Глухи, немы, но — все еще/пока живы

Когда агент-Камера бежит от агрессивно преследующего его унитаза, он, пожалуй, снова задумывается о том, что как же плохо быть Камерамэном. И нет, не потому, что для туалетов они являются приоритетной целью, наоборот, умирать за общее дело, что стало смыслом их жизни, было пусть и страшно, но по своему гордо и приятно. И нет, не потому, что ему была как-либо дорога его жизнь (как умрет, так и воскреснет — их ученые научились вытаскивать их с того света), да и будь дорога, пошли бы на врага, который превосходит их во всем? И нет, не потому, что они — последняя надежда уже не только человечества (никто из них никогда не задумывался, а стоили ли эти жертвы и страдания того, что они делают для довольно подлого народа?). А потому, что… Все Камерамэны — немые и глухие. Между собой, конечно, нормально, удобно — они уже как-то приспособились к этому, им хватало максимально малое количество жестов, чтобы понимать друг друга, а слышать друг друга и вовсе не надо было. Когда-то… Когда-то они спокойно жили с этим явным недостатком, очень даже спокойно — но это было когда-то. Сейчас же, в новых и суровых реалиях, когда от мгновения зависит судьба не только тебя, но и многих других, глухота и немота не были таким уж и плюсом. Как вскоре выяснилось, в этих новых реалиях, с отсутствием (корректнее уточнить, что отсутствие было частичным) двух органов чувств, в случае экстренной ситуации, ни на помощь не позвать — ни услышать, что товарищам (именно товарищам, не союзникам, сейчас вы не союзники, а товарищи, практически братья, что объединены общими идеями, мыслями и желаниями) нужна помощь — совершенно неудобно. Да даже просто — если враг будет довольно тих — глобально ничего не поменяется — просто все станет еще более опасным и невыгодным. Не выгодным — только для вас. А вот для ваших противников… Интересно — как сильно Туалеты порадовались, когда прознали о вашем, вроде пустяковом, а на самом деле — очень большом — минусе? Должно быть — сильно. И, о, как же хорошо, что ваши товарищи обладают и более острым слухом — и более понятной, а у ТВмэнов и вовсе — наиболее приближенной к человечкой — речью — знали бы эти джентельмены, как они вам облегчили борьбу, когда пришли на помощь… Собственно, именно сейчас, была та самая ситуация, когда агент очень жалел об этом — измотанный тяжким сражением, оставшийся вообще один, он спешно уносил ноги от приследующегося его Унитаза, от которого непонятно, чего ждать — может просто сожрать, может утащить в лаборатории таких же тварей (и даже хуже), как он, а может и заразить этими маленькими паразитами. И глобально все плохо было потому, что этот Скибидист был тих (а может и не тих, но очень слабый слух его даже не способен улавливать по колебаниям атмосферы — потому что этих самых колебаний нет), а глухота на едва ли не все 100% сейчас сильно мешала, и чтобы хоть как-то его контролировать, приходилось бежать с оглядкой, что также — очень сильно выматывало, — отчего Камерамэн и смел допускать такие мысли — и от этого же злился. Потому что думать надо не о своих недостатках, а о том, как же убежать, желательно не почастям в ближайшую канаву, и, возможно, даже подать какой-нибудь сигнал о том, что срочно нужна помощь. «Был бы здесь Вантуз-мэн!» — с какой-то истерической тоской подумалось Камере. Действительно. Был бы здесь Вантуз-мэн, или кто-то еще, особенно кто-то из рассы Телевизоров — он бы выжил без особых последствий — потому что первый — просто безбашенный псих с по своему грозным оружием (да и просто — быстрый и отбитый наглухо, ха-ха, каламбур?) — а другие… Отчего-то их всех превосходят по силе. Был бы здесь кто-то из них — и он бы не был в столь опасном положении. Но нет, не время отчаиваться и горевать (даже за себя, не говоря уже о падших товарищах) — сейчас первоочередная мысль, что стала частью инстинктов — это бежать как можно быстрее, даже не смея допускать мыслей о том, что можно было бы попробовать смыть эту тварь, тем самым, изничтожив еще одного врага… Не время. Сейчас просто не время. Когда агент-Камера напоминает себе, что пора опять обернуться, что он и делает, на инерции резко затормозив — он понимает, что… За ним нет никого. Никто больше не гониться, желая удовлетворить своего внутреннего зверя. И это… Так странно и подозрительно, на самом-то деле. «А… Да где?!» — нервничает Камера, позволяя своей груди испустить очень тяжкий, и практически неслышный вздох — он не верит, никогда не поверит, что Туалет от него отстал — это просто невозможно, эти твари их всегда преследуют до конца, а если есть возможность — еще и зажимают в угол — пусть даже это по итогу и заканчивается смертью одного из них, а возможно и всех двух. Он берет, как-то глупо поворачивается вокруг своей оси, растерянно смотрит — но нигде никого не видит. Не в том плане, что они еще и слепые, нет, — в том плане, что вокруг… Буквально ни души. Тела и трупы почти-братьев, а также унитазных врагов, остались уже далеко где-то позади, сейчас же его окружала трасса какого-то пригорода, которая напоминала едва ли не пустыню, да обломки инфраструктуры — и это выглядело все так… Печально, на самом деле. Да и вообще — очень тяжело осозновать, что вы, по хорошему, сейчас проигрываете, и что не можете помочь вообще всем разом — от того и разрушений оставляете больше, чем… Планировалось. План… А был ли у них вообще более цельный план — а не только рабочее название «Уничтожить мир от злобных Скибиди Туалетов»? Агент-Камера не уверен. Он, откровенно говоря, вообще мало в чем уверен. Что же касаемо… Туалета. Эта тварь выскочила на огромной скорости с другой стороны, сразу же повалив Камеру, здорово протащив спиной по дороге, песку и камням (чуть позже Камера найдет у себя подобие царапин), а потом — сильно прижав какой-то металлической клишней («Тентаклей» — как называют Телевизоры, а потом сами с этого же и смеются) к почве — очень неудобно и сухо, пожалуй, песок — одно из худших явлений в мире, — одновременно с этим что-то на бешенной скорости говоря. Еще бы знать, что именно… Камера пытается читать по губам, т.к у Туалетов головы и шеи — вполне человеческие, то, чисто теоретически, можно прочитать их речь по губам — но… Этот монстр так бешенно шевелит губами, что Камере даже не за что уцепиться, чтобы попробовать прочитать и соединить в логическую, завершенную мысль… «Интересно,» — думается Камере, пока он с каким-то притихшим ужасом наблюдает за Скибидистом — «О чем?..» У Камероголовых — все кратко. Краткое изъяснение — краткая мысль — краткий ответ — краткое предложение. Все так у них кратко — впрочем, так удобнее. Было когда-то. А вот сейчас — все минусы вылезли наружу. Скибидист не затыкается прям до последнего, до победного, трещит даже тогда, когда, кажется, из принципа медленно вытягивает шею и свою страшную морду поближе к Камере — а пускай, если так подумать — кому-то, возможно, и не понравилось бы, но какая разница тому, кто от «природы» ни черта не слышит? Однако… В какой-то момент — все резко меняется. Не в этих двоих, нет — как будто в самой атмосфере что-то… Не просто меняется. Что-то нарушается. Воздух становится чем-то очень неприятным, желеобразным, тело твердеет, дыхание — перекрывается, застревает прямо в горле — ни вдохнуть — не выдохнуть. Мысли также — вроде бы и осязаемы, обтекаемы, но при этом — уже как будто не его, да и в целом — как будто что-то… Постороннее? Камера не уверен, с чем это корректнее сравнить, откровенно говоря. Как будто само время застыло. А с временем, похоже, реально что-то произошло — ведь даже этот Скибидист застыл, неестественно вытянув шею, уродливо раскрыв пасть и как-то очень удивлено выпучив глаза. Должно быть… Этот гад тоже почувствовал эти странные изменения, да! Хоть что-то хорошее есть и в этой ситуации, да. Вот только… Какого черта? В чем причина того, что они не могут ничем пошевелить? А время вокруг них… Действительно застыло — и видно это было только потому, что здесь все застыло — особенно они сами, да-да. Камерамэн пытается сделать хоть что-то, хоть как-то извернуть шею или объектив, что, однако, у него и не получается вовсе — его собственное тело просто не принадлежит сейчас ему (теперь?). Возможно, было бы не так страшно, будь у него слух (действительно хороший слух)… Вот только Туалет, в отличии от Камеры, слухом обладает очень даже хорошим — от того он отчеливо слышит чье-то приближение. Он слышит чьи-то шаги. Аккуратные, тихие, неторопливые, шажки на легкой обуви, на небольшом каблучке — ни Камеры, ни Колонки — среди них таких просто нет. Быть может — кто-то из представителей Телевизоров? Будь у Скибидиста сейчас возможно обернуться… Будь у Камероголового сейчас возможность обернуться… Если бы они смогли повернуть хотя бы головы, хотя бы шеи — они бы увидели… Нового титана, подобие девушки. Вот только у Камеры слух такое уловить никак не способен, а Туалет застыл вместе с врагом, которого никто из них не знает — а кто знает, кто это? Если это братья или товарищи, то с чей стороны? А может, это и вовсе — какой-то новый, еще более страшный враг — но теперь уже для всех них? «Кто?» Шажки останавливаются, причем — аккурат за «спиной» Скибидиста, и судя по той тени, что отбрасывало это существо — реально — подобие женщины. А потом… А затем… Этот (эта?) некто берет — и легко смывает Скибидиста, даже не дав ему «прийти в норму», после чего протягивает руку, нажимает у себя что-то на голове (какое-то подобие кнопки, насколько Камере видно с этого ракурса) — и все как-бы «приходит в норму», в мир возвращается физика, тело и рассудок снова принадлежат Камере — и застрявший где-то под кадыком вздох все-таки вырываются наружу. Агент-Камера сразу же уставился на существо, что, провернув какой-то трюк со временем, спасло (спасла?) его — и увидел… Какое-то нечто, честно говоря. В отличие от Камер, Колонок и Телевизоров, кожа существа была видна из-за того, что платье лазурного цвета не закрывало даже колени и шею, а заодно и руки, давая рассмотреть какой-то нездоровый, светлый оттенок. Рост — ни дать, ни взять, ровно три метра, конечности — довольно-таки длинные, даже очень человеческая шея — тоже какая-то длинная. А вот голова… Голову там заменили очень большие часы. Вполне простые, они имели слегка блестящую рамку светло-угольного оттенка, внутри — белый фон, с черными арабскими цифрами и простыми стрелками, а на «макушке» существа — маленькая, такая же угольная, почти не видная, кнопочка — именно на эту кнопку это существо и нажимало, чтобы манипулировать временем. Еще у нее весела через плечо сумка, небольшая, кожаная, светло-коричневая — интересно, что же там? В целом, судя по довольно выдающейся груди, довольно яркому платью, да непроглядно-черной замше лодочек на небольшом каблуке, это — женщина. Вместо подобия речи или колебаний, от нее издаётся беспокойное и быстрое тиканье — когда она говорит, громко шумя, стрелки на её «лице» довольно быстро ходят, видимо, ими-то она и говорила. «Ты как?» — слышит Камера — а потом девушка протягивает ему руку — длинная, бледная, тонкая, у нее даже было подобие человеческой ногтевой пластины. Первое, что он делает — аккуратно, с явным подозрением, обхватывает ее ладонь, стискивает, встает, чуть пошатывается, едва не падает снова — но заставляет себя все-таки ровно встать. Потом — всерьез задумывается о том, как же он себя чувствует. Хорошо? Да не сказать, на самом деле — он сильно измотан и потрепан, определенно, ему нужно сейчас техническое обследование. Но и не сказать, что он чувствует себя не очень — о нет, это будет, так заявить, высшем проявлением эгоизма — и говорить так, когда тебя спасли и, по сути, дали жизнь — крайне некорректно. От того — сначала показывает палец вверх, потом — палец вниз — и потом выпрямляет ладонь, покачивает ей слева направо, с права на лево. «Нормально.» «Но… Не очень.» «Это хорошо» — читает он по количеству тиканья — да уж, это не читать колебания Колонок или спокойно слушать речь Телевизоров, но… Он должен быть этому существу благодарен в любом случае. «Кто?» — лаконично интересуется Камера, просто указав на девушку, едва не тыкнув пальцем ей куда-то в нижние ребра — настолько он будет ниже ее. «Я», — сначала она указывает пальцем на себя, уже молчит — потом же указывает на свою голову — «Часоголовая». Впрочем — такой ответ был довольно-таки естественным. Глупый вопрос. Агент-Камера как-то неловко смотрит на нее, задрав свою «голову», в откровенную рассматривая ее часы также, как и она, спокойной склонив часы, смотрит на него — кто же им скажет, как долго они здесь, на открытой и очень опасной местности, стояли, рассматривали, друг друга? Камере кажется — долго. Часы бы предположила — сравнительно немного. «Ладно», — снова раздается громкое, мерное тиканье — «Я пошла». И потом, развернувшись, начинает не спеша так идти в сторону развалин — определенно, когда-то все было домом, многими домами, но сейчас — лишь тоскливые развалины, не больше — в них же даже не скроешься… «Зачем?» Когда это существо, даже при своем росте, скрывается среди тех развалин — Камера, наконец, позволяет себе более спокойно выдохнуть — да задуматься, что же делать теперь, сейчас, когда самое страшное он каким-то чудом (благодаря какому-то часовому чуду) смог избежать? Очевидно — надо идти, а еще лучше — бежать обратно, найти кого-нибудь из своих, а там уже вернуться и на базу вовсе — вот тогда, возможно, действительно станет… Чуточку легче. Если в их нынешней жизни вообще может быть хоть чуточку легче. Он снова бесшумно вздыхает — сейчас, главное, не нарваться на кого-нибудь из представителей унитазов, да на зараженных (жаль их, но хорошо, что их стало разительно меньше) — а так, в целом, все… Ну не то, чтобы хорошо — просто неплохо. Агент-Камера берёт, разворачивается в другую сторону направления дороги — и сначала вздрагивает, когда видит, что к нему очень быстро направляются большие и, как-бы поменьше, темные фигуры — но потом, увидев, что это Колонкоголовые, да парочка Камероголовых — позволяет себе действительно несколько расслабиться. «Свои.» Будь у него возможность — он бы радостно улыбнулся. Почти братья. Почти родня. Почти семья. ТВмэнов, среди них, конечно нет — эти агенты сейчас заняты на более опасных и сложных рубежах — и они попросили им не мешать. Когда товарищи резко останавливаются — чисто на всякий случай вытягивают пушку, что избавляет от паразитов, внимательно оглядывают — а потом, увидев, что его даже не заразили — более расслабленно вдыхают. Камера это едва улавливает — но чувствует, что не только он, но все они рады — скорбить же о товарищах будут много позже, уже на их безопасной базе. «Ты как, друг?» — спрашивает Спикермэн, тот, что по крупнее, заботливо сжимая более хрупкое плечо товарища своей широкой лапищей. И Камерамэн бы ответил «Хорошо», если бы мог — но вместо этого просто показывает палец вверх. Как будто у него все хорошо. Он, может, немой и глухой, но — пока что еще не слепой, и прекрасно видит, что своим ответом им всем действительно немного облегчает жизнь. Легче. Им всем действительно немного легче. База, одна из немногих оставшихся, огромная (специально — для починки титанов), казалось, что сделана она только из одного металла, да проводов — кого-то, возможно, такой по своему скудный интерьер, может, и угнетал, но вот повстанцев это место сильно успокаивало, давало надежду, показывало, что не все в этом городе поработили Туалеты, что есть ещё чистый уголок без этих тварей, и… Здесь просто спокойно. Особенно в те моменты, когда у них есть немного времени на отдых, на себя — тогда есть время действительно расслабиться, привести мысли, дух, голову в порядок — а главное — никаких этих мерзких звуков «Скибиди!» Собственно, пока Спикеры своим Камероголовым товарищам не рассказали, они и не знали, что туалеты прямо как мантру, постоянно издают столь отвратительные звуки. Возможно, иногда, Камерам было даже жаль, что они не могли это послушать… Но жалели они, конечно, крайне редко — вот еще, жалеть им о такой чепухе? Да лучше уж тогда погибнуть, чем заниматься такой хренью. У агента-Камеры комната, как и у многих, конечно, не однокомнатная, но конкретно сейчас он в этой «коробке» один, лежит на чьей-то кровати, вроде даже не его (другие Камеры не против — у них давно уже нет этого разделения на «свое» и «чужое» — все общее, все свое), или, точнее, на подобие кровати, положив руки куда-то за «голову», а своей камерой лежал как раз у себя на локтях, задумчиво смотря в потолок, гоняя что-то тяжелое, и чистое… Он думал о ней. Определенно, эта Часоголовая въелась ему в сознание — потому что выглядела она… Достаточно странно, особенно на контрасте с другими товарищами Камеры. Нет, не потому, что у нее вместо головы — часы, а не более привычные камера, колонка и телевизор — агент-Камера не против такого «разнообразия», нет, так даже более занимательно из-за разнообразия — но это… Все еще так странно. Судя по всему, этот титан был как-либо связано с временем — кроме того, что это оправдывало и полностью отбивало ее имя, да и внешний вид — тоже, — собственно, также это и давало понять, что то загадочное событие, что произошло с ним и тем Скибидистом, также было ее рук дело — но… Правильнее, наверное, было бы просто взять и забить, да радоваться, что трагедия минула тебя стороной, что было по своему сложно как минимум из-за накатывающих волн любопытства. Судя по всему, Часоголовая могла говорить, хоть у нее это и выражалось в торопливом и беспокойном, громком тиканье — оно не такое громкое, чтобы Камеры могли слушать ее прекрасно, пока что в плане таких удобств лидируют Телевизоры, — но, однако, агент ее неплохо услышал — а это уже хорошо. Да и… Судя по всему — их упрощенную азбуку жестов неплохо знала — иногда даже товарищи Камер использовали их же азбуку, чтобы Камерамэнам их было легче понимать (и Камеры бы соврали, если бы сказали, что им все равно). Почему, интересно, она такая большая? С чем это связано? Да и… Быть ровно три метра — насколько это удобно? Наверное, если надо что-то схватить, то да, это будет все-таки удобно — но ведь если есть необходимость спрятаться, схорониться, залечь на дно в прямом смысле, то какое же тут удобство? Наоборот же, по идее, это доставляется больше неудобств, разве нет? Агент-Камера, откровенно говоря, не уверен — он был… Не вот тебе высоким — от того, жизнь с аномальным ростом для него была чем-то непривычным и непонятным. А с другой стороны — не его же это дело, да? Также, как и не его дело — кто и что она вообще… Агент-Камера чуть ерзает, бесшумно вздыхает, переводит взгляд на стену — она такая же, как и вся база в целом — темно-серая, непробиваемая, металлическая — очень плотная, чтобы никто не пробил — эдакая «броня», что сейчас отделяет их от внешнего мира. Этот внешний мир давно напоминает Ад — и, если бы не высокая мораль, то Камерамэны вполне бы могли здесь отсидеться, пока не пришли бы и по их души. Впрочем, если бы все было именно так, то тогда бы у Камер не было вообще никакой защиты — и был бы им конец. Но такое не произошло раньше — а значит, не произойдет и сейчас. «И все-таки… Кто?» Он допускает даже мысли, что эта Часоголовая — просто глюк, плод уставшей фантазии — после чего сам же от этого бесшумно посмеивается. Да ну, бред. Если это и глюк, то кто тогда остановил время — и кто тогда смыл этого Скибидиста? Явно не он, явно не кто-то другой (другие бы просто не успели), а значит… Все произошедшее — есть абсолютная реальность. Это… Так странно, откровенно говоря. Нет, конечно, у него были подозрения, что должны быть и другие существа, не только более привычные Туалеты, Колонки, Камеры и Телевизоры, но вот увидеть такое в живую было… Ощущалось по другому — и вызывало крайне много вопросов, давая совершенно мало ответов. Могла ли Часы быть единственным представителем своего вида? И что тогда послужило причиной их вымирания? Могли ли быть в этом замешаны эти подлые Туалеты — или корень зла совершенно в другом? Камера не знает. Но и не уверен, насколько он хочет об этом знать — возможно, не в его же интересах лезть туда своими маленькими ручками — пока не оторвали, чисто за излишнее любопытство. Пожалуй, лучше обкатать этот вопрос с Телевизорами — большие братья-экраны обычно знали больше своих Камероголовых товарищей, и, быть может — они знают ответ?.. Да даже если и так, то что с того? Как им это поможет? Вот именно — никак. Это — совершенно бесполезная информация. А так хотелось… Камера немного тоскливо, абсолютно бесшумно вздыхает, после чего встает, хрустит затекшим телом — и направляется куда-то вниз, поближе к другим агентам — тухнуть в одиночестве ему не очень хотелось. Он идет по длинному коридору, абсолютно один, и… До сих пор так странно иногда — идти, но не слышить даже собственных шагов, а они, должно быть, очень громкие — Спикеры уже как-то говорили, что эхо у них, тут, конечно, сильное. А коридор — вытянутый, длинный, узкий, такой же металлически-серый — ничего интересного, на самом деле, но эта излишняя простота интерьера была столь родная для их механических сердец, что агент уверен — даже если бы им предложили более лучшие условия — они бы ни за что не покинули стен этой базы, ни ушли бы, не оставили… Не для всех агентов эта база — исконный дом. Но для всех она уже стала таким родным местом, что как будто действительно — свое, общее, и… Это так вдохновляет, честно говоря. Агент-Камера подходит к комнате, что была у них эдакой гостинной, останавливается в дверном проеме. Смотрит. Вантуз-мэн сидит на подлокотнике большого, белого дивана, с какой-то трепетной любовью протирает влажной салфеткой свои вантузы, но, заметив собрата, сразу же отрывается от своего занятия и начинает с энтузиазмом махать ему рукой — приветствовать. Несколько «маленьких» Спикермэнов, включив свою музыку, которую слух Камерамэнов не способен уловить, флексили, как-то слишком неестественно изворачиваясь — но это не помешало им также радостно начать махать агенту руками — другие же два Колонкоголовых, что считаются большими (Камеры иногда думают, что таким Спикерам не составит особого труда их прихлопнуть одной рукой) поприветствовали пришедшего более скромнее, просто вскинув руки в приветственном жесте — сначала, а потом — похлопав по месту между собой, как-бы приглашая сесть с ними — судя по всему, они нашли что-то интересное по плазменному телевизору, что у них был. Если бы Камерамэн мог — он бы грустно улыбнулся. Он счастлив, что их община обросла другими существами, став эдакой большой и необычной семьей, но… Иногда было сильно жаль, что Камерамэны не могли услышать то, чем так наслаждались Спикеры — громкости не хватало, не могли их в этом поддержать, не могли банально сказать слова благодарности… Когда флексили Колонки, Камеры начинали флексить как-бы из солидарности, в качестве поддержки, абсолютно не понимая, чего именно они такого услышали — до их слуха редко далетали даже самые громкие отрывки. Возможно… Возможно, когда-нибудь, когда появится больше времени на себя — они смогут всерьёз заняться и своим слухом, и речью, и, быть может, тогда… Тогда, когда они услышат, когда смогут сказать и ответить — полюбят свою семью еще сильнее, чем есть сейчас — хотя есть ли предел их любви? Агент-Камера не уверен — он уже ни в чем не уверен. Впрочем — это не важно. Важно то, что он сейчас удобно расположился среди огромных товарищей, приятно стиснутый большими бугристыми телами, по телевизору идет что-то смешное — и сейчас, будучи в полной безопасности, ему не надо вертеть «головой», опасаясь за свою жизнь. Большие Колонкоголовые еще какое-то время свысока следят за маленьким товарищем, после чего снова возвращаются к просмотру какой-то неизвестной комедии. Пожалуй, сейчас они тоже — счастливы. На их подобии кухни сейчас сидели один из Колонок, да один из Телевизоров, и наслаждались чашечкой «кофе» — они не питались человеческой едой потому, что просто не могли ее усваивать — но у них было свое «подобие» еды людей. Конкретно сейчас — у них подобие кофе. Эх, знали ли когда-нибудь Спикеры, что будут сидеть на кухне Камерамэнов, да пафосно пить «кофе» с ТВмэнами? Да едва ли. Но это не значит, что их это не устраивает. Наоборот — устраивает, причем даже очень. Телевизоры были единственными из них, кто обладал подобием человеческой речи, но она была такой громкой, что… У Спикеров от этого нередко болела «голова», откровенно говоря — слишком большое количество речи, что подобно крайне громким помехам, для них было не вот тебе приятно — но их товарищам, Камерамэнам, которые отчего-то и глухие, и немые, такое было только в плюс — ТВмэнов они хотя бы слышали — а Спикеры, чисто ради товарищей, готовы потерпеть — для них это был сущий пустяк, зато — товарищам удобно. — Знаешь… — аккуратно, к чему-то сказал Телевизор, расслабленно откинувшись на своем стуле — В том, что наши дорогие Камероголовые, глухи и немы, есть, пожалуй, даже плюс… Спикер сначала — мысленно — морщится — и только потом спрашивает: — И какой же? О, определенно, рано или поздно, но такой разговор между двумя видами титанов должен был произойти — просто потому, что все происходящее было… Крайне очевидно. Очевидно, что Телевизоры пришли на помощь не просто так. Очевидно, что Телевизоры вступили в эту войну, а ведь это даже не их война, ради кого-то очень конкретных — а может — ради чего-то? Очевидно, что Телевизорам что-то надо, у них явно от всего этого есть какая-то своя выгода — вот и прикидываются… Семьей, друзьями, товарищами. Спикеры это прекрасно видели (странно, что этого не видели сами Камерамэны, а ведь Телевизоры все это проделывали исключительно ради них), но предпочитали со своими советиками не лезть, не вмешиваться — будь что будет — определенно, Телевизоры должны знать и понимать, что же они творят. А Колонки… Возможно, если потом Телевизоры пойдут войной на их товарищей, им будет очень стыдно, что они не предупредили, не остановили — но если это и будет, то пусть будет потом — но только не сейчас, пожалуйста, ни тогда, когда у них, кажется, все довольно… Неплохо складывается, если так можно сказать. — Они не треплются по делу или без, — ТВмэн, если верить его экрану, мило улыбается — И вслушиваются только в то, что сейчас нам всем действительно надо. А значит — они никуда своими объективами не лезут, тем самым нам всем, — было понятно, что под «всеми» он имел ввиду только таких же Телевизоров, как и он — Облегчая жизнь. — Ммм… — Спикер с задумчивостью делает глоток, даже не морщась, что этот напиток горячий — Вы что-то задумали, да? — и, чуть подумав, добавил: — Что именно вам от них нужно? — О, ничего такого, — ТВмэн словно вспоминает и о своем «кофе», после чего неспешно делает глоток — Всего лишь пустяк. Они даже не пострадают, когда мы возьмем свою… Небольшую плату за то, что пришли им помочь. — Разве это все не на безвозмездной основе? — Спикер удивляется. — Ну… Почти. Почти безвозмездно, — Телевизор всё также — загадочно, но тепло и дружелюбно улыбается — Плата будет ничтожно мала. О, даже так? Впрочем — Колонки в это лезть не собираются. Пусть Телевизоры делают то, что считают нужным — они им мешать не будут. Даже если это что-то злое. Даже если это что-то жестокое. Даже если это что-то — ужасное. Это уже будет забота не Колонкоголовых, а личные разборки Телевизоров и Камер между собой — пускай. Лишь бы они Колонок и в это не втянули. Когда в кухню входит один из Камероголовых, он сразу же приветственно машет им своей ничтожно маленькой и хрупкой ручкой, на что получает такое же приветственное махание от Колонки и Телевизора — даже жаль, что никто на большее из них не способен. Просто потому, что товарищи немы, глухи — и, судя по всему, крайне слепы и наивны, если не видят, какие манипуляции проворачивают ТВмэны, причем даже не за их спинами, а почти перед лицом. Что ж… Пускай. Пускай Телевизоры делают так, как считают нужным — Колонки их останавливать не будут — просто потому, что да не их это проблемы. Но впрочем — все равно Камер жалко. Мало того, что не слышат и не говорят, так еще и не видят, что на них их же товарищи строят планы — а они слишком хорошие, чтобы нести такое бремя. Однако… Это все еще не касается Колонок — и касаться и не будет, и не должно. Спикермэн делает новый глоток. Горячо. Почти даже от температуры больно. Но… От осознания всего — хуже вдвойне. Колонка делает еще один глоток. Сейчас в разрушенном городе — ночь, но светло из-за огня и пожара, что пожирают особенно неустойчивые материалы снизу, наполняют воздух неприятным запашком гари — и не только гари, собственно, тоже. Унитазов слишком много, они наступают со всех сторон, сил повстанцев не хватает, чтобы охватить всех — что же касаемо Камераголового гиганта, то он оперативно рассправлялся с наиболее крупными и опасными Скибидистами, оставляя меньшим союзникам более… Легкие керамические объекты. Хотя это, конечно спорное утверждение, ибо из чего эти тварь созданы наверняка — однозначно сказать сложно. Они не изучали! Собственно, не то, чтобы у них на это банально было время. Благо, что и у них был свой перевес, ведь Сейчас многие ТВмэны были рядом, нещадно сжигая своим излучением этих тварей — и от такого союзничества становилось… Немного лучше. Был привкус скорой победы — вот только и у этого привкуса был привкус гари. С чего бы это? И вот опять. Минус едва ли не полной глухоты вылез наружу — сейчас, когда не в его же интересах очень много крутить «головой», ему приходиться заниматься именно этим… Плохим делом. Срывая «крышечку», что была защитой для сливного механизма, да смывая эту тварь, Камерамэн к чему-то вскидывает голову на монстров, что быстро приближались к нему — и где-то в душе у него закипает кислое чувство. Он видит, что они видят, что все Камеры — глухие, а значит — сильно уязвимы. Им теперь даже не надо изворачиваться и делать себя тише — а зачем этот бред, если эти Камероголовые дурачки их все равно не слышат — как-бы они не шумели? Вот имено — незачем. Поэтому они могут направить свое развитие в… Иные технологии. Агент-Камера поудобнее перехватывает выданный ему вантуз, шумно (для других, но абсолютно бесшумно — для себя и таких же Камер-товарищей) вздыхает — да экстренно соображает, что же ему делать. С какой твари удобнее пойти? С какой лучше начать и какой закончить? А может, лучше, «отступить», но только для того, чтобы заманить в абсолютно подлую ловушку? Однако… Весьма внезапно — туалеты останавливаются, вся их насмешка испаряется подобно воде, и все они, вытянув шеи, палят куда-то за спину Камера. На их уродливая лицах — абсолютно удивленное выражение лица. «Что?..» Камерамэн тоже оборачивается — и с каким-то похожим удивлением наблюдает за… Довольно известной личностью. То была Часоголовая. Она шла вполне себе неспешным, прогулочным шагом, в то время как ТВмэны приветствовали ее — как старого друга, которого давно не видели. Быть может — действительно? Старые знакомые? А когда она подходит ближе, то они сразу же начинают друг с другом обниматься, смеяться, о чем-то шумно переговариваться… Увы, но с такого расстояния, Камерамэн их не слышит — но если верить их жестам, то они, похоже, просят у нее помощи — а она, похоже, соглашается, и завидев уже знакомого ей агент-Камеру — приветливо машет рукой. Камера, чисто соблюдая приветствие, как-то заторможенно машет рукой в ответ. Просто из приличия — не больше. Когда у Скибидистов сходит первый шок — они, словно становясь еще злее и агрессивнее, вновь начинают напирать на него — к нему же на подмогу приходят такие же Камероголовые, как и он — да все также — неспешно — выдвигается Часы, ощущаясь какой-то… Слишком расслабленной. Такая спокойная — возможно, Камеры, да и другие, ей даже завидуют — им бы такое спокойствие. Первее всех, конечно, Вантуз-мэн — самый бесстрашный из них, ему все равно, какого размера его противники, ему все равно на количественное соотношение — впрочем, смотря на него, агент-Камера нередко думал — а не лучшели вот так, не скрывая своего безумства, использовать свою же безбашенность себе же в плюс? Хотя задействовал он не только безумие — но и их общие минусы (глухоту и немоту) — тоже. И если разбить это на составляющие… Он был по своему гением. Пожалуй, именно он единственный придумал, как же использовать их общий недостаток — когда не слышишь, что творится вокруг… Когда не слышишь — становится легче. Когда ты не слышишь, на тебя не способна напасть паника, а значит, ты можешь пустить свой страх в другой виток безумия, сделав себя неуязвимым и безбашенным — этим же открытием Вантуз-мэн и воспользовался, сделав их недостаток — своим главным преимуществом. Не слыша, сколько этих тварей приближается в количестве, он и не боялся идти на них едва ли не с голыми руками — да и чего боятся, если безумцам ничего не страшно? Вот он и шел. А чтобы видеть всех — ему хватало буквально пары мотков «головой» — и вся картина действий была у него, как на ладони. Слишком долгие размышления подводят агента — и на него налетает большой унитаз, прижимает черной «лапой» к разбитому грунту. Возможно, эта тварь сейчас его сожрет, и будет для этого агента не самый приятный конец… Неожиданно, в лысую башку этого монстра вцепляются две руки — они длиннные, бледные-бледные, а еще на них перчатки до локтей, и поверх этих перчатках есть подобие металлических связок, которые, обвязываясь вокруг пальцев, по итогу образовывали длинные металлические когти — и этими самыми когтями Часы вцепилась в башку Скибидиста, после чего она откидывает Туалет куда-то в стену, и он, разбившись о дом, погибает. Камерамэн в шоке. Но не то, чтобы ему его жалко. Было бы о ком жалеть. «Ты как?» — слабо слышит он тиканье над собой, что складывается в 5 букв, два слова, с вопросительным оттенком — а потом эта самая когтистая рука легко хватает Камеру за шкирку и ставит на ноги. Устойчивости под ногами нет — и дело далеко не в разбитой грунтовке. Он сначала думает, что коррректнее ответить — а потом кидает жестом: «Вполне.» Часы на это кивает, после чего смело бросается в бой, сильно помогая этим борцам за свободу. Но… Насколько самое ей это надо — Камерамэн не уверен. Впрочем — задуматься у него об этом еще будет время. Либо на базе — либо на том свете. А потом… А затем… Он не слышит этот щелчок — лишь видит, как Часоголовая нажимает на ту кнопочку у себя на голове — и опосля, те немногие унитазы, что были ближе к ней, застывают — прямо как они тогда, при первой встречи — и Часоголовая их спокойно смывает. Быть может, она в себе что-то изменила — разу уж ни Камерамэны, ни другие агенты, а только унитазы, застывают, поддавшись ее чарам времени. И это… Так странно, откровенно говоря. В плане, что видеть кого-то, кто имеет другой предмет вместо головы — да обладает совершенно другим диапазонам сил. Агент-Камера чуть оборачивается, кидает взгляд на Телевизоров. На их экранах появляются все те же загадочные улыбки. Как будто они что-то знают — а они, определенно, больше их знают.