***
Как в бреду Том добрался до факультетской гостиной. Стены замка казались ему фантомными, он то и дело врезался в чьи-то плечи, задевал чужие локти, спотыкался, но не падал. Собственное тело показалось ему далеким, непонятным по форме и структуре: оно то вырастало до громадных размеров, то уменьшалось, и тогда весь мир, наоборот, становился невероятно большим, таким, что Том в нем сошел бы за пылинку. Порой он щипал себя за руки, но не чувствовал того же отклика, что и раньше — все стало не его, он был всего лишь наблюдателем. В таком состоянии он вошел в гостиную Слизерина и тихо зашагал по направлению к спальням седьмого курса, не обращая внимания на всеобщую суматоху: возле камина собрался, казалось, весь факультет, стоял невообразимый гомон, даже первокурсники суетливо вертелись у более старших товарищей. — Том! — позвал его кто-то. Ему пришлось обернуться, но получилось это как-то неправильно, неестественно: Том понял, что повернулся не в ту сторону, когда перед глазами выросла немая стена. — Том? — его тронули за плечо, — все в порядке? Это был Розье — кто еще это мог быть, если не он. Том замер, бесцельно уставившись ему в лицо. Ему было тяжело понять, в какой глаз Розье нужно смотреть, поэтому он стал глядеть на губы, но тут же вспомнил, как грязно целовал их, вспомнил разговор с Гарри, его насмешливый взгляд, и голова с новой силой закружилась. — Что-то случилось? — Том неуклюже качнул головой в сторону толпы у камина, надеясь, что Розье не заметит ничего странного в его движениях. — А, да! — оживился Розье. — Наш Абраксас, Эйвери, Орион Блэк с четвертого курса, Лукреция Блэк с шестого и еще пара ее подружек попали в какую-то перепалку с гриффиндорцами. Я там не был, но Абраксас говорит, что львята заколдовали доспехи в коридоре, и они, доспехи, набросились на них. Рядом с ними раздался смех, обладателя которого можно было легко определить: никто другой не смеялся так же громко и раскатисто, как это делал Лестрейндж. Откинув назад длинные локоны, он оперся на плечо бедного Розье так, как будто он был его костылем. — Рыцарский кулак со всем свойственным ему благородством и почтительностью впечатался в лицо несчастного Абраксаса, стоило ему достать свою палочку, — Лестрейндж довольно оскалился, — Эйвери пытался помочь, но он больше смеялся, чем помогал. Однако, даже ему не удалось спастись от страшного львиного заговора! Эйвери подставили рыцарскую подножку, и он свалился. Разодрал себе колени, ушиб лоб, но в целом остался доволен. Лукреция так взбесилась, что в одиночку полезла на все доспехи, но подружки оттащили ее прежде, чем она обзавелась симпатичными фингалами. Все закончилось скучно: прибежал Слизнорт, еще парочка профессоров, даже Вилкост отодрала свои кости от дивана. Всех подлатали, но теперь Слизерин продумывает план великой вендетты. Том даже нашел в себе силы на удивление: давно он не слышал, чтобы Лестрейндж так связно и понятно изъяснялся. Розье весь зарделся, его улыбка стала смущенной, он не отрывал пристального, радостного взгляда от Лестрейнджа. — Да-да, — пробормотал он, когда тишина затянулась, — все так и было! Молодец, Рудольф. Так здорово рассказал… — Спросите у меня, откуда я все знаю? — перебил его Лестрейндж. — Я наблюдал из-за угла! Спрятался после того, как заколдовал доспехи! Наступило молчание. Тому вдруг страшно стало жаль Розье: он наблюдал, как медленно его лицо мрачнело, как улыбка менялась на гримасу отчаяния. Розье отпрянул в сторону. — Это правда, Рудольф? — Конечно! — Лестрейндж горделиво хохотнул. — Доверяю только вам! Вы мои лучшие друзья. Эйвери и Малфой мне не нравятся, они говорят со мной на какие-то несуразные темы, держат за дурачка, ругают. Я решил им отомстить. Лукреция и ее девочки не входили в мои планы. Орион тоже. Но я не виноват, что все они решили там пройти вместе: с какой стати семикурсники с ними пошли? Мы всегда были одиночки! Недоступные, властные, самодостаточные! К чему нам связи с младшими курсами? Даже если там Блэки и все их бесконечные родственники. Лукреция, кстати, мне ужасно понравилась! Вы бы видели, с какой отвагой она сражалась! Никогда не видел таких сильных девушек! — Лестрейндж, — тихо произнес Том, глядя на него исподлобья; был, наверное, в его взгляде какой-то пугающий холод, который даже на Лестрейнджа мог повлиять должным образом, — ты предатель. Я не потерплю в своем окружении человека, который вредит моим близким. Я попытался простить тебя в первый раз. Но второй раз я прощать не собираюсь. — Том, не стоит, — Розье побледнел от волнения, — это уже слишком. Рудольф обиделся, поэтому… — Поэтому сотворил сложное, продуманное заклинание, которое смогли обезвредить только несколько сильнейших профессоров Хогвартса, — Том говорил практически шепотом, медленно, потому что сил у него не было даже на то, чтобы повысить голос, — самой моей огромной ошибкой было, Лестрейндж, считать тебя дураком. Ты не глупый. Ты наглый. Жестокий. Сильный. И я считаю, что ты представляешь угрозу для всего факультета. Держись от меня и моих однокурсников подальше. Ты понял меня, Лестрейндж? Я не хочу тебя больше видеть рядом с собой. — Нет! — это был снова Розье, его глаза блестели от страха и возмущения; секунду он сомневался, но вдруг встал рядом с Лестрейнджем, неловко схватил его за локоть, — все можно уладить мирным путем, не надо этих ужасных ссор, не надо таких громких и непоправимых слов, Том. — Если бы ты все знал, Энтони, — пробормотал Том, прислоняясь спиной к стене и устало прикрывая глаза, — ты бы так не защищал его. Лестрейндж не святой, не мученик. — Если бы ты все знал, Том, — вдруг заговорил Лестрейндж, кривя губы в злой усмешке, — ты бы защищал меня. Ты бы ползал у меня в ногах и плакал. Ты бы не был таким гордым, зазнавшимся слизняком. Раздался глухой взрыв. Вся гостиная факультета погрузилась в темноту, камин потух, потухли и массивные люстры, и серебряные канделябры. Кто-то вскрикнул, но паника утихла, так и не начавшись. Воздух сделался тяжелым, наполненным стойким металлическим запахом — похожим на кровь. Волосы закрыли Тому лицо, он стоял, низко опустив голову. Не скрывая своего изнеможения и злости, он медленно выпрямился, поднял на Лестрейнджа взгляд. Глаза у Тома горели красным цветом. Это было яростное, горячее пламя, отбрасывающее блики на его бледную кожу. — Ты, должно быть, забыл, — низко прошипел он, делая шаг ближе к застывшему Лестрейнджу, — на чьем факультете учишься. Ты, должно быть, забыл, кто я. Все взгляды обратились в их сторону. Том чувствовал страх, застывший в воздухе: он ощущался как кровь на кончике языка. Чужое благоговение. — Напомнишь? — Лестрейндж снова улыбнулся. — Завтра в восемь вечера возле Восточного крыла. Подскажи, кто ты там такой, Том. А то я совсем забыл. Вампир, что ли? Где-то за спиной у Тома раздался всхлип, и только тогда он вспомнил про Розье: это был он, стоял, зажав рот ладонью. По его бледному, выцветшему лицу катились слезы. Лестрейндж не обратил на него внимания — и Тому захотелось убить его здесь же, на месте. Беспечно насвистывая себе глупую мелодию под нос, Лестрейндж прошел по замершей гостиной до выхода и там остановился, повернулся ко всем с широкой улыбкой. — Дорогие друзья! Можете не мстить гриффиндорцам. Это я так над вами подшутил. Приношу свои извинения мистеру Малфою, мистеру Эйвери, мистеру Блэку, мисс Блэк и ее очаровательным спутницам, имена которых я, к своему стыду, не знаю. Если хотите попробовать отомстить лично мне, то вам это делать не обязательно. За вас это сделает наш чудесный староста — Том Риддл! Поблагодарите его, если он выживет по пути в Больничное крыло. А я ухожу, потому что не люблю долго быть в темноте, и у меня скоро свидание, так что… Розье опустился на пол. Его тело крупно дрожало, спина вздрагивала от рыданий. Том никогда не испытывал жалости, но теперь он испытал ее с лихвой. Он выдохнул, и свет вернулся в гостиную, счастливо взвилось зеленое пламя в камине. Переждав приступ головокружения, Том сел на колени перед Розье, закрыл своей фигурой его от любопытных глаз окружающих, мягко прикоснулся пальцами к чужому плечу. Вот, ради чего Том бы согласился на любую дуэль. Не ради собственной гордости, нет. Ради Энтони Розье. — Я больше не могу, — Розье вцепился себе пальцами в челку, его голос был хриплым, он, не прекращая, рыдал и громко хватал воздух осипшим горлом, — все, больше… Я не буду больше, пускай он так… — Том? Розье? — это был Малфой, он неслышно подошел к ним; вид у него был помятый, под носом еще можно было разглядеть пятнышки крови. — О, Мерлин! Розье, что с тобой?! Эйвери пришел следом за Абраксасом. Скоро они все сидели на полу вокруг Розье. — Я же не глупый, Розье, — вежливо прокашлялся Малфой, — я все понимаю. Однополые, э-э, отношения — это частое явление… Я не осуждаю… Просто не могу понять, что же случилось с твоим вкусом? — А что… с моим вкусом? Брюнеты, сильные… — Да-да, Розье, эм. Я имел в виду другое, да-да, хорошо, не плачь… — У меня есть небольшой план, — Эйвери, прижимающий к своей груди рыдающего Розье, наконец подал голос, — по поводу завтрашней дуэли, Том. Нам нужно сделать так, чтобы Лестрейндж попал в больничное крыло. Пускай это будет не очень болезненное проклятие, но такое, чтобы он полежал там подольше. Например, проклятие парализованных ног отлично подойдет. Ночью проберемся в палату, найдем зелья, будем подмешивать их Лестрейнджу… — Только хуже сделаете, — прогудел Розье, громко всхлипывая. — Хуже уже некуда, — Малфой вздохнул, раздраженно убрал за спину длинные волосы, лезущие всем в лица, — мы итак тянули до последнего. Пускай Лестрейндж будет благодарен, что мы не сдаем его во власть целителей из Мунго. О, Мунго — Том бы не отказался полежать там пару месяцев. Тишина, покой, светлые потолки. Они были схожи с Розье в одном: Том тоже больше не мог. Ему нужно было что-то сказать, закрепить их план умной мыслью, но даже моргать стало тяжело. Его состояние, должно быть, стало заметно: все замолчали, Эйвери и Малфой уставились в его сторону так, будто оба они могли видеть. — Том? — Абраксас вскинул вверх тонкие брови. — Что думаешь? И правда, что он думал? Том попытался вникнуть в эту фразу и тогда понял, что не думает ничего — совершенно ничего. — Мне нужно выспаться, — спустя время смог произнести он и, пошатываясь, поднялся на ноги. За всю ночь он так и не уснул. Розье тихо всхлипывал на своей постели до трех часов ночи, потом затих, и Том ощутил наконец небольшое облегчение, оказавшись в полной тишине. По потолку гуляли изумрудные тени. В зачарованное окно можно было увидеть высокий небосвод, темную, практически черную линию горизонта, маленькие заусенцы-елочки — Запретный лес. Похожий вид открывался с Астрономической башни. И похожий вид был у Гарри, когда он учился на Гриффиндоре — наверное. Ощутив прилив тепла к груди, Том ярко представил себе эту красивую картинку: юный Гарри в нелепой пижаме, которые могли носить в 1920-е года, сидит на подоконнике и, обхватив острые коленки руками, вглядывается в темноту. На оконном стекле отражается свет яркой свечи, которая стоит рядом с Гарри в золотом массивном подсвечнике. Был ли Гарри одинок в тот момент? О чем он думал? Был ли тогда с ним этот ужасный шрам-молния, был ли он слеп на один глаз? Может, с ним это случилось еще в детстве? Том тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. В кого Гарри был влюблен, с кем дружил? Кто мучил его, являясь во снах? Была ли жизнь Гарри хоть немного похожа на его жизнь? Боялся ли он гула маггловских самолетов? И, даже если нет, даже если Гарри был совсем не похож на него, все равно он подозревал его, Тома — а это было невыносимой патокой, экстазом, вспышкой счастья. Ведь это значило, что Гарри следит за ним. Гарри интересуется им, Гарри будет допрашивать его — о, пускай бы он сделал это, пускай он бы залез Тому в самую душу, вторгся в самую суть его сознания, прикоснулся к этой горящей одиночеством сердцевине. Том не возглавлял клуб фанатиков Гриндевальда, но, Мерлин, он бы сделал это, если бы на кону стоял очередной насмешливый взгляд Гарри Поттера, адресованный одному ему. Том бы сам сделался Гриндевальдом, лишь бы Гарри никогда не спускал с него глаз. С этой мыслью Том перевернулся на другой бок. Устало он наколдовал Темпус: было семь утра. На завтраке Лестрейндж не появился. Розье сидел тихо, сгорбившись, и совсем не ел, только пил молоко. Тому стало лучше, когда он заметил Поттера: он был в своей бордовой аврорской мантии с рядом золотых пуговиц, повязка была на месте. Его уложенные назад волосы сияли бронзой в свете тысячи свеч, изумрудный глаз горел весельем, он чему-то смеялся, близко подсев к суровой Вилкост. — Ты выспался, Том? — Малфой тоже не ел, он был бледен и сильно взволнован. — Что? Да. Выспался. — Не похоже, — тихо пробормотал Абраксас, отводя взгляд. Том предпочел сделать вид, будто не слышал Малфоя. В течение дня он делал это ни один раз: игнорировал беспокойные взгляды, тактичные и нетактичные вопросы, избегал мрачного волнения Розье, который, впрочем, молчал большую часть времени и только взглядом пытался показать Тому свое неодобрение намечавшейся дуэли. Последним уроком стояла Травология с Гриффиндором. Теплицы лопались от беспорядочного гама, духота была нестерпимой — профессор сказала, что для тех растений, с которыми они сегодня будут работать, жизненно необходима высокая температура, так как они были привезены из Южной Америки. В паре с Томом стоял рыжий как шотландская корова гриффиндорец, предпочитающий молчанию разговоры с самим собой, у него были отвратительные манеры, но акцент выдавал в нем принадлежность к аристократичной и чистокровной семье. Бросив пиджак на стол рядом с их общим цветочным горшком, он закатал рукава и расстегнул несколько пуговиц у воротника, когда воздух стал нагреваться сильнее. — А мне так нравятся эти листочки и корешки, — продолжил говорить он, даже не смотря на Тома, — вот, смотри какой! Будь моя воля, я бы сбежал в какой-нибудь несуразный домик, завел бы огромную семью, ловил бы гномов у себя в огороде! Что может быть лучше? Мой отец бы убил меня, если бы услышал, о чем я мечтаю! Поэтому я люблю разговаривать со сверстниками. Том натянул резиновые перчатки поплотнее и склонился ниже над горшком, чтобы убедиться, что корни цветка они не повредили. Широкий малиновый листок чуть не попал ему в глаз. — Смотри-ка! — гриффиндорец громко рассмеялся. — Кажется, ты ему нравишься! — Он чуть не сделал меня похожим на Поттера. Не вижу в этом никаких признаков симпатии со стороны цветка. — Кстати, про него! — веснушчатое лицо приняло хитрый вид. — Ты знал, что он учился на Гриффиндоре? Как только мы узнали это, то всем факультетом принялись искать архивные фотографии! Но не нашли там ничего. Точнее, нашли много разных Поттеров, но ни одного Гарри! Людей с таким именем у нас не училось последние пятьдесят лет! Восторг пронзил Тому затылок, он дернулся — и подставил лицо под колючие, опасные лепестки. Прежде, чем он почувствовал боль на щеке, он услышал, как страшно заверещал гриффиндорец. Том, не скрывая раздражения, отпрянул от стола назад, зажал себе рассеченную щеку ладонью. — Мерлин, не кричи так. Как тебя зовут? — Игнатиус… Пруэтт. — Так вот, Игнатиус, — Том увидел, как профессор уже направляется в его сторону решительным и быстрым шагом, — обещаю тебя свести с девушкой твоей мечты, с которой у тебя будет несуразный домик и огороды. Взамен на полезную информацию о Поттере. И взамен на твое молчание. — Ого! — Игнатиус страшно покраснел и успел ответить прежде, чем профессор схватила Тома и оттащила в сторону: — По рукам, Риддл! — В сторону, мистер Пруэтт, в сторону! Мистер Риддл, идите сюда… Щека Тома выглядела неважно, царапины щипало от горячего воздуха. Взгляд профессора пригвоздил его к стулу, она сжала губы в тонкую линию. — От вас я такой безответственности не ожидала, мистер Риддл, — сверкнула она глазами, — вы должны были помнить о том, что к листьям Свирепой бразильской аглаонемы запрещено приближаться лицом! Они питаются глазами, мальчик, и вам невероятно повезло, что вы отделались царапинами! Магией их не залечить. Придется вам ждать, когда они затянутся самостоятельно, и надеяться, что не останется шрамов! Из-за спины профессора на Тома любопытно уставилось два факультета, поднялся беспокойный шум из голосов. — Профессор, он не сильно пострадал?! — Малфой наконец добрался до него с другого конца теплицы, на его лице были грязные следы от земли. Рядом с ним застыл бледный Эйвери. — Что с ним? — Эйвери тронул Малфоя за плечо. — На щеке глубокие царапины, штуки три, — негромко прошептал он, не сводя с Тома взволнованного взгляда. Том хотел встать и кинуться к Эйвери — настолько сильно он вдруг побледнел. Профессор обернулась в его сторону, замерла. Еле шевеля губами, Эйвери прохрипел: — Значит, уже скоро. Несмотря на жару в теплице, Тома разом будто окатило ледяной водой. Он почувствовал, как все звуки вокруг них стихли, наступила тишина — только сам Том продолжал тяжело, быстро дышать. — Что? — пробормотал он, глядя на Эйвери. — Что ты имеешь в виду? — Все, отойдите от него! Мистер Малфой, отведите мистера Эйвери на улицу, ему явно нехорошо… — Нет, Эйвери! — Том попытался встать, но профессор сильно надавила ему на плечо. — О чем ты говорил? Малфой, что он имел в виду? — Успокойтесь, мистер Риддл, да что с вами! Сидите, не шевелитесь, дайте я обработаю вам рану! А вы все, — она обернулась к классу, — молчите и заполняйте характеристику растений! Она взмахнула палочкой: десятки горшков взлетели в воздух и заполнили собой широкие столы во второй теплице, где студентов сейчас не было. Раздался всеобщий обреченный стон и шелест открываемых тетрадей. Том понял, что бессилен: коротко улыбнувшись профессору и извинившись, он покорно вытерпел болезненную дезинфекцию. На щеку ему налепили сделанный на маггловский манер тканевый пластырь и поместили под него ватку. — Боюсь, заживет недели через три, мистер Риддл, — сочувственно похлопала его по плечу профессор, — наверное, мистер Эйвери надеялся, что заживет скорее. После урока сходите в Больничное крыло, может, там предложат что-то более эффективное. — Спасибо, профессор, хорошо! — Том отошел в сторону к своему месту у стола. Пруэтт был все там же, смотрел на Тома огромными несчастными глазами. — Риддл, я виноват, прости! — Замолкни, Пруэтт, — беззлобно отмахнулся Том и открыл свою тетрадь.***
Когда наступил вечер, Том уже выглядел так, будто поучаствовал в одной дуэли. Малфой ходил вокруг него кругами, скрестив руки на груди; то и дело он что-то вдруг восклицал, какую-нибудь патетичную ерунду: «Все решится уже скоро!», «Я трепещу от волнения!», «До чего темно на улице, тучи сгустились, обрекая нас на мрачный исход… Что же нас ждет!» и так далее и так далее. Читая легкий художественный роман, Том с недовольством смотрел на Малфоя поверх раскрытой книги, но молчал — Абраксас нуждался порой в излишней драматизации событий. У Эйвери разболелись глаза, и он ушел поспать, Розье пропадал в Больничном крыле: у него развилось какое-то нервное недомогание. О местонахождении Лестрейнджа не знал никто — даже Том. — Боюсь, ты разочаруешься, — Том захлопнул книжку и бросил ее рядом с собой на диван, — ничего интересного не случится сегодня. — Зная Лестрейнджа… — Именно. Я его знаю. Это мое преимущество. — Тебя он тоже знает… — Не думаю, — Том стукнул пальцем по подлокотнику, посмотрел в камин, где зеленое пламя поглощало сухие поленья, — не думаю… Идем, Абраксас, — обратился он к нему, вставая, — уже пора идти. Остальные пускай подходят позже, хотя я сомневаюсь, что дуэль будет длиться долго. — Но Эйвери просил разбудить его… — Я сказал, — Том медленно выдохнул, — идем. Хогвартс окутала та медлительная, сонная нега, которая наступала обычно после ужина. Шаг за шагом эта нега густела, и пространство гулких коридоров становилось мрачным; это была не тоска по сну, но тяжелое истощение. Абраксас вряд ли мог ощутить это, но Том — у него всегда был с замком особый уровень связи. Она порой послушно, порой строптиво откликалась ему; это была древнейшая магия, но лишь ее крохотная частица, нашедшая в Томе знакомую кровь. Сейчас магия Хогвартса предупреждала его об опасности. Том ступил на холодный камень. Дворик у Восточного крыла уже погрузился в вечерний сумрак, замок отбрасывал вниз громоздкую тень. Лестрейндж стоял у противоположного выхода, в его руках нервно вертелась палочка. Не сразу, но он заметил их: Лестрейндж вскинул голову, передернул плечами и зашагал к ним нагловатой, самодовольной манерой. — И где же остальные, Риддл? — закричал он, пересекая середину дворика. — Никто не удосужился поддержать тебя кроме бедолаги Абраксаса? Том изобразил на своем лице тонкую улыбку, неторопливо снял с себя мантию и пиджак. Малфой тут же подхватил его одежду, пока она не упала на землю. — Я тебя не расслышал, Лестрейндж, — обратился к нему Том, делая пару легких шагов вперед, — но ты, должно быть, как всегда говорил чушь. Нам стоит начать пораньше, пока ты не утратил способность связно мыслить. — Мерлин! — прервало их отчаянное восклицание Малфоя. — Вы как дети! Да, вы оба! Лейстрендж, где твой секундант? Без него мы не сможем начать дуэль! — Я здесь. Из-за широкой спины Лестрейнджа понуро вышел Розье. Он был чрезвычайно бледен, его и так лохматые волосы теперь были спутаны до неприличия, одет он был в один пиджак без мантии. — Это придурок прибежал ко мне в Больничное крыло и заныл, что никто не хочет быть его секундантом. Я решил пойти на эту жертву, чтобы ты мог как следует его проучить, Том. Болею исключительно за тебя. Том не смог удержаться от тихого смеха. Каким же все-таки жалким был Лестрейндж — удивительно, что он вообще дожил до своих восемнадцати лет. — Мне жаль, Розье, — еле слышно заговорил Лестрейндж, с мукой во взгляде провожая его сутулую фигуру, — если тебе станет плохо, ты можешь… — Мне и так плохо! — рявкнул Розье; Том заметил, как сильно сжались его кулаки. — Мне каждый день плохо! Ты бы знал, как утомил меня, Лестрейндж… Молчи, хватит этих бессмысленных извинений. Оба секунданта на месте, мы можем начинать. В гнетущей тишине Лестрейндж избавился от верхней одежды — как и Том ранее. Медленно, не спуская с Тома сосредоточенного взгляда, он закатал рукава на своей мятой рубашке. — Правила вы и так знаете, — устало заговорил Малфой, — действительно, давайте все решим быстро и без лишней мороки. Расстояние — десять шагов. Не использовать заклинания, которые могут повредить замок вокруг. Не использовать непростительные. Не стремиться убить друг друга. Сражение останавливается в момент, когда один из дуэлянтов не сможет продолжать пользоваться палочкой. Секунданты объявляют победителем дуэли того, кто нанес последнее заклинание. — Начинаем, — резко произнес Розье. Секунданты отошли ближе к стене. В тишине Том и Рудольф направились навстречу друг к другу, поднесли палочки к лицам; взгляд Лестрейнджа был темным, жгучим как деготь. Десять шагов. Том отмерял их с особой тщательностью, мышцы его тела расслаблялись, в голове постепенно усмирялся вихрь назойливых мыслей. Только желание победить — вот, что должно было остаться в нем самом, вот, что должно было наполнить его тело вместо крови. Одновременно они повернулись друг к другу и медленно поклонились; в этом поклоне Том взглянул на Лестрейнджа исподлобья. Палочка ощущалась в ладони горячей, нагретой от предвкушения. Должно быть, Гарри испытывал нечто похожее, когда был в нескольких шагах от Гриндевальда: аврор с шрамом-молнией и издевкой в единственном зрячем глазу, как он смог поймать такую поразительную удачу? Том облизнул губы, встряхнул головой, когда челка стала лезть в глаза. Эта дуэль с самого начала граничила по своему определению с катастрофой — хотя бы потому, что у Тома в голове не было ничего, кроме Гарри Поттера. Лестрейндж атаковал первым.