Moonsick | Лунная болезнь

Сентябрь 1975 года Ремус всегда был немного... раздражительным перед полнолунием. Наверное, и после него тоже, но он всегда был слишком напряжён, чтобы почувствовать что-то помимо обычного дискомфорта. Мать называла его взвинченным. Джеймс иногда в шутку называл это лунной болезнью. Ремус никогда не считал себя агрессивным, даже когда это было так. Это увековечивало вредные стереотипы о ликантропии, с которыми он не хотел себя ассоциировать. Иногда было просто трудно напомнить себе, что луна управляет им только одну ночь в месяц. А не в середине дня, за два дня до полнолуния. После последнего урока Джеймс, Сириус и Питер сидели в общей комнате, Ремус сидел на полу у кресла Питера, ближе к камину. Сириус и Джеймс обсуждали идеи розыгрышей на листе пергамента, разложенном на журнальном столике. Они заметили его предполнолунное настроение много лет назад, ещё до того, как придумали, как помочь ему. Сириус что-то пробормотал, и Джеймс рассмеялся, игриво толкнув его в плечо. Ремус сдержал рычание. Мерлин, это будет нелегко. Все эти гормоны, скачки роста и изменения в организме, приходящиеся на пятнадцать лет, вносили суматоху в его ежемесячные проблемы. Хотя, если быть честным с самим собой — а в данном случае он старался этого не делать, — он всегда был немного раздражителен, когда к Сириусу прикасались другие люди. Обычно Джеймс не вызывал в нем этого инстинкта, потому что Волк считал его членом семьи и, следовательно, был в безопасности. Но вблизи это иногда случалось. Конечно, Джеймс — неуёмный экстраверт, каким он и был — был единственным, кто решил, что Ремус должен стать их другом на первом приветственном пиру. Но именно с Сириусом он сблизился быстрее и глубже всего. Сириус шептался с ним сквозь пологи между кроватями, когда они не могли уснуть, Сириус забирался в кровать Ремуса, когда кому-то из них снился кошмар. Именно Сириус обнимал его, когда он начинал паниковать, потому что они знали, кто он такой. Волк знал, что Сириус — стая, возможно, не только из-за его формы анимага, но и из-за их близких отношений. Ремус старался не слушать, что еще скажет Волк на эту тему. Особенно когда он говорил об этом в день новолуния, когда они сидели и Сириус хвастался своим свиданием в Хогсмиде в предыдущие выходные. На диване началась новая возня. Ремус поднял голову. Джеймс, уклоняясь от цепких пальцев Сириуса, зарылся в него пальцами и тщательно взъерошил волосы Сириуса. На этот раз Ремус не смог сдержать рычания. Взгляд Сириуса метнулся к Ремусу. Тот, не глядя, отпихнул Джеймса и встал с дивана. Он постучал по коленям Питера, которые были рядом с плечами Ремуса. — Подвинься, Пит, — вместо этого Питер встал и поменялся с ним местами. Ремус и Сириус не отрывались друг от друга взгляда. — Ты в порядке, Лунатик? Ремус попытался ответить "да", но смог только хныкнуть. Сириус провел пальцами по беспорядочным кудрям Ремуса. — Я знаю. Это будет тяжелое полнолуние, — Ремус кивнул, не поворачивая головы, чтобы посмотреть на Сириуса. Прошло совсем немного времени, прежде чем Сириус оставил притворство и сел с ним. Он притянул Ремуса к себе, одной рукой продолжая расчёсывать его волосы. Джеймс и Питер не стали ничего комментировать. Даже когда это стало полу-рутиной. Новые детали, та же динамика. К концу семестра они уже не проверяли друг друга, когда ночью слышали хныкание из чужой постели. Сириус знал, что Ремус был прав, когда не хотел его помощи. А Ремус, который знал, что прав, когда злится, должен был подавлять в себе волка, жаждущего подойти к Сириусу, прикоснуться к нему, чтобы все исправить в своей стае. Январь 1976 года Был январь. До возвращения в школу оставалось несколько дней. До начала занятий оставалось чуть больше недели. И Ремус не ждал писем. Но сова Джеймса сидела на его кухонном столе. Нехотя Ремус открыл письмо, привязанное к ее лапке. Дорогой Ремус, Я знаю, что ты сердишься, и у тебя есть на это полное право. Но я также знаю, что даже ты не сможешь наказать его так, как он сам себя наказывает. Ремус чувствовал биение своего сердца кончиками пальцев. Он, конечно, знал это. Он почувствовал бы Сириуса Блэка в темноте, независимо от того, что они были в ссоре. И я знаю, что приближается к полнолуние, и в это время ты еще больше ворчишь из-за Бродяги (прости, но это правда). И он специально попросил меня не "доставать" тебя этим. Но я думаю, тебе нужно знать. Сириус сбежал от своей семьи. Мои родители сказали, что он может оставаться здесь столько, сколько захочет, до конца школы, пока у него не появится собственное жилье. Я не знаю всех подробностей и не хочу излагать их в письме, но, похоже, все было очень ужасно, и он очень расстроен тем, что оставил Реджа. О Мерлин, это было плохо. Семья Сириуса была... ну, жестокой — это мягко сказано, по мнению Ремуса. И Сириус старался скрыть от Джеймса многие подробности, открывая их Ремусу только в тихой темноте их общежития или когда был пьян. Это было облегчение, что он был вдали от них, но должно было случиться что-то ужасное, чтобы он оставил там Регулуса. Я знаю, что ты все еще злишься. Ты имеешь полное право на это. И я не пытаюсь тебя переубедить. Но если ты хочешь навестить его, отправь записку. Ты можешь прилететь сюда. Мы можем вместе сесть на поезд до школы, если ты захватишь свои вещи. Я думаю, ему будет полезно увидеть тебя, но я не сказал ему, что написал тебе, так что не волнуйся, если не хочешь. Береги себя, Луни. ~ Джеймс Ремус сидел, уставившись на письмо, и рассеянно кормил сову сосисками. О чем, собственно, ему нужно было думать? Он хотел увидеть Сириуса. В конце концов, он всегда собирался простить Сириуса, когда тот достаточно раскается. Он знал, знал с самого момента инцидента, что это не было злым умыслом. Что Сириус просто сболтнул лишнего, не подумав, прежде чем сказать, не пропустив все через "фильтр Лунатика", потому что своего фильтра у него не было. Не то чтобы он не знал, что облажался, или не сожалел всецело. Они все знали, что это так. Ремус действительно несколько раз заставал Сириуса в кошмарах, когда тот лежал в соседней кровати. Он был уверен, что тот уже достаточно натерпелся. Не говоря уже о Волке, который гудел под его кожей, словно рой разъярённых пчёл. Он был нужен ему, чтобы защищать свою стаю. И если все было так плохо за неделю до полнолуния, то насколько хуже будет через несколько дней? Когда ему придется впервые увидеть Сириуса на глазах у всех собравшихся на платформе? Ремус нацарапал Джеймсу записку, в которой сообщил, что будет на следующий день и отправится с ними на Кингс-Кросс. Он привязал записку к лапке совы, вручил ей последнюю сосиску и наблюдал через окно, как она улетает. Вечером, когда вернулась мама, ему пришлось долго объяснять ей, что будет проще поехать на вокзал с Поттерами и что он должен уехать. Когда он объяснил, что его обычное предполнолунное настроение, скорее всего, станет ужасным, если он не сможет увидеться с Сириусом наедине, она согласилась. Она была единственным человеком, которому он рассказал, что Сириус сделал Волка властным даже в моменты до наступления полнолуния. Не единственной, кто знал, но единственной, кому он рассказал. Она с ухмылкой и самодовольством сказала ему, что он простит Сириуса, и его письма домой снова будут наполнены их приключениями. В тот вечер он собирал вещи как одержимый, бросая всё, что распаковал, в сундук. На следующий день после обеда он занёс багаж в гостиную и поцеловал мать на прощание. Он взял горсть дымолетного порошка, сказал "Поттер Мэнор" и исчез. Он вышел из камина в фойе родового дома Джеймса. Через несколько секунд в комнату вошла Юфимия. — О, Ремус! Джеймс сказал, что ты приедешь сегодня днем. Я позову его, он проводит тебя в твою комнату. — Спасибо, миссис Поттер. Она вышла в коридор. — Джейми! — мгновение спустя Джеймс спустился по лестнице своей походкой больше походя на стадо слонов. — Ремус в фойе, дорогой. Покажи ему его комнату. Джеймс вошел в комнату, ухмыляясь. — Я так рад, что ты здесь, Лунатик! — он обнял Ремуса одной рукой и повел его к лестнице. — Твоя комната рядом с Сириусом. Конечно, насколько сильно ты хочешь его видеть, зависит от тебя, но ты здесь, так что я полагаю, что ты не собираешься избегать его. — Мерлин, Джеймса иногда было легко читать. Он уговаривал себя не нервничать. — Рядом с Сириусом — это нормально. Мне нужно увидеть его, Сохатый. Прежде чем мы вернемся. Наедине. Джеймс кивнул. — Ну, он почти не выходит из своей комнаты, — он указал жестом на дверь рядом с ними, когда они проходили мимо. — Я дальше по коридору. Твоя комната здесь, — он открыл дверь в большую, уютную спальню для гостей. — Спасибо, Джеймс. — Не за что. Мама и папа сказали, что тебе здесь всегда рады, в любое другое время, просто чтобы ты знал. Чай будет только через несколько часов, если ты хочешь попытаться его увидеть. — Думаю, сначала я переоденусь. Джеймс только улыбнулся и кивнул. — Я зайду за вами перед ужином. После этого он оставил Ремуса в блаженном одиночестве. Ремус закрыл дверь в спальню, снял с себя слегка испачканную одежду и наложил на нее быстрые очищающие чары. Он натянул свежие джинсы и мягкую рубашку с длинными рукавами. Взяв себя в руки, он направился к соседней комнате Сириуса. Он постучал. Постучал ещё раз. — Я же сказал тебе, что со мной всё в порядке, Джеймс, — сказал Сириус скорее устало, чем раздражённо. Ремус постучал еще раз. Нет ответа. Он попробовал ручку, но обнаружил, что она заперта. Быстро сказав "Алохомора", он толкнул дверь и открыл ее. В комнате было темно, пахло затхлостью. — Джеймс, перестань приходить просто так, — голос доносился от темного комочка на кровати. Ремус пересек комнату и присел рядом с тем, что, как он был уверен, было головой Сириуса. — Я знаю, что ты не хочешь видеть Джеймса, но как насчет меня? Сириус вздрогнул, наполовину приподнялся с одеяла и уставился на Ремуса. — Ты... почему ты здесь? — его голос был отстраненным и недоверчивым. — Джеймс сказал мне, что его родители забрали тебя к себе. Он предложил мне комнату, если я захочу приехать, — Ремус медленно протянул руку, чтобы зачесать волосы Сириуса назад. Прикосновение было нежным, и Сириус расслабился. — И я должен был увидеть тебя, убедиться, что с тобой все в порядке. Я знаю, ты просил Джеймса не беспокоить меня, но ты не беспокоишь. Я могу уйти, если ты не хочешь, чтобы я был здесь. — Сириус захныкал то ли от мысли, что Ремус уйдет, то ли от пальцев в его волосах, было неясно. — Но ты же знаешь, как сильно Волк хочет, чтобы ты был рядом, особенно перед полнолунием. Сириус кивнул. — Ещё ему не нравится, когда кто-то другой прикасается ко мне, — сказал он. — Я заметил. Ремус кивнул, стараясь не покраснеть. — Мне показалось, что это продолжается и после... так что я старался не усугублять ситуацию. Сглотнув комок в горле из-за того, что он так себя вел, Ремус сказал: — Подвинься, Бродяга, — он забрался на кровать, когда Сириус освободил для него место. — Я ценю это, Сириус. Я был зол, и нам еще предстоит работа по восстановлению доверия. Но Волк знает, что ты — стая, и это правильно. Ты раскаялся, и я тебя прощаю. Слезы падали из глаз Сириуса, на подушку. — Я никогда не перестану заглаживать свою вину перед тобой. Ремус вытер слезы большим пальцем. — Шшш, Бродяга. Ты можешь загладить свою вину, позволив мне остаться здесь с тобой на некоторое время. Я не прикасался к тебе неделями, мне нужно убедиться, что ты цел, — Сириус кивнул, все еще плача, и потянулся, чтобы притянуть Ремуса ближе. — И составь мне компанию под луной, когда мы вернемся. Сириус кивнул, пытаясь прижаться еще ближе. Он прижался лбом к лбу Ремуса и закрыл глаза, хотя несколько слезинок продолжали просачиваться наружу. Ремус крепко обнял его. Полное доверие Сириуса, в этой комнате, с теми подробностями, которыми он поделится, было очень ценным. Что бы ни случилось на площади Гриммо, его доверие к Ремусу, который нежно прикасался к нему и поглаживал его спину, было ещё более удивительным. Ремус медленно прижался губами ко лбу Сириуса. Он почувствовал, как его лучший друг вздрогнул и медленно расслабился. Они всё ещё лежали, свернувшись калачиком, в своём тихом, безопасном мирке, когда Джеймс пришёл позвать их ужинать. Октябрь 1976 года Он не должен был этого видеть. Это было странно сперва, но ничто раньше не вызывало таких эмоций. Только рычание, инстинкт и моё. До восхода луны оставалось всего шесть долбаных часов. Ремус был нервным, вспыльчивым, раздражительным, злым на луну. А какая-то девчонка целовалась с Сириусом. Прямо у Большого зала. Ремус повернулся и направился вверх по одной из потайных лестниц, которые они нашли, скрываясь от Филча во время полуночных вылазок. Он только успел выйти на главную лестницу, как его догнали Джеймс и Питер. — Лунатик, быстрее! Нам нужна твоя помощь! — позвал Джеймс. — Бродяге подмешали приворотное зелье. — Что? — спросил Ремус, голос у него был резкий и почти дикий. Он крутанулся на ступеньке, напугав группу второкурсников, которые поспешили пройти мимо него. — Он сказал, что не вернется сегодня, потому что он с ней, — объяснил Питер. — С кем? С той девушкой, с которой он целовался внизу? Они кивнули. — Клэр Хиггинс. Наш курс, Рейвенкло. Я думаю, она, должно быть, подсыпала ему что-то в тыквенный сок, — сказал Джеймс. — Это не может быть Амортенция, поскольку он не настолько влюблен, а она не гений зельеварения, — он пожал плечами. — Сомневаюсь, что это зелье выше уровня пятого курса, если это вообще возможно. Две секунды, и у Ремуса созрел план. — Вы двое идите и найдите противоядия для всех любовных зелий, какие только сможете придумать. А я спущусь вниз и посмотрю, смогу ли я их разделить, — сказал он. Староста или нет, но он всегда был лучшим стратегом. — Если кто и сможет, так это ты, Лунатик, — сказал Джеймс. Ремус не стал упоминать, что в данный момент он не мог сделать ничего другого, не сказал, что его кожа зудела от желания содрать ее с себя. Он подозревал, что Джеймс это знает. Он также подозревал, что Джеймс не понимает, почему. Он всегда воспринимал физическую и эмоциональную близость Ремуса и Сириуса как простой, скучный факт, как что-то предрешённое, и в основном смеялся над слегка гомофобными шутками Питера по этому поводу. Джеймс и Питер помчались вниз по задней лестнице, на ходу вытаскивая из сумки Джеймса мантию и карту. Ремус спустился по главной лестнице бодрым шагом. Там, в вестибюле, у мраморной лестницы, Сириус стоял и ошарашенно улыбался Клэр. Она смотрела на него так, словно не могла в это поверить. Это было понятно при обычных обстоятельствах, но в данных обстоятельствах заставляло Ремуса нервничать. Неужели она не верила, что её план сработал? В то, что зелье сработало? Если второе, то оно могло быть нестабильным или слабым. Он надеялся, что так оно и есть. Он подошёл ближе. Волчьи инстинкты словно прорвались сквозь слишком тонкий барьер его кожи. Он напомнил себе, что он просто раздражён, просто болен луной, а не агрессивен. Он не должен был хватать Сириуса за руку и тащить его прочь, рыча на неё. Он должен быть спокоен. И все это в то время, как Волк рычал, огрызался и выкрикивал "моё" у него в груди. — Привет, Сириус, — сказал Ремус. Он услышал, вздрогнул при звуке своего имени, но не отвел взгляда от Клэр. — Бродяга, — Ремус медленно потянулся к нему, хорошо контролируя свои движения. Его пальцы только коснулись бока Сириуса, и он обернулся, чтобы посмотреть на Ремуса. — Лунатик! — его руки опустились с бедер Клэр, как будто он совсем забыл о ней, и схватили Ремуса за предплечья. Ремус собственнически обхватил бедро Сириуса. — Клэр, — начал Ремус, — что ты ему дала? Она нервно хихикнула: — Просто одно из тех приворотных зелий от Зонко. Я просто хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Ремус вздохнул. — Я не собираюсь снимать баллы, потому что это было бы несправедливо с моей стороны. Но это неприемлемо. А теперь иди, — он заговорил голосом старосты, и она зашагала прочь. Ремус обратил свое внимание на Сириуса. — Как ты себя чувствуешь, Бродяга? — Сириус наклонился к нему и открыл рот, чтобы ответить. Джеймс и Питер выскочили на лестничную площадку из Подземелья, сбрасывая мантию. — У нас есть противоядия. Все, которые были у старого Слизняка и которые могут помочь, — сказал Джеймс. — Общее противоядие, это зелье Зонко. Возможно, оно уже выветрилось, если только она не вылила всю бутылку в его кубок, — сказал Ремус. Джеймс откупорил пузырек и протянул ему. — Бродяга, выпей это, — Сириус сделал то, что ему было сказано, и через несколько секунд глаза его прояснились. — Джеймс, Питер, — сказал Ремус низким голосом, впиваясь пальцами в бедро Сириуса. — Вы должны пойти и положить все это на место. А потом, может быть, сходите в библиотеку. Думаю будет лучше, если сегодня вечером мы с Бродягой будем вдвоем, — он бросил на них короткий взгляд. — Не обижайтесь, но я не хочу причинять вам боль. А мне кажется, что Волк может. Джеймс кивнул. — Ладно, увидимся утром, — они снова накинули мантию и направились вниз по лестнице в Подземелья. — Задняя лестница, — прорычал Ремус. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь прикасался к тебе. — Черт, — простонал Сириус, чувствуя, как в животе поднимается жар. Ремус торопил их, и путь до башни занял гораздо меньше времени, чем обычно. Они поднялись по лестнице в общежитие, и Ремус закрыл за ними дверь. В ту же секунду Ремус прижал Сириуса к кровати и окинул его тяжелым взглядом. — Противоядие подействовало? — Сириус кивнул, глаза его были ясными и светлыми и не отрывались от лица Ремуса. — Останови меня сейчас, если ты этого не хочешь. — Блять, Луни, я так хочу тебя, — Сириус ухватился за его бедра, медленно прижимаясь к Ремусу. — Пожалуйста. Он смотрел, как расширяются глаза Ремуса. — Мой, — прорычал Ремус. Он крепко поцеловал Сириуса, проглотив стон, вырвавшийся у него в ответ, и вдавил его в столбик кровати. Ему хотелось лизать, целовать, кусать и метить Сириуса по всему телу. Чтобы все знали, что он занят. — Она не может к тебе так прикасаться. Никто не может тебя так касаться, — Ремус целовал, лизал и посасывал шею Сириуса. Чуть выше воротника он впился в кожу, оставляя синий след. Сириус застонал. — Ебать, — он уперся в бедро Ремуса. — Я твой, Лунатик. Всегда... всегда был твоим, — произнес он, задыхаясь. Ремус присосался сильнее. Сириус, судя по тому, как он терся о бедро Ремуса, не возражал. Ремус расстегнул две верхние пуговицы на рубашке Сириуса и принялся за другой засос, одновременно расстегивая брюки Сириуса. Сириус застонал от облегчения, затем от удовольствия, когда Ремус наконец-то обхватил рукой его член. Ремус гладил его туго и медленно, мучительно медленно. — Мне нужно, чтобы ты мне сказал, — произнес Ремус с дрожью в голосе. — Больше никто и никогда, — Ремус поцеловал его губы, нежно прикусил их. — Скажи мне, сейчас же. Сириус подавил стон. — О, черт, Луни. Больше никого, никогда и ни за что. Только ты. Всегда был только ты, — он что-то бормотал, стонал, когда Ремус ускорился. Ремус снова поцеловал его, обмениваясь воздухом, пока он подводил Сириуса. — Лунатик, я почти... — он кончил с отрывистым "Лунатик", забрызгав обе рубашки. — Блять, Бродяга, думаю, я долго не протяну, — простонал Ремус в губы Сириуса. С минимальной помощью Сириуса он расстегнул брюки. — Пожалуйста, прикоснись ко мне, мне нужно... — Сириус начал поглаживать его, желая опуститься на колени и просто взять Ремуса в рот, но он знал, что Ремус должен быть прижат к нему прямо сейчас. — Ну же, Лунатик. Я только твой, только твой. Кончи для меня, малыш, — Ремус застонал, упираясь в его руку. — Скажи это еще раз, — сказал он в губы Сириуса. — Кончи для меня, малыш, я твой, — выдохнул Сириус. И Ремус сделал это. Он кончил на их рубашки с плохо сдерживаемым криком "Сириус". Сириус нежно поцеловал его. Сейчас он был очень рад, что Джеймс и Питер не присоединятся к ним. Не потому, что сегодня они снова будут трахаться, хотя, возможно, и будут, а потому, что в таком настроении Лунатик может съесть Хвоста и сломать Сохатому рога за то, что тот не так посмотрел на Бродягу, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к нему. Сириуса это вполне устраивало. Он предпочел бы до самого утра играть, бороться и обнюхивать Лунатика. Приведя себя в порядок, Сириус и Ремус растянулись на кровати последнего, пытаясь насладиться последними капельками спокойствия перед тем, как им придется спуститься в Хижину. Ремус нежно перебирал пальцами волосы Сириуса, а Сириус рисовал мягкие, медленные, нелепые узоры на груди Ремуса. Они закрыли полог вокруг кровати на случай, если кто-то вернется до их ухода. Так что мир казался маленьким, тесным и теплым, и они были в нем одни. — На всякий случай, если это не совсем очевидно, ты мне чертовски нравишься, и я ненавижу, когда ты встречаешься с другими людьми, — сказал Ремус. — Я и сам заметил. Если ты не заметил, я вроде как перестал встречаться с другими людьми, — Ремус хмыкнул что-то неопределенно утвердительное. — Ты мне тоже очень, очень нравишься. Настолько, что я могу в тебя влюбиться. Ремус прижался губами к линии волос Сириуса. — Можешь? — Сириус почувствовал, как губы на его лбу изогнулись в улыбке. — Ладно, уже влюблен. Определенно. Я был так чертовски влюблен в тебя, что не мог встречаться с другими людьми и не мог смириться с тем, что тебя это беспокоит. — Я тоже, — вздохнул Ремус, прижимаясь к его коже. — Я всегда был, я думаю. Некоторое время они молчали, дыша в пространство друг друга, сплетя ноги. Они касались друг друга, как делали это тысячу раз до этого, но теперь эта близость была названа. — Прости, что я был таким... агрессивным? Может быть, навязчивым? Я просто... Сириус остановил его. — Не извиняйся, Луни. Мне понравилось, — он оставил поцелуй на ключице Ремуса. — Это не значит, что ты не позволяешь мне общаться с людьми или что-то в этом роде. Ты не контролируешь меня. Но мне нравится знать, что мы принадлежим друг другу. Это приятно, — он придвинулся ближе. — Это так. Обещай, что скажешь мне, если станет слишком. — Обещаю, но ты тоже должен сказать мне, если я делаю что-то, что тебе не нравится. Больше Лунатик не будет держать все в себе и хранить секреты. По крайней мере, не от меня. — Обещаю, — сказал Ремус и запечатал обещание поцелуем. На следующий день Джеймс и Питер не видели ни Ремуса, ни Сириуса, пока не заглянули в общежитие перед ужином. Ремус дремал, свернувшись калачиком на своей кровати и крепко обхватив Сириуса за талию. Сириус сидел, гораздо более бодрый, работал над домашним заданием и тихо разговаривал с Лунатиком. — О боже, Бродяга! Клэр и впрямь набросилась на тебя, да? — спросил Джеймс. — Что? — мягко спросил Сириус. Его пальцы скользнули в волосы Ремуса, когда руки вокруг его талии сжались при упоминании Клэр. — Просто у тебя на шее довольно крупный засос. Думаю, Клэр действительно... ну... — Джеймс неоднозначно махнул рукой. — Наверное, да, — сказал Сириус. Он посмотрел на Ремуса, который едва заметно пожал плечами. Видимо, никто из их друзей не догадывался, что они могут нравиться друг другу. — Ну, и как прошла полная? — Тяжело, — проворчал Ремус. После этого он зарылся лицом в бок Сириуса. — Да, хорошо, что вы двое не пошли. Мне было нелегко успокоить его, даже при условии, что рядом не было никого, кто бы боролся за мое внимание, — он продолжал перебирать пальцами волосы Ремуса. — Думаю, это было довольно болезненное превращение. Лунатик? — Больно, — пробормотал он. — Но травм нет. Мы немного поиграли в хижине, когда я его успокоил. Только несколько синяков, помимо обычной боли. Джеймс вздохнул с облегчением и опустился на кровать. — Хорошо, я рад. Я немного волновался, но я знал, что мы сделаем хуже, находясь там. — Да, хорошо, что мы остались, — отозвался Питер. Сириус кивнул. Приближалось время ужина. — Думаю, я останусь здесь, — Сириус дразняще улыбнулся Ремусу. — Не то чтобы у меня был выбор, — Ремус коротко рассмеялся, уткнувшись в бедро. — Вы можете принести нам что-то? — Джеймс и Питер энергично кивнули. Через некоторое время они ушли на ужин, вновь пообещав принести тарелки с едой. Сириус посмотрел на Ремуса. — Не знаю, чему я удивляюсь. Джеймс и в лучшие времена не отличается умом и сообразительностью. — Это потому, что ты всегда висишь на мне, будто пиявкой приклеился, — сказал Ремус, придвигаясь ближе, чтобы устроиться поудобнее. — И я всегда ненавидел, когда к тебе прикасались другие люди. Мы просто всегда были такими. — То есть, ты хочешь сказать, что наши друзья не могут понять, что между нами что-то изменилось, потому что мы так долго вели себя так, что буквально не знаем, как быть иначе? — В принципе, это мой вывод, да. — Мне кажется, что это будет проблемой, когда мы захотим им рассказать, но сегодня мне не хочется думать об этом, — Ремус кивнул, прижавшись к его бедру. — Тебе нужно еще одно зелье, Рем? — Нет, только ты. Сириус фыркнул: — У тебя всегда есть я.