцом, чтобы напомнить ему о том, что рабочая смена закончилась вот уже как несколько часов назад, и им снова пришло время в странном молчании ехать домой. Обычно Уильям заканчивал свои дела ещё до прихода Стива в положенные десять часов, но, если этого не случалось хотя бы в течение десяти минут, то его приходилось буквально вытряхивать из работы собственными усилиями. — Эй, пап? Это Майкл! Можно мне войти? Негласное правило о том, чтобы называть своё имя при просьбе войти, крепко утвердилось среди сотрудников. Порой Уильям настолько терял связь с реальным миром, что не мог сразу определить по голосу собственного сына, что уж и говорить о часто сменяющихся работниках заведения. Тишина. Это не к добру. Пугать отца неожиданным открытием двери не хотелось, но и кричать на весь коридор тоже сегодня желания не было. Майкл аккуратно дёрнул ручку двери на себя и просунул голову в кабинет, ожидая увидеть с руками и ногами погрязшего в бумагах отца. Так, в принципе и получилось, только не отвечал Уильям по иной причине. Его голова обессилено покоилась на замерших и сложенных в пишущей позе руках, наконечник шариковой ручки так и оставил след недописанного предложения. Некогда мощная и крепкая фигура отца поникла, а широкая спина сгорбилась настолько, что были видны очертания заострившихся лопаток. Лицо, подсвеченное резким холодным светом настольной лампы, осунулось, его и прежде острые черты стали гораздо заметнее, а выражение безмятежного сна, кое обычно бывало у людей, уснувших за рабочим местом, заменило беспокойное изнеможение, как будто Уильям знал, что и эта случайная временная передышка ничем не поможет его ослабленному организму. Несмотря на это и то, что в такой позе для сна позже отцу будет только хуже, будить его всё равно не хотелось. Сколько раз уже так было, что даже по возвращении домой Уильям продолжал заполнять отчёты прямо в спальне или за поздним ужином, к которому забывал в итоге притронуться? С тяжёлым вздохом Майк прикрыл дверь и бесшумными шагами прокрался к большому столу, заваленному бумагами и механическими деталями. Отец не повёл даже бровью, только поморщился от щекотки, спровоцированной упавшей на глаза чёлкой. — Идиот, — пробормотал себе под нос Майкл, оценивающим взглядом прикидывая, нужно ли ему прибрать этот сущий бардак на столе или лучше не провоцировать ещё больший стресс у Уильяма, когда завтра он поймёт, что всё лежит не по своим местам. Майк вытащил ручку из длинных, когда-то изящных в своей тонкости пальцев, и выключил вошедший в спящий режим компьютер, прежде сохранив все данные. Если и будить отца, то сразу же за шиворот вести его к машине. Уильям зашевелился, но не потому, что собирался просыпаться. Его густые чёрные брови сошлись к переносице в нехорошем смятении, а пересохшие тонкие губы разлепились и двинулись в попытке издать какой-то звук. Майкл замер, вслушиваясь в неразборчивое бормотание, но собственное имя, едва понятное в наборе несвязанных слов, дало понять всё само за себя. После всего того, что они оба пережили и продолжали переживать, только не наделённая интеллектом машина могла остаться равнодушной. Это могли быть полноценные кошмары, могли быть просто искажённые и перемешавшиеся между собой воспоминания, а могли быть и просто чувства удушающего страха и паники, засевшие глубоко во внутренностях тяжёлым липким комом. Когда выдавалась возможность, они будили друг друга в такие моменты. Не говорили ни слова, только смотрели глаза в глаза и крепко держались за взмокшие ладони, пока один из них не уснёт снова, теперь уже без снов и видений. Но чаще, конечно, каждый справлялся со своим ужасом в одиночку. В этот раз Уильям выглядел чуть менее напуганным до чёртиков, но Майк всё равно уже отточенным движением переплёл вместе их пальцы и заговорил размеренным, достаточно негромким голосом. Он часто делал так, чтобы не будить отца. Ему…по-особенному нравилось это. Касаться Уильяма немного иначе, чем они оба привыкли, говорить ему то, чего хотелось, но чего было не позволено в их неустойчивых отношениях. — Я здесь, ты же знаешь. Ты чувствуешь? Я не уйду. Теперь нет. Но и ты…пообещай, что останешься со мной, — Майк не смотрел на искажённое лицо отца, не старался рассмотреть то, как подрагивают его прикрытые веки и ресницы. Только разглядывал лениво, как судорожно Уильям цепляется за его руку, и очерчивал вздувшиеся вены пальцем свободной руки. — Ты нужен мне. Не им. Они ушли. Но я всё ещё здесь, помнишь? Пожалуйста, позволь мне забрать тебя у них… Ты не пожалеешь, отец…я клянусь… С каждым разом Майкл всё больше дополнял свою речь новыми признаниями, новыми заверениями. Иногда его это даже забавляло — наверное, у отца уже выстроился целый сюжет на основе всех сказанных слов. И на него это действовало определённо лучше, чем если бы Майк его разбудил. Черты лица заметно расслабились, а хватка на руке чуть распустилась. Майк не спешил её отпускать, перебирая костяшки долговязых пальцев. Сейчас можно и подождать. — Майк? — хриплый ото сна голос отца звучал совсем слабо. Небось, ещё и глотка вся пересохла, превратившись в наждачную бумагу. Майкл окинул взглядом целую коллекцию пустых чашек из-под кофе на краешке стола, но едва ли в одной из них найдётся хоть капля воды. — Хей, пап. Привет. Ты опять засиделся, я пришёл тебя проведать, — парень отдёрнул свою руку от отцовской и распрямился над столом, давая Уильяму больше свободного пространства. — Который час? — Десятый. Через двадцать минут приедет Стив, он звонил Джереми — сказал, что задержится. Уильям издал неоднозначный звук и окончательно разлепил глаза, со стоном разминая затёкшую шею. Возможно, сейчас он начнёт перебирать незаконченные бумаги, что затянется ещё на ближайшие минут сорок, однако в этот раз при взгляде на свой рабочий стол ему, кажется, поплохело. — Надеюсь, ты хотя бы сделал уроки, — отец уже давно смирился с тем, что Майк упорно не хочет появляться дома один, поэтому с недавнего времени перестал корить его в этом. Может быть, в глубине души он и не хотел, чтобы его оставшийся единственный сын так часто ошивался рядом с аниматрониками, но, видимо, он понял всё без лишних разговоров. — Да, пап. Поехали домой, — перешёл Майк ближе к сути, обгоняя ещё не до конца проснувшийся разум отца, чтобы тот не успел вспомнить о работе. Уильям долгую мучительную минуту исподлобья разглядывал заваленный барахлом стол. За это время Майкл успел придумать уже сто и одну причину, почему отцу нужно забыть на сегодня о работе и даже приготовиться к драке, но Афтон, неожиданно, с живым вздохом выпрямился в спине и упёрся руками в стол для того, чтобы встать. — Да, пожалуй, ты прав… Однако, как бы он ни храбрился, подняться на ноги без последствий ему не удалось. Перед глазами от резкой смены положения всё потемнело, и только руки сына, вовремя подхватившие его поперёк груди, не позволили завалиться на пол. — Хочешь обнимашек, Майки? Боюсь, я скорее усну, если не буду двигаться хотя бы десять секунд, — съехидничал Уильям, выдавливая из себя смеющуюся ухмылку. И где только силы нашёл на насмешки, чёртов высушенный труп? — Заткнись, — прошипел сквозь стиснутые зубы Майк, в противовес всему чувствуя руку отца, обхватившую его за спину то ли для большей поддержки, то ли действительно на манер объятий. Он выждал, когда Уильям вспомнит, как стоять самостоятельно, и мстительно выпутался из его рук, чтобы собрать все оставшиеся вещи. Он перекинул через шею рабочую сумку Афтона, накинул на плечи его пиджак и развернулся к отцу, чтобы уточнить, нужно ли забрать что-нибудь ещё, но был встречен лишь изучающе проницательным прищуром сонных серых глаз. — Чего? — настороженно спросил Майк, нервно сжимая лямку сумки на груди. Серые глаза отца, напоминающие равнодушный взгляд его роботизированных творений, всегда слегка нервировали Майкла. — Ты покрасился? — А, ты об этом, — выдохнул Майк, перекидывая со лба кучерявую чёлку. — Да, ещё в понедельник. В обеденный перерыв Винсент как раз подкрашивал свои корни и предложил мне тоже. Покрасили только кончики для первого раза. Ну, ещё и завивку Линда на днях сделала. — В понедельник, — как будто эхом отозвался отец, переводя взор на календарь. Сегодня был уже четверг. Отец не любил, когда что-то шло не по задуманному им самим сценарию. Пожалуй, это были те редкие разы, когда он переходил от слов к действиям, приводя тем самым Майкла в долгожданный и безудержный водоворот из чувств и эмоций. Благоговейный ужас перед тем неизведанным существом, таящимся за ширмой напускного равнодушия, любопытство и пылкое желание познакомиться с ним поближе, заглянуть в глаза тому, кого отец усиленно прятал от Майка, от своей семьи. Майк дорожил такими моментами, дорожил каждой пощёчиной или оплеухой наотмашь, которых можно было пересчитать по пальцам обеих рук. Смаковал каждое острое слово, отрезвляющее так же резко, как стакан холодной воды, и одновременно пьянящее лучше любой травы; каждый тяжёлый взгляд, придавливающий к земле потерявшую над своим телом контроль жертву. Он боялся поднять глаза и боялся упустить каждую нотку резко сменяющегося настроения отца на его вытянутом лице. Может быть, в этот раз он просто выдерет Майклу несколько клочков волос на самом видном месте? Уволит к хренам собачьим Винсента, и без того слишком часто испытывающего свою судьбу? Прирежет его в ближайшей подворотне за мусорными баками, как он делал это со своими бывшими жертвами? Запрёт Майкла в подвале дома и запретит раз и навсегда появляться на пороге пиццерии? Всё, лишь бы научить сына утерянной дисциплине. А Майк нарочно построит из себя самого строптивого ученика, чтобы удержать отца рядом с собой на подольше. — Хороший цвет. Тебе идёт. Что? Уильям не замахнулся для ленивого шлепка по как будто нарочно открытой и приподнятой щеке. Не пронзил тело ледяным тоном своего низкого бархатистого голоса. В глазах его не было видимого одобрения, но в этот раз…нет, он определённо смотрел на Майкла совсем иначе. Майк так не привык. Он растерянно приоткрыл рот в беззвучном вопросе, но отец не выглядел так, как будто хотел на него отвечать. Уильям оттолкнулся от стола, своим манерным, по-особенному расслабленным вальяжным шагом заставляя Майка напрячься в новом предвкушении большего, но и в этот раз повёл себя непредсказуемо. — Извини, что не заметил сразу. В семье Афтонов не принято извиняться за что либо. Особенно у тех, кто остались от былой семьи Афтонов. Слишком много вещей стоит между ними и окружает их, чтобы даже пытаться просить за них прощение. Тень занесённой руки всё-таки мелькнула над головой, и Майк даже успел облегчённо выдохнуть — он ещё не до конца сошёл с ума, чтобы отец в его сознании превратился в хорошего человека. Когда его в последний раз трепали по голове, как послушного щенка? В классе, примерно, третьем, и то за то, что помог отцу решить проблему с раскручивающимися шарнирами. «За смекалку», как объяснил тогда отец. Пальцы Уильяма, зарывшиеся в порядком распустившиеся кудри, тепло его большой горячей ладони, всё ещё широкое и сильное тело, настолько близкое сейчас и принятое считаться за предмет защиты и спокойствия — всё это бесило и усыпляло своей неожиданностью, своим соблазном, своим желанным умиротворением. Наверное, Майк просто тоже немного устал. Устал бояться, устал жить надеждой. — Но на тебе опять его запах. Придётся вымыть тебя хорошенько. О. Майк узнавал эти нотки ревнивого недовольства в голосе отца, потому что и сам был не лучше. Уильям, несмотря на свой забитый образ жизни, сигаретами и алкоголем не злоупотреблял, строго следуя собственным правилам безопасности в работе с аниматрониками — ни минуты покоя, ни минуты слабости, ни минуты проветренной башки. Винсент, второй по счёту человек в пиццерии, практически трахающийся со своими ненаглядными куколками, на эти правила ссал с высокой колокольни и бегал курить по поводу и без. Порой, от безделья, Майк увязывался за ним. Делал временами пару затяжек, но кайфа по-прежнему не понимал — наверное, это семейное — зато Винсент был очень занятным собеседником. В итоге к концу рабочего дня, не выкурив ни единой сигареты, Майк мог провонять никотиновым дымом с ног до головы похуже Бишопа. Уильям, конечно, знал, в чём причина такого жуткого запаха, с завидной периодичностью исходящего от сына, и почти потерял силы делать Майку предупреждения реже контачить с Винсентом, но его собственнического поведения было никак не отнять. — Будешь чаще целовать меня в щёчку перед школой — буду пахнуть твоим одеколоном. Майка никто за язык не тянул, к слову. Просто нехватка отцовского внимания делала с ним странные вещи и побуждала говорить то, о чём пожалеет даже самый отпетый на голову мошенник. Хотя, Уильяму можно было сказать спасибо — если он и удивился, то виду не подал, продолжая с задумчивым видом перебирать подкрашенные кончики густых волос. Кажется, сказанное пришлось ему по душе, потому что напряжение резко ушло из его плеч, а едва заметная сытая улыбка скользнула по губам. — Тогда постарайся встать завтра пораньше. Может быть, даже приготовлю тебе яичницу в награду. И поцелую везде, где захочешь слышать мой запах. Со смущённым мямлящим звуком Майк опустил лицо к земле, пряча за спадающими кудрями пылающие уши. Их отношения были странными, но уже давно что одного, что другого их подтекст перестал так сильно беспокоить. Хуже того, чего Майкл видел, о чём знал, что слышал и о чём думал, уже быть не могло, он знал наверняка. С жадным упоением, присущим серийным убийцам в тщательно выглаженных фиолетовых рубашках, разделывающих тушу невинного ребёнка, Майк хотел получить свою долю того, чего хотелось по-настоящему. И ему в этом, как терпеливый родитель идущему за ним по пятам чаду, в этом успешно помогали. Звук смеха Уильяма, обычно напоминающий отражающуюся от голых стен глухой, холодящей кровь в венах мелодией, на этот раз выдался возбуждающим и тихим, точно холодный сентябрьский вечер, пахнущий болотной тиной. — Идём домой, малыш. Я знаю, ты не хочешь оставаться один. Возможно, Майк забыл оставить ключи от холодильника Стиву. Так или иначе, это была не совсем его вина, окей?