Outlaw

Взгляды. Жаждущие. Осуждающие. Презрительные. Ненавидящие обожающие. Всюду эти взгляды. -Театр - это мир иллюзий, замков из песка и кривых зеркал, - говорил Сонхва его папа, закуривая сигарету, что была воткнута в тонкий длинный мундштук. Папа начал курить в тридцать пять, когда покинул театр на пике своей славы, будучи солистом балета. - Это мир эмоций, сильнее которых в твоей жизни не будет уже ничего. Это сильнее, чем любовь, и ярче, чем секс. Это зависимость, от которой ты не избавишься никогда, - смотрел омега на сына взглядом Сфинкса. - Готов ли ты к этому? И Сонхва рухнул в этот мир. Взлетал на крыльях славы и падал в пропасть, ощущая ненависть и зависть других коллег из труппы. "Самая яркая звезда последних пяти театральных сезонов!" - гласили статьи, и он улыбался, держал спину ровно и прямо смотрел вперед. Он - прима. Он - звезда. Он - лучший. На каждом его спектакле - аншлаг. Его заваливают цветами и подарками, его преследуют поклонники, обивая пороги. Он может все. Так говорят. Взгляды. Взгляды. Взгляды. Сонхва вытирает слезу, улыбаясь рукоплескающему ему залу, и кланяется. Вокруг него цветы. Иногда ему кажется, что ему молятся. А иногда - что его положили на алтарь. Он сам себя положил. Он поднимает несколько букетов, что находятся ближе всего, оборачивается к коллегам, кланяется вместе с ними и ждёт, пока не опустится занавес, чтобы после уйти, горделиво выпрямив спину, в гримерную, не оборачиваясь. Взгляды. Взгляды. Взгляды. Сонхва закрывает дверь в гримерку и сползает по ней, накрывая голову руками и сворачиваясь в клубок. Воздуха словно бы нет, он тонет без воды, словно рыба, выброшенная на берег. Сердце сбивается с ритма, и на лбу проступает испарина, но он не может встать. Перед глазами плывет. Тошнота подкатывает к горлу, а пальцы сводит судорогой. Ничего не видя перед собой, Сонхва отползает к софе, но сил забраться на нее нет. Словно сквозь вату он слышит щелчок двери, а после теплые руки накрывают его плечи, поднимая, как котенка, с пола. Эти же сильные руки укладывают к себе на колени, поглаживая по подрагивающей спине, потом прижимают к теплой груди. Все тело Сонхва будто бы сковано льдом, и от тепла рядом он тает, постепенно начиная дышать и расслабляясь. Вместе с телом оттаивают и слезы, принимаясь неконтролируемо течь по лицу. -Бедный мой... - тихий голос заземляет, заставляя уткнуться носом в плечо, сильнее заползая на колени. - Осторожнее, звездочка, я пыльный. -Мне все равно, - сипит Сонхва, цепляясь за Чонхо так, словно от этого зависит его жизнь. Чонхо тихо улыбается и зарывается носом в намертво залаченные волосы. -Звездочка, тебе лучше? Сонхва угукает. Он чувствует, что дыхание выравнивается, и хлюпает носом, после мокро целуя Чонхо в шею. -Спасибо, что пришел, - шепчет благодарно Сонхва и обнимает крепче. Механики сцены - это невидимки почти для всех. Никто не знает их по именам, никто не подозревает, что на их плечах во многом лежит магия театра. Сонхва считает, что и в самом Чонхо есть немного магии. Спокойный, основательный, неторопливый. Такой земной, такой надежный. Он будто бы якорь, что держит Сонхва на земле, не давая сорваться. Именно он спасает его каждый раз, когда находиться в собственном теле Сонхва становится совсем невыносимо. Лечит, латает, возвращает в реальность. -Люблю тебя, - шепчет Сонхва Чонхо на ухо. - Если бы ты знал, как сильно я люблю тебя... -Я знаю, - по голосу Чонхо слышно, что он улыбается. - Люблю тебя, звездочка моя. Сонхва целует его, порывисто, будто пытаясь передать ему те эмоции, что испытывает сейчас, и Чонхо ему отвечает, давая понять, что да, он здесь и никуда не уйдет. -Звездочка, - зовет его тихо Чонхо, когда поцелуй прерывается. - Переоденем тебя? Сонхва кивает и на нетвердых ногах встаёт, стягивая с себя сценический костюм, потом растроганно улыбается, когда чувствует, как Чонхо помогает ему одеться, как он застегивает пуговицы на рубашке, не давая путаться в них собственными, все еще дрожащими, пальцами. -Пойдем домой, - говорит Чонхо, стягивая собственную спецовку, и Сонхва не сдерживается, снова обнимая и целуя его.