Полный цикл

Ремус нашел в себе силы и смелость вылезти из постели только через два дня, утром, когда услышал, как приглушенные закрытой дверью голоса Поттеров окончательно стихли, и дом погрузился в благоговейную тишину, прерываемую лишь движением шин на дороге и редкими вскриками играющих детей за окном. Это был хороший район. Благополучный и тихий, ни в какое сравнение не идущий с тем местом, в котором пришлось провести своё детство Ремусу. Комната, в которую его, заботливо поддерживая за руку, увела мама Джеймса, Юфимия, оказалась гостевой — постельное белье на стандартной, аккуратно застеленной кровати приятно пахло порошком и кондиционером, рядом с тумбой, на которой ему оставили воды и целый термос с успокаивающей настойкой, включили на полную мощность обогреватель, поэтому ночью можно было слегка открыть окно, чтобы проветрить комнату от удушливых феромонов. Ему подсунули толстовку Сириуса. Это было ожидаемо, он был единственным немеченым альфой в доме, и его запах, просачивающийся даже через закрытую дверь, доводил Ремуса до сумасшествия, но ему все равно было ужасно стыдно стягивать ее со своих плеч и знать, что она насквозь пропиталась свидетельством его слабости. На тумбе возле постели Ремус нашел свежую одежду, пахнущую исключительно Поттерами и их домом. Расправив ее, он понял, что джинсы и футболка раньше принадлежали Джеймсу — теперь он бы со своим размахом плеч в нее ни за что бы не влез. Из комнаты он крался, словно вор: осторожно и тихо, вздрагивая от каждого шороха. Это было глупо — он сам слышал, как хозяева уехали: Юфимия и Флимонт на работу, Джеймс и Сириус в школу, — но как только Ремус решил прекратить играть в параноика, из кухни донесся шум посуды, а через секунду в дверях появилась растрепанная, испачканная в муке Лили Эванс. — Ты проснулся! — воодушевленно заметила она, просияв. Ремусу нравилась Лили — она всегда была приветлива и вежлива, никогда не донимала его расспросами о стае и альфах, как бывало в редких разговорах с другими омегами, а еще вокруг нее витала необъяснимая атмосфера безопасности и уюта. Она никогда не разыгрывала «даму в беде», чтобы привлечь внимание альф, и в целом создавала впечатление самостоятельной, вдумчивой личности. Порой Ремусу казалось, что ей даже было под силу чудо усмирения неумной энергии Джеймса Поттера — он всегда становился более тихим и покладистым в ее присутствии. Однако сейчас, абсолютно не ожидая увидеть ее в чужом доме после двух мучительных суток гиперактива, Ремус бы всё на свете отдал, чтобы проскользнуть мимо незамеченным. — Собрался сбежать? — моментально догадалась Лили о его намерениях: смекалки ей было не занимать. — Что-то вроде того, — признался Люпин, растерянно застыв посреди коридора. — Слушай, мне нужно домой и… — принялся сбивчиво бормотать он в надежде побыстрее смыться. — Ну уж нет, — девушка категорично замотала головой, — сначала душ и завтрак, потом всё остальное. Ванная слева по коридору, — она указала пальцем на дверь позади Ремуса, но увидев, что он не двинулся с места, устало выдохнула, словно готовилась к сложному разговору. — Как думаешь, почему здесь сейчас я, а не Джеймс или Сириус? Они бы только рады прогулять уроки, знаешь. Но мы все понимаем, что делать здесь альфе нечего. За эти несколько дней не произошло ничего, что бы вызвало во мне отвращение или удивление, Ремус. Я каждый месяц прохожу через то же самое, что и ты. Только все в округе еще и в курсе, что я запираю в своей спальне этого оленя Джеймса — мне уж точно стыднее, чем тебе, — Ремус не удержался от насмешливого фырканья. — И ты обязан попробовать мои фирменные блинчики. Поэтому жду тебя через пятнадцать минут на кухне. — Из вас двоих Джеймс точно альфа? — в замешательстве полюбопытствовал Люпин, бредя в конец коридора и слыша ироническое фырканье за спиной. Стоять под горячими струями чистой воды было высшей формой наслаждения, которую Ремусу довелось испытывать впервые ровно с момента, когда его уложили в мягкую, теплую постель Поттеров. Скользкий пенистый гель с ненавязчивым ароматом диких ягод смыл с него сонливость, засохшие потеки смазки и спермы с бедер и живота и блаженную негу неведения. Голова быстро прояснилась, и невеселые мысли в ней напомнили, что Ремус двое суток не появлялся дома — его отец наверняка был в бешенстве. Лили пришла проведать его, когда Ремус уже десять минут пытался разобраться с устройством работы стиральной машинки, чтобы закинуть в нее свою грязную одежду и толстовку Сириуса. Он сидел на корточках, пустым взглядом уставившись в барабан, а Эванс наклонилась рядом, зарядив ему рыжей косой прямо по носу. — Она сломана, — проинформировала его девушка, демонстрируя разбитый цифровой экран и пару смятых кнопок на дисплее. — Сириус пару раз долбанул по ней в порыве страсти, бешенства, или что там было у него в голове, пока ты был заперт в соседней спальне, — завидев его вытянувшееся в ужасе лицо, Лили коротко рассмеялась. — Поверь, это не твоя проблема. Если его так штырит даже на блокатарах, это повод посетить врача. Пойдем есть. Ремус с удрученным видом запихал одежду в первый попавшийся пакет и поплелся на кухню. Теперь придется стирать толстовку Сириуса дома и потом еще возвращать ее Блэку, упорно делая вид, что его не корежит от одной только мысли о том, где этот невзрачный предмет гардероба побывал. — Так ты здесь, чтобы… типа, присмотреть за мной? — спросил Люпин, в рекордное время расправившись со своей порцией блинчиков под тихий бубнеж телевизора. Лили мягко пододвинула к нему глубокую плошку, доверха забитую конфетами, шоколадными батончиками и печеньем. В любое другое время Ремус бы наверняка отказался — он и так доставил Поттерам кучу хлопот, объедать их было совсем наглостью, — но во время гиперактива ему кусок в горло не лез, измученный организм требовал забить живот под завязку, а еще Ремус никогда не находил в себе достаточного количества силы воли для того, чтобы отказаться от шоколада. Если бы кто-то вздумал похитить его посреди ночи, заманив батончиком сникерса в чужую машину, у них бы наверняка получилось. Вся жизнь Ремуса Люпина могла бы оказаться равноценной шоколадной конфете. — Чтобы о тебе позаботиться, — осторожно поправила его Лили, неспешно потягивая чай. В утреннем свете солнечных лучиков, пробивающихся сквозь незашторенное окно, ее волосы казались сотканными из чистого золота, а зеленые глаза затягивали глубокой, сосредоточенной глубиной. Конечно, Джеймс потакал любым ее капризам и стелился у ее ног без задней мысли — ему безумно повезло. — До этого я как-то и сам успешно справлялся, — заметил Ремус немного грубовато, о чем сразу же пожалел. Он не привык принимать помощь, тем более от незнакомцев, поэтому вся эта затея с завтраком была не только в новику, но и жутко неловкой. Ему повезло, что дома не осталась Юфимия — вот перед ней он бы точно сгорел со стыда. Дело было вовсе не в том, что она каким-то образом намекнула ему на неудобства, которые сын доставил ей, когда приволок домой едва знакомого омегу — совсем наоборот, женщина мягко поглаживала его по спутанным светлым волосам, когда заходила проведать и узнать, что ему принести и стало ли ему получше, ласково звала «милый» и бесконечно повторяла, что все будет хорошо, когда щеки у него покрывались горячей влагой и терпеть спазмы в животе и пояснице было совсем невыносимо. Она заботилась о нем, как мама, которую Ремус помнил лишь отрывками тепла и нежности, и от этого под ребрами что-то надрывно скрежетало. Он переживал, как бы в бреду не наговорил чего лишнего. Во время эструса восприятие мира у него становилось таким обостренным и искаженным, что он в легкую мог выдать ей какую-то личную тайну или признаться в чем-то ужасном. И ладно, если бы это были унизительные, но хотя бы ожидаемые просьбы привести к нему Сириуса, а не правда о том, почему он до сих пор не носил метки никакой стаи. — Я бы не сказала, что ты делал это успешно, — ничуть не стушевавшись от резкости Ремуса, ответила Лили, заставляя его пораженно уставиться на нее. — Извини, не в обиду, — она с короткой улыбкой накрыла его ладонь своей — теплой и веснушчатой. — Просто я всё никак не могу понять, что ты делал посреди ночи в темном переулке совсем один, на грани голодного обморока. Тебе сильно повезло, что рядом оказались Джеймс и Сириус. Я знаю, что в твоем районе… есть ребята, придерживающихся других жизненных принципов. Господи, Лили его жалела. Это было даже хуже уязвленного самолюбия, которое он случайно попытался задеть ранее. — Да? Ну, если жизненные принципы Сириуса — это воздействовать доминантным геном на течную омегу, то я не мог мечтать о спасителе благороднее, — с сарказмом выдал Люпин, пряча дрожащие от обиды ладони под столом. — Если он ждет, что я буду перед ним распинаться с благодарностями и извинениями, у меня для него плохие новости. — Я вовсе не это имела в виду, — поспешно встрепенулась Эванс, едва заметно краснея. — Не нужно ни у кого просить прощения. Я просто… Я хотела сказать, что это было очень опасно. И что ты выглядел так, как будто тебе нужна помощь. Мы все очень волновались. Извини, если это тебя обидело. — Нет, это ты извини, — попросил Ремус, судорожно зажмуриваясь. Его естественная реакция на руку, протягивающую кость — укусить ее. Потому что вдруг на ароматном мясе яд. — Конечно, ты права. Это был абсолютно идиотский поступок. И я правда благодарен. Просто ты не представляешь, как стремно мне из-за того, что Поттерам пришлось столько времени со мной возиться. И Сириус и Джеймс были здесь, это… это унизительно, — он шумно сглотнул, поднимая на нее несчастный взгляд. — Не понимаю, какое вам всем дело до меня, — удрученно признался Ремус. — Сириус и Джеймс — взрослые мальчики, они прекрасно понимают, как работает чужой организм, — строго оборвала его Лили, — я знаю, что они создают впечатление полных кретинов, но они не настолько придурки, как кажется. Никто из них не станет думать о тебе хуже. А Юфимии и Флимонту только повод дай — они под крыло полгорода возьмут. Поверь, им только в радость помочь кому-то в беде, — доверительно объяснила Лили. Ремусу это показалось диким и, по правде говоря, глупым. Но Поттеры были богачами, а им и дуракам, как известно, закон не писан. — Ладно, — послушно согласился он, решив, что спорить с Эванс было бессмысленно, да и никаких достойных аргументов у него не нашлось. Не признаваться же ей, что до этого в его жизни встречались исключительно люди, стремящиеся всеми возможными способами ему навредить. Даже в чужом доме, окруженный покоем и безопасностью, он не оставлял подозрений о том, что кто-то вот-вот ворвется в комнату и воспользуется его беспомощностью. — Так что все-таки случилось? — осторожно спросила Лили, когда Ремус принялся бесцельно крутить в руках фантик от конфеты, и молчание затянулось. Он не спешил его разбавлять, упорно глазея на цветастую шуршащую бумажку в тонких, искаженных мелкими порезами и мозолями пальцах. Хваленая тактичность Лили словно сквозь землю провалилась в самый нужный момент. — Проблемы дома, — только и ответил он то, до чего она наверняка сама успела додуматься. Если Джеймсу и Сириусу пришлось приволочь его сюда, очевидно, что обстановка дома оставляла желать лучшего. И все же несмотря на то, что собственный организм в очередной раз с особой жестокостью пытался довести его до ручки, это был один из самых безболезненных и спокойных гиперактивов, которые Ремусу доводилось переживать. — Мы как-то можем помочь? — принялась допытываться девушка, моментально пробуждая в нем новую волну злости — абсолютно несправедливой по отношению к настолько доброму и бескорыстному поступку. — Отец плохо относится к тебе? Тебя… тебя кто-то обижает? С тобой жестоко обращаются? — завалила его вопросами Эванс, выглядя искренне встревоженной. Пока нет, но скоро будут, пронеслось у Ремуса в голове. — Все нормально, — вяло отмахнулся он, поднимаясь из-за стола. Еще не хватало, чтобы Лили своими огромными зелеными глазами окончательно его расколола. — Просто в доме была куча народа. Я психанул и сбежал. Гормоны, знаешь. — Уже уходишь? — она поспешила вскочить следом за ним, вдруг принявшись собирать в пакет сладости. — Я дам тебе немного с собой, хорошо? Все равно Поттеры не особо любят такое. Они больше по мясу, знаешь. — Это вдруг окончательно вывело Люпина из себя, и он грубо отшвырнул пакет в сторону, когда девушка протянула его ему в руки. — Хватит уже, — зло прошипел он, — мне не нужна твоя жалость, Лили. — Знаешь, когда мне было пятнадцать, у меня умерла мама, — вдруг принялась рассказывать Эванс, неожиданно крепко схватив его за руку и заставляя прирасти к полу, — у нас с сестрой, Петуньей, окончательно испортились отношения, а мой лучший друг Северус вдруг перестал со мной общаться. Я только позже узнала, что это из-за того, что мой запах изменился. Я была так занята обидой на них и жалостью к себе, что даже не поняла, когда пришел первый гиперактив. Я была в школе, меня резко затошнило, а под юбкой стало мокро. Представляешь, сидеть в классе, полном твоих ровесников, и понимать, что от тебя на весь кабинет воняет течной омегой, и все вот-вот об этом догадаются. — Лили густо покраснела и помотала головой, словно в попытке прогнать стыд. — Я быстро сбежала в туалет, а когда прозвенел звонок, прождала минут двадцать — пока все разойдутся. А у Джеймса, будь он неладен, была тренировка по футболу. Юфимия приехала за ним. Я выхожу на крыльцо, красная как рак и готовая облевать себе все туфли, а Джеймс орет на весь двор «Мама, смотри! Это Лили, которая мне очень нравится». О господи, — Лили, не сдержав смеха, покачала головой, — это был самый позорный день в моей жизни. Джеймс все прыгал вокруг меня с восторженным видом, постоянно принюхиваясь, пока Юфимия не оттянула его в машину. Я разревелась прямо у нее в руках. Мне даже не у кого было спросить, что делать теперь, а страшно было до трясучки — Петунья со мной не разговаривала, приходить к папе казалось ужасно стыдно. Она привезла меня к себе, связалась с семьей и позволила остаться. Джеймса на пару дней отправили к бабушке. Она заботилась обо мне точно так же, как о тебе. Накормила и искупала, гладила меня по волосам, укрывала футболкой Джеймса. Она была совершенно незнакомым мне человеком — я видела ее первый раз в своей жизни. Но она отнеслась ко мне добрее многих родных. Это очень мне помогло тогда, Ремус. Потом она приняла как сына Сириуса. Пустила в свой дом без лишних вопросов, не принуждая ставить метку стаи — он до сих пор Блэк. Меня это очень вдохновило, знаешь. То, что она сделала для чужих детей. И то, что она каждый день делает для своего собственного ребенка. Я считаю, что нет ничего плохого в том, чтобы следовать ее примеру. А ты? Ремусу стало жутко неудобно. К горлу подкатил предательский ком, и собственное поведение показалось попросту отвратительным — Лили не заслужила его психов. От воспоминаний о собственной первой течке ему окончательно поплохело — в голове замелькали фрагменты мучительных болей, собственной растерянности, рвущихся костей и искаженное в плотоядной ухмылке лицо Сивого. Ремус вдруг понял, что его затошнило, и тяжело рухнул на прежнее место за столом, стараясь глубоко дышать. Прекрасно, просто замечательно, что Юфимия Поттер оказалась в его жизни в нужное время, но у Ремуса не было права принимать ее заботу. — Что случилось, Ремус? Ты в порядке? — Лили испуганно засуетилась вокруг него, но Люпин не позволил ей всучить ему новый стакан чая. — Прости, это остаточное, — он подхватил пакет со сладостями и заторопился на выход. — Мне уже пора, правда. Спасибо за всё, Лили. Ты замечательная. Если я могу что-то сделать для тебя… — неуверенно начал Люпин, прекрасно осознавая, что не в его силах было дать что-то омеге вроде Лили, окруженной любовью близких, которые заглядывали ей в рот и не чаяли в ней души. — Завтра вечером у меня дома будет небольшая вечеринка, — вдруг сообщила ему Эванс, — только для своих, для друзей, — поспешила добавить она, завидев его мрачный взгляд. — Я буду очень рада тебя видеть. И мальчики тоже. Конечно, это вовсе не обязательно. Просто вдруг ты захочешь прийти, — она сконфуженно пожала плечами, словно идея казалась ей абсурдной. Ремус на самом деле был бы совсем не против — то, что он и в одном ряду не стоял с ее знакомыми, вовсе не значило, что ему не хотелось бы впервые за целую жизнь ощутить себя нормальным подростком. — Я подумаю, — он постарался, чтобы обещание прозвучало убедительно, хотя уже точно знал, что никуда не пойдет. Лили попросила его оставить адрес и номер телефона, а потом проводила до двери, в поддерживающем жесте погладив его по плечу напоследок — это было слегка комично, учитывая, что он был на полторы головы выше. Только на пороге чужого дома, спускаясь на тропинку, ведущую к тротуару, Ремус заметил, что его кеды постираны и аккуратно подшиты.

***

Вечером отец устроил ему взбучку и отвесил оплеуху, но на этом воспитательный процесс подошел к концу. Может быть, он был бы рад, если бы со мной и правда что-то случилось, подумал Ремус, корпя над домашним заданием в комнате. Было до слез обидно вернуться в свою холодную, убогую спальню после хоромов Поттеров. Еще обиднее было остаться в полном одиночестве утром, когда отец ушел на работу, даже не спросив, почему Ремус пропал и как провел эти два дня вдали от дома. Оказалось, что к хорошему привыкаешь не быстро, а просто молниеносно — жуя подгоревшую яичницу перед школой, Люпин с тоской вспоминал ароматные масляные блинчики Лили. Он увидел ее в школе, но всё их общение ограничилось короткими приветственными кивками: что уж греха таить, он упорно избегал ее, боясь соблазниться чужой добротой и воспользоваться предложением приехать вечером. Последним уроком у них с параллельным классом была сдвоенная физкультура, и Ремус то и дело пытался набраться смелости заговорить с Сириусом про его толстовку, но в итоге его хватило только на брошенный из-под челки мимолетный взгляд и заалевшие щеки. Вокруг Блэка непрерывно вилась стайка охочих до популярности и славы школьников, поэтому выловить его в одиночестве было почти невозможно, и в конечном итоге Ремус бросил эти бессмысленные попытки, решив, что рано или поздно передаст толстовку через Лили. Вечером, сидя в старом промятом кресле в гостиной и уткнувшись в потрепанную книгу, Ремус услышал за окном оглушительный рев мотора, а когда просунул растерянное лицо в окно, заметил рядом с домом мотоцикл, с которого прытко и грациозно слез Сириус, марая свои начищенные до блеска ботинки грязной мешаниной, оставшейся на асфальте после дождя. Ремус моментально скрылся за шторой, судорожно размышляя, как быть. Можно было сделать вид, что никого не было дома, и тогда Сириусу пришлось бы уехать. А можно было поступить как нормальный человек — отдать ему толстовку и вежливо отказаться от поездки к Эванс. Пока он думал, в дверь настойчиво забарабанили. Люпин резво смотался в спальню и, достав чужую вещь, вернулся в коридор, проскальзывая на крыльцо и не давая Сириусу войти. — Привет, твоя толстовка, — скороговоркой выдал он, почти впечатывая темную ткань Блэку в грудь. — Спасибо. — А постирал зачем? — Сириус вскинул изящную бровь, требовательно уставившись на него. — У меня тоже хреновые деньки бывают, знаешь ли. И судя по тому, как теперь благоухает гостевая спальня, они не за горами. Ремус нахмурился и оторопело застыл с толстовкой в руках, не зная, как реагировать на чужие слова. Уж кому-кому, а Сириусу не о чем было переживать во время гона. Омеги наверняка готовы были выстраиваться в очередь ради того, чтобы провести в его постели хотя бы одну ночь. — Это не смешно, — в итоге сухо произнес он, отнимая руку обратно и упорно игнорируя мысль о том, что Сириус находил его запах достаточно привлекательным для того, чтобы спровоцировать у него гон. Или он просто шутил над ним? Он наверняка со всеми общался в манере насмешливого флирта. — А мне кажется, даже очень, — со смешком заметил Блэк, забирая, наконец, принадлежащую ему вещь. — Чего ты так стремаешься? — закатил он глаза, замечая, как нахохлился и пошел красными пятнами по лицу Ремус. Потому что я не понимаю, что ты имеешь в виду и какие цели преследуешь, просто заводя со мной разговор, подумал Люпин, но вслух ничего не сказал, только отрицательно мотнув головой. Он не привык к нормальному общению. Мотивы почти всех альф в его окружении всегда были довольно прозрачны, понятны и сводились к простому понятию удовлетворения физических потребностей — и эта ясность служила красным флагом, позволяющим вовремя сделать ноги. Сириус не создавал впечатление человека, от которого нужно было бежать, но Ремус опасался на голых инстинктах, словно по инерции, готовый дать деру при любом удобном случае. — Ладно, поехали, — в итоге сказал Блэк, так и не дождавшись от него внятного ответа. Ремус думал, что его старый растянутый свитер и домашние штаны довольно красноречиво дают понять, что на выходы в свет он сегодня не настроен. — Я не смогу, извини, — Ремус в попытке выглядеть серьезным сложил руки на груди, но Сириус особо впечатленным не выглядел, вновь закатывая глаза и доставая из заднего кармана пачку сигарет. Люпин на мгновенье засмотрелся на тонкие изящные пальцы, окольцованные блестящим серебром. — Хорош ломаться, — недовольно фыркнул он, прикуривая от зажигалки. Ремус испытал отчаянное желание съездить ему по красивому лицу и сделал шаг назад, чтоб не соблазниться желанной перспективой, застав Блэка врасплох эффектом неожиданности — вряд ли Сириусу прилетало по морде от омег. — Все равно небось опять в книжки свои уткнешься на весь день, — ехидно заметил он, нетерпеливо дергая ногой. Ему явно не терпелось поскорее расправиться с уговорами и отправиться веселиться, выходит, сюда он приехал не сам, а по просьбе Лили или Джеймса, и от этого осознания Ремус окончательно утратил желание навязывать свое общество их компании. Они же практически чужие люди. — Отец не отпустил, — кисло использовал Люпин последнюю отмазку, против которой Сириус не нашел бы достойного аргумента: зачем ему связываться со старым нищим алкоголиком просто ради того, чтобы его сын приехал с ним к их общей знакомой? — Ну так пошли, отпросим тебя, — решительно выдал Блэк, поставив его в полный ступор. Он сделал шаг вперед, заступая на чужой порог, и Ремус резко вскинул руку, упираясь ладонью ему в плечо и судорожно соображая, что еще можно соврать для того, чтобы остановить Сириуса. Мало того что отца не было дома, он и в помине не слышал о том, что Ремус куда-то собирается, и лучше бы ему этого не знать. При удачном раскладе Ремус бы появился дома уже после того, как он заснул, а к следующему вечеру отец был бы слишком занят попытками упиться до смерти, чтобы вспомнить о том, что сын не нашелся в своей комнате накануне вечером. — Он в плохом настроении, лучше не стоит, — постарался отговорить Люпин, но вышло настолько жалко и неуверенно, что Сириус и ухом не повел, требовательно прожигая его своими невыносимыми глазами. Ремус вдруг только сейчас понял, что если Блэк сделает еще шаг вперед, то он окажется в ловушке между дверью и крепкой грудью напротив. Ему моментально стало неуютно под серым выжидающим взглядом, и на секунду он даже всерьез задумался о том, чтобы просто проскользнуть в дом и затворить дверь, оставляя Сириуса мяться на пороге. Заметив его нервный вид, Блэк благоразумно отступил, но расстояние все равно было достаточно маленьким для того, чтобы Ремус почувствовал, как в его запахе сквозит мнимое спокойствие и безмятежность — бессмысленная попытка создать иллюзию безопасности, которая провалилась еще в тот самый момент, когда Ремус вспомнил о том, как Сириус буквально заставил его сесть к Джеймсу в машину. — Прекрати, — сердито одернул он, — всё уже прошло, твои феромоны не подействуют. — Ну тогда хватит дергаться от каждого моего действия, — хмуро ответил Сириус, имея наглость выглядеть по-настоящему обиженным. — Я тебе ничего не сделаю, можешь так не трястись. Ему не было смысла что-то объяснять, с досадой понял Ремус. Выросший с золотой ложкой во рту Сириус Блэк ни в какой из вселенных не смог бы понять, почему омега вроде Ремуса Люпина вздрагивает от простых безобидных жестов, например, поднятой руки или шага навстречу, которые привыкшее к перманентной опасности подсознание искажало до неузнаваемости. — Хочешь — оставайся, — в итоге холодно отрезал Сириус, — Лили и Джеймс мне всю плешь проели: так просили уговорить тебя приехать. Но раз ты у нас гордый и независимый, можешь дальше дома тухнуть. Интересно, Сириус всех своих знакомых брал на слабо или только с Люпином такое прокатывало? Он позволил себе на мгновенье представить, что будет, разреши он себе один нормальный вечер в компании сверстников, новомодной музыки и легкого алкоголя. Представшая перед глазами картинка безмятежного веселья казалась почти сказочной. И абсолютно недоступной. По крайней мере, так казалось Ремусу раньше. Иногда в школе он краем уха слышал, как одноклассники планировали походы в кино, совместные ночевки или простые пикники в парке, и сгорал от зависти. Убеждал себя, что ничего интересного в школьных сплетнях и жалобах на строгих родителей нет, но в глубине души мечтал хотя бы об одном подобном вечере. Наверное, если бы он по-настоящему попытался, то смог бы и завести друзей, и влиться в компанию Лили и ее знакомых, он умел быть удобным и покладистым, приветливым и вежливым, но какой во всём этом смысл, если в конечном итоге он бы остался абсолютно один, только теперь еще и с ощущением, что весь его мир в одночасье рухнул? Проще было искать утешение в книгах и кино — единственной доступной и безопасной форме взаимодействия с миром, частью которого он так жаждал стать. Однако теперь возможность испытать на себе всё то, о чем он читал, сама плыла в руки, и с какой бы ясностью Ремус не осознавал, что ему не следует идти на поводу своих желаний, вот так легко отмахнуться от нее не получалось. Не просто потому, что Лили Эванс сама его пригласила, но потому что Сириус Блэк уже битые полчаса околачивался у его порога, выглядя как фотомодель в обложки журнала: небрежно убранные в пучок волнистые волосы, черная футболка с ярким принтом и глубоким вырезом, который открывал вид на часть татуировки на бледной груди, кожаная косуха, увешанная металлическими заклепками и цепочками, темные узкие джинсы и тяжелые ботинки. Это было даже забавно, с какой поразительной разницей были подобраны их гардеробы — кричащий глэм-рок Сириуса и невзрачный стиль книжного червя Люпина. Ремус мог бы собрать волю в кулак и отказать ему, но так хотелось хотя бы разочек поддаться — просто ради эксперимента. Сириус словно нутром почувствовал его сомнения — его взгляд, до этого острый и холодный, потеплел и смягчился, и Ремуса снова обдало волной приятного успокаивающего запаха. Потерять эту мимолетное ощущение покоя и безопасности рядом с альфой вроде Блэка, наверное, будет самым обидным в конце, но Ремус никогда бы не простил себя, если бы не попробовал. — Я переоденусь, — на выдохе бросил он, скрываясь за дверью.