***
Глубокая ночь. Погасли огни детских корпусов, из открытого настежь окна слышны лишь песни сверчков и шум реки за лесом, на которую малышня так просится сходить. Поеживаясь от ночного ветра, Арсений заходит в маленькую комнатку и сразу закрывает ставни. Прибил бы того, кто сказал, мол, «ночью летом нехолодно, в футболке — самое то». Застает он младшего мерно спящим за деревянным столом в вожатской и невольно умиляется: голову во сне опустил на скрещенные руки, кончиком носа зарываясь в складки толстовки. Даже сейчас тихонечко сопит себе, как ребенок, честное слово, дай бог, что слюни не пускает. Вместе с приятной теплотой при виде такого беззащитного и спокойного Антона, в душу закрадывается вина: всё-таки бедолаге досталось слишком много обязанностей. О том свидетельствует пустая банка запрещенного на территории лагеря энергетика, бесстрастно стоящая на самом видном месте, и чашка крепкого, уже наверняка остывшего кофе. Пора завязывать ему с таким режимом. На крышке ноутбука Попов обнаруживает самоклеящийся стикер. Арсюш, если я задрых тут, то не бей)) На душе стало только паршивее. Шастун еще и за общее дело беспокоится. — Ангел, с доброй ночью, — шепчет старший, подходя к нему со спины; кладет руки на худые плечи, и слегка массирует их руками сквозь плотную ткань, в ответ на свои действия получив едва различимый перевыдох-недостон. Антон только сильнее закутывается в одежду, пряча в широких рукавах толстовки ладони. Сонный вожатый трет кулаками глаза, щурясь от яркого света и зевая. — Давай-давай, Шаст, я сам доделаю этот чертов девиз, — Арс без особых усилий подхватывает парня на руки и относит к кровати. — Ты и так заработался... Антон уже благополучно видит десятый сон в его объятиях, прижимаясь носом к шее Попова и вдыхая запах летней ночи и микстуры от простуды, выданной в медпункте лагеря. Хоть сейчас неподходящее время и место, а младший просто устал, и лишь поэтому так ласково цепляется за его предплечья, это, к стыду Арсения, все равно безумно приятно... — Антон, я тебя не пущу больше на эту планерку, пока не буду уверен, что ты нормально спишь при этом. Банка из-под энергетика с жалобным стуком опускается на дно корзины для бумаг, а Шастун на кровать. Накрывается одеялом с головой, тем самым требуя потушить свет, тихо-тихо произносит: — Спасибо, Арс. Спокойной ночи, — улыбается так устало и искренне, что Попов не может не вернуть ему улыбку, только уже с вложенными в нее гораздо более трепетными и глубокими чувствами, нежели полагается лишь коллегам-вожатым. Эх-х, типичные лагерные будни. А теперь к делу.***
Сегодня подняла Антона какая-то надоедливая мошкара, жужжащая над ухом. Эта тварь куда-то успела улететь, а Шастун со всего маху врезал себе по лицу, отчего настроение испортилось еще больше. Лишь начиная окончательно просыпаться и прислушиваясь к своим ощущениям, парень понимает, что помимо такого классного пробуждения сегодняшнее утро решило наградить его еще и больным горлом. Стоп... А где его пижама? Он всегда спит в ней, а если та в стирке — в прикроватной тумбочке всегда лежал ещё один комплект. Ладно уже. Спасибо, хоть трусы на месте... Черт знает, где он простудился, где посеял пижаму... Арсений спокойно спит себе на своей койке, прижимая к груди игрушечного пушистого медведя, которого он привёз из дома. С трудом поднявшись и коконом завернувшись в клетчатый плед, Шастун, пошатываясь, направляется в ванную, по пути опрокидывая коробку с детскими ракетками для бадментона, чем наверняка разбудил Арсения, но ему сейчас все равно. Движение старой щеколды в замке, поворот и взгляд в зеркало. Спать больше явно не хочется. Что вообще ночью происходило!? Антон глазами с пятирублевки смотрит на свое отражение. Это точно не комары... Откуда у него синяки, блять, по всей груди и шее?!***
Вчера вечером за окном было темно, как в гробу. Сквозь хлипкие окна отчётливо слышны раскаты грома и звук барабанящих о черепицу капель.***
Любимая пижамная футболка Шастуна бесшумно скользила на пол, а обыкновенных поцелуев становилось обоюдно мало. Антон не помнил, как оказался в таком положении. Кажется, они решили выпить за экватор смены... Дыхание становится неприлично рваным и тяжелым, когда чужие губы оказываются на шее, двигаются к выступающим ключицам. Арс хриплым от возбуждения голосом обещает потом поговорить по поводу его «анорексии», но прижатому к стене младшему вожатому немного не до того. Руки блуждают по чужому телу, Арсений буквально вдавливает младшего в вертикальную поверхность, дыша с ним фактически рот-в-рот, и целует. Целует так горячо, как Антона не целовал ещё никогда и никто. Или Антон так сильно никого не хотел? Запах Арса смешивается с горьким коньячным привкусом на его губах, и все это мессиво сейчас вызывает такие эмоции, что и словами не описать. Старший оставляет поцелуи на его шее, причиняя небольшую, но и не отрезвляющую боль, и Антон непроизвольно скулит от того, сколько времени он этого ждал и как долго лелеял надежду коснуться наверняка теплых губ, и подаётся вперёд. Прохладные руки скользят по полуобнаженному телу, а от контраста ощущений слегка подтряхивает. Арс целует рвано и грубо, сжимая волосы рукой на затылке младшего. Противные пуговицы на рубашке старшего как назло не поддаются, и Антон готов дерануть по сплетениям со всей дури, лишь бы прикоснуться губами к наверняка горячей коже. Старший вожатый расстегивает ремень, и тот с характерным металлическим стуком падает на пол. Только стук-то не прекращается: — Антон Андреевич! Арсений Сергеевич! У меня живот болит! — верещит тонкий голосок за стеной, и опять раздается стук. Антон Андреевич и Арсений Сергеевич, которым только что радужно во всех смыслах обломали секс на прелюдии, все раскрасневшиеся и тяжело дышащие, начинают в панике натягивать одежду. И неудивительно, что пижамный верх был безнадежно утерян, поэтому к ребенку выходит более-менее пришедший в себя Арсений, все же прикрывая стояк длинными краями помятой рубашки. Антона трясет, тело требует внимания, а мозг не работает, выдавая красный код тревоги: только что были реализованы его самые смелые мечты. Что делать? А черт его знает, что с этим делать. Антону кажется, что у него зрачки сейчас расширены, как у наркомана какого, от всего происходящего. Как бы Антон ни хотел, расслабиться он сейчас не может, поэтому в спешке открывает тонкие ставни, чуть не сломав к хренам ручку, и по пояс высовывается в окно. По волосам и плечам тут же ударяют потоки воды, стекающие с крыши, волосы намокают. Шастун пытается вдохнуть как можно больше воздуха. Ничего не помогает. Губы у него до сих пор красные и немного припухшие от грубых поцелуев, голова кружится, а Антон, не контролируя себя, вспоминает руки Арса на своём затылке, вспоминает, как старший вжимал его в стену, плечами заслоняя все остальное, как будто пытаясь выбить из мыслей младшего все, кроме имени своего. Вспоминает, как Арсений, водя ладонями по его рёбрам и торсу, горячо целовал его куда-то в лицо, в шею... Вспоминает горячее дыхание на своих губах. По телу выстрелом пролетает новая волна возбуждения. Антон уже согласен идти в душ... Деревянная дверь с хлопком открывается. На пороге застывает старший. Весь мокрый и рвано дышащий. Белая, насквозь промокшая рубашка скорее подчёркивала, нежели скрывала красивое рельефное тело. Попов, повернувшись к Антону спиной, закрывает дверь на замок. Антон невольно сглатывает слюну. Арсений тяжело дышит, подходит к своей тумбочке, доставая оттуда недопитую бутылку коньяка и пьёт прямо из горла. Антон бы соврал, если бы сказал, что не засматривался на движения кадыка. Отняв губы от бутылки, Попов ставит её на подоконник. Его губы блестят, а капля алкоголя стекает по подбородку, которую он тут же стирает тыльной стороной ладони. — Вася осталась в медпункте на ночь.., — хриплым голосом сообщает старший. Слышится треск грома. Антон просто смотрит на Арсения, сексуального до невозможности сейчас, и все его попытки успокоиться перечеркиваются жирным красным крестом... Младший замечает, что у Арсения все ещё стоит. О, Боже. Антон облизывает губы и ерзает на кровати. Воздух, кажется, готов был затрещать от скопившегося в нем напряжения. Шаст чувствует себя оленем в свете фар. Старший, видимо, воспринимает поведение Антона как призыв к действию, медленно подходя к нему все ближе. Немного наклоняется, смотря прямо в глаза, почти соприкасаясь носами. Антон чувствует дыхание старшего на своих губах. — А-арс, что ты... И у обоих как будто последний чердак сносит. В следующее мгновение Антон оказывается впечатанным в кровать. Худые руки мужчины прижимают его запястья к железной спинке кровати, открывая полный обзор на чужое тело: с волос на грудь скатываются маленькие капли воды, прочерчивая за собой неровные дорожки. Попов уже не может сдерживать себя. Младший тихо стонет, тут же прикусывая себе язык — не хватало ещё детей разбудить! — когда чужие губы прикасаются к его груди, собирая влагу: он чувствует себя совершенно беззащитным и уязвимым перед ним. Мужчина может делать с ним все, что пожелает. Тело незамедлительно откликается на эту мысль пульсацией внизу живота. Арсений убирает правую руку, освобождая одно из запястий парня. Она тут же перемещается на его шею. Антон стонет в поцелуй, и как же сильно Арсу нравится, что только на его действия тело младшего отзывается именно так. А то вожатая третьего отряда слишком многое себе позволяла. Рука Антона ложится Попову на загривок, зарывается в мокрые от дождя волосы. Арсений садится на лежащего Антона, коленями упираясь по обе стороны от его талии. Теперь возбуждение чувствуется ещё сильнее; причём каждый чувствует не только свое, но и чужое. Старший, подаваясь вперёд, облакачивается на плечи младшего и, оставляя отметины на шее, как будто специально(точно специально) ерзает на нем, виляя бёдрами, иногда отвлекаясь на то, чтобы поцеловать младшего в уголок губ. Антон откидывает голову назад и пытается наладить сердцебиение. У него непроизвольно закатываются глаза, когда Попов сильнее двигается на его бёдрах. А ещё выдерживать взгляд голубых глаз, затуманенных возбуждением, очень и очень сложно. Одной рукой расстегнуть рубашку не получается. Арсений слезает с Шаста. Шаста с такими блестящими глазами и рваным дыханием, с таким красивым румянцем на щеках... Попов думает, что никогда бы не простил себе, если бы не поцеловал его первым. Арсений расстегивает рубашку и стаскивает с себя джинсы. У младшего руки не слушаются от стука сердца и дикого желания, которое, как думает Антон, перекрывает все функции в его мозгу. Арсений, опасно сверкнув глазами и улыбаясь, правой рукой резко накрывает член Антона через тонкую ткань штанов, отчего Шаст резко дёргается и тянется рукой к завязкам на одежде, пытаясь хоть как-то сбросить напряжение. — Не так быстро, ангел... Арсений, теперь уже одной рукой захватив оба запястья младшего, прижимает их к холодной подушке над его головой. Он принимает прежнюю позу, но теперь дразнит ещё сильнее: свободную руку он кладёт между их телами, накрывая член Антона и садясь сверху на свою ладонь, в такт с движениями бёдер надавливая все сильнее и периодически массируя. Антон максимально сжимает руки в кулаки и закусывает внутреннюю сторону щеки. — А-арс, пожалуйста.., — Антон всерьёз боялся кончить лишь от одних своих мыслей и небольшого давления. — Ангел, не трогай себя, — придвинувшись к его уху, хрипло шепчет старший, отчего у Антона мурашки табуном бегут вдоль позвоночника. Мазнув губами по шее Шастуна, Арсений отпускает руки младшего, одним движением развязывая шнурок на пижамных штанах, и снова надавливает на орган теперь через ткань трусов. Антон не может терпеть. Слишком горячо. Слишком... Руки Антона ложатся сверху на его ладонь. Младший уже чуть ли не плачет от того, как ему нужна разрядка. — Так уж и быть, — Арсений улыбается, словно самый настоящий дьявол. Сорвав лёгкий поцелуй с чужих губ, Арсений поддевает пальцем резинку трусов, кладёт руку на чужой член и смотрит в глаза Антону: расхристанному на этой узенькой кровати Антону, который не знает, куда деть руки и, кажется, забыл, как ровно дышать. Рука Арса начинает медленно двигаться вверх-вниз, размазывая по стволу естественную смазку. Попов, усмехнувшись своим мыслям, надавливает большим пальцем на головку, отчего у Антона из груди вырывается всхлип, и он тут же подаётся бёдрами навстречу, пытаясь ускорить процесс. Когда младший доходит до бессистемного дергания бёдер и беспорядочного «Арс, быстрее», старший убирает руки, и смотрит на него, внимательно изучая картину: Антон, весь мокрый, на шее у которого живого места не найдётся, с распухшими губами и стоящим членом. Попов сам побоялся кончить раньше времени. Антон, послав все к чертям, сам целует Арса, приспустив в тот момент, когда он отвлёкся, последний элемент одежды. Касается рукой чужого органа, начиная медленно надрачивать. Изо рта Арсения вырывается хриплый стон, и он возвращает свою руку на прежнее место. Антон чувствует, как по шее стекает пот, как пересыхает в горле от слишком частых вдохов-выдохов и подстраивается под ритм, который задаёт Попов. Они лежат нос к носу на неудобной малюсенькой кровати, но обоим сейчас так хорошо, что становится плевать. Чувствуя свою разрядку, Антон, горячо дыша, глубоко и грубовато целует Арсения, который тут же отвечает со всем присущим ему напором, едва найдя его губы в этой жаркой темноте. Первым с протяжным стоном кончает Антон, за ним и Арс, втягивая воздух сквозь зубы, и падает младшему на грудь. Сердце у обоих колошматит как не в себя. Попов зарывается свободной рукой в спутанные и мокрые от дождя и пота волосы Антона, прижимая младшего вожатого ближе к себе. Дыхание постепенно восстанавливается, и обоих начинает клонить в сон. — С экватором смены тебя, ангел. Чур я первый в душ! Целует его в нос, положив руку на щеку, и уходит, блядски виляя задницей.***
Антон даже рад, что все вспомнил.