Голодный стытого не поймёт

Значит, они едут по мокрой от дождя дороге. Играет джаз – Линч постукивает пальцами по рулю чёрного автомобиля Джона. Нет, они не дрались за водительское место: Джон сам попросил вести машину. Егор смотрел за дорогой и не замечал состояния Приятеля. Тот сидел весь напряжённый, будто нанизывал нитку на иголку третий час. Он нервно бегал глазами по серому горизонту, бардачку, по чёрным текстурам легковушки. Звонит телефон Егора. — Да, это Егор Линч... Да, мы уже скоро будем. Навигатор показывает, что через пятнадцать-двадцать минут мы прибудем, он говорил останавливаясь, давая собеседнику слово. Это был подпищик, что обратился с проблемой, которая была связана с паранормальными явлениями в новом доме. Например, шаги по дому, летающие предметы и вся подобная ерунда. Они ехали почти четыре часа, не меньше. Ехали далеко, ведь заказчик пообещал заплатить за работу. Брали деньги они редко, но бензин не воздух – дорого стоит. Стоит ли говорить, что человек был взрослым, абсолютно спокойным. Голос его не дрожал об упоминаниях аномалий, что он знал и смотрел блог их. *** Сегодня его назвали вором. Наверное, это не просто так. Смелый одноклассник попросил ручку, а после сам отказался отдавать, виня во всём Джона. Мол, он сам не вернул две штуки. За окном весна, пора любви. Джон любит только себя. И как ни странно, тогда он вырвал ручку прямо из жирных пальцев. Вот он вор! Открыт перед миром! Почему-то после резких слов одноклассник затих, не смея пошевелиться. Может, это из-за угроз, прозвучавших над ухом? Да нет, вряд-ли. Может, потому что он состоял в некой банде школьников, державшей в страхе несколько параллельных классов? Тоже не вариант. Тогда почему это так грозно оскорбили? Маленький пруд на территории школы задрожал от ветра. В тетради он рисует каракули, смешные до жути от нелепости. Вот дом вверх тормашками. Вот кошка с большой мордой и кривыми лапами. Джон никогда не хотел стать художником. Да и ни кем не пытался. Десятый класс, а он не выбрал ещё профессию. Учится плохо, хотя умный. Точнее, так себя считает. Дома он занят другими делами. В ушах звенело после окончания урока. Собирает вещи в сумку, закидывает на плечи и уходит самым первым. На площадке стая хулиганов. И Джон среди них. Кидают петарды в песок, смеясь от взрывов и охов прохожих. Джон стоял в стороне, не курил, не пил дешёвое пиво. Он не то чтобы был какой-то шишкой. Наоборот. Он просто числился в их кругу уважаемым человеком, что делает только по совести и чести. Честь рукопожатия после драки, даже если человек лежит, захлёбываясь кровью из носа. Он возьмёт холодную руку, крепко сожмёт до хруста и улыбнётся. Джон читал литературу с интересом в глазах, что блевать хотелось. Скучно, муторно, но так захватывает. Он читал от нечего делать, когда хотел занять руки, когда принимал решение побыть в стороне. Парни собрались в круг, Джон тоже. В центре завязался бой. Хватали за волосы, за капюшон, штаны. Лицо не трогали: боялись родителей. Джон был уважаем, в почёте. Он никогда не хотел быть плохим парнем. Рвал когда-то ночью волосы, что ступил на неправильный путь. Плакал, боясь, что матушка разочаруется. Он не курил, не пил, чтобы мама не волновалась. Чтобы ей стало легче. Не то чтобы Джон был умным, наоборот. Прямолинейный балван, что дальше носа своего не видит. Врёт и врёт себе, что такая жизнь его устраивает, что учёба не нужна. Но каждый раз возвращаясь домой, первым делом садился за стол, доставал учебники, пропадая в буквах до поздней ночи. И снова врёт себе, что образование – ненужная вещь. Врёт, что не учится, не старается быть лучшим. Джон был умным, но себя таковым не считал. Он хотел быть учёным, музыкантом, артистом, критиком. Куда возьмут, туда и пойдёт. В кармане кастет, ржавый и потёртый, созданным им. Деревянный, отдающий заусенцы. Дежал он всегда его собой, чтобы защититься, но не использовал. Джон практически всегда чувствует страх. Вечер подходит к концу, и он снова уходит в числе первых. Дом недалеко, доходит быстро. Подъезд, лестничных пролёт, квартира. Внутри так же темно, как и в душе. Свет только на кухне. Он перепрыгивает скрипящие деревяшки, идёт в комнату и падает на кровать в школьной форме. Совсем не важно, что она испачкается или помнётся. Он устал как морально, так и физически. Он накрывает лицо руками, прячась от внешнего мира. За окном светло, но шторы закрыты. В комнате бардак, а он ненавидит грязь. Он в печали, хотя день был солнечным. С кухни начали доноситься крики отца и робкий голос мамы. Он достаёт из рюкзака старые проводные наушники. Музыка бьёт по ушам, когда он делает домашнее задание, с искренним интересом вчитываясь в новое произведение, сочувствуя героям романа. Он будет притворяться среди компании, что ничего не знает, чтобы быть крутым и уважаемым, хотя не считал, что проблемы с учёбой – повод для гордости. Даже через звук он слышит плачь посуды разбитой. Руки сжимались от страха, от каждого неловкого звука. Не заметил, как заплакал от чего-то. Ему стыдно быть слабым. Парни не плачут, правда? Он страдал не из-за себя, не из-за отца, а за маму. Дверь в кухне хлопнула, что стёкла в задрожали, и пришёл отец. Он смотрел зло, некрасиво. И подошёл, схватив за ухо, что наушники выпали. — Ай! Ай-ай! — Ты не тем занимаешься. Тебе повезло, что ремень в комнате. Стыдно должно быть, что ты отвлекаешься от работы. Чтобы я их не видел. Тянет за мочку, а Джон наклоняется за рукой. И падает на диван, что пружины закричали. И уходит, снова бья дверь об стену. Джон дышит неровно, вытирая слёзы с впалых щёк. Денег на еду не всегда хватало, чтобы быть нормальным. Иногда они экономили, чуть ли не вешая на холодильник замок, чтобы просто дожить до зарплаты. В семье их трое. Он не знал ни бабушек родных, ни дедушек. Он обратно садится за стол, переодически стирая мокрые следы с глаз. *** Дверь открывается, и усталыми шагами в комнату заходит Джон. Он как можно тише закрывает дверь. Если хлопнет, то будет ещё хуже, чем сейчас. В комнате горит только торшер. Его жёлтый свет освещает маленький столик около кровати, больше похожий на табуретку. На нём пластинки таблеток, стакан и куча мелочи. Всё в кучке и не понятно ни одно название. Мама, лежавшая на кровати, смотрит на него. Он глядит в пол, не видит этого взгляда, но чувствует, знает. Судорожно вздыхает, и нос предательски шмыгает. Подходит к кровати. Смотрит на маму, на её лицо. Болезненное, но в нём столько сожаления и чувств, что оно кажется живее всех, которых он только мог увидеть. Поджимая губы, он со вздохом садится на пол, поджимая сбоку ноги. А тело ноет, болит, тоже плачет. Кладёт руки на кровать и голову к ним. На разлахмоченные волосы ложится ладонь и начинает нежно поглаживать Джона. — Сынок... - шёпотом говорит мама. Она вздыхает. Кажется она тоже сейчас заплачет. Ей жаль. Если бы она могла, то возможно сделала бы хоть что-то. По крайней мере Джон думал и надеялся на это. Прикосновение будто выдавливает из него всё, что он ещё пытался сдержать. Тихие слёзы переросли в рыдание. Стыдно как-то. Только успокоиться сейчас уже не сможет. Только вздохи, шмыганье и намокающая простынь. Свободной рукой мама берёт ладонь Джона, сжимает как может. На душе тяжело. Она уже знает, что поможет успокоить, что будет лучше всего сейчас, поэтому вместо слов тихонько начинает напевать колыбельную. Одну из тех, которую знает. И сколько она их знает? И сколько колыбельных уже она так спела? И сколько раз они уже помогли? Тихонько напевает знакомую мелодию. Джон знает её, слышит в такой обстановке уже не первый раз. В голове всплывают слова, но слёзы перебивают их. Тело болит. Неприятно. Хочется покинуть его, избавиться будто. — Почему он такой? - вопрос сам выходит между вздохами, - Почему он не сдохнет уже?! - голос вздрагивает, но в нём читается ненависть. Сильная, где-то из глубины. В голове промелькнет картина, как отец, снова напившись, спускается с лестницы. Но спускается он с неё, прокатившись шейными позвонками по ступенькам. — Он слишком ужасен, чтобы жить. Разве такой человек может жить с нами в одном доме? - кажется, руки трясутся уже от злости, а не от слёз и боли. - Разве можно считать это человеком?! — Джон.. - мама перестаёт петь. Её глаза, кажется, слезятся. Ей жаль? Отец виноват в этих слезах. Ублюдок. Он чувствует, как она сжимает его руку, как она гладит его волосы. Столько тепла. Это любовь? А хватка слабая. Ах, если бы только она была здорова, только бы не мучилась от болезни. Он сделал бы всё, чтобы избавить её от мучений. Теперь в голове промелькнула картина, как он толкает пьяного отца, который не может даже стоять нормально. Как он упал, как свёрнута шея. А, возможно, он обхватит эту шею, будет давить изо всех сил. Наблюдать как синеет лицо и чувствовать, как трещит трахея. Будет продолжать слушать кряхтения, и после, с огромным удовольствием послушает и навсегда запомнит предсмертный вздох. Маме будет лучше, ему будет лучше. Его существование несёт только страдания. А Джон сможет помочь маме, её не будет больше трогать отец. — Джон, он мужчина. - начала она, всё так же тихо, но уже с еле слышной хрипцой, - да, он может быть.. злым.. иногда.. но он твой отец. Он воспитывает тебя. - она сглатывает слюну, молчит секунду. Кажется, обдумывает дальнейшие слова, - Потом ты вырастешь, тоже станешь настоящим мужчиной, как отец. Такова мужская натура. У тебя тоже будет ребёнок, тоже будешь воспитывать... Джон морщится. Он не может представить себя таким же, как отец. Лучше умереть, чем быть таким. Лучше не существовать вовсе. Он никогда не станет таким. Если вырасти и стать взрослым означает стать мужчиной, как этот подонок, то лучше он убьётся сейчас, чем встретит такое будущее и даст вырасти ещё одной такой скотине. Он вспоминает как пьёт отец, как буянит после, его поведение и без алкоголя в крови. Отвращение. Возможно, если бы он запихнул ему осколки из-под бутылки в глотку, то тот хотя бы перестал пить. Отец. Мерзость. — Я никогда не буду как он!.. Я не стану таким чудовищем. - на эмоциях резко повышает голос, злостно выкрикивая и поднимая взгляд на маму, но быстро становится тише. На маму нельзя кричать. - Стану лучше, стану человеком, а не куском живой плоти с бутылкой вместо мозгов.. и сердца... и отцом не буду.. Снова кладёт голову обратно. Он продолжал шмыгать носом, морщить лицо и думать. И думать обо всём этом. Об этих словах. Он ведь похож на отца? Но пару минут, и мысли затихли. Всё ушло в ощущение руки на голове. Тихое напевание забрало всё внимание, украло все мысли и убаюкивало. Слёзы продолжали стекать по лицу, а губы дрожать, прикусываться, чтобы не издавать звуков. Джон продолжал плакать, но уже не думая. В поясницу отдавала колкая боль, в бёдра с голенями – места ударов от ремня болели, жгли. Джон будто чувствовал, как они синяют, желтеют. Он мог бы уйти, обдумать один всё. Не хотелось слышать такие слова. Но и не хотел уходить от мамы. Ничего не хочет. Он просто здесь. Он просто любит маму. *** Он открывает глаза с нежеланием жить. Тело болит, ломит. Сам кусает себе локти. Джон лежит на диване, пока не появляется сознание. Глаза болели, были опухшими. Джон чувствовал ноги, руки, как бьётся сердце от каждой неловкой мысли. У него был шанс умереть во сне, но он этого не сделал. За окном поют птицы, будто совсем не видели проблем. Джон верил, что только он родился неудачно. Отец алкоголик, мама болеет. Денег нету. Он проспал первый урок, встал совсем лениво.