***
Вечернее солнце уже скатывалось к линии горизонта, смущённо прячась за стенами многоэтажек, резкие порывы ветра заставляли воронов пугливо покидать насиженные ветви деревьев и с вскриками упорхать ввысь. Минхо сидел на подоконнике в своей комнате, поджав ноги к подбородку, пил горячий чай с лимоном и радовался тишине. Благо все соседи разбрелись по своим делам и придут лишь к комендантскому часу. Он бы мог сейчас снова пройтись по тестам или почитать очередную книгу, но провожать каждый закат стало уже какой-то традицией, тем более, пока никого нет, он может спокойно наслаждаться тишиной, лишь иногда перебиваемой вскриками воронов. Кристофер ускакал к своему парню, хотя Феликс является его парнем лишь в его влажных мечтах, потому что всё ещё не дал ответ после нескольких месяцев ухаживаний. Ли Феликс Ёнбок — ещё один из членов их компании, самый позитивный, прекрасный и милый из них, но только не тогда, когда вживается в роль старосты и начинает всех отчитывать. Минхо всегда удивлялся, как такому хрупкому парню с, казалось бы, тонкой душевной организацией, удаётся четыре года муштровать группу из тридцати человек. Оно и не удивительно, почему Ёнбок всё ещё никак не отреагировал на ухаживания Чана. Он всегда в работе, помимо учёбы есть и дела старосты, а в конце года, тем более последнего, всё в сто раз сложнее. Первые два года обучения их группа скептически относилась к его кандидатуре старосты, много кто даже хотели, чтобы он ушёл с поста. А Феликс всё это слышал, но вида не подавал, он просто делал свою работу и делал её, к слову, отлично. Бегал за каждым студентом, просил отработать пропуски, в конце года бегал за преподавателями и просил их закрыть глаза на неотработки и поставить хоть какую-то тройку. Поэтому к концу года уже никто и рта не мог позволить себе открыть в сторону старосты. За размышлениями о жизни Ли и не заметил, как солнце скатилось за небосвод, оставляя по себе лишь разводы малиновых, фиолетовых и красных красок на небесном полотне. Люди более активно начали сновать туда-обратно, не смотря на скорое наступление ночи. На баскетбольной площадке появились подростки, играющие в мяч, а некоторые сидели на трибунах и пили что-то наверняка алкогольное. Вокруг стадиона начали нарезать круги люди с наушниками в ушах, немного поодаль от них прогуливались дедули с внуками, пожилые женщины выгуливали собачек на поводках, что из окна девятого этажа больше походили на маленьких крыс. Внезапно раздался звук поворота ключа в замочной скважине двери и за ним тут же влетел Кристофер. — Ты что совсем чат не проверяешь?! — выкрикнул он, скидывая тяжелые сумки на кровать. — А? У меня беззвучный, — недоуменно говорит Ли, слезая с подоконника и ища в ворохе одеяла мобильный. В строке уведомлений было более трех десятков сообщений с чата группы «Медсестрички» и четыре пропущенных от Бан Чана. — Вкратце, — Хо не хотелось листать кучу сообщений в мессенджере и было проще спросить, что там произошло у Чана. — Нас распределили по больницам, я, ты, Феликс и Чанбин будем ходить на практику в детский дом, — возбужденно протараторил он, чуть ли не крича. — Да тише ты, — закатил Хо глаза по привычке. — А почему детский дом? Больниц не хватило? — Это не то, чтобы детский дом, это как реабилитационный центр для детей с заболеваниями психики и центральной нервной системы, — поясняет Бан. — Но дети в нём — отказники. Родители упекли их туда, потому что либо не справлялись с ними из-за болезни, либо их лишили родительских прав. — Это пиздец, — захныкал Ли, плюхаясь спиной на жесткий матрац. — Зато весело! — Да что тут весёлого? — бросил на него печальный взгляд Ли. — Мало того, что это дети, так ещё больные на голову! При всём уважении к психиатрии, но я вряд ли выдержу там три недели. Чан переоделся, разложил вещи по своим местам, достал из сумки печенье, высыпая то в миску и включил чайник. — Посмотри на это с другой стороны, это будет для тебя отличным опытом в сфере психиатрии. Ты сможешь воочию наблюдать за патогенезом разных заболеваний. Ты ведь так хотел после выпуска работать в психиатрической клинике, — переубеждал его Чан, наливая в кружки кипяток. Аромат бергамота и лимона тут же защекотал нос и заставил занять сидящее положение на кровати. Крис пододвинул к его постели стульчик, положил на него свой ноутбук с открытой вкладкой с дорамой и поставил на тумбу чай с печеньем. — Оно-то так, но я думаю там будет сложно, — приуныв, говорит Ли и, отхлёбывая горячий напиток, шикает и высовывает наружу обожжённый язык. — Все остальные попали в реанимацию к недоношенным. Детский дом в сто раз лучше, чем отмывать кувезы от дерьма и рвоты. Минхо смиренно выдохнул и кивнул головой в экран ноутбука, мол, включай. Сюжет дорамы как-то проносился сквозь Ли, он перестать понимать события ещё на двадцатой минуте. Его голову сейчас оккупировали мысли о завтрашнем дне и том, чем они будут там заниматься. По правде говоря, неврология и психиатрия — любимые предметы Хо. Он бы мог после выпуска с колледжа поступить в универ на психиатра, но слишком уж сильно его потаскало за четыре года. Да так сильно, что желания учиться больше не было. Поэтому он принял для себя решение, что сделает всё, дабы после выпуска устроиться на работу в психлечебницу. Эта неполностью изведанная тропа медицины всегда интересовала его и манила. Нервная система и психика человека — не то, где можно выпить таблетку и всё пройдёт, бывают, конечно и такие случаи, но редко и чаще всего таким пациентам хватает работы с психологами. Но такие болезни, как шизофрения или то же параноидальное расстройство личности не лечатся простыми пилюлями. Так как этиологияих лишь частично изучена — единого лечения не существует. Например, в лечении шизофрении на ранних стадиях когда-то использовали инсулинокоматозную терапию. В течении месяца в организм человека вводили небольшие дозы инсулина, спустя несколько дней дозы и концентрация препарата становились больше, так как при его постепенном введении у организма вырабатывается толерантность к нему. Суть процедуры заключается в том, чтобы ввести человека в тридцать штучных инсулиновых ком. Выход же из них выглядит жутковато: человека трясёт из-за тонических судорог, из его рта идёт пена, повышается слюноотделение, пульс всё время падает. Но чтобы вывести человека из этого состояния его поят сахарным сиропом и вводят раствор глюкозы, а когда пациент уже приходит в себя его кормят сытной едой. Такие эксперименты давно перестали ставить на людях, но, по правде говоря, у Минхо всегда дух перехватывало от всего этого. Играться с психикой человека, пытаться её изучить и усмирить — приводит в восторг, как бы пугающе или странно это не звучало. За такими размышлениями Минхо и не понял, как уснул, головой опёршись о плечо Чана. Старший, как только заметил спящего друга, сразу же закрыл крышку ноутбука и, привстав с насиженного места, аккуратно уложил Ли в кровать, накрывая того одеялом. Звёзды на ночном небе подмигивали прохожим, о чём-то тихо перешептывались, пока госпожа Луна читала сказку на ночь, убаюкивая людей. Холодный лунный свет мягко ложился на землю, сияющими лучами прокрадывался в комнату спящих парней, сквозь раскрытое настежь окно. Было тихо, лишь некоторые потерявшиеся птицы вскрикивали сквозь темень и редкие машины разрезали тишину звуками мотора.***
Компания парней стояла у какого-то вокзала на окраине города. Минхо осматривался всё ещё сонным взглядом по сторонам и не мог понять, где вообще они сейчас находятся. Он бывал здесь лишь раз и то на такси заезжал за мамой, когда она приезжала из родного города проведать его. — Выглядит так, будто мы добровольно приехали сюда и ждём пока нас увезут в какой-то лес и там убьют, — хмыкнул Чанбин. Спустя несколько минут к ним подъехало такси, из которого вышла куратор их практики Ли Сона — преподавательница педиатрии. — Добрый день, студенты, идём за мной быстрым шагом, нас уже ждут, — огласила она и компания поплелась за ней. Шли они какими-то обходными путями и спустя минут десять оказались у высоких кованых ворот напротив здания, отстраненно напоминающего тюрьму. — Это реабилитационный центр, — начала преподша. — Здесь детки особенные и нуждаются в особом отношении к себе. Вы должны понимать, что они не только больные, но и остались одни на попечении государства. Никаких вырви глаз цветов, украшений, телефонов, волосы под шапочкой и связаны резинкой, — она бросила взгляд на Феликса, у которого волосы почти доходили до плеч. Вокруг было очень красиво: большая территория с высаженными туями и соснами, аккуратные аллейки, игровые площадки, клумбы с множеством цветов. По пути им встречались медсёстры с детками, что резвились вокруг. — Здесь не все больные, некоторые просто из тех семей, в которых родители были лишены родительских прав. Им также нужно особенное внимание, постарайтесь относится к ним мягко, играть с ними и гулять. Обойдя всё заведение и внимательно рассмотрев территорию, они зашли внутрь, сразу поднимаясь на второй этаж. Пройдя длинный узкий коридор, оказались в небольшом конференцзале. — Вы пока переодевайтесь, обязательно берите с собой маски, перчатки и антисептики, а я пока позову главную медсестру, — сказала она и удалилась из помещения. Парни тут же начали быстро сменять одежду, переобуваться и ставить телефоны на беззвучный режим. Минхо снял все кольца с пальцев и положил их в карман сумки. Некоторые фотографировались в новых хирургических костюмах, некоторые как Хо смотрели в окно, как дети играются на площадке. — Здравствуйте, дети, — поздоровалась вошедшая женщина лет сорока с перламутровой помадой на губах и бордовыми короткими волосами. — Я старшая медсестра Хван Мира. У нас есть пять отделений. Первое — младенцы, второе — изолятор, где временно пребывают дети, которые недавно к нам поступили, они не болеют ничем, третье — детки с нарушениями в центральной нервной системе, чаще всего это ДЦП, четвертое — острая психиатрия и пятое — паллиатив, там дети на грани смерти, единственное, чем мы можем им помочь — это профилактика пролежней, то есть массаж, обезболивающие препараты, препараты от судорог, питание и гигиена. Компания студентов смотрели на женщину с раскрытыми ртами, молча хлопая ресницами. — Бояться не стоит, вы будете не одни, а под присмотром здешних медсестёр. Когда вы придёте они вас познакомят с детьми, проведут экскурсию, расскажут и покажут, что делать, — протараторила она. — Теперь определитесь кто куда пойдет. Обязательно по двое-трое человек. Парни зашушукались, переговариваясь между собой, староста быстро писал на листике список, то перечеркивал, то заново переписывал. Определиться, кто с кем пойдёт нетрудно, но нужно сделать всё так, чтобы никто не обиделся. Чан, как и всегда с Минхо, а Феликс со своим замом Чанбином, периодически может будут меняться местами. А вот выбрать отделение было сложно. — Кхм-м, — прокашлялся Ликс, прежде чем зачитать список. — Бан Чан пойдёт с Ли Минхо в изолятор, а Ли Феликс с Со Чанбином в первое отделение к младенцам. — Отлично, тогда за мной, — сказала медсестра и повела всех на выход. — Первое отделение в том конце коридора, — указала она в противоположную сторону и парни, кивком головы пожелав удачи, зашагали по тихому проходу. Чан с Минхо прошли сначала ещё один такой же узкий коридор, затем спустились на первый этаж и прошли в еще один, более широкий, с окнами. На стенах висели фотографии в рамочках с воспитанниками, кое-где висели стенды с рисунками детей, мини-выставки с изделиями из пластилина, картона, бисера и ниток. За рассматриванием детских творений Ли и не заметил, как они свернули в ещё один проход, тут-то он и понял, что совершенно не запомнил дорогу и остаётся надежда лишь на Чана. — Проходите внутрь, — остановившись перед дверью, сказала Хван Мира. — Вас уже ожидают. Студенты вместе с медсестрой вошли в небольшое помещение, здесь были шкафчики для верхней одежды и обуви, как в детском саду, низкие лавочки и окно с бесчисленным количеством вазонов на подоконнике. Пройдя немного дальше, их встретила доволи просторная комната с детьми — игровая. Здесь повсюду резвились дети разных возрастов примерно от четырёх и до пятнадцати, а может и немного старше, так сразу и не скажешь. Некоторые сидели перед телевизором на полу, смотря мультфильмы, некоторые играли в догонялки, кто-то строил что-то из конструктора, но взгляд Ли завис лишь на одном ребёнке, который сидел на подоконнике и тупо пялился в окно. «Ему наверное очень тяжело здесь находиться» — подумал про себя Хо, грустно улыбнувшись. — Здравствуйте, Ха Рын, это наши новые студенты, позаботьтесь о них, — представила старшая медсестра их другой и быстро умчала из отделения. — Итак, как сказала Хван Мира, я Ха Рын — опекаю деток изолятора, — начала рассказ женщина на вид лет пятидесяти с добродушной улыбкой. — Эти дети поступили к нам всего две недели назад. Это, — указала рукой на детей перед телевизором, — родные брат и две сестры, четыре и пять лет, на них переезд в центр особо никак не повлиял. Вряд ли они хоть что-то да поняли. Эти, — показала на двух мальчиков, собирающих Лего, — тоже братья, они достаточно тихие и не проблематичные — пять и семь лет. Те, что гонятся друг за другом тоже смирные, но весёлые и активные, иногда даже слишком, могут и убежать, так, что за ними глаз да глаз, им по десять лет. Ну и самый старший, семнадцать лет, его переезд от родителей сильно травмировал, он должен заниматься с психологом, но наотрез отказывается и сбегает, будьте с ним помягче, — тяжело вздохнула Ха Рын, бросив жалостливый взгляд на отстранённо смотрящего в окно, парня, но тут же нацепила на лицо улыбку. — А что мы должны делать? — поинтересовался Чан. — Ничего особенного, они не болеют, — протараторила она. — Гулять, кормить, укладывать на дневной сон некоторых, помогать одеваться и раздеваться, играться с ними и разговаривать. Вы должны понимать, что эти дети брошены на произвол судьбы, поэтому дайте им немного ласки, — тепло улыбнулась женщина и отошла к столу в соседней комнате, принимаясь заполнять какие-то бумаги. Сделать что-то изначально было неловко, словно одно движение и ты можешь дистанционно сломать ребёнку руку или довести его до слёз. Но Крис взял всё в свои руки и первым подошёл к играющим на полу детям. Он сразу же начал о чём-то живо с ними беседовать, взял в руки конструктор, сев на пол, принялся помогать строить высокую башню. Хо вообще всегда считал, что Чан мог бы быть хорошим отцом, жаль, что он стал на гейскую дорожку. Хотя и в таком случае можно взять ребёнка из приюта. Минхо же было интересно пообщаться с мальчиком, что лишь на два года младше него самого. Он приблизился к сидящему на подоконнику и аккуратно присел рядом. — Привет, — осторожно, дабы не спугнуть, поздоровался он. Парень окинул его незаинтересованным взглядом и снова устремил его на качающихся на качели. Он выглядел подавлено, так, словно совсем не здесь. Широкое худи не скрывало его худобы, ноги как спички, обтянуты черными скини джинсами. А на голове копна высветленных волос. — Хочешь на улицу? — пытается разговорить его Хо. На секунду Ли кажется будто он увидел проскочивший блеск в чужих глазах, тот снова посмотрел на него как на половую тряпку, но голос подал. — Меня туда не пускают. — Почему? — Боятся, что сбегу, — бесцветным тоном говорит он. — А ты сбежишь? — искренне интересуется Ли. — Может быть, — хмыкает тот. — Тогда пошли, — спрыгивает с подоконника Минхо и протягивает парню руку. — Но мне нельзя, — шепчет парень, быстро бегая глазами по помещению. — А мне никто не говорил, что тебе нельзя и ты тоже этого мне не сказал, — наклоняется к нему, заговорчески шепча на ухо и хватает за руку, заставляя того спрыгнуть с подоконника. Покинуть отделение оказалось проще простого, за ними никто не следил, да и в целом, казалось, будто приход студентов в центр, для сотрудников был поводом для нескольких часов отдыха. Они не без труда нашли нужный выход, где их меньше будет заметно, потому что громче всего обычно волают именно уборщицы и мимо проходящие повара из рядом располагающейся столовой. Это Ли понял по ужасно тошнотворному запаху то ли молока, то ли молочной каши, от которой желудок сворачивало так, как домохозяйки выкручивают лишнюю влагу с одежды после стирки. Парни мигом проскочили через аварийный выход под лестницей и, открыв скрипучую железную дверь, оказались на свежем воздухе. Минхо разглядывал дворик, но краем глаза наблюдал за парнем. Тот не делал никаких резких движений, а по прикрытым глазам и жадным вдохам полной грудью, словно его год держали в подвале, не скажешь, что он сейчас возьмет и сбежит. Вокруг не было ни души, лишь отдаленно слышался скрип старых качель и детский смех с перерывами на плач, от чего Ли неосознанно скривился и закатил глаза. Детский дом. День первый. Ли Минхо всё ещё не любит детей. — По тебе не скажешь, что тебе здесь нравится, — фыркнул парень. — Почему ты здесь? — По тебе тоже, — хмыкнул Ли, но тут же осекся, видя потускнелый взгляд парня. — Мне не нравятся дети, но мне нравится перспектива получить диплом, — говорит Хо, шагая в сторону лавочки под деревом. — Да и никто не спрашивал, куда я хочу. Воспитанник на это лишь хмыкнул себе под нос и пошел за Хо, но рядом с ним не присел. Он ходил туда-обратно по лужайке. Поднимал голову к небу, дабы словить несколько солнечных лучей, смотрел по сторонам, высматривая что-то. Минхо ловит направление его взгляда и, прослеживая за ним, понимает, что тот смотрит на бетонную стену, что ограждает территорию детского дома. А точнее в сторону, где из-за ремонтных работ одна из конструкций отсутствует, от чего в огороже зияет небольшая дыра. — Даже не думай, мелкий, — со скукой в голосе говорит Ли. — Не думаю, что медперсонал имеет право так разговаривать с воспитанниками, — задирает он голову, бросая колючий взгляд на Хо. — Ты не сказал своего имени и не оставил мне вариантов. И да, я здесь не работаю, соответственно не получаю зарплату, поэтому меня не уволят, следственно мне нечего бояться, — рассматривая остатки черного лака на своих ногтях, паясничал Минхо, хмурясь и думая о том, что пора бы обновить покрытие на ногтях. Парень уставился на маникюр Хо и даже не удосужился хоть что-нибудь ответить. — Хочешь такой же? — заулыбался Ли и получил неуверенный кивок. — Какой цвет? — Красный. — Отлично, тогда до завтра не сбегай, — не прекращал улыбаться Ли, а собеседник не мог не отзеркалить эту искреннюю улыбку, хоть и лишь на миг. Они вернулись обратно, когда Хо увидел в окне Криса, который что-то активно показывал руками пока маленькая девочка у него на руках пыталась косо-криво завязать второй хвостик на его макушке. Парни оказались в игровой за считанные секунды, благо на этот раз, Ли дорогу запомнил. Как оказалось, наступило время обеда, поэтому нужно было покормить некоторых детей, а за некоторыми проследить, чтобы хотя бы ложку каши проглотили. И нет, Минхо не бросается сейчас искрами из глаз в сторону безымянного паренька, который уже одиннадцать минут как ковыряется в миске. Он набирает кашу в ложку, подносит её ко рту, начинает говорить с мальчиком лет пяти, возвращает содержимое ложки обратно в миску, ковыряется и так по кругу. Минхо знает эти не прикольные приколы психики и ему больно на это смотреть. Он и сам едва выбрался с этой петли, благо специалисты и хорошие друзья вразумили, но он понимает, что этого парня будет не так просто спасти, ибо некому спасать. Он не встревает, а лишь смотрит, это не его дело, Хо не врач, а он не пациент. Это совершенно не его дело, — твердит он сам себе по пути в общежитие. «Это совершенно не моё дело», — думает он, когда заполняет первый день в дневнике практики, сидя на обшарпанном подоконнике своей комнаты. — Блять, серьёзно? — закатывает он глаза, когда выбирает самый лучший красный лак из всех предоставленных в магазине. Оказывается, писать дневник практики, не то, что сложно, это просто невыносимое занятие. Сначала он сидел над распечатанными листами А4 и смотрел на графы. На непонятные слова по типу «название медучреждения». Типо, откуда он должен знать, коммерческое оно или нет? Им вообще сказали, что это реабилитационный центр, а дэ факто — детский дом. График? Что за клеточки, циферки, колонки? Удивительно, но факт — в меде учат всему, кроме самых базовых вещей, в частности таких, как заполнение официальной документации, как написать и подать резюме на работу и как сохранить психику в условиях выживания. На первом часе сидения над дневником Ли все же решил позвонить Феликсу, то бишь старосте группы. — Ты шутишь? Я его еще даже не распечатал, — смеялся в трубку Ликс. — Кто тебя старостой назначил, чувак? — возмущался Хо. — Господь Бог, — низким, внезапно серьезным голосом сказал тот и сбросил вызов. На втором часе он написал в чат «Медсестрички», но все, как и он задавались тем же вопросом. Кто-то из более смышлёных предложил спросить у куратора практики, а кто-то то ли из бессмертных, то ли из самоубийц, там не очень понятно, решил позвонить ей. Спустя минут сорок стало ясно, что мадам эта — кураторша лишь дэ юре и плевала она на них даже не с Говерлы, а примерно с Джомолунгмы. Не третьем часе мозгового штурма Минхо который раз понял, что медицина — не его и направился в ближайшую кофейню. Грустно вспоминать, но раньше Минхо никогда не мог позволить себе гулять в одиночку, даже чтобы пойти в магазин, он выжидал Чанбина или Криса, дабы те составили компанию. Когда Ли об этом задумывался, ему казалось это странным, ведь он будто кукла шита нитками интровертности. Ему хорошо дома, где никого нет, вдали от людей и всего живого, что не мяукает и не пушистое. Но откуда тогда такая потребность в компании, когда он куда-то идет? Спустя длительное время он понял, что это лишь его скрытый страх общества, от которого он хочет прикрыться людьми, которым доверяет. Тогда-то Хо понял, что с этим нужно что-нибудь делать. Постепенно он начал выходить на перекуры в одиночку, даже не грешил курением в окно комнаты общежития, а пешком спускался с девятого этажа на курилку. Потом самостоятельно выбирался в ближайший магазин за покупками. А сейчас он на этапе «посети любимую кофейню и останься в ней дольше десяти секунд». Спустя пол года самореабилитации ему стало и правда легче, он уже не бегал с отдела в отдел в магазине, пытаясь чем побыстрее пробить товар на кассе самообслуживания и сбежать от чужих взоров, которые, как ему казалось, устремлены конкретно на него. Теперь он спокойно заходил, иногда, все еще ловил паранойю, что тот подросток в желтой кепке с роллини в руке, с неодобрительным выражением лица наблюдает именно за ним, а не с глуповато выпученными глазами рассматривает стенд с шоколадками «Рошен» по акции. Но тогда Ли просто старался отойти подальше и занять свои мысли изучением состава химозно-синей водички, которую маркетологи рекламируют, как «фитнес-водичка, да она синяя, там миллион и одна «ешка», но кого они волнуют, ведь вы увидите на этикетке подкаченного мужчину и здесь написано «фитнес», поэтому вы её возьмёте.» Вечером на улице стало прохладнее, но душнота все еще присутствовала. Минхо не любил жару. Во-первых, он потеет как лошадь, во-вторых, болит голова и поднимается давление, втретьих, болит буквально каждый сантиметр тела и хочется умереть. Холод его привлекает куда больше. Допустим, осенью или зимой можно укутаться в теплое одеяло, надеть любимые меховые носки, те, что бабушка на рынке купила, серые с котятами или розовые в белую полосочку, есть еще синие, но они недостаточно теплые. В холодную погоду всегда хочется пить горячие напитки, а их Ли любит всем сердцем. Не важно кофе это или чай, главное — горячее. В жару же о чем-то жидком и теплом даже думать не хочется, сразу на тошноту пробивает. Летом спасает только холодное кофе, а конкретно — айс американо с сиропом соленая карамель. Охлаждающе, горько и в меру сладко. Его любимая кофейня находится недалеко от общежития, но вечером здесь редко полно людей, хоть панического страха перед ними уже почти не было, повтыкать в окно и попить кофе все же хочется в относительной тишине и уюте. Он заказывает всегда одно и то же, поэтому бариста — молодая девушка, студентка с его потока — Дженифер, быстро принимается за исполнение заказа. Минхо уже два месяца как исправно посещает это заведение и, с почти сто процентной уверенностью может сказать, что он ей нравится. Та всегда в качестве, как она это называет, комплимента от заведения ставит на тарелочку несколько печенек с предсказанием. Ли быстро просёк ситуацию, ведь ни у кого с посетителей он таких печенек больше не наблюдал. Было ещё несколько неловких касаний, длинных взглядов, двусмысленных фраз, но он пытался делать глупое лицо, словно ничего не понимает. Быть умным — это уметь вовремя прикинуться тупым. Сейчас же в кофейне кроме него и Дженифер никого нет. На фоне играет приглушенная мелодия — что-то по типу джаза. Ли не силен в музыке, да и джаз считает чем-то скучным и однообразным, но достаточно атмосферным, поэтому он не сильно против. Его взор прикован, как обычно, к широкому окну, за которым медленно прогуливаются люди, иногда проезжают подростки на электросамокатах. Телефон в заднем кармане джинсов начинает активно вибрировать и он, с тяжелым вздохом, словно разгрузил вагон угля, отвечает на звонок. — Да? — Дуй в комнату, я узнал, как заполнять дневник, а ещё у меня есть свежие спле-етни, — заговорчески шепчет, словно это не очередной чей-то секрет, а код для взлома Пентагона, Кристофер. — Какие сплетни? — все равно спрашивает Хо, интересно ведь. — Наша одногруппница беременна. — Чего? — едва не давится напитком Ли. — Кто? — Приходи и узнаешь, — смеется Чан. — Какой подлый, ещё лучший друг называется.***
Из-за разгадки ребуса под названием дневник преддипломной практики Минхо снова чувствует себя овощем и даже утреннее кофе и вторая подряд сигарета не может справиться с желанием вернуться обратно в теплую постель и омут сладких снов. Но вероятность получить выговор за неявку на практику так и мерцает красным светом в подсознании и заставляет начать собираться. В кучу с реально нужными вещами в шоппер летит пачка Винстона с ментолом, зажигалка, силиконовая игрушка-антистресс в форме лягушки, хотя с такой жизнью, как у Ли просто жамкать её не поможет, как минимум нужно ею стать. А также наушники, ватные диски, средство для снятия лака с ногтей и, непосредственно сам лак, черный и красный. День начался так же, как и вчерашний: кучка сонных студентов приехала к детскому дому, как они коротко стали его называть, переоделись, распределились по группам тем же составом, но уже в другие отделения. Ли это немного огорчило, пускай ничего конкретного он не обещал тому мелкому, но дал надежду, что сегодня они увидятся и от этого было грустно. Но ничего, он не теряет надежды на то, что сможет хоть на час ускользнуть из палаты и сбежать к нему. Сегодня они с Крисом пойдут в острую психиатрию. Если уже и проходить практику здесь, то так, чтобы изъять из неё максимум для опыта, в отделении с малышами ему точно нечего делать. Корпус с детьми, что болеют психическими расстройствами, находится отдаленно от всех. Здесь всего две палаты, так как детей около десяти-двенадцати. Первая — просторная, светлая, с небольшими окнами, выходящими во внутренний дворик, с решеткой на них и с выкрученными ручками. В ней не было нагромождения мебели, лишь обычная больничная койка с разноцветными простынями — персонажи мультфильмов, зверюшки, цветочки; так же по одной у кроватей низкие тумбочки с личными вещами детей; большой ковёр и низкий столик с различными настольными играми, у стола — несколько мешков-кресел. Другая палата почти нечем не отличалась. Разница лишь в том, что в одной живут девочки, а в другой мальчики. Всё здесь было организовано так, что с первого раза и не скажешь, что это медицинское учреждение, всё выглядит так, как в детском саду и не более. Дети на первый взгляд полностью уравновешенные. Некоторые играют в настольные игры, кажется, эта игра называется «Змейки и лестницы» или что-то по типу неё. Минхо любил в детстве играть в такие игры с папой. Почему-то он помнит, как каждый раз обыгрывал его, хоть ему было шесть, а игра элементарна. Ты лишь выбираешь себе фигурку, которой будешь ходить, подкидываешь кубик и ходишь то количество раз, которое показывают точечки на кубике, главная цель добраться до финиша первым. Ещё Минхо помнит, как за каждый выигрыш папа давал ему деньги и после он шёл в ближайший ларечек и покупал на них им обоим мороженное. Некоторые дети, что постарше лежали на постели и читали книжки, некоторые рисовали, один ребенок сидел на подоконнике и смотрел в окно, точно так же, как и тот мальчик из изолятора. Ли недовольно хмыкнул под нос, насупив брови у переносицы. Его внимание привлекла большая деревянная клетка, по типу манежа для маленьких детей. Он подошел ближе, присев на корточки, стал разглядывать, есть ли там кто. Видно было и правда плохо, ведь двумя сторонами клетка прижата к стене, так как стоит в самом углу, третья сторона — сплошная деревянная стеночка и лишь одна открыта для взора. — Не подходите так близко, — послышался сзади женский голос. Высокая, стройная женщина приближалась к нему медленным шагом. Ли было странно это наблюдать, ибо как по себе известно — люди в белых халатах медленно не ходят и не важно студент ты или врач. — Это Эмилия. Ей четырнадцать лет, у нас она уже почти два года. Она практически не двигается, но сильна в руках и достаточно агрессивна, чтобы суметь схватить вас за рукав и откусить дистальную фалангу, — эта женщина не только размеренно передвигалась, но и говорила. Её стало скучно слушать уже на четвертом слове, поэтому Минхо даже не насторожился, услышав такие слегка пугающие факты. — А что с ней? — спрашивает Хо, всё ещё пытаясь рассмотреть очертания подростка. Медсестра заметила интерес студента и немного отодвинула манеж, открывая сплошную стенку. Брови Минхо поползли ввысь. Минуту ранее ему говорили, что это девочка-подросток, которая в свои года сейчас должна была заканчивать примерно восьмой класс. Но перед собой он видит частично обездвиженную девочку не более шести лет в сплошь закрытом комбинезоне, даже руки спрятаны, как у младенцев, чтобы те своими ногтями не ранили самих себя. Её взгляд кажется то ли напуганным, то ли агрессивным, она смотрит словно не на Ли, а прямо в душу. Её голова размером больше, чем туловище в два раза, такую голову пририсовывают инопланетянам — большая, с видимой сеткой синих вен, с выпученными глазами и почти без волос. — Гидроцефалия, — на автомате не спрашивает, а утверждает Ли. Медсестра всё ещё молчит. Она пролезает руками сквозь отверстие и расстегает пуговицы в зоне ног и по одной аккуратно вытаскивает. Казалось, бровям Ли некуда уже подниматься, но это неправда. Ноги у девочки вывернуты в коленном суставе в противоположную сторону, они крупно дрожат, словно сию секунду ребенок переживает мощнейшие судороги. И Ли уверен, что он прав, ведь по её небольшому, в отличие от головы, личику текут слёзы. — Сделайте что-нибудь, вы не видите, что у неё судороги? — пытается наименее истерично произнести Минхо. — Как думаешь чем маленькая Эмилия болеет? — игнорирует его вопрос женщина. — Гидроцефалия и наверняка ДЦП, — сквозь зубы шипит он. — И эпилепсия, — монотонно добавила та. — Эти судороги у неё почти каждую минуту её жизни, она уже привыкла, не переживай. Её родители были законченными алкоголиками и наркоманами, мать рожала её в героиновой ломке от чего Эмили получила черепно-мозговую травму в процессе родов. Минхо умеет абстрагироваться. Умел до момента пока воочию не встретился с самым дном медицины. Ребенок не лежит в специальном боксе, где в любую минуту можно подключить аппарат искусственного дыхания или просто кислородную маску, где она под постоянным присмотром квалифицированных специалистов. Минхо плохо от того, что он видит. Он догадывался, что такие заведения всё ещё существуют, но предпочитал не видеть этого. — Можешь идти, на сегодня ты уже насмотрелся, — закончила женщина и, похлопав его по плечу, таким же томным шагом ушла, оставляя по себе отдаляющийся цокот каблуков и душевное бремя. Минхо стоял на месте ещё с минуту и пустым взглядом прожигал окно пока маленькая Эмили смотрела на него леденящим душу взглядом. Он ушел, даже не взглянув последний раз на девочку и не попрощавшись с Чаном. Сейчас он пока все равно не уходит отсюда. Ли быстро нашел конференцзал, где они по-прежнему оставляют свои вещи. Переоделся, собрал все обратно в шопер и пошел на поиски изолятора. Сейчас было как раз время обеденного сна и Ли не прогадал, тот парень не спал и все так же пялился в окно, только уже не безэмоционально как вчера, а с каким-то волнением. Минхо посмотрел по сторонам — вокруг никого. В три шага он преодолел расстояние от двери к окну и быстро дёрнул мальчишку на себя, прикрыв рот ему рукой, заставил молчать и посмотреть на него, мол, переживать не о чем, свои. Парень лишь шустро надел свои явно поношенные конверсы и сбежал вслед за Ли по лестнице. Они снова расположились на лавочке под деревом и несколько минут просто сидели, пытаясь перевести дыхание после быстрого бега. — Привет, мелкий, — улыбаясь, поздоровался Ли. — Нормальные люди сначала здороваются и только потом предлагают куда-то пойти, а не похищают человека, а потом здороваются, — фыркает парень. — Кто сказал, что я нормальный? — А я и не говорил, что ты нормальный, — закатывает глаза юнец. — Времени у нас в обрез, поэтому приступим, — напомнил Ли, впопыхах роясь в шопере. Парень рядом с интересом наблюдает за копошением студента, не понимая, что тот собрался делать. Он видит, как тот достает какую-то стеклянную баночку с жидкостью, ватные диски… — Эй ты, студентик-медик, резать меня собрался? — машинально отодвигается он. Минхо не отвечает, а лишь достает все остальное и раскладывает его на прежде расстеленной на лавочке салфетке. — Давай ручки свои, — обращается он. — Зачем? — Наводить красоту будем, — хмыкает он и тянет чужую руку на своё подставленное колено. Минхо аккуратно и заботливо протирает чужие руки спиртовыми салфетками, ждёт пока те просохнут и берётся за дело. С выражением лица словно он занимается этим всю свою жизнь, наносит красный лак на ногтевую пластину. Воспитанник сверху-вниз молча наблюдает за процессом, не мешая старшему. Он замечает, что Ли тоже переделал себе маникюр, теперь на его ногтях красуется свежий черный лак, а на безымянных пальцах обеих рук — небольшие красные сердечки. Он умиляется тому, как контрастно выглядит такой дизайн на ногтях парня, который весь из себя прагматик, излучает сквозняк и желание спрятаться и лишь изредка улыбается. Слишком уж пристально тот за ним наблюдал за вчерашним обедом, словно видел его насквозь. Ему даже пришлось тогда запихнуть в себя четыре ложки каши, которая потом с помощью двух пальцев благополучно вышла из него. — Вот и всё, — доволен собой Ли, наконец-то разгибается, выпрямляя спину. Он ещё раз берёт обе руки в свои и дует на ногти, чтобы лак быстрее высох. Парень оценивает свой новый маникюр и в удивлении вскидывает брови, но ничего не говорит. На сердце отчего-то потеплело и приятно защемило. Красные ногти и на безымянных пальцах обеих рук черные сердечки. Это выглядит мило и он соврёт, если скажет, что это не так. Губы его приоткрылись пока взгляд метался от нового маникюра, к лицу студента, что так бережно наклонился над его руками. Ли чувствовал, как чужой пристальный взгляд обжигает его и словно с ног до головы раскатывает по телу мелкие мурашки. Он поднял голову сталкиваясь с беглым взглядом парнишки, тот быстро увел его от кошачьего прищура напротив и устремил куда-угодно, но не на собеседника. — Так ты мастер маникюра, а медицина твоё хобби? — вместо благодарности, язвит он. — Ну, можно и так сказать, — всё ещё продолжает просушивать ногти Ли, свернув губы трубочкой и выдыхая на них поток воздуха. — Опыт работы — на скучных парах разрисовывал свои ногти и ногти одногруппников фломастерами. Парни в унисон хихикают и наконец-то спокойно откидываются на спинку деревянной лавочки. Время дневного сна вот-вот подойдёт к концу, но ни один из них пока никуда не спешит уходить. — Джисон, — внезапно говорит парень. — М? — быстро повернул в его сторону голову Хо, боясь упустить и слово, от чего шея хрустнула с таким звуком, словно он сломал позвоночник. — Хан Джисон меня зовут, — закатывает глаза он, вновь всматриваясь в небо, покрытое серыми низкими тучами. — Ну наконец-то, — хлопает в ладоши Ли и поднимается с места. — А теперь тебе и мне пора. Они без слов направляются к двери аварийного выхода, оба специально замедляют шаг, но всё так же не говорят и слова. Минхо рассматривает профиль Джисона с мило порозовевшими щеками, как у ребенка. Можно ли его называть ребенком если ему семнадцать? Ли не знает, но уверен, что в свои девятнадцать не чувствует себя взрослым дядей, который умеет оплачивать коммунальные счета и вовремя крикнуть в маршрутке: «На следующей остановке, пожалуйста!» — Ну-у, — мнется Хо с ноги на ногу. — До завтра? — Подожди, — едва не вскрикнул Хан, немедленно прикрывая рот ладонью под вопросительный взгляд Хо. — То есть… Как тебя зовут? — Ли Мин-хо, — по слогам отвечает Ли, дергая уголками губ в скупой усмешке и быстрым шагом уходит прочь. — Ли Мин-хо, — зачем-то тихо повторяет Хан, поднимаясь по пустой лестнице, где каждый шаг разносится эхом.***
Джисон соврёт, если скажет, что он в порядке. Он чертовски не в порядке, ни на грамм, ни на секунду, ни на долю. Джисон не соврёт, если скажет, что он в дерьме, потому что он и правда в дерьме. Вся его жизнь выглядит словно короткометражный фильм о низах цивилизации, аморальном способе жизни, косяке на завтрак, обед и ужин, побоях, криках, звонкам копам посреди ночи, ибо отец снова бросается на мать с ножом. Его жизнь могла бы стать отличным сценарием сериала от Нетфликс, в котором главный герой в одиночку справляется со всеми бедами жизни, но в финале сторчится и сдохнет в канаве от передоза. До своего четырнадцатилетия семья Хан жила вполне себе сносно. Денег не хватало всегда, но родители его пытались вылезти из долговой ямы всеми силами. Хан никогда не отличался ничем особенным: учился посредственно, часто прогуливал уроки, срывал их, хамил учителям. Ходил он в самую обычную школу, в кроссовках, повидавших не одну сотню километров, джинсах, протертых на задней стороне бедер, ибо просиживали один и тот же стул два года подряд и в когда-то белоснежной, но сейчас более сходившей на половую тряпку, рубашке. Он и не догадывался, что тогда было ещё всё отлично. Знал бы он, что уже спустя год его жизнь превратится в ад — был бы пай-мальчиком. Его семье хватило год дабы потерять всё. Отца уволили с завода, мать зарабатывала копейки посудомойкой в местном бистро, которых хватало лишь на оплачивание счетов по свету. На газ уже не хватало, поэтому в холодное время года спать приходилось одетым и под несколькими одеялами. В скором времени родители стали топить горе на дне рюмки, словно нелюди котят в речке. Хан стал исправно посещать школу, но лишь потому, что хотел чем подольше оставаться вне пропитанных дешевым алкоголем стен. После уроков у него начиналась другая жизнь. Жизнь, где он работает на мелких барыг, доставляет товар, а оплату принимает наличкой и несколькими косяками. Прошло ещё два тошнотворных года прежде чем обдолбанный отец зарезал его мать. Красно-синие мигалки полицейских машин освещали весь двор, когда Хан добирался ночью домой из очередной доставки на другой конец города. Опершись спиной о стену, на полу полусидела-полулежала мать. За её спиной — длинный красный развод, следы папиных, перепачканных кровью, рук на стенах, мебели, под мамой — лужа густой бордовой жидкости, частично впитавшаяся в ворс ковра. Джисон от чего-то не был расстроен, огорчен, не горевал и не печалил. Он был лишь зол, всё, что оставили по себе его родители — злоба и ненависть. Как они могли вот так? Одна сдохла, другой догнивает в тюрьме? А ему что? Куда податься, как поступить, кому он нужен? Он не просился рождаться, так, что, мать вашу, с этой жизнью не так?! Вскоре его забрала социальная служба и он не совсем помнит неделю жизни до этого. Помнит лишь как безбожно курил косяк за косяком, рыдая, пытался оттереть засохшую кровь на месте смерти своей матери и проклинал её при этом всеми существующими анафемами. Помнит, как кровь так и не поддавалась, как он сам лежал рядом с той лужей, пальцами зарывшись в пропитанный кровью ворс, рыдал, раздирая горло и срывая голос. А потом его забрали, отмыли и переодели, накормили и положили спать. Засыпая на мягкой кровати, под теплым одеялом он рассматривал свои ногти, ногти под которыми застыла красная кровь родной матери. Он не разговаривал ни с кем неделю. Неделю он молчал и боялся сказать и слово, сказать и не услышать собственного голоса, ведь последний раз, когда он его слышал, он разъяренно кричал, пытаясь отодрать со стены испачканную кровью штукатурку. Джисон пока и сам не отдаёт себе отчет, зачем заговорил с тем парнем, почему пошел за ним, почему позволил накрасить себе ногти и ждёт его каждый день. Сегодня восьмой раз, когда они должны увидеться и Хан ждёт. Почему он ждёт?***
— Это ещё что? — заинтерисовано вглядывается Джисон в пакет в руках Минхо. — Я подумал, что если уж нас здесь ничему не учат, стоит хотя бы попробовать хорошо провести время, — пояснил Ли с улыбкой на лице. — Пошли во-он туда, — показал он на бетонную стену, ограждающую территорию центра. Парни видятся уже восьмой раз и по правде Минхо в восторге от этого мелкого, каждую их встречу они отлично проводят время, много болтают и шутят. Все гнусные мысли и тревоги отступают прочь, когда он рядом с Джисоном. Минхо понимает, что скоро их дороги разойдутся, поэтому хотел бы подарить парню столько позитивных эмоций, сколько сможет. — Отлично, — пробравшись через заросли цветов и кустов к стене, выдохнул Хо. По одному он начал вытягивать предметы из большого пакета: плед, который Хан сразу принялся расстилать на зелёной траве, две маленькие упаковки сока с трубочками, леденцы на палочке, плеер, обклеенный наклейками, с наушниками и упаковку разноцветного мела. Минхо заметил как в мгновенье глаза Джисона засияли, словно тот смотрел не на что-то такое простое и банальное, а на открытый космос. Taylor Swift — Innocent Парни уселись на клетчатом пледе, Минхо включил первую попавшуюся песню в плеере и отдал один наушник Джисону. — О! Это Тейлор Свифт? — взвизгнул Джисон. — Да, мне нравятся некоторые её песни, — ответил Ли. — Мне тоже! Моя любимая певица. Тёплый ветер приятно обволакивал кожу, волосы парней копошились от него, попадая в глаза, всё вокруг цвело и пахло в полной тишине. Сейчас повсюду тихий час, иногда вдали проходит кто-то из персонала, но они и не смотрят в их сторону. Вокруг цветов наматывают круги пчёлы, птицы подпевают музыке в наушниках, а Джисон тихонечко под нос напевает медленную мелодию. Они пьют фруктовый сок из трубочки, разговаривают о всяком. Минхо рассказывает о том, как хочет попасть на работу в психиатрическую клинику, а Джисон говорит, что с детства мечтал открыть центр для бездомных животных. — Хочешь что-нибудь нарисуем? — спрашивает Минхо, у него самого руки давно чешутся разрисовать эти унылые бетонные блоки. — Конечно, а что? — Это не важно, пускай это будет тем, как ты себя сейчас чувствуешь, — подмигивая, отвечает Хо. Они открывают упаковку разноцветных мелков, Джисон достаёт зелёный, а Минхо розовый. Ли смотрит, как завороженный, на то, с каким серьёзным выражением лица Хан вырисовывает первые линии, рисует голову, тело, хвост с кривоватым гребнем — динозаврик. — Посмотри! — Хан сияет счастьем, тащит Ли за руку к себе. Минхо берёт свой мел и дорисовывает к руке динозаврика цветочек, поднимает с пледа синий и за минуту копошений на голове у зверька появляется кепка с пропеллером. — Да вы художник, медсестра Ли, — смеётся Джисон, легонько пиная старшего в грудь. — Ах, да я тебя! Минхо не успевает и дотронуться к Хану, как тот тут же отскакивает в сторону. Он бежит за ним, пытаясь догнать, но Джисон слишком быстрый, он виляет меж кустов, то и дело заставляя Хо чертыхаться о траву под ногами. Но Хан не просчитал несколько моментов и оказывается загнанным в угол. Минхо подбегает, хватая его на руки, и валит на мягкий плед, нависая сверху. — Ну что, набегался? — спрашивает Минхо, пытаясь отдышаться. Не дав ответить он сразу же начинает щекотать Хана, вырывая из него звонкий смех. Хан пытается выскользнуть из-под Ли, но тот закрыл ему все пути отхождения, зажимая своими ногами его бедра. — Всё-всё сдаюсь! — визжит Джисон, заливисто смеясь. Минхо падает без сил около парня, закидывая на него ногу и руку, приобнимая за плечи. Между ними снова виснет тишина, но уже не такая неловкая как в первый и второй день, в третий день уже было проще дышать рядом, но сегодня стало всё более по-дружески что-ли. Джисон повернулся на бок лицом к Ли. В полной тишине они рассматривали лица друг друга, так, словно впервые видели. — Спасибо тебе, — полушепотом благодарил Хан, смотря прямо в глаза напротив. — За что? — За то, что стащил меня с подоконника и увёл на улицу, за то, что накрасил ногти, — он бросил взгляд на их парный потёртый маникюр. — За то, что прошлый раз воровал со мной цветы с палисадника и за динозаврика под песни Тейлор Свифт. Минхо смотрел на него с нежной улыбкой, убирая рукой упавшую чёлку на лоб Хана, гладил щёку большим пальцем, щекоча под подбородком, от чего лицо младшего всё больше заливалось румянцем. — И тебе спасибо, Хани, — прошептал Хо, сгребая того в охапку объятий.