"Бывай"

Подметать Пик требовалось ещё пару часов и она, как заведенная, ходила по кафелю небольшого кафе, только и меняя швабры. Посетителей в это время не бывало и надраенные полы были так ослепительно чисты, что ещё через пару проходок она бы стёрла верхний слой эмали и превратила бы матовую плитку в глянцевую. А что? Так даже лучше. Ей нравились глянцевые поверхности больше. Ей хотелось посмотреть на чёткий контур ламп в отражении. А ещё, так можно было невзначай взглянуть на себя. Хозяйка бы тогда не корила её за то, что она, будучи такой красавицей, не выходит замуж каждый раз, когда бы ловила Пик на том, что та смотрит на себя в зеркало. Жаловаться на хозяйку было грешно, вообще. Она честно отдавала Пик деньги за её вечернюю работу, не претендовала на чаевые и щедро раздавала выходные. В другой жизни, Пик бы даже, наверное, принимала её приглашения почаёвничать девочками после смены. В реальной же, чаёвничать таким людям с ней было не о чем: да, всегда можно было повспоминать войну, но войну они прошли на радикально разных сторонах. Её дочь, ушедшая в военку и не вернувшаяся после теракта в казармах, даже не успела матери рассказать никаких баек о службе. Митрас, где хозяйка спокойно жила до 850-го, войну видел только в газетах и поредевших полках, а не изнутри самого пекла. Вдобавок, с утра Пик ходила читать лекции в военку, и недосып ради рассказов о бытовухе, да бизнесе, выглядел удовольствием крайне сомнительным и неоправданным. Пик не для того летала каждый вечер по заведению с подносами и швабрами, чтобы потом отказать себе в удовольствии подольше погреть кости под тёплым одеялом. Вечер обещал быть нудным. Под колпак лампы забилась муха и, отчаянно жужжа, билась о стены. Пик за ней понаблюдала с интересом, прежде чем, всё же, выпустить. К моменту, когда о колокольчик ударился косяк двери, спина у Пик уже почти не разгибалась. Габи обещала зайти — в этом ничего необычного не было. Приходила она почти стабильно раз в неделю, чаще всего с ней вместе был Фалько. В хороший день, она могла даже вытащить Леви, но он с каждым годом становился более сварливым и, несмотря на все рекомендации врача, очень тяжело соглашался покидать пределы дома. В её визитах не было ничего принципиально странного. Это была всего лишь Габи. И всё же, в тот вечер, Пик едва ли не затылком почувствовала, что с Габи творилось что-то не то. На ней было платье в крупный подсолнух и шляпа, в руках маленькая бисерная сумочка. Волос собран, осанка такая, точно она шпагу проглотила. — Что-то стряслось? — Спросила Пик, не понимая, что именно её насторожило. — Всё в порядке… Правда. Когда они через минут пять сидели за чаем, вокруг Габи так же веяло нервозностью. Она отвечала на вопросы про работу и дом, рассказала, как Леви разозлился и бросил чашкой в стену за ужином. Обсудили пару сплетен из военки, посетовали на плохих посетителей. Их семьи в Марли всё ещё были в порядке, да. Да, так и звали обратно. Да, так и не хотели приезжать на Парадиз — больше всех — тётя Габи. Темы быстро просочились сквозь сито, оставив за собой давящую тишину. С Габи такого у Пик никогда не было. Минут через пять демонстративного попивания чая, Габи-таки достала и положила на стол перед Пик конверт. — Фалько сделал мне предложение. — Сказала Габи, тихо. — Поздравляю, — улыбнулась Пик, натянуто. — Поздравляю… Это — приглашение на свадьбу, я так понимаю? — Да… Да. В сентябре. — Красивый сезон. — Да. Мы… Хотим сыграть свадьбу рядом с королевским Лесом. Как раз там самая красота в это время года. — Я рада за вас, — сказала Пик. — Правда? Пик-сан, Вы ведь придёте? — У Габи в глазах теплилась надежда. Пик замерла, но, в итоге, кивнула. — Конечно, Габи. Я не могу же пропустить то, как моя девочка выходит замуж. — Габи заметно расслабилась. — Спасибо, Пик-сан. — Габи потянулась через стол, едва не своротив по пути кружку чая, которая перед ней стояла; Пик ответила на объятие с тёплой улыбкой. — Кольцо хоть покажи, невеста! Обычно, когда приходила Габи, Пик держала кафе открытым ещё пару часов — особенно, если не было хозяйки. Но сегодня был неловкий повод, который ещё и наложился на вечер пятницы. В вечер пятницы, Пик не задерживалась никогда. Габи знала об этой привычке, и засобиралась за полчаса до закрытия. Пик же снова прошлась по кафе метлой. Чашки помыла, порассматривала их. Интересно, что у Леви был за приступ вандализма против чашек? С чего? И почему Пик тоже так хотелось, внезапно, последовать его примеру? Пик выдохнула и расставила их в шкафчик. Выключила свет, захлопнула ставни, закрыла дверь — и стеклянную, и калитку. Она больше не спешила в цветочный, чтобы наверняка успеть. Господин Шварц знал, что она придёт и, если видел, что она не подходит к моменту, когда ларёк ему хотелось закрыть, оставлял собранный букет у закрытой двери. Пик забрасывала мелочь в почтовый ящик — на том и сходились. С букетом в руках, Пик шла мимо пересечения сорок восьмой и пятьдесят шестой улиц Шиганшины, короткой дорогой, ведущей через парк. Как всегда, там горели фонари, как всегда, вокруг сновали дети, их осаживали родители с колясками, ярмарочные телеги продавали запечёную кукурузу и бублики. Сквозь чёрное решето листьев просматривалось ярко-синее, усыпанное звёздами небо. Конверт тяжелил авоську Пик, как будто был не куском бумаги, а гирей. Было странно нести его с собой туда. Дорога пустела, чем ближе Пик подходила к кладбищу. Ноги легко отыскали могилку. Она постояла с минуту, уложила букет на камень и, положила руку на плиту — привычный жест. Она больше не плакала здесь: наверное, это нужно было посчитать за какую-то хорошую динамику, за сдвиг с мёртвой точки, только от отсутствия слёз меньше тошно не становилось. Она затем залезла в сумку и достала пачку сигарет, которой ещё должно было хватить на двенадцать недель. Достала одну: одиннадцать недель. Закурила, чуть отойдя и тогда, наконец-то, тихо сказала: — Привет, Порко. Габи замуж выходит. За Фалько. Конечно, никакого Порко там не лежало. Порко не было. От него не осталось ничего, что можно похоронить, ни даже пальца. И всё же, когда закончилась война, Пик взяла разрешение поставить символическую плиту, бросила туда пару прихваченных с собой после разбора завалов Либерио вещей его, чтобы было куда приходить. «Меня здесь держит могила любимого человека, ” — сухо сказала она как-то папе, когда он начал спрашивать, в очередной раз, почему она жила теперь в Шиганшине. «Ты сама её поставила. Ты могла поставить её и в Либерио. В Либерио есть и другие могилы, которые тебя должны держать. Сама же себя привязала к тому месту, глупая, ” — ответил ей на то отец. «Но умер он в Шиганшине, ” — думала Пик. «Значит, и его могила, и я должны быть в Шиганшине.» — Сегодня ромашки опять засушенные. Видимо, опять привезти не успели. Ты ведь не обижаешься? Постоят подольше. Половина сигареты была выкурена; это был их маленький ритуал. Когда она только-только стала сюда приходить, он нанёс ей ответный визит. Пик проснулась в ночи от того, что кто-то шарился в её комоде — она вышла с костылём наперевес и увидела, что это всего лишь Порко был, в жакете, но без повязки. — Ты хоть по сигаретке приноси, Пикули, — он ей улыбнулся. — Что, неужели и сама завязала? — Да… Да, завязала. Ты постой, я схожу сейчас, ладно? — То, что он был там, не казалось странным, ничто не казалось странным — было только стыдно, что он зашёл в гости, а у неё, как назло, не оказалось единственной вещи, которую он хотел. — Ой. Притормози. Куда в такой холод и в одной ночнушке? Посиди минуту. Скоро буду, — он вышел. Пик ждала. Проснулась она наутро тяжело, с одеревеневшей от лежания на столе шеей. Ящик комода был приоткрыт, а пара документов лежали не на своих местах, придавленные пачкой сигарет. Пачку она стала носить с собой, потом хотела выбросить, когда поняла, что это был первый и последний раз, когда он ей снился. Следующие покупала сама. — Знаешь, что обидно, Порко? Когда я думала, что тебе осталось жить всего девять лет, если Марли победит — тебя было легко отпустить. Нас бы рано, или поздно пустили бы на корм титанам, у нас не было бы семей и детей. И то же самое должно было произойти с Фалько. А ты? Ты бы снова так поступил, если бы знал, что мы избавимся от проклятья? Она сделала затяжку. — Молчишь? Молчи. Наверное, да. Наверное, доказать Райнеру, что ты — круче, всё ещё было бы важнее. Затяжка. Осенний ветер поднимал сухую листву. Сама не заметила, как дошла до фильтра, придавила ботинком бычок и подошла снова к камню, опускаясь на один уровень с надписями эльдийскими рунами. — Что-то я сегодня сама не своя, милый. На тебя сорвалась. Извини меня. В следующий раз подольше с тобой побуду, обещаю. — Пик замолчала. Тяжело вздохнув, тихо добавила. — Бывай, Порко. Скоро увидимся, хорошо? Дома взяла в руки его фотографию. Мама Порко отдала, когда Пик помогала разгребать завалы, ещё в Либерио и увидела то, как Пик замерла, глядя на поврежденный осколками отпечаток лица, которое она слишком быстро начала забывать. Порко… Прошло четыре года. Не стало почти никого, но сердце за него болело так, как не умело ни за кого другого. Если он и вправду был где-то там — Пик хотела, чтобы у него было всё хорошо. У Пик было мало счастья, но, когда она о Порко думала, готова была разменять то малое, что у неё было, чтобы дьяволы, ангелы, кто угодно — сделали так, чтобы душе его было легко.

***

Сидели на кровати, друг напротив друга, полностью одетые, даже повязок не сняли. Разве что ноги Пик всё ещё были вокруг его бёдер. а губы Порко — припухшие от поцелуев. — Я думала, что это должно быть спонтанно. — Это должно быть разумно. Особенно, если ты боишься, — нахмурился Порко. — Кто тебе сказал, что я боюсь? Порко так, слегка бровь изогнув, на неё посмотрел: он как-то прикрыть глаза ей решил, подошёл со спины и получил костылём в лоб. Они оба знали почему. Порко ни до, ни после не позволял себя распускать руки вне поля боя — особенно с марлийскими офицерами. «Я в двенадцать из другого теста был слеплен», — говорил он. — А вообще, ты уверена, что правда хочешь? — Правда хочу. — Я боюсь сделать тебе больно. Я в глаза тебе потом посмотреть не смогу. — А ты не делай мне больно и всё будет хорошо, — сказала Пик, но потом, глядя в скептически оценивающие её глаза Порко, спохватилась: — Если ты хочешь вообще… Я как-то не подумала. Он смущённо улыбнулся. — Ты что, Пикули. Я правда тебя хочу… Ты представить себе не можешь, насколько. Но я боюсь… У тебя был плохой опыт и я боюсь всё усугубить. — Это называется не «плохой опыт, ” Порко. Это другое. Ты — другое. Я сейчас взрослая и понимаю, что происходит, и сама этого хочу. Я тебе доверяю, хорошо? Порко. Пожалуйста. Не надо слишком много об этом думать. Ты бы никогда со мной так не поступил, — Пик положила руку на его щёку и подалась бёдрами к нему поближе, губы в миллиметре от его губ, — Может… Может, тебе нравится то, как я тебя упрашиваю? Порко потянулся к талии Пик, пальцами плотно её обхватил, взгляд сфокусированный на губах. — Конечно, мне нравится, как ты меня упрашиваешь. Хочу в один день услышать, как ты меня умоляешь что-то сделать, — провёл по её бедру пальцами — такое мелкое движение, но какие вздохи красивые в ответ. Лицо подвинул чуть ближе к ней — из-за того, что она практически сидела на нём верхом, губы оказались где-то на одном уровне с грудью. — От одной мысли, что могу сделать тебе приятно с ума схожу. А ещё, тебя так хочется хорошей девочкой назвать… Ты так краснеешь, а я ничего ещё даже сделать не успел. Порко склонил голову набок, смотрел на её шею и губы. Пик очень хотелось, чтобы у неё от таких мелочей не сносило голову. Ещё, чтобы Порко её поцеловал и никогда не убирал рук с её талии. Чтобы не врал — ничего он не делает, ага. Как будто она не чувствовала того, как едва заметно двигались его бёдра, совсем немного трения через одежду — достаточно, чтобы ей пришлось прикусывать губы, чтобы не застонать. — Нравится? — Спрашивает, голос чуть хриплый, довольно кивает на тихое «да» Пик и останавливается. — А ещё что нравится, принцесса? Или не нравится? Я поделился. Секрет за секрет. Улыбался Порко так, как будто разочарованный вздох Пик был для него лучше любой медали. — Я не знаю… Но я хочу тебя видеть. Не хочу быть обездвиженной. Хочу, чтобы могла сама первая остановиться. Не… не души меня. И… не говори гадостей. — Каких именно гадостей? — Не обзывайся. — А хорошие слова говорить можно, принцесса? — Говорил тихо, губы всё ближе к ключицам. Пик пробрало изнутри. — Можно. — Грудь трогать? — Да… — Только когда услышала, как у Порко участилось дыхание, поняла, что сама уже трётся об него бесстыже. — Кусаться? У тебя такая кожа красивая, нежная… Хочется понаоставлять отметок, чтобы ты потом, видя себя в зеркале про меня вспоминала. — Порко расстегнул рубашку на Пик, пальцы скользнули за спину, быстро расправляясь с застёжкой на бюстгальтере. — Боже, пожалуйста. В четыре руки помогали друг другу раздеться, заворожённо смотрели друг на друга — целовались; когда губы Порко добрались до её груди, сдерживать стоны уже не выходило. Руками старались прикоснуться к каждому сантиметру кожи. — Красавица… Моя хорошая девочка, только тише, хорошо? — Когда заставил кончить её вокруг пальцев, шептал ей на ухо. — Хочешь, на этом остановимся? — Нет… — Лихорадочно отвечала на его поцелуи, голова плыла даже несмотря на открытое в сентябре окно, вслед за схлынувшим оргазмом пришло жадное желание большего. — Больше хочу. Полностью тебя хочу. — Черт… У меня крыша едет, кажется, — затянул Пик в длинный поцелуй, такой, после которого ей нужно было бы, наверное, сесть, чтобы коленки не подкосились, произойди он где угодно, кроме кровати. — Это не может быть реальным. — Резинки у тебя хоть есть? — У Райнера должны быть в ящике. Момент. Она сползла с него, а он перетянулся через кровать и свою тумбочку к тумбочке Райнера, порылся там с минуту и вернулся с блестящим конвертиком, держа его между пальцев с, ни много, ни мало, гордой улыбкой. Пик стало немного смешно. — Ты мой добытчик, — оставила тень губ на уголке его рта, забрала у него презерватив. Полсекунды, чтобы зубами отодрать верхнюю часть упаковки, ещё пара, чтобы раскатать его по члену Порко, провести по нему рукой. — Не дразнись. — Не знала, что у тебя — монополия. Он улыбнулся Пик даже как-то виновато, взгляд скользил от губ к ключицам, по покрытой засосами груди. Протягивает руку: — Иди ко мне? Пик снова забралась к нему на колени, привстала и замерла, ладони Порко уже привычно потянулись к её бёдрам, но он ничего больше не делал, лишь внимательно ей в глаза посмотрел, точно в поисках дискомфорта. У Пик отчаянно колотилось сердце. — Мы можем остановиться, Пикули. — Я не хочу. — Хорошо, — Порко её погладил по волосам, пальцем мягко по щеке провёл. На минуту воцарилась тишина, абсолютная и мёртвая. Пик смотрела в глаза Порко из-под приопущенных ресниц, в ушах отчаянно гудел пульс, было слышно их учащённое дыхание. Пик как-то дежурила на кухне с другими элдийскими кухарками, был несуматошный день и она подслушивала их разговоры о мужчинах — о мужчинах ей было больше узнать неоткуда. По их словам — мужчины в постели были чем-то в полутора шагах от животных, грубые и злые, обращающиеся со своими жёнами погрубее, чем со скотом. Пик и сама с таким столкнулась как-то — да так, что потом годы пробирало до холодного пота, стоило одной пройти рядом с охранкой у входа в Либерио, особенно ночью. То ли все те, с кем сталкивалась она, сталкивались другие элдийские женщины были негодяями, то ли Порко был слеплен из другого теста — но он её не торопил, не давил на неё, лишь смотрел —да, потемневшими и слегка затуманенными глазами, но всё же. — Что? Что такое, принцесса? — Спросил он. — Ничего… — Выдохнула Пик, эти его «принцесса», «хорошая девочка», «моя хорошая девочка» выбивали у неё воздух из лёгких. Пик стиснула зубы и медленно опустилась на его член, Пик закусила ладонь, чтобы сдержать стон — Порко же тяжело выдохул, пальцами почти успокаивающе массируя талию Пик. — Ты как, в порядке? — Спросил, голос хриплый. Пик кивнула, дав себе момент, чтобы привыкнуть — потом начала двигать бёдрами, вверх-вниз, мягкое «ах» слетело с её губ, когда поняла, что нашла правильный угол. Рука сама собой потянулась, чтобы себя потрогать — Порко, увидев это спросил, тяжело сглотнув: — Можно… Можно я? — Д-да, — прошептала Пик в ответ, сбито и не сдержала громкий стон, когда почувствовала подушечки его пальцев на своём клиторе. — Вот же чёрт… Начала двигаться резче, привыкающего, медленного ритма уже не хватало, чтобы голод утолить, сминала губы Порко своими, стоны умирали в поцелуях, Пик отчаянно держалась за его плечи. Хотелось быстрее, больше. Когда подоспел второй оргазм казалось, будто не осталось ничего, кроме животных инстинктов. Не хотела слезать, пока Порко не кончит, даже несмотря на то, что чувствительность выкрутило на какой-то неведомый максимум. Порко же зацеловывал её — губы, шею, как-то ухитрялся придерживаться её просьбы не ставить засосов на видных местах — в итоге новые оказывались прямо поверх старых. Под ними скрипели пружины старой кровати и Пик никак не могла остановиться — чувствовала себя сытой и довольной позже, разглядывая потолок, чёрные волосы раскиданные по груди Порко, биение его сердца под самым ухом. Для себя самой неожиданно сказала: — Ещё хочу. — Принцесса жадная… Дай хоть десять минут отдышаться. Придётся Райнеру коробку возвращать, похоже. Одного раза прокатиться мало было? Пик развернулась так, чтобы глаза встретились с его, бесстыжими: поцеловала его подбородок. — Я ничего про прокатиться не говорила. Раз я — принцесса, могу красиво полежать на спине, закинув ножки на плечи рыцарю. А рыцарь работает пускай. — Да? — Да! — Звонко захохотала, когда Порко резко её перевернул, стоя на руках нависая над ней. Гладила его лицо, когда наклонился поцеловать. — Кто-то говорил про десять минут, кажется. — Ошибки молодости, — Порко уже снова шарился в ящике Райнера. Второй раз был уже не настолько отчаянно-лихорадочный, с переплетёнными пальцами, бесконечными поцелуями, каждый толчок под таким углом вызывал звёзды у Пик перед глазами. — Я так близко, — прошептала Пик, Порко же кивнул в ответ: — Я то- В замке послышался поворачивающийся ключ и Порко сразу перевернулся, накрыв Пик с головой одеялом: — Райнер, мать твою… — Носок на дверь надевать надо! — Пошёл вон! — Иду я! — Райнер в дверях остановился, из-под одеяла Пик казалось, что его голос был каким-то замогильно серьёзным: — что, бросил затею свою дурацкую с завоеванием нашей Пик? Как бы тебе самому от себя хуже потом не стало, Галлиард. — Привет, Райнер, — Пик высунула растрепавшуюся голову из-под одеяла, откровенно наслаждаясь раскрасневшимся лицом Порко и шокированным взглядом Райнера. — А. А, ну… Я ухожу. Тут… Это. Завтра ярмарка в городе будет, пока сцену готовить будут для выступления Вилли Тайбера… Говорят, там будет интересного много. Не проспите. — Договаривал он уже за дверью. Порко и Пик молча переглянулись. Первой расхохоталась, конечно, Пик.

***

Сидеть в плацу с ранами было удовольствие так себе. В тот день поезд особенно жутко трясло. Пик прилетело как следует, причём, в первом же бою: вся правая часть ниже плеча выглядела, как кровавое месиво. От раны поднимался дым. Заживало безумно медленно. Когда потянулась за сигаретой, дрожали руки: она выпала и тут же насквозь пропиталась кровью. Напротив, за столом, сидел марлийский офицер. Он был молодой, видать, новый набор. Пил чай. Пик видела перед отправкой, как он курил. — Извините, а у Вас сигареты не найдётся? — Офицер посмотрел на неё, как на прокажённую и отошёл в другой край вагона вместе с кружкой. Пик смешно, но она подождала, чтобы солдат отошёл и не слышал её насквозь пропитанных сарказмом слов: — Ну чего Вы нос ворочаете? Что, я зря получала звание почётной марлийки? Обидно. Пик просто хотелось сигарету взять. Зик пытался с ней поговорить о результатах боя. Пик даже на что-то покивала в ответ, хотя кивать не хотелось. Зик оставил ей сигарету, перед тем, как отойти — видимо увидел в лице Пик, насколько мимо ушей сейчас пролетали его слова. Жаль, вымоченные в крови сигареты Пик не нравились. Она правда не хотела казаться хамкой. Регенерация немного забирала от её способности фокусироваться. Не каждый титан был как бронированный — увы. Райнер тоже поранился, но уже спокойно себе ходил по плацу. И вообще, если бы Энни и Берт были с ними — никто бы не пострадал. Если бы Энни и Берт были с ними — война бы вообще не началась. Но Энни и Берта с ними не было, потому что в экспедицию отправили четверых двенадцатилеток и — удивительно — что-то пошло не так. Пик прикрыла глаза и прислонилась головой к стенке вагона. Это всё была усталость — она никогда не капризничала и уж точно не сомневалась в решениях военного руководства, особенно, с высоты своих пятнадцати лет. Дико бесил офицер, не поделившийся сигаретой; дико бесил каждый, кого несколько месяцев назад не было в Шиганшине. Вся та операция — сплошной провал, сплошь и рядом. Если бы… — Пикули, — услышала голос над головой и приоткрыла глаза. — Паршиво выглядишь. — Спасибо, Порко, — Пик невесело усмехнулась. Если бы не та операция, Порко бы сидел дома, например. В лучшем из двух миров: обеспеченная красная повязка, жизнь в районе получше, медицина покачественнее. Без сделки с дьяволом, которая почти наверняка обрубает две трети жизни. Пик не знала, почему думать об этом было так горько. — Я сяду? — Конечно. С минуту они молчали. Порко порылся в карманах, достал пачку сигарет; подкурил одну и поднёс к губам Пик. Она затянулась с наслаждением. — Ты бы курила поменьше. А то подхватишь рак и не доживёшь до тридцати. — Серьёзно сказал Порко. Пик прыснула — Порко последовал её примеру, они заливисто смеялись, пока рана Пик снова не дала о себе знать. — Очень больно тебе? — Приятного мало. — Прости меня, пожалуйста — тихо сказал Порко. — Я… Напортачил. Порко незамеченным должен был обойти противника с тыла и атаковать левый фланг, где расположились противотитановые пушки. Порко заметили. В роковой момент дула пушек оказались на Пик и всё, что она могла сделать — подставиться под удар так, чтобы не пострадала шея и панцер-группа. Это был первый бой для Порко в роли Титана-Челюстей, так что, последний, на кого Пик вправду злиться могла был как раз-таки Порко. В свой первый открытый бой в роли перевозчика, она, если смотреть на отведённое ей задание, справилась почти идеально; другое дело, что плевать ей хотелось на это задание, учитывая, что во время операции Марли потеряла Колоссального, а они — Бертольта. — Если бы Марсель был жив, — добавил Порко к своему приступу самобичевания, — Этого бы не случилось. — Неизвестно, что было бы, если бы Марсель был жив, Порко, — тихо сказала Пик. — Жаль, но Марселя нет. Есть ты. И для боевого крещения ты выступил хорошо. Порко замолчал. Пик продолжала затягиваться сигаретой. Пепел валился прямо на пол вагона, но ей было всё равно. — Скучаешь по нему? — Добавила она, чуть погодя. — Я… иногда вижу воспоминания других Перевозчиков. Ты добрался до воспоминаний Марселя? Порко долго молчал, успеть раскурить сигарету для себя и дать ей истлеть в зубах наполовину, перед тем, как начать говорить. — Нет. Я вижу воспоминания девчонки, но не его. Это такое странное ощущение… — Понимаю. — Нет, Пик. Извини, но не понимаешь, — сказал Порко, хмуро. — Я пять лет ждал встречи с братом только чтобы узнать, что его съела какая-то девчонка. И теперь он буквально живёт внутри меня. Буквально. И мне так не хватает… Не знаю. Знаний, присутствия его, наставлений. И кажется, что руку протяни — всё это можно получить. — Порко вытянул руку, пальцы сжали воздух и разжали, выпуская пустоту. Он смотрел на свою раскрытую ладонь: — Но я не могу до них дотянуться. Всё, что я могу увидеть — то, что Марсель спас белобрысого болвана, скормив себя этой дряни. Порко наскоро потушил сигарету. — А ещё знаешь, что происходит теперь? Родители стали от меня ждать, что я возьму и превращусь в Марселя. Что от того, что он есть внутри меня, я должен быть, как он. Знаешь, как тяжело соревноваться с мёртвым любимым сыном, которого, вдобавок, не было рядом пять лет? Знаешь, как трудно отвечать матери на её вопросы о том, увидел ли я воспоминания её драгоценного Марселя? Каково видеть укор в её глазах, как будто она сына потеряла, а я брата — нет, и теперь попросту капризничаю, чтобы усложнить всем жизнь? — Порко… — Пик попыталась было его остановить, но Порко точно не мог замолчать, лишь понизил голос так, что его наверняка не слышал никто, кроме Пик. — Я хочу… Повернуть время вспять. Я хочу исправить свои ошибки. Хочу не видеть Райнера, как наизусть зубрящего книжки по истории Марли дурачка, который пытается продвинуться засчёт своего немеренной верности родине, которая каждого из нас как муху раздавит, стоит нам перестать быть полезными ей. Хочу воспринимать его, как настоящую угрозу. Понять, за что выбрали его. Тогда, я бы унаследовал бронированного. Я бы оказался на Парадизе. — Раскрытая ладонь Порко снова превратилась в кулак. — Всё то, что произошло? Ничего из этого бы не произошло. Брат был бы жив. — Порко, — Пик с грустью смотрела на него. — Что? — Я знаю, что тебе больно. Но… Прости меня за то, что я тебе это говорю вообще, но… Я не думаю, что что-то бы кардинально поменялось. У отряда была неправильная информация. Их безопасное пересечение территории от моря до Стен держалось на предположении, что вблизи берега чистых титанов не водилось. Прости, но если бы там оказались даже более опытные Воины, которые потратили годы на то, чтобы освоить способности своих титанов, они могли бы вполне встрять в ту же передрягу, что и отряд Марселя. Иногда, война — это успешная стратегия, рассчёт и планирование. Иногда — это беспощадная машина смерти, которой плевать на ранги, статусы и таланты своих жертв. Если бы вы оказались в том же месте — титан бы пробудился. Если бы титан пробудился и схватил тебя вместо Райнера… Ты думаешь, Марсель бы не кинулся тебя защищать с тем же, а то и большим рвением, что и его? Ты думаешь, тебе бы было легче? Думаешь, тебе бы было проще смотреть в глаза родителям? — Хах… Ты безысходный вариант расписываешь, Пик… Может… Может, тогда бы я смог справиться лучше на Парадизе? Чтобы его жертва хотя бы не была напрасной? — Может. Может, нет. — Серьёзно сказала Пик, тоже снизив голос до, практически, шёпота. — Может, четырём детям, даже если у них в руках сосредоточена огромная сила, а за плечами — военка, не по зубам существовавшее на протяжении сотни лет государство. Я видела тех людей, Порко. Я видела одного солдата, который с помощи двух клинков расправился с толпой титанов и едва не прикончил командующего Зика. Наш отряд с завязанными глазами опустили в ледяное море и приказали плыть к маяку, даже не сказав где он. Что бы ты изменил, Порко? Стал ли бы ты искать Координату среди детей, живущих в бедном районе, который существовал-то, чтобы работать как корм для титанов? Быстрее бы разрушил стены? Смог бы вернуть Бертольта и Энни? Ты уверен, что ты бы сумел лучше справиться с ними? С людьми, которые двигаясь абсолютно вслепую, за три месяца, при отсутствии наших технологий, знания собственной истории и истории мира вокруг них, создали оружие, которое может пробивать броню, когда наши нынешние враги научились нас уничтожать, несмотря на годы войн, только сейчас? Порко, насупившись, молчал. — Порко. Посмотри вокруг. Ничто из того, что я говорю, я не говорю, чтобы тебя задеть, или оскорбить. Просто… Тебе не вернуться в прошлое, не вернуть Марселя и не стать бронированным. Тебе не под силу единолично повергнуть Парадиз, каким талантливым бы ты Воином ни был. Есть только то, что ты, Порко Галлиард, можешь делать здесь и сейчас для нашей общей цели. Тебе не выжить, если ты будешь существовать прошлыми ошибками, груз которых нести на себе должен не ты, без команды, без семьи, которая любит тебя за тебя, а не за того, кого ты им напоминаешь. — Осталось найти такую семью, — хмыкнул Порко. — Она у тебя есть. У тебя есть Марсель. Может, ты пока и не можешь до него дотянуться, но он есть у тебя. И… И другие люди есть. Жаль, если ты их не видишь. — Пик положила здоровую руку на плечо Порко. Поезд продолжало качать по рельсам, а Пик и Порко так и сидели на полу вагона, плечом к плечу — пар всё так же продолжал подниматься от ран Пик, но их стало поменьше. Мимо ходили солдаты. В забитом вагонкой плаце было трудно понять, какое сейчас время суток и где они находились. Молчание больше не казалось натянутым. — Хочешь сигарету ещё? — Да.

***

— Твой отец в больнице, — Пик болтала ногами, сидя на диване в кресле директрисы тренировочного лагеря. Папа часто был в больнице. Её вряд ли позвали под конец тренировочного дня, чтобы сообщить эту безрадостную новость. Чаще всего, об этом она узнавала от соседей. Поэтому, в этот раз «отец в больнице», наверное, означало «отец при смерти.» Пик не нравилось, что ей не говорили это прямо. Она была взрослая девушка. Ей было уже одиннадцать, папа разрешил ей померить мамино свадебное платье, у неё был свой титан и она прекрасно могла понять вторую фразу. То, что её обманывали, злило. — Спасибо, что сообщили. Я навещу его вечером, — сказала Пик. — Ему придётся там задержаться на несколько дней, — продолжила директриса, марлийская офицерка в очках, длинные белые волосы всегда собраны в тонкий хвост. Доктор Цигель. Пик не нравилось называть её доктор Цигель, потому что никого она не лечила. Доктор Цигель была очень страшная — не внешне, а как человек. Пик бы лучше побегала под руководством Зик-сана в очередной изощрённой тренировке, даже готова была сыграть с ним очередную, заранее проигранную партию в дурацкие шахматы, которые она не любила и не понимала. Всё было лучше, чем сидеть в кабинете с ней хоть минуту, хотя конкретно Пик доктор Цигель никогда не мучила. — Тебе есть, где жить? — Она скептически подняла взгляд. Смотрела на неё над очками. Зачем очки, если смотреть вот так в итоге? Пик тёрла ладони между собой, пока не раскраснелись. — Дома, — ответила Пик. — Ты не можешь жить одна дома, Пик. Ты — несовершеннолетняя. Но Пик жила одна дома, когда отец заболел серьёзно в прошлый раз, а тогда ей было девять. Пик умела стирать, готовить и убираться. И даже как-то раз сама смазала замок. Это же самое, примерно, она и повторила вслух доктору Цигель. Доктор Цигель могла хоть для приличия сделать вид, что не знала об этом. Ах… Вот оно что. Несовершеннолетним Воинам не разрешают жить одним — это не то, что она сказала, но то, что Пик услышала. Она, обычно, слышала такие вещи правильно; проще говоря, если бы в её квартиру проникли маньяки и убили бы её ночью, когда она была всего лишь кандидатом в Воины — это было бы нормально. Пик всё так же болтала ногами. У доктора Цигель явно был план и она его сейчас готовилась Пик рассказать. Мама Порко и Марселя Галлиард предложила взять Пик к себе, пока что папа Пик в больнице. Мама Порко и Марселя сказала, что когда Марсель стал Воином, они переехали в квартиру побольше и там две детские. Пока Марсель отдавал долг родине на Парадизе, та комната, которую отвели ему — пустовала. Пик решила на всякий случай скрыть от доктора Цигель короткую вспышку радости. Доктор Цигель могла её отправить обратно в казармы, дать маленький промежуток между комендантским часом и началом тренировки, чтобы Пик успела сбегать в больницу, если хотелось — но наверняка опоздав. Вдобавок, Пик любила проводить время с Порко. Если доктор Цигель бы увидела, что ей этот вариант по душе, она могла передумать, потому что она была злой ведьмой — так считала Пик. Поэтому, она просто сказала: — Это очень щедро со стороны миссис Галлиард. Нет, ну правда: это был лучший вариант. Они с Порко старались общаться даже сейчас, когда Порко тренировался с другими кандидатами, а Пик — с Зик-саном. И вообще, только они вдвоём друг друга понимали. Они были из одного отряда. Порко не получил никакого титана. Пик получила титана, но не поехала в Парадиз, потому как руководство военки посчитало, что Перевозчика там слишком легко будет убить. Они оба злились. Пик — за то, что почти год прошёл из её оставшихся тринадцати, а она всё так же чувствовала себя студентом военки, просто теперь — под личным кураторством Зик-сана. Порко — потому что до сих пор не мог поверить, что Райнера предпочли ему. Да и дома у Порко она тоже нередко бывала и без папиной болезни. И в гетто, и в районе поприличнее — насколько в Либерио что-то вообще могло быть поприличнее. Порко, видимо, был в курсе — стоял за дверью. Он улыбался, но в улыбке был испуг. Пик знала, что смерть была везде, вокруг, всегда. Но смерть не приходила ещё к Порко в дом, а такие, как он боялись тронуть смерть даже через вторые руки. Он знал, что Пик, ещё до военки похоронила маму и бабулю. Наверняка не знал, что делать, если это произойдёт с папой Пик. Пик, честно говоря, сама не знала. Миссис Галлиард держала Пик за руку, пока они шли домой; новый дом — как раз неподалёку от больницы: серая трёхэтажка, лестничные пролёты отделены от улиц только гадко-голубой оградкой. Зимой она продувалась, но по детям летом казалось, что там было весело играть. Порко оставили за старшего, мама ему велела приготовить ужин, прежде чем отвести Пик в больницу. Врач — марлиец, но, увидев цвет повязки на миссис Галлиард и самой Пик начал заискивать перед ними, хотя медсестру с серой повязкой обозвал Эльдийской грязью. Это произошло за спиной у них. Пик всё равно услышала, как и всегда. Ей тоже нередко так говорили до военки. Папа лежал на койке без сознания. От него к огромным приборам тянулись трубки, как будто он был заперт в паутине. В этой комнате, рядом с приборами он выглядел безумно маленьким, а папа в молодости был ростом за метр восемьдесят. Казалось, будто комната живая и папу пытается съесть. У Пик бешено заколотилось сердце. Лицо у папы было такое серое, и под маской едва теплилось дыхание. В палате пахло лекарствами, от руки вилась капельница. В этот раз его и вправду лечили — ну, или в старой клинике, куда они ходили, когда Пик была всего лишь кандидатом, особо не было внушительно выглядящих примочек. Врач, назвавший медсестру Эльдийской грязью долго и нудно что-то объяснял, но Пик не поняла ни слова, кроме «состояние тяжёлое» и «постараемся, чтобы выкарабкался». Спокойствия хватило до дома Галлиардов. Миссис Галлиард подтолкнула Пик к двери, а сама пошла обходить учеников — не отказывалась от вечерней подработки и считала копейки она уже по привычке, хотя Порко и говорил, что деньги были. Пик сняла ботинки у порога, шмыгая носом, Порко сонно потёр глаза. — Я только оладьи приготовить смог и половина сгорели… Пикули, ты чего? — Глаза расширились в ужасе, когда увидел, что она плакала. — Эй… Не плачь, пожалуйста! С мистером Фингером всё будет хорошо! Пик… — Порко… — От его слов было ещё более тошно и она стояла на пороге, с намотанным вокруг шеи шерстяным шарфом. В голос рыдала. Порко подошёл её обнять. Он был почти на голову ниже её; медсестра в военке говорила, что это плохо, что Пик тянется быстрее остальных и перестанет расти точно так же, раньше других. Пик почти хотела, чтобы это было правдой, потому что тогда Порко не пришлось бы так к ней тянуться, как будто она — великан. Это она бы тянулась. И в его объятиях она могла бы растаять. В книжках, которые Пик смущенно тягала из библиотеки сама, а не читала, потому что Зик-сан так сказал, всегда обнимались так. Порко ждал, пока она как следует наплачется. Смотрел, как она умывается и моет руки, позвал ещё раз покушать. Пик поглубже забралась на стул, чтобы ступни не касались паркета. Те из оладьев, которые не пригорели, были приятные на вкус, хоть и тянулись за зубами, как резинка. Пик казалось, что так их кушать даже интереснее. — У тебя глаза красные, — сказал Порко и Пик отвернулась, потому что не хотела, чтобы Порко видел её некрасивой. — Это странно. Я никогда раньше не видел, чтобы ты плакала. — Потому что я никогда не плачу. — Тихо сказала Пик, — Только плакала когда мама умерла. Но если папа умрёт, тоже буду плакать. — Он не умрёт. — Откуда ты знаешь? Ты не видел его сегодня. Он выглядел таким хрупким. И доктор говорил так, как будто пытался дуру из меня сделать. Зачем ему ещё так со мной говорить? — Может, он не специально. Иногда ты со мной говоришь так, будто из меня дурака сделать пытаешься, но пока ещё никогда меня не обманывала. — Порко положил свою руку поверх руки Пик. — Тебе страшно? — Да. — Но ведь мистер Фингер сейчас в хорошей больнице. Раньше было понятно, почему страшно, ведь больница была плохая. А сейчас всё по-другому. Ты же — почётная Марлийка, Пик, и твой отец тоже! Они должны быть внимательнее к тебе, и к нему. Если он выбрался из нашего старого района, то отсюда и подавно выберется, слышишь меня? Твой папа очень сильный. Всё будет хорошо. — Решительно сказал Порко и Пик сморгнула слёзы. — Д-да… И вправду. Почему я раньше об этом не подумала? Они посидели в тишине, слушая, как на лестничной площадке играет ребятня. Пик как-то сказала, мол, завидует, потому что не веселилась так от души с тех пор, как была ребёнком. Это было где-то через неделю после того, как остальной отряд отправился на Парадиз. Сестра Миссис Галлиард ей сказала, что она сама и есть ребёнок — Пик было очень обидно, но она промолчала, потому что хотела быть вежливой с тётей Порко. К точно онемевшему лицу Пик медленно возвращались краски. — Вот. Так лучше. — Порко щедро смазал вареньем кусок оладушка и отправил его Пик в рот. Всё ещё хмурился, когда ладошками потянулся к её щекам, чтобы слёзы утереть, подтолкнул стакан чая. — Хочешь, покидаемся пакетами с водой из окна? — Зачем? — Лопаются смешно. А один раз, когда Марсель ещё был тут, наш пакет упал на голову лысому дяденьке. И лопнул прямо так. Мама страшно ругалась потом. Пик заливисто рассмеялась. Во взгляде Порко было что-то, чего она не могла понять. — Что? Чего ты на меня так смотришь? — Ничего. Хочу всегда делать так, чтобы ты улыбалась.

***

— Пыль не пахнет. Дура. — Он стоял у Пик над головой, пока она в третий раз пыталась завязать шнурки потуже. Ботиночки у Пик были жаркие, неудобные и слишком большие. Папа купил их ей, чтобы было удобно носить, когда она подрастёт. У неё ещё были чёрные сандалии с бабочками, но они были слишком красивые и ещё более неудобные, а бегать в чём-то было надо. Она спросила в первый день в академии, не завалялось ли у них нигде в потерянных вещах пары маленьких туфель для бега. Инструктор в форме ткнул в неё деревянной палкой и сказал, что армия не должна никому ничего, пока они не покажут, что могут быть родине полезны. — А вот и пахнет! — И зачем только списывал у тебя? — Пик уже собиралась спросить, причем тут запах пыли, когда списывал он математику, но не стала. Двор вокруг здания академии пах пылью. Солнце медленно опускалось, часовня пробила шесть. В клумбах, под деревьями битком были насажены розы. Охранники ничего не говорили, если кто подходил понюхать цветы, но там было много шмелей и почти всем хватало первой встречи. Пик сердито посмотрела на Порко. Порко — гадкий мальчик, она это поняла в первый день. Было интересно, почему Марсель был хорошим, а Порко — гадким, если они были из одного дома. Но с Марселем и другими дружить было трудно. Марселю и другим было по девять и они были на целых два года старше. — Ну чего ты там копаешься? — По голосу понятно, что повторяет слова взрослых. Пик тоже так делала. Папа говорил дома: «Не работа, а сплошная нервотрёпка!» Пик стала говорить так про школу — старалась повторять жесты даже. Вот и Порко руки сложил на груди. — Я не просила меня ждать, больно надо, — буркнула Пик.— Ты сам встал. Порко замолчал, но продолжал хмуро смотреть на неё. Ладно. Может, Порко не гадкий. Или гадкий, но не всё время — только когда упрямился. Он всегда с Пик играл и ждал её, но шутки у него были дурацкие. Пик приступила ко второму ботиночку. У самого туфли для бега, пускай и потрёпанные, на липучках, ещё и летние — конечно, никаких бед. Его мама знала, что Порко и Марсель Воинами быть хотят, а папе Пик не сказала. Может, зря не сказала, потому что мама Порко и Марселя хотя бы подготовила их. Хотелось настучать ему по голове сумкой. Ещё хотелось, чтобы домой отпустили, пока папа не вернулся и не понял, куда Пик ходила всю неделю; а ведь его смена закончилась полчаса назад. Пик хотела, чтобы папа пришёл — а она ему с порога: «Меня в кандидаты в Воины взяли!» Вот бы он обрадовался! Сосед, дядя Мартин, говорил, что это очень почётно — а очень почётно значило, что очень хорошо. Что папа мог бы покупать лекарства и потом, когда Пик стала бы Воином, не ходить на работу, а то он слишком много кашлять стал. Наверное, бить Порко было всё-таки не стоило, ведь он бегал быстрее, и письменные тесты сдавал неплохо — кроме математики. Значит, если возьмут её, Порко точно тоже возьмут. Плохо начинать Пик не хотела. Побить его она могла и потом. Шли от спортзала продолжая ругаться. Пыль пахла. Если Порко не чувствовал — это потому, что он был дурак. Пик закусывала губу. Она была сухой и кожа, когда надавила зубами — треснула. Во рту солоноватый вкус. Говорили, что сегодня на воротах под вечер имена отобранных в кандидаты вывесят. У ворот — толпа. Родители тоже пришли, ждать списка с детьми вместе. Пик остановилась, ближе подходить не хотелось — охраннику сказала бы, что ей ботинки заколдовали и они теперь с камнями связаны. Это если он спросил бы. Охранники не любили, когда она выдумывала. Могли накричать. Пускай кричат, лучше, чем туда идти. Порко остановился тоже. — Ты чего? Списка на воротах не было, никого из учителей — тоже. Зато рыжую макушку Марселя Пик заметила сразу. И красивую женщину с мужчиной, похожим на Галлиардов — стояли рядом. Марсель что-то говорил. — Списка нет. Подожду тут. — Но мне надо, чтобы ты пошла со мной туда. — Зачем? — Потому что я спрошу Марселя, пахнет ли пыль. Надо, чтобы ты слышала. Чтобы тебе стало стыдно, что обманываешь. — Я не обманываю. — Тогда Марсель скажет, что пыль пахнет и бояться тебе будет нечего. — Мысли о том, что врать может и Марсель у Порко не было. Старшие и взрослые тоже очень много врали. Было странно, что он не заметил. Пик пожала плечами. Пошла за ним. Марсель и миссис Галлиард в один голос сказали, что пахнет. Порко смешно дул щёки. Потом протянул ей руку с серьёзным лицом: — Извини, что не поверил. — Пик пожала его руку, они смотрели друг другу в глаза. Отвернулась как раз, когда миссис Галлиард прикрывала веером лицо. — Пик! — Голос отца с другой стороны улицы. Он шёл с палочкой, но быстро. Дышал тяжело. Пара марлийских офицеров у входа лениво винтовки приподняли, но больше не делали ничего. Папа сквозь толпу прошёл. Он раньше был высокий, но согнулся, как старое дерево. Руки положил на плечи Пик, взгляд — совсем не такой, как она думала. От ладоней пахло хозяйственным мылом. — Ты что? Дурочка, ты что, ты правда сюда пошла? Пик… Господи, Пик! — Он совсем как будто не злился, но и не радовался. Она сделала что-то плохое? — Папочка… Это для тебя. — Тихо сказала Пик. Все на них смотрели и мамина золотая цепочка начала Пик душить. Она подёргала за край. Лучше не стало. — Для нас всех. Папа молчал. Папа всё ещё тяжело дышал, как будто он продолжал идти. У него были такие большие руки, что накрывали, как одеяло. Когда убрал их с плеч, стало холодно — папа полез в карман, достал платок с серыми клеточками. Стал лицо вытирать. Говорил тихо, но все вокруг были тише. — Хоть с разрешения родителей бы принимали, да что же это такое делается… — А ну-ка расступиться! На ноги встань. — Один из офицеров подошёл. Винтовка взведена не была, но держал он её крепко. Добавил, когда увидел, что папа сразу так не мог: — Быстрее вставай! Пик чуть было не закричала, что папа болеет, но её взял кто-то за руку из-за спины. Оглянулась. Миссис Галлиард покачала головой. Порко напуганно смотрел на неё из-за спины мамы. Он не очень молодой был, как все солдаты. По лицу — лет тридцать. Но папа был гораздо старше и говорить так с ним всё равно было нельзя. Папина ладонь оказалась в полуметре перед лицом. Как будто он Пик под колпак спрятать хотел. Пик старалась посмотреть над папиными широкими пальцами, чтобы увидеть лицо офицера. У него были тяжёлые глаза. — Это ты, грязь Эльдийская, будешь решать, кто достоин быть выбранным в кандидаты, а кто — нет? Папа помолчал. — Никак нет, офицер. — Поблагодарил бы дочь лучше, что родине долг отдать пытается. — Да, офицер. — Или, может, ты считаешь, что она, или кто-то здесь слишком хорош, чтобы стать Марлийским Воином? — Пик посмотрела на папу. Он будто согнулся ещё. — Быть отобранным для того, чтобы стать Воином и прославлять Марлию, — говорил папа, — величайшая честь для любого из жителей Либерио, и единственный способ искупить грехи наших предков. Простите мне мою слабость, офицер. Возраст. Голос его не звучал так, как будто стать Воином — великая честь, но был очень похож на тот, что Пик слышала в день, когда он пришёл из больницы сказать Пик, что мама умерла. Но папа говорил слова правильные — так думала Пик. Потому что солдат улыбался. Улыбка была неприятная, но лучше, чем сжатые пальцы вокруг винтовки. — Именно. Величайшая честь. Теперь вон пошёл отсюда, дома радостных новостей подождёшь. — Отец остался стоять камнем, пока офицер на место не вернулся. Потом, взял Пик за руку и повёл в сторону дома. Всё ещё было тихо. Пик хотела сказать, что не сказала «пока» никому из детей. Повернула голову назад. Выловила в толпе глаза Порко, он смотрел на неё долго. Пик смотрела тоже. Потом, нога, тонущая в огромном ботинке, подвернулась. Если бы не папина гигантская рука, она бы упала. — Дядя Мартин сказал, что если я стану Воином, ты сможешь лекарства покупать, — сказала Пик, когда они свернули с улицы. Папа ничего не ответил. Дома не было нормальной еды. Не ответил, когда постучала с омлетом из последнего яйца. Желудок долго урчал, поэтому, съела его сама. Ждала, чтобы он вышел поговорить. Его спальня была закрыта, кажется, ключом. Пик заснула на диване и проснулась от стука по потолку с нижнего этажа. Выглянула в окно. Солнце ещё не встало до конца и жена дяди Мартина, тётя Ева, с руками по локоть в стирке, сказала: — Жених к тебе, Пикули! Спускайся! — Порко Пик увидела только потом, он стоял и смотрел вверх, руки за спину заведены. У Пик сердце упало в пятки. Она быстро обулась, не стала трогать шнурки. Понеслась вниз, спотыкаясь. Горело лицо. Порко так же смотрел на неё. — Тут есть лавочка. — Успеем. Поздравляю, тебя выбрали. Нам повязки дали вчера. А я твою взял. Через несколько дней какие-то бумаги должны прислать. — Одну руку протянул — и вправду, жёлтая повязка. Пик, как раз, когда увидела из окна Порко, выскочила без повязки. Зачем так бежала сюда? Только намотав на руку свою, новую, увидела, что у Порко такая же. Разулыбались оба. — Это тоже тебе, — во второй руке было несколько ромашек. — Порко… Откуда… — У соседей нарвал. Какая разница. Пик прижала ромашки к груди. У Порко лицо было красное. Наверное, потому что стыдно было за то, что цветы рвал. Но они красивые такие были, что Пик даже не сердилась. — Спасибо… — сказала, запинаясь. — Не за что. Я рад, что оба попали. Буду видеть тебя много. Через два месяца тренировки начинают. Не забудь, ладно? — Ответил он, а Пик кивнула. — Если захочешь — приходи на обед. Там записка среди цветов с адресом. — Хорошо. Я приду. — Они постояли ещё пару минуток, глядя друг на друга. Потом, Порко положил ей руку на плечо. — Бывай, Пик. Скоро увидимся, хорошо? Когда Пик кивнула, Порко развернулся. Он шёл вниз по улице, пока Пик стояла, крепко держа ромашки там, где, как говорила мама, было сердце. Как будто ботинки Пик и вправду заколдовали, ведь шагнуть она не могла. Смотрела на силуэт Порко, он вдали становился всё меньше и бесцветнее. Потом, он слился с розовым утренним небом. И только потом заклинание спало. Пик вернулась домой.