Звезда

Лёгкие элегантные шаги по лужам от тёплого дождя раздаются тихими всплесками воды в тишине тёмной улицы. В этом переулке редко ходят люди, один лишь фонарь не даёт заблудиться и потерять землю под ногами от внезапного столкновения с каким-нибудь столбом или деревом в кромешной темноте. Бесконечное «вчера» в голове откликнулось звоном и треском разбитого стекла, затёртого наждаком до помутнения, как его пустой взгляд. А вчера ли это было ? «Вчера» было целых два года назад, а он всё бродит да ищет его разноцветные глаза среди тысяч. Между пальцев растворяется дым от зажжённой спичкой сигареты–в зажигалке вновь закончился газ. Ветер путает тёмные волосы, заставляет на секунду зажмурить заслезившиеся то ли от пересыхания, то ли от воспоминаний глаза.  «Я причиняю самому себе боль, делая людям этим ещё больнее»–говорил он Фёдору с улыбкой на лице и слезами в глазах, когда не смог скрыть от него свои изрезанные в решето плечи. От одного прикосновения к свежим порезам было больно. Было больно обоим.  –Я скучаю.  -Фёдор мягко улыбается, озвучивая свои мысли вслух. Он опирается рукой на чей-то деревянный забор, вслушивается в тишину, словно хочет уловить ответ, но слышит только гул подувшего прохладного ветра. Означает ли это «я тоже»? Ветер приятно холодит кожу, но заставляет натянуть рукава лёгкой рубашки сильнее, а тело покрыться мурашками.  Жизнь так мимолётна. Если бы только Фёдор в тот злополучный вечер был рядом, если бы только мог ухватиться за его тонкие длинные руки, потянуть на себя и не дать шагнуть вниз. Как часто Гоголь говорил о том, что обязательно достанет руками до неба, обернётся свободной белой птицей и улетит, скроется где-нибудь за облаками, лишь бы никогда больше не возвращаться сюда, не видеть серых обшарпанных многоэтажек. «А меня с собой заберёшь?» -улыбаясь, спрашивал у него Достоевский, на что всегда получал уверенный кивок, сияющую улыбку и чёткое: «заберу». Не забрал. И руками до неба не достал. Улетел, только не за облака, а сровнялся с холодным асфальтом. Навсегда остался там, откуда хотел убежать, остался заточённым в этом забытом месте, привязанным к этой холодной, бессовестной земле. И Фёдор бы уехал, лишь бы не видеть больше этих мест, не видеть воспоминаний, которые предательски выглядывали из самых тёмных закоулков его памяти. Лишь бы не слышать его звонкий, точно звон колокольчиков, смех где-то на периферии сознания. То ли смех, то ли плач. Уехал бы, да всё ещё питает смутные надежды на то, что увидит его здесь вновь. Живого, невредимого, улыбающегося, машущего ему рукой Колю.  Ночной всепоглощающий мрак съедает все звуки улиц, оставляя за собой тёмное и холодное «ничего», запах сырости, звук хлюпающих по лужам шагов. Биение сердца отдаётся белым шумом в ушах, он пульсирует в висках и спускается к глотке комом, заставляя поперхнуться и закашлять.  Холодно. Дико. Страшно. Одиноко.  Он всё ещё носит его любимое кольцо, всё ещё не выбросил зажигалку, которую Коля когда-то забыл у него в квартире, но так и не вернулся за ней, всё ещё не отпустил его, всё ещё обеими руками держится за любую возможность почувствовать призрачную связь с ним. Знал ли он, что Фёдор будет переживать такие невыносимые страдания, когда он уйдёт? Нет. Если бы знал, не ушёл бы. Или знал, но всё равно ушёл?  Он не может вернуться в квартиру, где всё напоминает о нём. Не может и уйти отсюда, словно пустил корни в этом проклятом городе, да так глубоко, что вырваться невозможно. Коля точно разозлиться, если узнает, о чём он думает. Или не разозлиться. Мёртвый не чувствует, мёртвому всё равно. Но разозлился бы, если мог. Фёдор невольно улыбается, скатываясь вниз по стене какого-то здания на холодный, мокрый асфальт. Он уже знает, что не вернётся сегодня домой. Знает, что никто не станет его искать. «А простишь ли ты мне, если этой ночью я стану ещё одной звездой на ночном небе? Может тогда я вновь смогу увидеть тебя.»