Теория разбитых окон

— Дорогой, хочешь знать моё мнение? — спросил Чимин. Хосок взглянул на него исподлобья, понимая, что друга вряд ли волновал ответ на заданный вопрос, но всё равно кивнул, чтобы не обидеть собеседника. Он не хотел слышать ничего, потому что и так всё прекрасно понимал. В ушах гудело со вчерашнего вечера. Тошнило, выворачивало наизнанку, как после неудачного спектакля. — Иногда я жалею, что познакомил тебя с Чонгуком, — Чимин, стоя напротив огромного зеркала, поправил свои идеальные волосы и кокетливо улыбнулся отражению. — Ты совсем его не ценишь, а он ведь неплохой парень. Может, я зря старался, отыскивая такое сокровище для тебя? Если он тебе не нужен, то отдай счастье кому-нибудь другому. — Не ценю? — Хосок нахмурился, прослеживая за каждым движением друга. — Почему ты так думаешь? — Я не вижу, я знаю. Все знают. — Бред, — попытался рассмеяться Чон, но ничего не вышло, кроме фальшивого выдоха. Конечно, все были в курсе всего. Все всегда были проинформированы и уже имели своё мнение касательно любой ситуации. Это как в теории разбитых окон: если в здании разбили одно стекло и никто не вставил новое, то вскоре разобьют и остальные, — однажды Юнги приоткрыл дверь в их с Хосоком жизнь, в их крохотный дом на двоих, впустив гуляющий ветер и посторонних людей, и забыл закрыть её или же банально не захотел. Теперь каждый проём открывался по велению неведомой силы и указке чужого любопытства. Омега устал жить в проходной комнате, пытаясь сохранить угасающее тепло собственного счастья. — Если ты хочешь вернуться к Юнги, то… — Я не хочу, — Хосок прервал друга и всплеснул руками. Обессиленно, совсем отчаянно. — Слушай, я тебя не осуждаю, — заверил Чимин, но его взгляд говорил об обратном. — Ты не маленький мальчик и сам разберёшься в своих сердечных делах. Я лишь переживаю за Чонгука. Просто… не мучай его. Либо возвращайся к своему несчастному торчку, который доведёт тебя до самоубийства, либо выйди замуж за нормального парня и живи счастливо. Всё просто. Проще некуда. Хосок взглянул на себя в зеркало, и отражение взглянуло на него затуманенными чужими глазами. Они разговаривали тихо, в полном балетном классе, не дожидаясь перерыва и прихода тренера, который бы разделил танцоров на группы и прервал любые попытки диалога. Вокруг них порхали коллеги в утреннем щебете и разыгрывалась тяжёлая музыка из колонок. Фортепьяно стояло захлопнутым. Хосок хотел тоже спрятаться под пыльным покрывалом, лишь бы не чувствовать липкие взгляды в спину и не видеть разочарованные глаза единственного друга. Возможно, Чимин выбрал именно это место и это время для беседы, потому что хорошо знал и понимал, что при любых других обстоятельствах тот улизнёт, попытается сменить направление разговора или сошлётся на несуществующие дела, лишь бы не затрагивать тему обострившихся отношений и скандала, в который он был втянут против собственной воли. — Я люблю Чонгука. Ты это знаешь, все это знают, — наконец произнёс Хосок. Оправдывался. С минуты на минуту должен был прийти музыкант, чтобы начать утреннюю разминку перед репетицией и основной программой, но тот, как назло, опаздывал. — Главное, милый, чтобы ты об этом не забывал, — Чимин пожал плечами, — и помнил. Всегда помнил. И подумай над моими словами. Чонгуку станет спокойнее, и ты всегда будешь с ним в безопасности, как за каменной стеной. И прочий бред. Уже второй человек говорил Хосоку о замужестве, но его мутило от одной лишь мысли о метке и связи, к которой он не был готов. Омега всю жизнь мечтал быть свободным в своих решениях, но обстоятельства загоняли его в бесконечные западни, пока не пригнали к капкану. Где же тренер? Где же чёртов пианист? Однажды ему снился кошмар о браке. Это был долгий и мучительный сон, после которого невозможно смотреть на вещи по-прежнему. После пробуждения Хосок долго смотрел на свои руки — тогда ещё не тронутые переживаниями и невыносимой тягой причинить себе вред — и радовался, что у него нет кольца на безымянном пальце. Нет метки, обязывающей оставаться рядом; нет пустых обещаний, клятв и обязанностей. Нет тех отношений, которые обязывали омегу быть кем угодно: послушным, преданным, кротким, неконфликтным, удобным мужем, — но только не собой. Чонгук лежал рядом, не зная ничего о том, что снилось Хосоку, и даже один изгиб его губ позывал сказать «да» и пойти наперекор своим страхам. Подчиниться, сломаться, позволить себе быть укрощённым, как будто Чон никогда не был человеком. Не был бедным мальчиком из трущоб, талантливым танцором в запертом театре, старающимся изо всех сил сыном, поддерживающим другом, недолюбленным парнем и просто Хосоком, который когда-то боялся стать тем, кем он стал. — Если я выйду за Чонгука, то все мои проблемы решатся? — спросил омега у самого себя. Отражение будто знало ответ. Все знали. И вот двери наконец-то открылись, но на пороге появилась лишь до боли знакомая фигура в неизменном чёрном худи и ярко-красных кедах. Иногда Хосоку казалось, что он способен найти Юнги с закрытыми глазами. В состоянии отличить его от тысячи похожих людей — по лёгкому запаху, силуэту, приятному теплу — вне зависимости от обстоятельств, времени и пространства. Чон мог скрывать это ощущение, мог прятать и прятаться, но убежать от него он не мог. Чимин только вздохнул и покачал головой, когда Хосок сорвался с места и побежал к выходу, забыв про все свои вещи и ежеминутные обещания, вопросы и сомнения. Думать было некогда: омега быстро приблизился к Юнги, взял за руку, сплетая их одинаковые по размеру ладони, и потянул альфу прочь из класса, который в то же мгновения захлестнула волна шёпота и сплетен, перебивая радио. Какой, чёрт возьми, Чонгук, когда на горизонте появляется тот, кого Хосок не сможет забыть, даже когда погаснет солнце? Чимин проводил ничего не выражающим взглядом удаляющиеся фигуры и застопорился на тяжёлой двери. Как будто не было ясно, в чём тут дело. Как будто не было понятно, как это закончится. Все знали это. Даже Хосок. — Эй, — прикрикнул Чимин на своих младших коллег, пользуясь служебным положением и местом примы. Те тут же затихли. — Чего уставились? Убрали телефоны и закрыли рты! Проблем захотели? Я могу устроить! Быстро вернулись на позиции. Сегодня я вместо режиссёра. Начинаем разминку. Хосок не слышал этого. Не слышал ничего, кроме стука собственного сердца. Он лишь искал свободный кабинет или хоть какое-то помещение, где за ними никто не мог проследить, растрепать всем на свете и полить грязью всё то немногое, что удалось сберечь. Вся жизнь, вся планета сейчас казались проходной комнатой, людной площадью, лобным местом, где Хосок всегда был под прицелом чужих глаз — навязчивые тени с камерами глядели на него в разбитое окно. Некоторые вещи нужно исправлять сразу, некоторые вещи вообще не стоит ломать. Иногда Чону снились кошмары иного толка: там не было ни колец, ни свадьбы, ни семьи — только один Хосок и миллиарды журналистов с их бестолковыми заголовками. Они всегда бежали за омегой и, как бы тот ни прятался, всегда находили лазейку, выслеживали его по недавним следам. Наконец одна из запертых дверей поддалась, и Хосок затянул Юнги в пустующий зеркальный зал. Они не успели перевести дыхание. Не успели поздороваться, прийти в себя или хотя бы поговорить о случившимся, потому что, оставшись наедине, Хосок наконец сделал то, о чём так долго мечтал — Чон со всей силы ударил альфу по зубам, вцепился в его голову и повалил на холодный пол, чтобы ударить ещё. Кулак жгло точно так же, как веки пылали от злости. Он катал Мина по полу, как набитую соломой игрушку. Бил недолго, но зато бил ногами. Пуантами по рёбрам и по животу. По лицу бы тоже, но вдруг стало жалко после одного раза. Хосок ненавидел себя за эту жалость. Ненавидел, что он не причинял Юнги той боли, которую альфа на самом деле заслуживал. Не вредил ему не потому, что не хотел, а потому, что не мог. — Зачем ты сюда пришёл? Тебе мало? — прокричал Хосок, усевшись на несопротивляющееся тело. — Мало видеть, как я страдаю? Пришёл поиздеваться лично? Юнги лишь улыбнулся ему, больно обнажая окровавленные зубы. Внутри всё затрепетало от вины, злости и сумасшедшей нежности: хотелось стереть — поцелуем или водой — проступившую кровь от собственных кулаков. Хосок никогда не отвечал насилием на насилие, никогда не поднимал руку, не начинал ссор, драк, конфликтов, но Мин переиначивал его миролюбивую натуру раз за разом. — Я хотел увидеть тебя и убедиться, что ты в порядке. Зря. — В порядке? После всего, что ты со мной сделал? Ты смеешь спрашивать меня, в порядке ли я? — Чон рассмеялся, почувствовав, как злые и беспомощные слёзы подступили к горлу. — Ты должен был беспокоиться об этом три года назад. Не сейчас. Ты втоптал меня в грязь, сравнял с землёй, ты уничтожил того человека, который любил тебя и который был готов пожертвовать всем ради тебя, а потом ты приходишь и делаешь это снова. Это всегда был Юнги. Всегда - ты, ради тебя, из-за тебя, назло, благодаря, вопреки тебе. — Ради меня? — Мин засмеялся следом, но ничего хорошего не было в этом смехе. — Брось, ты же всегда был конченым эгоистом и использовал других для собственной наживы. Ты и сейчас продолжаешь это делать: строишь своё счастье и получаешь внимание за счёт более талантливых людей. Тебе же всегда было плевать, кто рядом с тобой, лишь бы было куда приткнуться. Неважно, я или Чонгук: тебе всё равно, пока ты можешь качать деньги и брать то, что никогда не было твоим. — Ублюдок, — наступающая истерика ныла в висках, и Хосок лишь ударил лежащего под ним альфу по щеке, но тут же отдёрнул ладонь. — Ты обвиняешь меня в чём-то, хотя сам никогда не любил меня. — Кто бы говорил, — Мин продолжал окровавлено улыбаться. — Я вытащил тебя из твоего клоповника, чтобы ты бросил меня, как ненужную вещь? — Мы вместе выбирались из этой нищеты, — рука ныла от одного крепкого удара, но Чон боялся разжимать дрожащий кулак. — Вместе? Я работал на двух работах, записывал первые трэки, бегал по баттлам и концертам, чтобы ты мотался по своим паршивым прослушиваниям и плясал перед толпой за три копейки. Это называется «вместе»? — Вышли мне чек, и я верну всё, что задолжал. А после исчезни из моей жизни. Ты не принёс мне ничего, кроме боли, Август. Я не виноват в том, что ты умеешь только разрушать. Колени Хосока были все в грязи, как и волосы Юнги. Пальцы сами потянулись, чтобы убрать сбившиеся клубы пыли из чёрных прядей альфы. Те дрожали, как будто от холода. — Мне не нужны деньги. Ни твои, ни твоего ёбыря. Верни мне то время, которое я потерял, пока ты купался в лучах моей славы. Верни мне те нервы, которые я потратил, зная, что ты там с кем-то развлекаешься, пока я на другом конце света в одиночестве. Верни мне ту радость, которую я бы испытывал, если бы в моей жизни никогда не было тебя с твоей фальшью и напускными чувствами. Верни мне всё это. — Это можно вернуть, если ты просто ляжешь в ёбаный рехаб и пролечишь свои зависимости и депрессию. Или что там у тебя? Представляешь, нельзя повернуть время вспять, но можно исправить и сохранить то, что имеешь. Хотя кому я рассказываю… Юнги не потерял ничего из того, что заслуживал потерять. Кроме Хосока, но Хосок и их отношения были малой частью настоящей цены. — Да иди ты к чёрту со своим рехабом! — он резко поднялся и сел, отбрасывая Хосока на свои колени. — Я знаю, что Намджун бы понял, откажи ты ему, но ты всё делаешь по своей воле, а после выставляешь себя жертвой обстоятельств. Герой дня, всеобщая надежда, последний шанс на спасение! «Я только хочу помочь», «я только пытаюсь вытащить нас из нищеты», «я действую только во благо», «я бы никогда», «я бы ни за что», «я же стараюсь». Нет, нихуя. Меня тошнит от тебя, Джей. — Да ты... Да я... Я правда хотел… — замотал головой Чон, осекаясь на полуслове, и слёзы покатились по его покрасневшему от злости и неприятной правды лицу. — Я честно просто хотел помочь. Я бы ни за… я. Пожалуйста, ложись в рехаб. — Мне не нужно это. — Ты действительно уничтожаешь всё, к чему прикасаешься. Смотри, что ты сделал с собой. Ты совсем плох: я тебя даже не сильно ударил, а ты уже весь в крови. Ты убиваешь себя и заставляешь всех смотреть. — Так отвернись, — Мин подтолкнул голову омеги к своему плечу, но тот не поддавался напору, держась из последних сил. Юнги гладил его по спине, держа в своих объятьях, и Хосок потерял счёт времени, давая себе выплакаться. Он смутно видел их множественные отражения в огромных зеркалах полутёмной комнаты — на холодном и грязном полу две сгорбленные фигуры, которые боялись друг друга отпустить. Ему снова придётся ходить к психологу, потерпеть пристальное внимание папарацци, извиниться перед Чонгуком, переговорить тысячу раз с Чимином и сестрой о своих нелепых выходках, переждать свадьбу Намджуна и Сокджина и наконец-то разлюбить Юнги. Не спрятать, не потерять, не забыть это чувство, а отпустить. Всё, что было с ним связано, причиняло лишь боль, из-за которой весь карточный, совершенно крохотный мир Хосока разрушался. Юнги вытирал слёзы с его щёк, гладил худые лопатки, не прерывая объятий, и видел те же самые фигуры в тех же самых зеркалах. — Почему мы расстались? — спросил после долгого молчания Мин, когда омега в его руках окончательно успокоился и позволил себе прислониться щекой к его плечу, скрывая лицо от ненавистных отражений. — Думаю, ты знаешь, — губы скривились, это было слышно по голосу. — Нет, не знаю, — хрипло ответил Юнги. — Ты знаешь, — упрямо повторил Хосок. И он больше не улыбался как всего несколько лет назад.

*

Любопытный факт: Юнги снова опаздывал. Никто не был удивлён, даже стажёры слонялись туда-сюда по съёмочной площадке с привычными вежливыми улыбками на лицах. На Чонгука смотрели все. Не так, как обычно, а будто ожидая и гадая, что он предпримет в сложившейся ситуации, когда верных и неверных шагов банально не существовало. Чон был одновременно и игроком, и фигурой на шахматном поле. Рукой на таймере; стратегией в собственной голове; неосторожным, но всемогущим ферзём в окружении пешек. — Боишься? — проговорил знакомый голос откуда-то сверху. Чонгук вскинул голову и увидел перед собой Тэхёна. Тот, как обычно, благоухал. Альфа сегодня сидел в самом отдалённом уголке студии, выжидая прихода коллеги. Словно затаившийся дракон, он был не в настроении для разговоров и чужих обсуждений у него за спиной, хотя заботливый и дальновидный Намджун строго-настрого запретил персоналу обсуждать личную жизнь во время работы. Сплетни, однако, всегда были сильнее приказов. — Разве я могу чего-то бояться? — усмехнулся Чонгук и чуть сдвинулся в бок, позволяя омеге встать рядом. Хотя места у стены и так было предостаточно. — Все чего-то боятся, — пожал плечами Тэхён. — Намджун послал меня, чтобы удостовериться, что ты в порядке. — Лучше бы он нашёл Юнги, чтобы быстрее со всем закончить. — Ох, а ты не знаешь? — журналист поджал губы и отвёл взгляд, понимая, что только что сказал лишнего. — Чёрт, да ты совсем не в курсе… прости? Чонгук обвёл чужую фигуру взглядом сверху вниз. Тёмно-синий брючный костюм резал глаза своей глубиной и напускной строгостью, идеальная укладка, золотые кольца на пальцах и непонятная вина в карих глазах. Что же, значит, все знали, где Юнги. Значит, все смотрели на Чонгука, думая, что он знает тоже. — Он с Хосоком, — догадался Чонгук. Ему захотелось рассмеяться от отчаяния, но он лишь схватился за телефон, не в силах совладать с собственными чувствами. Хосок пообещал ему вчера, что больше ни на шаг не подпустит Юнги. Теперь Хосок снова не брал трубку, спрятавшись где-то в закоулках с человеком, который не приносит ничего, кроме скандалов и вечного позора. — Их не видели вместе, так что можно не переживать, — Тэхён попытался вставить хоть слово. — Да и я думал, что ты уже в курсе. — Профессиональной этики тебе не занимать. Почему тебя ещё не уволили? — Ну, я, вроде как, под протекторатом Юнги. Чонгук слушал гудки. Один за другим звонки оставались без ответа. Иногда Чону казалось, что Хосок беспросветно и безбожно туп, потому что другого объяснения такому поведению альфа найти не мог. Только вчера разгорелся скандал — любой нормальный человек держался бы от Юнги на расстоянии пушечного выстрела, избегал встречи и не высовывался из безопасной зоны, но только не Хосок. Не Хосок, который наверняка сейчас сидел рядом со своим любимым Августом и подтирал ему кокаиновые сопли. Говорил: «Это не твоя вина. Ты — самый хороший и замечательный человек на свете. Просто никто тебя не понимает, кроме меня». Ел бы свои чёртовы чизбургеры и вырывал себе ногти с корнем. А потом бы Юнги снова втянул его в круговорот лжи и инцидентов, произошедших по его вине. Опять бы начались бесконечные «сливы», разоблачения, оскорбления, преследования и уличения в том, чего на самом деле не было. Противный белый шум шептал Чонгуку: может, Хосок заслуживал этого. Может, что-то из предъявленных обвинений и подтасованных фактов было правдой. Неожиданно на дисплее всплыло сообщение от Чимина: «Хосок просит передать, что у него что-то с телефоном Т-Т То ли сломался, то ли потерялся» И Чонгук даже не хотел знать, при каких обстоятельствах это произошло. Тэхён, всё это время стоящий рядом и буравящий взглядом кудрявую голову артиста, произнёс: — Ты дрожишь. — Спасибо, я не знал, — закатил глаза альфа. — Ты очень наблюдательный для непрофессионального журналиста. — Да брось, — в голосе послышалась улыбка. — Моё рабочее начинается только на площадке и под камерами. Сейчас — я просто Ким Тэхён. — Просто Ким Тэхён, только не обижайся, но я не доверяю журналистам. В особенности тем, что якшаются с Юнги. Омега только закатил глаза и побарабанил пальцами по собственному предплечью. Хосок бы виновато потупил глаза и изгрыз ногти. Чёрт. Чем они занимались? Почему Чон не брал трубку? Какого дьявола Юнги вообще решил, что у него есть право приближаться к собственности Чонгука? Чимин, выгораживающий своего подельника при любых обстоятельствах, тоже погоды не делал. Вся команда была уже измотана долгим ожиданием: Намджун мерил грозными шагами студию — колени у него не гнулись от напряжения, стилисты снимали видео от скуки, операторы смеялись над очередными затравленными анекдотами, а Тэхён и вовсе принялся за повторную попытку диалога, чем ещё сильнее раскачивал душевное равновесие артиста. — Если тебе так не нравится с ним работать, то почему не отказался сразу? — спросил журналист. — Невооружённым глазом видно, как тебе некомфортно. — Если бы я мог выбирать, с кем работать, то из всего стаффа здесь остался бы только Намджун. — Ты на что-то намекаешь? — Угадал. У Чонгука не было сил продолжать бессмысленный разговор с омегой, который явно пытался вывести его из себя — то ли искал материал для новой статьи, то ли просто обладал вредным характером. Альфа плохо помнил их последнюю встречу на вечеринке продюсера. В голове остались лишь воспоминания, как они шпионили за Хосоком и Юнги. Те предавались ностальгии по старым дням — пили пиво и сладко, явно не в первый раз болтали о совместном отдыхе в загородном доме. Даже планировали вернуться туда снова, но когда — неизвестно. Эта мысль ударила Чонгука, будто хлыстом. Его действительно трясло. Вся злость, скопленная и сложенная агрессия, которую альфа подавлял себе же во благо, сейчас рискнули вырваться, чтобы разрушить всё, над чем рэпер работал последние три года. Он не хотел терять контракт с Намджуном и точно не был готов к переходу в новую компанию. В конце концов, Чонгук в своё время начал ухаживать за Хосоком только потому, что через него открывалась прямая дорога к продюсеру и выгодному сотрудничеству с лейблом. Теперь же из-за Хосока он рисковал всё это потерять. Чон тряхнул головой. Длинные гудки всё ещё эхом отдавались где-то в висках. Хосок играл с ним. Влюбил, как мальчишку, а теперь вил верёвки, упиваясь властью и ища отмщения за прошлый неудачный опыт. Проблема заключалась даже не в том, что омега его не любил — любил он искренне и от всего сердца, а в том, что как бы Чонгук не пытался перевоспитать его и стать для собственного парня кем-то особенным, он не мог затмить феномен Юнги и не мог конкурировать с ним на равных. Все выделяли Юнги. Обращали на него внимание, будто тот был подчёркнут цветным маркером среди сплошного текстового речитатива. Ему всегда делали поблажки, закрывали глаза на скандалы, драки, пьянки и срывы рабочего графика. Даже его опоздания — на два-три часа — стали обыденностью. Чонгуку никто не давал поблажек. Ему приходилось стараться изо всех сил, чтобы получить толику уважения от коллег и акул шоу-бизнеса, несмотря на своё происхождение и талант. Юнги не написал ни одной строчки за три года. Это знали все. Каждая его песня крутилась по радио, как назойливая реклама, издеваясь. — Может, выйдем и проветримся, — Тэхён положил тяжёлую ладонь на напряжённое плечо Чонгука, заземляя его злость. — Тебе нужен свежий воздух. Ты сейчас взорвёшься. Альфа лишь отбросил руку коллеги по съёмочной площадке и, всё же прислушиваясь к непрошенному совету, последовал к выходу из студии. Он не оглянулся, но услышал, как Ким двинулся за ним. Необходимо было остыть, оставаться трезвым, держать всё под контролем. В том числе свои эмоции. Отцу Чонгука никогда не мешала личная жизнь — фильм выходил за фильмом, награда получалась за наградой. Мама кормила дома сына с ложечки, папа брал его на премьеры и возил играть в гольф в свободные дни. Они никогда не ссорились, не устраивали громких сцен и праздников, жили, как обычная, нормальная семья. Чонгук хотел того же. Разве это много? Чего хотел Хосок? Разве ему выгодна вся эта драма, которая не приносила ничего: ни денег, ни славы, ни продвижения по карьере? Омега не был особо амбициозным, не пробовался на большие роли даже при возможности и предпочитал оставаться в тени коллег, которые не блистали особыми талантами, в отличие от Чона, который цеплял взгляд своим мастерством. Хотел ли Хосок семью? Хотел любви? Поклонения? Всего и сразу? Казалось и думалось, что да. Чонгук мог дать ему всё. Хосок не отказывался, но и не принимал, хоть они и знали друг друга достаточно, чтобы доверять. За всё время омега ни разу не давал повода для сомнений, кроме последних нескольких месяцев, когда в его жизни снова появилась назойливая мушка в виде ублюдка-бывшего. Бывшего ли? Чонгук зло усмехнулся, столкнувшись лицом к лицу с Юнги. Тот выглядел ещё меньше, бледнее и болезненнее, чем был на самом деле. Кто-то разбил ему губу, оставив кровоточащую рану — и кто бы это ни был, Чон хотел пожать этому человеку руку. — Дай пройти, — Мин больно задел коллегу плечом и был уже под чем-то. Храбрился. Зря. Чонгук одним выверенным движением приложил голову Юнги о железную дверь и повалил его на пол, чтобы потоптаться тяжёлой подошвой. Мараться особо не хотелось, а вот выбить всю дурь — да. Тот попытался сопротивляться, насколько мог: пробовал сбить альфу с ног, цеплялся за одежду, хватался ногтями за пол, стараясь встать. Чонгук был сильнее. Чонгук бил, не жалея. Его не остановили ни крики за спиной, ни чужая кровь на обуви и бетоне, ни Тэхён, безуспешно оттягивающий его от жертвы. В себя Чон пришёл, когда Юнги всё же удалось каким-то выбраться из-под череды ударов и замахнуться в ответ, даря острую боль в скуле. Чонгуку хотелось сломать пальцы мерзавца, растоптать его череп, стереть и уничтожить эту ошибку природы с земли. Намджун затолкал его в гримёрку. Оттащил, как пятилетку, и запер без лишних слов. Чонгук немного покричал, побил стены, но потом успокоился. Юнги орал ему вслед: - Два урода! Ёбнутые, что ты, что Он! Чонгук захотел врезать коллеге ещё раз. Ботинки у него были все в крови, как и ладони. На лице красовался небольшой синяк с царапиной, такой заживёт за пару дней. Штаны порваны в коленках: ткань разошлась, когда Юнги тянулся вверх или пытался повалить оппонента вслед за собой. В целом, ничего такого — живой. Насчёт другого альфы Чонгук не был уверен. Тот и так одной ногой в могиле из-за зависимости, а здесь пришлась ещё и хорошая взбучка, но поделом. Будет знать, как трогать то, что не принадлежит ему. Если Юнги подышит возле Хосока ещё хоть раз, то Чонгук просто-напросто оторвёт ему голову. Или затопчет. Тут уж как придётся. — Ты чуть не убил его, — дверь скрипнула, и в гримёрку вошёл Тэхён. Побледневший от страха и переживаний, омега принёс аптечку. Кожа его сверкала даже под тёмно-синей тканью элегантного костюма. Чонгук ухмыльнулся — омега в таком наряде всерьёз пытался разнять двух дерущихся альф. Ни мозгов у него не было, ни профессиональной этики. У Чона в принципе тоже. — Он это заслужил. — Думаешь, твоему парню понравится, что ты устроил шоу? — Тэхён разложил содержимое аптечки на большом зеркале, за которым все непосредственные участники съёмок провели минимум час своего дня. — Мне казалось, что Хосок старается не привлекать внимание прессы. — Разве? — Чонгук забрал из рук омеги перекись водорода и попробовал выплеснуть жидкость себе на лицо. — Ну да, я помню, как его преследовали. Стой, что ты делаешь? Дай я обработаю, — журналист нахмурил густые брови и выхватил с заметным раздражением флакончик обратно. — Это делается с помощью ватки. Никто не льёт перекись на рану. Тебя не учили разве? — Я до этого никогда не дрался, — пожал плечами Чон. — Тогда с дебютом, — Тэхён смочил пуховку аккуратным движением окольцованных рук. Кольца его стукались о стекло с тихим звоном. — Вышло довольно кроваво. — Думаешь, он подаст на меня в суд? — усмехнулся Чонгук и дёрнулся в сторону, стоило Тэхёну лишь коснуться царапины. — Больно. — Юнги сейчас намного больнее, — омега вздохнул. — Могу подуть, станет легче. — Не надо. Потерплю, я же альфа. Журналист закатил глаза: — Как знаешь, альфа. Моё дело предложить. Ресницы у него были длинными. Всё лицо — одна серьёзность и осторожность. Чонгуку вдруг резко захотелось увидеть Хосока и почувствовать его прикосновения. Хотелось, чтобы на месте малознакомого коллеги был его родной человек, который мог о нём позаботиться. Чон бы не отказался от предложения подуть на ранку, может даже попросить поцеловать — так точно жгло бы меньше и заживало в семь раз быстрее. Научно доказано. Хосока здесь не было. Интересно, к кому бы он бросился помогать первым? К нему, своему парню, или к источнику всех бед? О ком его сердце болело сильнее? — Готово, — Тэхён отодвинулся, закрыл флакон и убрал его в аптечку. — Ничего больше не нужно обработать? Чонгук отрицательно покачал головой: — А что там в прессе сейчас? Уже трубят о драке? — Нет конечно, — журналист прислонился поясницей к тумбочке с разложенными кистями, которые явно приготовили для опоздавшего Юнги. — Повезло, что ты не успел выйти на улицу и не встретил Его на парковке. Так был бы ещё один скандал. — Тогда я бы стал проблематичным рэпером номер один. — Не волнуйся, твоё агентство заказало бы у меня обеляющую статью. В том числе, как у одного из свидетелей. — А ты крупная шишка, да? — Успел засветиться, — Тэхён почесал лоб и провёл ладонью по русым волосам. — Я, своего рода, эксперт, когда дело касается Юнги и всех к нему причастных, а он здесь центральная фигура. Эй, не смотри на меня так, я не враг тебе, хорошо? Не все, кто работает с людьми, которые тебе неприятны, твои недруги. — Так ты у нас сегодня герой дня? — Единственная надежда на светлое будущее, — засмеялся омега. — Я в своё время вёл фан-канал на ю-тубе о Юнги. Лет шесть назад, когда он только начинал. Знаешь, тим соуп, август-тур, теории, загадки, расследования. — Да, — кивнул Чонгук. — Я даже был на одном из первых концертов. — Я тоже. Месяц пытался уговорить родителей отпустить меня, но в итоге пришлось брать маму с собой. Да и журналистом я стал только благодаря разросшемуся каналу и моим фанатским бредням, — Тэхён вдруг замолчал и пожевал губу. — Я и твой фанат тоже. Видео-эссе я, конечно, не делаю, но и зла тебе не желаю. Очень хотелось верить. В последнее время Чонгуку не хватало людей, которые могли его поддержать. Возможно, даже после потенциального полу-убийства и избиения с гипотетическим последующим судом. Намджун выпустил рэпера через полчаса, предварительно съездив ему по лицу и вынудив Тэхёна вновь разворачивать аптечку. Пригрозил расторжением контракта, пробормотал что-то вроде: «Джин был прав, нужно с вами быстрее заканчивать», — но сотрудничество оставалось в силе. Ещё полчаса спустя Хосок наконец написал: «Прости, не мог ответить на звонки». «Что-то случилось?» Чонгук ответил, не глядя: «Нет, всё нормально. Просто соскучился». Вторую часть интервью они так и не сняли, задвинув дело в долгий ящик. А через три дня у Юнги случился передоз.