Светит тусклее

Шми занята работой по дому, но как-то слишком скрупулезно. Клигг рассматривает в ее фигуре приглашение к разговору, потому что знает — один день в году Шми всегда говорит только об одном. О том, как ее сына освободил рыцарь-джедай Квай-Гон Джинн, и она осталась одна. — Милая, присядь… — мягко предлагает Клигг, смотря на то, как жена смахивает слезы. Она оборачивается к нему с мягкой улыбкой и слушается. — Давай, расскажи мне еще раз, как ты представляешь сейчас Энакина. Шми только попроси это. Она всеми силами любит своего сына, больше чем кого бы то ни было. Ларс знает это, поэтому всегда в этот день слушает до глубокой ночи о том, как же сейчас повзрослел Энакин. Ему отнюдь не все равно на то, как Шми задыхается от непролитых слез. Ему не все равно на то, как та по мелочам собирает то, что оставил ей младший Скайуокер. Он сам знает, что если бы его Оуэн обладал выдающимися способностями и его бы забрали в Храм, то страдал бы точно так же. — Энакин наверняка сейчас пилотирует, — мечтательно произносит Шми так мало. С каждым годом она все меньше рассказывает и все больше бросает ничего не значащие фразы. Клигг в ответ обнимает ее и прижимает к себе, надеясь, что его бой сердца хоть чем-нибудь может заглушить ее тоску. Иногда, смотря на Шми в это день, он думает о младшем Скайуокере следующее, надеясь на то, что скорее всего рыцари-джедаи могут слышать мысли за несколько тысяч парсеков: «Скорее бы ты появился, сынок». Для Ларса, пускай он ни разу не видел Энакина, тот уже стал как родной.