Вечер кроссвордов

      Азирафаэль коснулся карандашом своих губ, задумался на мгновение и просиял. С довольным видом он возвестил:       — Борода!       — Решил сменить имидж? — бросил Кроули, выразительно отпивая из бокала.       Обычный вечер самого обычного дня на Земле. Изгнанник в компании изгнанника, бутылочка вина на двоих, а за окном — привычный Лондону дождь. Прячась под полами похожих на шляпки грибов зонтов, разбредались люди, но их лиц не виднелось за разводами капель на окнах, их голосов не слышалось за лёгким, убаюкивающим джазом, доносящимся из старого радио. Внутри книжного магазина под лаконичной вывеской «A.Z. Fell» сухо, тепло и уютно. Среди бесчисленных невысоких стеллажей — столик и два кресла.       Азирафаэль не смутился:       — Кроссворд! Это было пятое слово по горизонтали.       — О.       Сам того не замечая, Ангел теребил самый кончик уха карандашом, зачитывая уже вслух:       — Десятое по вертикали, три буквы, торжественное стихотворение...       — Не втягивай в это меня.       — Как же там было... Кроули, ты не помнишь? Греция, тридцать пятый год до Пришествия. Гораций так вдохновился приключени...       — Ангел!       Азирафаэль поджал губы и пригубил вино.       — Людям нравятся кроссворды, — заметил он.       — Но мы не люди.       Ангел вздохнул, поправляя очки и опуская взгляд в страницы. Смотря поверх собственных тёмных очков, Кроули качнул бокал.       — Но живём среди них, — ответил Азирафаэль.       — Ода.       — Что?       Кроули закатил глаза.       — Торжественное стихотворение.       Подняв брови, Азирафаэль по-новому взглянул на журнал, заново выискивая нужную колонку. Кроули отпивал ещё, покачивал перекинутой через подлокотник кресла ногой, терпеливо наблюдал, как глаза Ангела загорались. Ответ подходил.       Взгляд Кроули, встретившись с восторогом напротив, невзначай скрылся за бокалом. Позволил себя втянуть.       Азирафаэль быстро вписал слово.       — Что говорят, когда происходит что-то непредвиденное? Четыре буквы.       — «Боже».       — «Черт», говорят «черт»!       — О, да брось, люди вспоминают Богиню при каждом удобном случае.       — Её не стоит поминать всуе, — выпрямившись, мягко подметил Азирафаэль. — И если что-либо идёт не соответствующе изначальному образу, то это проделки Ада, а не свершения Рая.       — Есть пересечения с этим словом?       — Тринадцатое по горизонтали, четыре буквы. Время суток. Пересекаются на вторых буквах. Точно, «день»!       — «Ночь».       — Это день, — настаивая, продолжил Азирафаэль. — Как я и говорил, если что-то идёт не так, у людей принято поминать ваших. «День» и «черт» — всё сходится, Кроули!       — «Ночь» и «Боже» тоже имеют по четыре буквы и пересекаются на вторых.       Азирафаэль облизнул губы, ища нужный аргумент, но не находя. Снова опустил глаза в журнал и, кажется, был в шаге от того, чтобы пролистать его в конец и проверить ответы.       Кроули смотрел на него и пил снова. Если Ангелу так хочется, Кроули уступит. Сложно не уступить, впервые за неделю вновь увидев его вот так: буднично, повседневно, рядом. Без поджидающих за дверью Метатронов и непримиримой необходимости прямо сейчас расходиться вновь. Азирафаэля ждут на Небесах в качестве Архангела решать какие-то небесные дела с какими-то, по нескромному мнению Кроули, совершенно ненужными им двоим божьими замыслами.       Каждый раз, когда Азирафаэль приходит сюда в их время, Кроули ждёт, уже выгнав из магазина Мюриэль. Безыскусно заявляет Ангелу, что ей потребовалось по делам, и смотрит, как Азирафаэль снимает любимые дорожные шляпу и плащ. Видит, как, отодвигая шторы и выглядывая на улочку, встречая кого-то почти в дверях и приветливо махая, перебирая собственные коллекционные книги и невзначай меняя их на полке местами, Азирафаэль скучает.       Скучает молча, а ведь они могли бы поговорить.       Порой Кроули ставит на стол любимое вино Азирафаэля, порой — собственное, а иногда заранее, без всяких дьявольских чудес, заказывает столик в Ритц, помня в какой день и во сколько они договорились встретиться вновь.       У Азирафаэля в глазах и усталость, и решимость; и желание остаться здесь, и надежда исправить что-то наверху; и улыбка для Кроули, и спрятанная неумело тоска. Разговор о возвращении Кроули в Рай они больше не начинают.       За размышлениями Кроули пропускает, как Азирафаэль, отложив кроссворды в сторону, успевает снять очки, подняться с места и, покрутив колёсико радио, сменить станцию. Вместо джаза играет более смелое фортепиано под аккомпанемент виолончели и незнакомая исполнительница тянет что-то про дожди и любовь.       Кроули подаётся вперёд, вытягивает спину, подобравшись. Ангел оправляет жилет, смахивает с рубашки несуществующие пылинки и подходит ближе, подавая руку.       — Потанцуешь со мной?       И в этот раз Кроули совсем не хочется отказываться. Он не в восторге от танцев, не в восторге от того, как совсем скоро и этот их вечер подойдёт к концу, не в восторге, что новая встреча состоится лишь через неделю и её невозможно сдвинуть. За последние годы он привык иметь Азирафаэля в зоне досягаемости напротив этой нелепой кофейни с чем-то про кофе и смерть в названии. Вопреки обыкновению, он вкладывает свои пальцы в раскрытую ладонь, позволяет потянуть себя вверх, издавая звук между фырканьем и подавленным недовольством, и встаёт.       — Не снимешь очки? — улыбка и голос — сама непринуждённость, но Кроули не обманывается так просто: Ангел нервничает.       Отвернувшись на пару секунд, Кроули собирается с мыслями и стягивает очки, состроив одно из множества кривых лиц. Он не уверен, что способен смотреть в глаза напротив без защитной клоунады. И даже с ней что-то внутри мерзко выжигает, когда взгляды встречаются.       Губы Азирафаэля приподняты. Их мягкая линия чуть дрожит.       Он всегда улыбается, когда дела плохи. Правда, обычно ещё и смеётся.       Словно вторя его мыслям, Азирафаэль издаёт смешок, не торопясь тянуть Кроули на расчищенную середину комнаты. Светлые кудри, по краю очерченные золотом пламени свеч, напоминают нимб.       И Кроули сам дёргает Азирафаэля за собой. Не сопротивляясь, тот невпопад замечает:       — Чудный вечер для танцев.       Ангел тревожится ещё больше, чем показалось сперва, и Кроули, помолчав недолго, решается ступить на вязкую почву:       — Ты всегда можешь уйти от них. К нам.       Улыбка Азирафаэля вздрагивает, брови изгибаются, и он почти отступает, но за всё те же сплетённые пальцы Кроули удерживает его на месте.       Не уйдёт от них. Но если Ангелу хочется потанцевать, то от себя он его тоже сейчас не отпустит.       Позабытая музыка на фоне встрепенулась, когда, действуя наощупь, Кроули сцепил их свободные ладони одна к другой, вытянув в сторону, вторую пару рук оставив в замке, и повёл.       Их тела — дань пребывания на Земле. Очередная строчка в ворохе ангельско-дьявольской бюррократии. Но сейчас, сходясь порой так близко, что грудь касалась груди, а дыхание ощущалось на коже, Кроули прикрывал глаза и сдавленно сглатывал, прикрываясь сухим кашлем. Они могли быть просто ими вместо всех этих игр титулами.       Хватка Ангела стала мягче, но плотнее, и Кроули посмотрел на него вновь. Азирафаэль сиял обнадёживающей ненастоящей улыбкой, а после неожиданно признался:       — Я звал тебя не потому, что не принимаю то, кем ты являешься сейчас. Я звал тебя, потому что твоего низвержения изначально не должно было быть.       — Выходит, Богиня совершила ошибку? — губы Кроули снова искажаются в гримассе.       Один намёк на ошибку Богини всегда вызывал в Азирафаэле желание оправдать то, что не должно быть оправдано. Найти причину там, где никакой причины не могло быть достаточно.       — Мне не стоит признавать этого вслух.       Хм.       — В таком случае, этот танец... извинительный?       Азирафаэль запутывается в ногах и чудом удерживает равновесие.       — Я правда хотел потанцевать. С тобой.       — То есть извинительный будет позже?       — Кроули!       Кроули усмехается уголком губ и позволяет разговору сойти на нет, а Азирафаэлю через пару минут опустить голову на своё плечо.       «Мне не стоит признавать этого вслух».       За эти слова и за озвученную причину того глупого приглашения Кроули осознаёт, что погибает. Его Ангел, как всегда, хотел всё исправить. Сделать «всё хорошо».       Тогда они снова говорили не о том, что действительно думают, действовали из чувства всепоглощающей боли, не желая друг друга терять и будто намеренно совершая всё для этого. И, кажется, они ещё не скоро смогут научиться разговору.       Будут точно так же, как недавно, расходиться, извиняться, но в итоге всё равно выбирать друг друга. Потому что, вернувшись на Землю и разбудив Кроули в его квартире спустя долгий, потерянный месяц, Азирафаэль опять выбрал его.       — Я забронировал столик в Ритц на пять часов на следующую пятницу.       — О! Я очень скучал по их блинчикам, — проговаривает Азирафаэль ожидаемое. — Спасибо, Кроули.       Если до окончания шумихи на Небесах им остаётся быть так, если Азирафаэлю настолько нужно попытаться, то Кроули постарается подождать. Несмотря на слабые задатки по части терпения, на ожидание и возвращение к друг другу у них оставалась вся Вечность.       — Пятница. Ритц. В пять, — напомнил Кроули, прощаясь.       — Я приду.