Прекрасна, темноглаза и строга, В кудрях её сверкают жемчуга, Легка, как тень, ступни обнажены, Как снег слепительны, как снег нежны. Но как сквозь стражу пробралась сюда? О, женщины бесстрашны иногда, Когда влечёт их жалость и беда! Дж. Гордон Байрон, "Корсар"
По стенам, будто разноцветные бабочки в лавандовых полях, разлетались солнечные блики. Отсвет, преломлённый стареньким витражом — белокурая пастушка, запустившая восковые пальцы в шерсть пса — играл на занавесях, и оттого казалось, что вся комната полыхает в рыжем хвосте заката. Стол на двоих был накрыт давно, правда, блюд ещё не подавали: всё одно остынут. В этой пустыне, среди складок скатерти, подобных барханам, одиноко возвышалась ваза с фруктами, объятая тонкой сеткой. Талой влагой поблёскивал осенний виноград, и крупная россыпь гранатовых зёрен источала сладкий аромат. К досаде Джанисы, римские рынки и площади кишели осами, и хоть улочку Сен-Вицья эта напасть миловала, осторожность никогда не бывала лишней. Будь её воля — сеткой и тюлем были бы закрыты не только фрукты, но и флаконы с духами, цветы и все окна в стареньком доме. На серебряном подносе, уже почерневшем от старости, безнадёжно остывал чай, и фарфоровые чашки, словно китайские драконы, исторгали клубы пара. О ходе времён в уютной комнатке со сводчатым потолком могли напомнить разве что часы, сорвавшие голос от вечного цокота. Дверца из коридора тихо приоткрылась, и смуглая кухарка (единственная служанка дома) хотела бойко настоять на своём, дескать миледи пора бы уже расплеваться с условностями и приняться за фазанов в винной подливке. Слова замерли у итальянки на языке, а золотые пылинки продолжали вальсировать в тишине комнаты. Измотанная Калипсо, по-иному и не скажешь, беспокойно дремала, уронив голову на слабые руки. С извечной, благородной бледностью в лице, с огнём в зелёных глазах, эта прекрасная женщина вызывала у сеньориты Ноцци какое-то необъяснимое чувство ответственности. Глядя на Джанису Фокс, служанка совершенно забывала, что они были почти ровесницами. Отчаянно, по-матерински хотелось защищать и лелеять молодую хозяйку дома. Даже во сне леди Фокс оставалась той языческой жрицей, которой казалась при свете дня. В её лице и повадках таилось что-то неуловимо дерзкое и опасное, доставшееся от брата. Её волосы с изумрудными лентами, вплетёнными в косы, струились змеями по плечам, расползались по глади столешницы, да и сама их обладательница порой походила не то на тигрицу, не то взвившуюся боа. Горестно вздохнув, Жанна Ноцци выскользнула прочь, кляня про себя весь мужской род. Будь ты хоть брат, хоть любовник, неужели нельзя поторопиться?***
Максимилиан не явился и в сумерках. Новому дню было два часа от роду, и на улицах блёкло мерцали рыжие фонари. Безумные насекомые сбивались в комки и доверчиво летели в плотоядную пасть огня. «Даже удивительно, что из-за них ещё не начались нероновы пожары», — подумалось само собой. А терпкий воздух пропах бедой и полынью. Чёрт знает как, но Джаниса чувствовала приближение первой по незаметным штрихам, изменившимся в мире. Рукой она всё крепче сжимала серебряное распятье с четырьмя жемчужинами на углах — первый подарок брата, пришедший с письмом из рейда. — Вы бы хоть сошли к столу, сеньорита, — сочувственно произнесла кухарка, вновь явившись по хозяйскую душу. В который раз? Кажется, пятый? — Ну не хотите есть, во имя Святого Антония, так хоть выпейте! И вино стоит в подвале, и чай я вам заварила заново, тот совсем выдохся. В одном Жанна была несомненно права — есть не хотелось совсем. «Выпейте»! Много ли она понимает? Как можно думать о себе, когда там, за слюдою равнодушных окон, быть может, истекает кровью родной тебе человек? Ты обещала не плакать над прошлым, моя милая Джани. Так сделай одолжение — поцелуй за меня руку миссис Брандл, порадуйся за своего братца и вытри слёзы. Я наконец стал моряком, как того и желал, а капитан обещал мне звание офицера через три года. Умоляю, не грусти из-за меня. Вернусь на Пасху. Твой навеки, М.Ф. Иногда души, накрепко срастаясь меж собою, страдают или поют в одночасье. Томленье и боль, радость и трепет — всё преумножается и делится поровну, на двоих. Так у них с Максимилианом и сложилось. Клоня голову к холодному дереву рам, Джаниса твёрдо знала одно: сегодня брат потерпел поражение. — Сеньорита, ну нельзя же так мучать себя, — настойчиво и горько повторила служанка. Впрочем, что уж там? Одна чашка не сделает хуже, чем есть теперь. — Несите сюда, Жанна, я не уйду, — распорядилась девушка, подобрав под себя ноги. Взгляд её был прикован к бесконечной глотке ночных улиц. Если Максимилиан не вернётся к утру, придётся спешно оставить дом и уходить к морю. Несказанно повезёт, коль она вместе с Ноцци не разминётся с экипажем «Гекаты», как в прошлый раз. Скверно, очень скверно, что Фокса смогли отыскать в Риме. Слух о том, что он идёт к Перу, должен был охладить их пыл на ближайшие пару месяцев. Или кто-то из порта предал, узнав? Душный, мерзкий Старый Свет, будь он четырежды проклят! Однако надежду убить не так легко. Бестелесным призраком она по-прежнему будет теплиться в сердце. Ты надеешься, mon ange, надеешься не веря. Бросай эту пустую затею, ведь я знаю, что с той же силой ты могла бы просто любить. А знать это, будучи в море, мне дороже всего на свете. Придёт, обязательно придёт, как-никак обещал. И опять с порога выкинет свой фокус, чтобы на него не вздумали сердиться. Да и сама мисс Фокс не подумает по-настоящему упрекнуть пирата, заявись он хоть с вражеской головой на блюде. Какое ей дело до чужих горестей, когда единственный на грешной земле Человек объявил войну всему свету? Она пойдет следом, ни на миг не раздумывая. А пока… Надо ждать, ибо терпение — добродетель. Надо ждать, ведь ещё слишком рано принимать решения. Оглушительно скрежетали шестерёнки в часах. Кухарка возвращалась дважды, предлагая отойти ко сну. Сошлись на том, что Джаниса отхлебнула травяного чая и накинула на плечи шарф — из незаделанных щелей и правда слегка дуло. Всё же странная женщина — эта Жанна Ноцци. Вроде бы у самой любовник из бандитов, а подобных терзаний словно и не знает. Может, с аферистами низкого полёта всё как-то по-иному? Задумавшись, Джаниса вывела пальцем на слюде замысловатый вензель и опять пригубила горячий чай. Он оказался совсем безвкусным.***
За пятнадцать минут до ведьмовского часа знакомый перстень ударился в дверь, нещадно поскрёбывая дерево литым драконьим рогом. Этот звук нельзя было ни с чем спутать. Встрепенувшись, словно чёрная птица печали, леди Фокс выпорхнула по лестнице в гостиную и отодвинула засов. — Мой, — только и прошептала девушка, вцепившись в руку Фокса. Сейчас не до приветствий, объятий и уж тем более — не до слёз. Она с поспешной горячностью завела Максимилиана в дом, после чего захлопнула дверь. Ключ проскрежетал в замке и исчез в кармане юбки. Сегодня здесь не ждали иных гостей. — Сеньорита Ноцци, несите тёплую воду, вино и чистые бинты, — властно распорядилась леди и усадила брата в кресло. Её вовсе не смущало то обстоятельство, что пират имел вид не столько умирающий, сколько потрёпанный, и прекрасно бы удержался на ногах без чьей-либо помощи. Мягкий свет от канделябра скользил по волчьей шкуре на полу, блестел на пряжках новых башмаков и зарывался в смоляные волосы капитана. Короткий взгляд, будто исподволь, был брошен в его сторону, и этого хватило с лихвой. Максимилиан вернулся почти таким же, каким и покидал свой порог, обещая рассказать о маленькой опере на пьяцца Морньо. Камзол, изящный, но не сверкающий роскошью, с бортами, вышитыми тёмно-зелёным шёлком; витое кружево рукавов; тонкие перчатки… Только кровь, что темнела на манжетах, и рассечённый висок маячили перед глазами роковым напоминанием. — Дурной выдался денёк, не правда ли? — вытянул из себя усталую, на диво обаятельную улыбку корсар. Хрупкая рука, поднявшаяся к его воротнику, была перехвачена и накрыта ладонью — смуглой, широкой. — Царапины, дорогая моя, всего лишь досадные царапины. Чёрные ресницы чуть дрогнули, оттеняя глаза, и в уголках губ залегла эта безрассудная складка. Засмотришься — забудешь саму себя. — Нет-нет-нет! — воинственно отвергнув ласку, англичанка чуть толкнула брата, заставляя откинуться обратно на спинку. — И не смей вставать! Твои «царапины» известны мне ещё с детства. Не улыбайся так, негодяй, твои чары ломаются, скрестившись с моими! Покажи, где зацепило. Моряк хмыкнул в ответ на тираду, прикрыл веки и позволил распоряжаться собой. Раз уж опасность миновала, нет смысла нацеплять очередную маску и прятать под ней слабость. За этот день он чертовски устал. Фокс покорно стянул камзол, чтобы закатать рукава, и протянул кисть сестре. Запястье было содрано в кровь пусть и не слишком глубоко, но ощутимо для фехтовальщика. Сколько он себя помнил, Джаниса никогда не морщилась при виде ран, и по ловкости могла бы заменить недурного лекаря. Её движения были аккуратны и не тревожили ноющую кожу, а напряжение выдавала только узкая морщинка, каждый раз залегавшая между египетских бровей. Максимилиан однажды предложил сестре отправиться в маньчжурские земли и какое-то время пожить у старого мастера, сводившего клейма с корсарских плеч, изменявшего чужие лица и, как утверждали слухи, работавшего над живой рукой из дерева и стали. Денег, заложенных во французские банки, хватило бы на обучение Джани с лихвой, но идея не была встречена с восторгом. Англичанка, в отличие от брата, не питала бойкого интереса к медицине. Из раздумий Фокса вывел звонкий и недовольный голос, прорезавший тишину: — Молодой хозяин не желает поделиться с сеньоритой произошедшим? И на комод с противным звоном опустилась чаша с водой. Так открыто и дерзко показывать свою неприязнь могли только итальянцы. — Жанна, — тут же откликнулся пират, предчувствуя небывалый шторм, зарождавшийся прямо в доме. Грозовые тучи сгущались под арочным потолком, молнии сверкали в глазах служанки, а верной палубы «Гекаты» под ногами не обнаруживалось. — Я приму кару небесную со всем подобающим смирением, если вы перенесёте её на утро. Нет, определённо зря он взял к себе сеньориту Ноцци, у которой уже был любовник. Но не всегда же, в конце концов, заводить романы со служанками? Ведь они должны помогать хозяевам за плату (очень хорошую плату, чёрт побери!), а не изводить укорами и ждать галантных ухаживаний. — Отложить до утра? — выразительные глаза распахнулись до предела, и на смуглых щеках проступил разгорячённый румянец. — Простите, сеньор, не знала, что вам знакомо слово «время». Нет. Больше никогда и ни за что он не послушает Джованни и не возьмёт к себе женщину южных кровей, которую даже очаровать и тем самым успокоить решительно невозможно! А сейчас от этой валькирии надо хоть как отделаться. — Жанна… — Сеньорита Ноцци, оставьте нас с братом, — вдруг решительно перебила Фокс и мотнула головой к выходу. Бархатистый голос пирата затерялся в её словах. Кухарка, ошарашенная таким поворотом дел, пару мгновений просто беззвучно раскрывала рот, как рыба на берегу. И всё же решилась спросить ещё раз, вдруг хозяйка одумается? — Смывать-то кровь дело неприятное, госпожа. Вы бы пошли в спальню, а с перевязкой я сама управ… — Жанна, вы слышали меня! — злобно огрызнулась девушка, слегка сверкнув белым рядком зубов. И сталь, и свист свинца — всё это разом расцвело и тут же погасло в голосе Джанисы, словно тайное наваждение. Больше повторять не было нужды.