Опиумные бабочки над ночным Джорджтауном

Лесли Мадриас курила травку, сидя прямо на диване в маленькой грязной гостиной. Она знала, что её соседке явно не понравится удушающий запах, наполнивший комнату и заползавший в каждый её уголок, но ей было так плевать на это, что теперь она перестала выходить на балкон, чтобы покурить. Рядом лежало несколько распечатанных канцелярских лезвий. Жизнь Лесли была настолько похожа на ад, что в смерти она теперь не видела ровным счётом никакого смысла. Лесли жутко хотелось есть. Пошатываясь, она зашла на кухню и открыла старый холодильник. Пакет просроченного молока и несколько сгнивших яблок. –Блять, – обречённо проронила она. В кошельке оставалось три бакса. Лесли готова была умереть от голода, только бы не идти за продуктами в ближайший супермаркет. Ей не хотелось ровным счётом ничего. Вернувшись в комнату, она посмотрела в зеркало, висевшее возле дивана. Короткие каштановые волосы, зелёные впалые глаза, синяки, образовавшиеся после трёх суток отсутствия сна, тонкие губы. Раньше она бы разбила к чертям собачьим это зеркало в приступе ненависти к тому, кем она стала. Но теперь ей было просто плевать. Она даже не помнила, кто посоветовал ей попробовать. Её память хранила размытое лицо парня лет девятнадцати, протягивавшего ей экстази. Позеленевшие от времени кирпичные стены заброшенного дома, в одночасье заходившие ходуном. Кажется, даже прежде чем наркотики оказались в её руках, она стала зависимой. Мама Лесли умерла два года назад. Отца она и вовсе не знала. Мамино лицо часто мерещилось ей в галлюцинациях, она приходила к ней во снах. Мама была для неё всем. Она всегда поддерживала её, всегда повторяла: «Не сдавайся, у тебя всё получится.» Часто, занюхивая очередную дорожку, Лесли твердила: «Прости, мама. Прости. Прости. Прости.» Она сдалась. У неё не получилось. Не получилось жить счастливо. В галлюцинациях ей часто мерещилась Луиз. Луиз Моран была подругой Лесли еще со школы. Они подружились, потому что их инициалы совпадали. А ещё они обе росли без отца. До смешного наивная детская дружба привела их на одну тропинку. Они мечтали переехать в Нью-Йорк, поступить в один университет, каждый вечер смотреть кино и есть попкорн. Они действительно переехали, но денег хватило лишь на крохотную, даже убогую квартирку в спальном районе Джорджтауна. Джорджтаунский университет оказался не так плох, только после первого курса обе девочки начали прогуливать учёбу. А кино по вечерам они смотрели только первые пару месяцев. Реальность оказалась не такой радужной. как детские мечты. Мама Луиз серьёзно заболела летом после первого курса. Девушке пришлось устраиваться на работу. Только вот её никуда не брали. Она месяц работала официанткой в пабе недалеко от дома, а большую часть заработанных денег отсылала маме на лечение. Луиз всегда отличалась от Лесли оптимизмом: её стакан всегда был наполовину полон. А потом её уволили. Какой-то пьяный баклан ущипнул её за задницу, а она вдарила ему со всей силы подносом по голове, нанеся серьёзную травму. Начальство не смогло ей этого простить. Все работодатели в городе будто сговорились: её не хотели брать ни кассиром, ни бухгалтером, ни даже чёртовой уборщицей. Луиз опустила руки. Стакан перестал быть наполовину полон. Приходя домой, она видела валявшуюся на полу Лесли. Её надежды окрасились серым цветом. Ей надоело повторять подруге, что это убьёт её, пытаться вытащить её из этого. И она нырнула в омут сама. Лесли услышала три поворота ключа во входной двери, затем её скрип. Луиз вернулась домой. Лесли даже не посмотрела в её сторону. Она выучила её внешний вид наизусть: чёрные колготки в крупную сетку, синяя джинсовая юбка, еле прикрывавшаяся трусы, чёрный просвечивающий топ, шпильки на ногах, смазанная красная помада. Луиз действительно обладала приятнейшей внешностью: у неё были длинные тёмно-русые волосы, завивавшиеся в мелкие кудряшки, чистая кожа, чуть смуглее, чем у Лесли, большие голубые глаза и пухлые губы. В детстве Лесли называла подругу «Барби», потому что та обожала наряжаться во всё розовое и играть в показ мод. Но теперь… –Ну, хвались, на скольких мужиках сегодня поскакала? – спросила Лесли, продолжая пялиться в стену. Луиз не ответила. Она скинула шпильки и пошла в ванную. Лесли слышала, как она на полную мощность включила воду в кране, чтобы смыть яркий макияж, но знала, что на самом деле звуками воды заглушает свои рыдания. Девушка появилась на пороге ванной спустя десять минут. На ходу вытирая остатки туши с глаз, она направилась на кухню, где всё ещё сидела Лесли. Та подняла на неё взгляд. –Сегодня не такой плохой день, – дрожащим голосом сказала Луиз, кладя в холодильник только что купленные продукты, – Я отослала маме семьдесят долларов. Было довольно много… клиентов. –Она всё равно умрёт, – задумчиво сказала Лесли, ковыряя ногти, – Ты ради этого собираешь все члены в городе? –Она не умрёт, – сказала Луиз, сдерживая очередную истерику, – Всё будет хорошо. Я буду работать столько, сколько нужно, чтобы она была здорова. Луиз опустила глаза на Лесли, села рядом с ней на колени, положила руку ей на плечо. –Всё будет хорошо, – повторила она, – Мы выберемся из этого. Мы уедем отсюда, заработаем достаточно денег… Я перестану торговать своим телом. Мама выздоровеет. Ты избавишься от зависимости. Всё. Будет. Хорошо. Луиз повторяла это так часто, как будто пыталась внушить это сама себе. При этом она улыбалась, будто ополоумевшая, а её зрачки сужались. –Ты сама-то веришь в то, что говоришь? – спросила Лесли после минутной паузы, – Мы обе подохнем в этой сраной конуре. Я от передоза, а ты от какой-нибудь гонореи. Мы уже не дети, Лу. Смирись с тем, что мы давным-давно утонули в своих грехах. –Заткнись! Закрой свой поганый рот, ёбаная наркоманка! – не своим голосом заверещала Луиз, – Ты только и делаешь, что спускаешь все свои деньги на наркоту, пока я делаю всё, чтобы выбраться отсюда! –И что же ты делаешь? Сосёшь левым мужикам? – равнодушно отозвалась Лесли, – Вовремя же ты опомнилась, что мы живём в полном пиздеце. Только вот теперь нас ни одна живая душа отсюда не вытащит. –Хочешь сказать, лучше торчать, как проклятая?! Валяй, всё равно ты умрёшь! –Только после тебя. –Вот бы ты уже сдохла! – в один голос крикнули они. Лесли и Луиз уставились друг на друга. Только сейчас они осознали, что наговорили друг другу и насколько комично это, должно быть, выглядит со стороны. Наркоманка и проститутка обвиняют друг друга в том, что им никогда не выбраться со дна. Обе они понимали, что им не уйти отсюда только лишь потому, что обеим некуда податься. По щекам Луиз заструились слёзы. –Прости, Бобёр, – одними губами прошептала Луиз, – Я не должна была… Услышав своё детское прозвище, Лесли подалась вперёд. Когда девочкам было лет по девять, Лу называла подругу «бобёр», потому что она постоянно грызла чипсы одними передними зубами по маленькому кусочку. –Да. Прости… Барби. Луиз распахнула мокрые от слёз голубые глаза. Эти извинения не продержатся и суток, и это знала каждая из них. Каждый вечер они наговаривали друг другу гадостей, а потом извинялись. И так по кругу. –Ладно, – Лесли поднялась с пола, хватаясь за столешницу, – Пойду, покурю ещё травки. Луиз, всё ещё сидя на полу, проводила её взглядом. –Лесли, – окликнула она, – Может… может, мы приготовим вместе что-нибудь? Поедим? Посмотрим новости, хочешь? Лесли очумело посмотрела на подругу. –Не думаю. Сегодня нет настроения, – бросила она и ушла в комнату. Луиз даже не рассчитывала на другой ответ. Она ещё долго сидела на полу кухни, не понимая, почему не чувствует приевшегося запаха из комнаты, если Луиз ушла курить траву. И только после того, как услышала: «Прости, мама. Я не хотела. Мама, прости. Прости.» поняла, что в ход пошёл мефедрон.