У смерти твои глаза

Солнечный луч робко пробрался между неплотно задернутых штор, скользнул по смятым простыням и защекотал закрытые веки. Он глубоко вздохнул, просыпаясь. Сознание поднималось из глубин сна медленно и неохотно, вместе с ломотой в мышцах и ощущением чужого теплого тела, прижавшегося к спине. Он открыл глаза и сморщился, когда по ним резануло светом. Слегка шевельнулся, и тут же лежавшая на животе сильная рука напряглась, притягивая его ближе. Над ухом раздался сонный вздох, обдавший плечо горячим дыханием, в загривок уткнулись мягкие губы. Он хотел повернуть голову, но тут же вздрогнул всем телом, зажмурился и не сдержал глухого стона. Шею прострелило болью, которая прокатилась по позвоночнику и затаилась где-то в районе затылка. Спину обдало холодом, когда прильнувшее сзади расслабленное тело резко отстранилось. - Феликс? Он перевернулся, стараясь не шевелить головой, приоткрыл один глаз и посмотрел на Хёнджина, который нависал сбоку, приподнявшись на локте. Точеное лицо выглядело осунувшимся, темные глаза, в которых растворялись остатки сна, встревоженно бегали по его лицу. - Что вчера было? – просипел Феликс. По горлу словно прошлись наждачкой. По ощущениям, он пил, не просыхая, минимум месяц, орал на пределе связок и спал на голых камнях в позе креветки. - Как ты себя чувствуешь? – Жнец мягко провел кончиками пальцев по его щеке. Парень по привычке прикусил губу, но тут же болезненно ойкнул, задев зубами ссадину на ней. Хёнджин мгновенно отдернул руку. – Извини… Феликс с кряхтением сел на кровати. Болело вообще все, но больше всего неприятных ощущений доставляли шея и плечи. - Ощущаю себя столетним дедом после мощной попойки, - мрачно сообщил он, потирая щеку с отпечатком подушки на ней. - Не в обиду тебе, ты самый горячий дед, какого только можно вообразить… Ты что, пинал меня всю ночь? Он подозрительно прищурился, покосившись на Хёнджина. Тот коротко качнул головой, а Феликс уставился куда-то в стену над его плечом и нахмурился. В голове царила полная каша, из которой мозг выхватывал странные, сюрреалистичные картины. Они были зыбкими и неясными, рвались и распадались на острых сверкающих гранях реальности, оставляя лишь смутный осадок в виде неприятной тяжести в груди. Укрытый туманом лес с белыми стволами. Каменные руки, которые тянутся к нему. Вьющиеся вокруг светлячки. Распятая между деревьев фигура, по которой ползают какие-то мелкие твари… Глаза Феликса расширились. - Мы были в мире мертвых? – севшим шепотом спросил он, поворачиваясь всем корпусом к Хёнджину. Тот закрыл глаза, потер их указательным и большим пальцем и взглянул в ответ слегка исподлобья, как будто настороженно. - Что ты помнишь? Хороший вопрос. Феликс задумался, пытаясь поймать бледные воспоминания, но те были подобны юрким маленьким рыбкам: проскальзывали между пальцев и исчезали прежде, чем он успевал их рассмотреть. - Ну… лес. И светлячков. И… и… - Он запнулся и замер с открытым ртом, по-совиному хлопая глазами. – Я умер?! - Нет. – Жнец как-то бледно улыбнулся и мягко потянул его за руку на себя, откидываясь на постель. Полностью сбитый с толку, парень послушно прижался к нему и глубоко вздохнул, когда сильные руки привычно сомкнулись вокруг, заключая в надежное кольцо. Ставший родным аромат зимы окутал нежно и тепло, будто сердце завернули в одеяло. – Ты жив. - А что тогда произошло? Я помню, как увидел тебя в кампусе. Залез на подоконник, чтобы позвать, а дальше все как в тумане… Там же и правда был туман. Да? - Да. - А почему тогда я… ну… - Живой? – Лежа на плече Хёнджина, он не видел, как темный взгляд на мгновение стал тусклым, как будто присыпанным пылью, и виноватым. – Потому что произошла ошибка. Ты не должен был умереть. Я ее исправил, смог договориться. Парень поднял голову, невольно поморщившись, когда шею снова пронзила боль, и недоверчиво посмотрел на него. - Ни хрена себе ошибка. И часто у вас так? Как бы не хурмой торгуете вообще-то… И что значит «договорился»? Ты же все время твердил, что это невозможно. Ты что, аферист? Тот как-то неловко пожал плечами и чмокнул его в лоб. - Главное, что сейчас мы вместе. Разве нет? - Ну… да, - все еще слегка неуверенно протянул парень, укладываясь обратно. – Но все равно… Ошибка, блин… А когда ты успел прокачать дипломатию до уровня доктора Стрэнджа? - Это тот, который управляет временем? - Который пришел договориться, ага. Хёнджин в ответ издал только неопределенное хмыканье и крепче прижал его к себе. Червячок сомнений все еще точил изнутри, но Феликс уже знал: если Жнец не хочет о чем-то говорить, то никакие уговоры, толстые намеки и грязный шантаж в виде бессовестных домогательств или наоборот, угроз отлучить от тела, не помогут. Когда придет время, он все расскажет сам – если захочет, конечно. Поэтому он потянулся, закидывая на Жнеца ногу, и удобно устроился на его плече, раздумывая о том, что произошло. Тревожные образы все больше бледнели, превращались в далекие и неясные фрагменты полузабытого сна, которые стираются из памяти уже через пару часов после пробуждения. Осталось только странное ощущение потерянности: как будто отходишь после наркоза, и чувствуешь себя выпавшим из времени и пространства. - Почему я не помню, что там было? – Он недовольно наморщил нос, оставляя бесполезные попытки достучаться до собственной памяти. - Это нормально. - Тонкие пальцы поглаживали плечи и перебирали спутанные светлые волосы. Легкие прикосновения усмиряли внутренний раздрай и внушали привычное спокойствие. – Воспоминания – самая ходовая монета в мире мертвых. За присутствие там чаще всего расплачиваются ими. - А ты? Ты тоже все забываешь после каждого визита туда? - Нет. - Рука Хёнджина на мгновение замерла. - Я помню все, что там видел. - Расскажешь? - Как-нибудь потом. Феликс помолчал, выводя пальцем на его груди абстрактные узоры. С одной стороны, было обидно побывать в другом мире, и ничего об этом не помнить. А с другой… это же все-таки мир мертвых. Вряд ли там пасутся радужные единороги и текут молочные реки. Наверное, действительно лучше не вспоминать об увиденном – в его планы по-прежнему не входило становиться городским сумасшедшим в столь юном возрасте. Он вздохнул, но потом все же расслабился, невольно переключаясь на ненавязчивую ласку. Было так хорошо просто лежать вместе и никуда не торопиться. Такое спокойное утро, когда их не будила трель мобильного Хёнджина, было редкостью. - Сколько сейчас времени? Жнец нехотя потянулся к своему телефону, который подозрительно тихо лежал на прикроватной тумбочке. - Около десяти. - Блять, мне же в институт надо! - Он подорвался было, но крепкие руки на поясе сомкнулись сильнее, удерживая на месте. - Останься сегодня со мной. Пожалуйста. – В тихом голосе слышалась мягкая, но настойчивая просьба. - А как же твоя работа? - Считай, что у меня выходной. От неожиданности парень резко поднял голову, совсем забыв про шею, которая тут же мстительно отозвалась очередным залпом боли. Хёнджин нахмурился, когда он болезненно зашипел, но Феликс лишь отмахнулся, ошарашенный открывшейся перспективой. - А че, так можно было?! Жнец снова слегка пожал плечами и потянулся, чтобы чмокнуть его в лоб. - Иногда. Зато мы можем провести вместе весь день. Разве не здорово?.. Что? Последний вопрос относился к сложному лицу Феликса. Тот, прищурив один глаз и вздернув бровь, сверлил его подозрительным взглядом. Но Хёнджин лишь смотрел вопросительно, так что парень недоверчиво уточнил: - Че, серьезно? Прям целый день? - Да. Можем заняться чем угодно. Еще несколько секунд Феликс пристально таращился, выискивая в красивом лице намек на то, что это какая-то неудачная шутка. Но ничего не обнаружил, кроме ответного взгляда, полного честного недоумения. Губы сами собой расплылись в счастливой улыбке. Издав восторженный, совершенно не мужской писк, он накинулся на Жнеца, но не рассчитал порыва и с размаху вписался лбом в челюсть. - За что?! - Прости, прости, я случайно! – Надувшийся шинигами выглядел невероятно мило, и парень поспешил чмокнуть его, улыбаясь, как ненормальный. – Пойдем в парк аттракционов? - Все, что захочешь, - прошептал Хёнджин, водя кончиком носа по его виску. – Но у меня будет встречная просьба. - Так, блять. – Феликс тут же отстранился, собрав губы куриной гузкой. – Вот так и знал, что где-то тут есть подстава… - Нет, ничего такого. Мы пойдем на аттракционы, но нужно будет вернуться часов в пять. Я хочу успеть сделать еще кое-что. - Это связано с твоей работой? - Нет. – Продолжая сжимать его в объятиях, Хёнджин плавно перекатился на бок. Горячие губы принялись блуждать по шее, и как-то резко стало не до возмущений. – Сегодня я только твой. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, но в том, что это – реальность, убеждали ласковые, дразнящие прикосновения. Жнец знал, где и как надо коснуться, поцеловать, прикусить, чтобы Феликс растекся под ним млеющей лужицей. Остатки странных видений и неприятное чувство дезориентации растворялись под скользящими по телу теплыми руками и восхитительно мягкими губами. Парень запустил пальцы в черные волосы и слегка сжал их в кулаках, немного оттянув. - Скажи это еще раз. Жнец издал тихий вопросительный звук и поднял голову, оторвавшись от ключиц, которые покрывал легкими поцелуями. - Что именно? - Что ты только мой. Хёнджин провел губами по линии челюсти и выдохнул, опаляя дыханием нежную кожу на шее: - Я только твой, Феликс. Тот повернул голову, чтобы потянуться в ответ к манящим губам, но тут же снова сморщился. - Больно? – Шинигами мгновенно замер и напрягся. - Да, что-то с шеей. Наверное, спал в неудобной позе. Но ты не отвлекайся, продолжай. Жнец помедлил, всматриваясь в его лицо. Темный нечитаемый взгляд кропотливо прошелся по разбросанным по подушке светлым волосам, по веснушкам, которые стали ярче с приходом лета, задержался на сочных губах, где виднелась покрытая подсохшей корочкой ссадина. Заглянул в глаза цвета теплого шоколада, встретив ответный взгляд – открытый, полный нежности, безоговорочного доверия и молчаливого согласия. Несколько секунд Хёнджин рассматривал его, будто заново отмечая и запоминая каждую черту, выплавляя их на сердце и в памяти. Затем опустил голову, и Феликс выгнулся и глубоко вздохнул, когда он начал спускаться поцелуями вниз. Сам раздвинул ноги, не испытывая ни капли смущения, когда Жнец устроился между ними и начал мягко ласкать его. Снова сжал в кулаках шелковистые черные пряди, пока умопомрачительные губы неторопливо скользили по его стволу, а внутри в такт им двигались длинные пальцы, иногда задевая самыми кончиками чувствительную точку. Тогда он вскидывал бедра, глубже погружаясь в горячий рот, и сходил с ума от зовущего, бездонного взгляда, который не отрывался от его лица. Забыв о боли в шее, он сам тянулся к Хёнджину, когда тот, опираясь на руки по обе стороны от его головы, начал входить плавными, осторожными толчками. Сладко застонал, когда он вошел до конца, опустился сверху и накрыл губы легким, нежным поцелуем, стараясь не слишком задевать ссадину. Жадно водил руками по спине и плечам, крепче обхватывал ногами за пояс и льнул к сильному стройному телу, двигаясь вместе с ним в тягучем, гипнотическом ритме. Хёнджин был великолепен в своих пылких и страстных порывах, но когда он был таким, как сейчас – неторопливым и мучительно-нежным, чутко прислушивался к каждому вздоху и стону, которые собирал губами с его губ, скользил внутри плавно, размашисто и мягко, касался невесомыми поцелуями, словно он был хрупкой драгоценностью – в такие моменты Феликсу казалось, что еще немного, и он не выдержит и взорвется от бесконечной любви, которая затапливала все его существо. Позже, когда они лежали, остывая, и лениво целовались, он внезапно вспомнил о насущном. - А где мой телефон? Запустив руку куда-то под подушку, шинигами протянул ему мобильный. Взяв его в руки, Феликс активировал экран, чтобы тут же вытаращить глаза и озадаченно крякнуть. 21 пропущенный вызов от Джисона. 10 от Йеджи. По 4 от Чанбина и Чана. И около 70 сообщений в какао от всех, вместе взятых. - Ты не в курсе, пока мы там в мире мертвых были, тут, случайно, апокалипсис не случился? – с надеждой спросил он у Жнеца. Тот в ответ только непонимающе приподнял бровь и покачал головой. Феликс тяжело вздохнул. – Значит, мне пиздец. Первым он набрал Джисона. После пары гудков в динамике послышалось взволнованное: - Ликс?! - Привет, Джи. Что-то случилось? Пауза. - Ты охуел?!?! – Хан заорал так, что Феликс вздрогнул и поспешно отвел трубку от уха, чтобы не оглохнуть. – Ты куда пропал?! - Джи, не ори так, бога ради. Я с Хёнджином. - С Хёнджином?! Ты, блять, на свиданку к нему решил прям из окна сигануть?! С четвертого этажа?! И после этого пропал почти на сутки! Я думал, что ты умер!.. Джисон продолжал вопить что-то еще, а парень в немом шоке повернул голову к Жнецу и уставился на него круглыми глазами. «Сутки?!» - произнес он одними губами. Тот лишь пожал плечами и поднялся с кровати, направляясь в ванную. Проводив его взглядом и в очередной раз подвиснув на преступно красивой фигуре, Феликс начал успокаивать Хана. Пришлось на ходу сочинять какую-то дикую историю про дурацкий пранк. Джисон явно не поверил (совершенно справедливо), орал еще минут пятнадцать, потом выдохся и с убийственным спокойствием заявил, что сам открутит Феликсу голову, как только до него доберется (совершенно заслуженно). Попрощавшись с другом и пообещав ему в качестве моральной компенсации до конца года готовить ужины, парень быстро написал всем, что он в порядке, и извинился, что заставил волноваться. От Йеджи тут же прилетело в ответ многообещающее «убью нахуй». Когда Хёнджин вышел из ванной, то застал Феликса сидящим на кровати в позе лотоса и нервно грызущим ногти. - Может, вернемся? – мрачно спросил он, наблюдая, как шинигами натягивает черные джинсы. - Куда? - В мир мертвых. Меня все равно туда отправят в ближайшее время. Уже очередь желающих. Сев на край кровати, Хёнджин накрыл ладонью его пальцы, теребящие складки одеяла, и мягко улыбнулся. - Просто они тебя любят. Тебя невозможно не любить, Феликс. Тот еще раз вздохнул, кусая изнутри щеку, но в конце концов решил, что позаморачиваться из-за предстоящих объяснений еще успеет. Впереди ждал целый день с Хёнджином, и тратить его на то, чтобы изводить себя переживаниями, было бессмысленным расточительством. Подняв голову, он невинно улыбнулся Жнецу: - Как у тебя с вестибулярным аппаратом?

* * *

В парке аттракционов жарко, шумно, многолюдно и многодетно. Со всех сторон раздаются крики, смех, разговоры и музыка. Пахнет нагретым металлом, бензином, попкорном и сладкой ватой. На горизонте уже маячит осень, и люди спешат по полной воспользоваться последними летними деньками, ухватить это ощущение беззаботности и беспечности, чтобы греться воспоминаниями о них долгими зимними ночами. Феликс сходу тащит Жнеца на американские горки. Тот не возражает, но всю дорогу сидит с каменным лицом, сжимая в теплой ладони руку парня, пока тот вопит от радости и страха, и ветер смешно раздувает ему щеки. Потом автодром, гидродром и колесо обозрения, и еще какие-то аттракционы, где нормальные люди орут до ссаженного горла. Перед поездкой на Gyro Drop Хёнджина одолевают сомнения. Он оценивающе смотрит на гигантский шпиль и уточняет у Феликса, уверен ли тот, что хочет попробовать. Тот кивает часто-часто, и они взлетают над городом, который затем начинает кружиться вокруг на бешеной скорости, как в безумном калейдоскопе. После парень сидит на траве, сливаясь с ней цветом, и трясется, как желе, пока Жнец гладит его по спине и отпаивает водой. Но на предложение вернуться домой упрямо качает головой, кое-как поднимается на дрожащие ноги, и они идут дальше. Хёнджин лишь улыбается, глядя на взъерошенного Феликса, который быстро приходит в себя и смотрит вокруг широко распахнутыми глазами, полными незамутненного восторга. Согласно кивает на все, даже самые дикие предложения, и не выпускает его руки из своей. В тире он выбивает все мишени, какие только можно, и отдает парню честно выигранный главный приз – метрового Пикачу. Тому едва хватает длины рук, чтобы обхватить здоровую игрушку. Потом они идут перекусить, и Феликс смеется до слез, глядя на священный ужас на лице Хёнджина, наблюдающего за тем, как парень с аппетитом уплетает ненавидимые им жаренные баклажаны с говядиной. Они покупают сладкую вату, и Жнец отдает ему свою. После нее пальцы липкие, клейкие, пахнут жженным сахаром и простым детским счастьем. Они говорят о всякой ерунде, показывают друг другу на все, что кажется интересным: жутковатые клоуны возле комнаты страха; раскрашенная во все цвета лошадь с рогом на лбу; румяные яблоки в карамели. Парочка в смешных одинаковых футболках; красивые волосы цвета морской волны у девушки, которая продает билеты на карусель; аниматор в костюме Олафа из «Холодного сердца», который агрессивно обнимает каждого встречного. Пухлый ребенок, перемазанный мороженым; стайка ярко одетых девушек, которые позируют на камеру для телефона, сидя в летнем кафе; тиктокеры, снимающие танцевальные видео под музыку популярного западного исполнителя. Вокруг кипит жизнь, взрывается смехом, манит соблазнительными запахами, сулит бесконечные возможности. Феликс прижимается плечом к плечу Хёнджина, и счастье наполняет изнутри легким веселящим газом. Кажется, еще немного – и он взлетит, как воздушный шарик. В конце концов оба устают от шума и пестрящей перед глазами яркой суеты и возвращаются домой к Жнецу. Феликс волочет трофейного Пикачу в спальню, а шинигами исчезает где-то в недрах квартиры. После того, как парень решает перетащить игрушку в гостиную, потому что будет крипово, если желтый зверюга будет таращиться на них, пока они спят или занимаются сексом, он слышит, как Хёнджин зовет его, и идет на голос. В конце длинного коридора видна приоткрытая дверь. Феликс всегда думал, что там какая-нибудь кладовка, и очень удивляется, обнаружив за ней нечто вроде художественной студии. Вдоль стен стоят холсты – чистые и с готовыми работами. Возле панорамного окна – большой мольберт, рядом с ним – стол, заставленный баночками с кистями и карандашами. Напротив маленький диван и стеллаж, на полках стоят книги по истории и технике живописи, тяжелые глянцевые альбомы с репродукциями известных художников. Пахнет красками, растворителем и еле уловимо – зимой. Знакомый холодный аромат пропитывает воздух, и Феликс, приоткрыв рот, оглядывается, понимая, что, судя по всему, Хёнджин проводит здесь много времени. А он даже не подозревал о существовании этой комнаты. Жнец перебирает чистые холсты, присев на корточки возле стены. Когда парень выдает тихое восхищенное «вау», он оборачивается и смотрит на него поверх плеча. - Ты не слишком устал? - Нет. – Феликс подходит к стопке готовых работ и рассматривает верхнюю. На ней узкая улочка, выполненная в цветах охры и сепии. На первом плане – светофор, рядом с ним черный силуэт человека в шляпе. Почему-то он уверен, что на картине изображен какой-то из европейских городов – может, Прага, или Париж, или Берлин. – Почему ты раньше не показывал эту комнату? - Ты не спрашивал. – Выбрав холст нужного размера, Хёнджин подходит к нему сзади, обнимает одной рукой и прижимается губами к затылку. Растрепанные светлые волосы щекочут нос, но он все равно с наслаждением вдыхает запах лета, свежескошенной травы и фруктов – запах Феликса. - Конспиратор, блин. – Тот аккуратно проводит кончиками пальцев по краю картины. Кожа ощущает шероховатость застывших мазков краски. – Мало ли, вдруг ты тут трупы бывших прятал. Я читал сказку о Синей бороде, если что. - И тебе даже не было любопытно? - Было, конечно. Но я уважаю чужое личное пространство, - важно заявил парень. Подцепив верхнюю картину, он бережно отложил ее в сторону, рассматривая следующий холст. На нем букет роз в прозрачной вазе – ничего особенного, но Феликсу очень нравится. Потому что это создал Хёнджин. - Очень признателен за такую деликатность. – Жнец наклоняется и коротко целует его в шею сзади. На губах остается привкус соли и солнца. – Я бы хотел попросить тебя немного попозировать. Феликс поворачивается и смотрит на него снизу вверх округлившимися глазами. Хёнджин в ответ приподнимает брови и улыбается слегка смущенно, неуверенно, словно ожидает встретить отказ. Они смотрят друг на друга несколько секунд, и в конце концов парень тихо уточняет: - Ты хочешь нарисовать… меня? - Да. – Жнец кивает и заглядывает в расширенные блестящие глаза. – Ты не против? - Нет, конечно! Просто… ты же вроде не рисуешь людей. И я никогда раньше не занимался ничем таким. Не позировал… - Для меня ты не просто человек. – Хёнджин отходит к мольберту и устанавливает на него холст. – И в позировании нет ничего сложного. Тебе только надо будет спокойно посидеть какое-то время. Сейчас здесь хороший свет. - Ну… ладно. Следуя указаниям Жнеца, он устраивается на диванчике. Приглаживает растрепанные волосы, поднимает голову, устремляет взгляд в окно, стараясь придать себе лиричный вид. Руки слегка потеют, и он нервно вытирает их о джинсы. - Расслабься. – Хёнджин подходит ближе, чуть поворачивает его голову вбок и мягко проходится ладонями по плечам, вынуждая их опустить. – Ты слишком напряжен. - Ну извините, блин, не каждый день с меня портреты рисуют. - Просто будь собой, как и всегда. Я включу музыку, хорошо? Мне это помогает настроиться, а тебе будет не так скучно сидеть. Шинигами наклоняется и снова целует его – легко, одними губами. Феликс закрывает глаза, глубоко вдыхает и невольно тянется за ним в ответ, когда он отстраняется и отходит к столу, подключая телефон к колонке. Тихие звуки фортепиано наполняют комнату, невесомо оседают на коже, и нервозность постепенно сходит на нет. Парень поудобнее устраивается, подвернув под себя ногу, снова вскидывает подбородок, глядя в окно. - Нарисуй меня, как одну из своих француженок. - Что? - Рисуй уже, говорю. А вечером посмотрим «Титаник». Жнец в ответ неопределенно хмыкает, садится на стоящий перед мольбертом табурет и начинает работать. Они молчат, в комнате слышны только нежные, немного печальные вздохи фортепиано и еле уловимый шорох кисти, скользящей по холсту. Феликс сначала честно пялится в окно, но там ничего интересного. Поэтому переводит взгляд на Хёнджина – и уже не может оторваться, полностью зачарованный им. Прекрасное лицо спокойно и расслабленно, только в темных глазах горит какой-то яркий, вдохновенный огонек. Он кажется полностью погруженным одновременно в себя, в работу и в Феликса, на которого бросает короткие взгляды из-за холста. Движения уверенные, экономные и плавные. Он не делает набросок карандашом – сразу пишет красками. Иногда привычно прикусывает губу и рассеянно смахивает со лба упавшие черные пряди. Феликс боится пошевелиться, потому что чувствует сердцем и кожей, что сейчас творится какая-то странная, непонятная магия. Все, что сошлось в этом моменте – тихая меланхоличная музыка, мягкий, но пристальный темный взгляд, лучи солнца, заливающие маленькую комнату, наполненную картинами и запахами художественной мастерской – все это создает неповторимое, хрупкое «здесь и сейчас», которое больше не повторится никогда. Даже если Хёнджин снова захочет нарисовать его – это будет другое «здесь и сейчас», окрашенное другими эмоциями и ощущениями. Он надеется, что их будет еще много - таких спокойных, драгоценных моментов. Но знает, что больше никакой не сравнится с этим, самым первым. Погрузившись в свои мысли, он не замечает, как летит время. Солнце медленно ползет за крыши высоток, все ближе к горизонту, и свет в комнате меняется, сделавшись густо-золотым и теплым, как растопленное масло. Он молчит, боясь нарушить вдумчивую, творческую сосредоточенность шинигами. Но в конце концов тело дает о себе знать. - Хёнджин-а… - М? – Жнец резко вскидывает глаза, пару раз растерянно моргает, словно выныривая из какого-то транса. - Мне надо отойти на пару минут. Тот как-то заторможено кивает, затем потягивается и разминает шею. В одной руке зажата кисть, в другой – мастихин, и он устало потирает глаза основаниями ладоней. - Да, конечно. Я почти закончил. Феликс тихо встает, кривясь от ощущения тысяч иголок, вонзившихся в затекшее тело. Идет в ванную, затем на кухню, чтобы глотнуть воды. Возвращается обратно в комнату, залитую закатными лучами. Хёнджин по-прежнему сидит перед мольбертом. В его руках тонкая кисть, он задумчиво обегает глазами холст и то тут, то там наносит на него мелкие, короткие штрихи. - Можно посмотреть? Не отрываясь от работы, Жнец кивает. Феликс подходит ближе и замирает, открыв рот. Юноша на картине кажется воплощением жизни, света и радости. Солнце пронизывает золотистые волосы, ложится на кожу теплыми, яркими отсветами, искрится в слегка прищуренных глазах, играя в них янтарными отблесками. Он улыбается – так искренне, заразительно, немного лукаво, и при этом мягко и загадочно. Будто знает какой-то секрет, которым готов поделиться с особенно внимательным зрителем. На щеках брызги веснушек – каждое, даже самое крошечное пятнышко в точности отражает рисунок на лице самого Феликса. Тот стоит столбом, чувствуя, как от избытка чувств спирает дыхание, и пытается проглотить растущий в горле комок. Он даже представить не мог, что Хёнджин видит его так. - Как красиво… - В негромком низком голосе столько восхищения, и нежности, и безграничного обожания, преклонения перед талантом того, кто смог рассмотреть и передать его вот таким. Он знает, что не забудет это чувство никогда. Хочется продлить это мгновение бесконечно, и прежде, чем понимает, что говорит, с губ срывается просящее: - Ты же никуда не уйдешь? Останешься со мной? - До самого конца. Жнец как-то странно оседает на табурете и откладывает кисть. Длинные изящные пальцы еле заметно дрожат. Феликс тянется, берет их в свои ладони и тоже чуть не вздрагивает от неожиданности. Руки Хёнджина холодные – это так непривычно и странно. Внутри поднимается смутное беспокойство, приглушающее разлитое в груди тепло. - Устал? – Он заглядывает в неподвижное совершенное лицо. Плотно сжатые полные губы размыкаются, и Жнец беззвучно выдыхает: - Нет. Феликс тревожно смотрит на него и не может понять, в чем дело. Почему он выглядит таким опустошенным, застывшим, отрешенным. Он недоволен своей работой? Или тем, что Феликс нарушил своей дурацкой просьбой его творческое погружение? Он видит на гладкой щеке черное пятнышко и автоматически тянется к нему. - Ты испачкался. Он легонько трет его, но когда убирает пальцы, пятнышко никуда не исчезает. Напротив, оно вдруг начинает расти, расползаться на коже по тонкой сети капилляров, наполняя их чернотой. Хёнджин поднимает голову, и Феликс невольно отшатывается. Взгляд шинигами виноватый, безнадежный и полный терпеливой покорности. Холодные пальцы накрывают руку парня, и тот в ужасе хватается за них, глядя, как на тыльной стороне изящной ладони тоже растекается темное пятно. - Хёнджин?! Что происходит?! - Прости меня. – В тихом голосе столько отчаяния, горечи и мольбы, что подкашиваются ноги. Он бухается на колени рядом со Жнецом и смотрит на него снизу вверх огромными перепуганными глазами. Сердце бьется о ребра с такой силой, что кажется, вот-вот их проломит, паника сдавливает горло и затапливает разум непроглядной тяжелой ледяной волной. - За что? Что ты наделал?! - Я заключил сделку. – Шинигами сжимает его руки, а чернота ползет по его коже все дальше. Она распускается уродливыми чернильными пятнами на предплечьях, расцветает на шее, поднимаясь по челюсти. Там, где она разрастается особенно густо, над кожей начинается виться еле заметный черный дым. - С кем?! Что за сделка, Хёнджин?! Тот тяжело сглатывает и шепчет побелевшими губами: - С Йомрой. Я обменял свою жизнь на твою. - ЧТО?!?! Хёнджин, нет! … - Феликс! НЕТ!!! Он вырывается из каменных рук, не чувствуя боли, не слыша хруста собственных костей. Падает на колени рядом с неподвижным телом с неестественно вывернутой шеей. Сгребает его в объятия, прижимает к груди и лихорадочно шарит пальцами по тонкому горлу, пытаясь нащупать биение жизни. Но ничего не находит, Феликс в его руках – обмякший, неподвижный и безмолвный. Мертвый. В груди нарастает отчаянный, дикий крик, и кажется, если он не выпустит его наружу – задохнется. И он кричит, как раненное животное, прижимает к себе такое хрупкое, пока еще теплое тело и не чувствует, как по щекам впервые за сто с лишним лет катятся слезы. - Это была его судьба, - сухо шелестит безликий голос, и он вскидывает голову. Неподвижное лицо бога мертвых расплывается перед глазами. Его взгляд острее ножа, тяжелее камня, равнодушнее неба. Он пригвождает к земле и лишает воли, заставляет сгибаться спину, мешает думать четко и ясно. Но Хёнджин через силу выпрямляется, продолжая прижимать к себе Феликса. Он думает, что говорит громко и четко, но на самом деле еле слышно шепчет: - Это какая-то ошибка. Так не должно быть. Это… это неправильно! Йомра молчит. Каменные стражи замерли истуканами. Мир мертвых застыл, будто затаил дыхание. Даже туман висит в пресном воздухе неподвижными клубами. - Я должен… Я хочу заключить сделку. Бог мертвых молчит. А в груди Жнеца зарождается отчаянная, безумная надежда. Она столь же призрачная и зыбкая, как испарения над рекой Сандзу, но он цепляется за нее изо всех сил, со всей решимостью того, кому уже нечего терять. - Я хочу обменять свою жизнь на жизнь Феликса… Ёнбока. - Твоя жизнь тебе не принадлежит. Ты отдал ее тогда, когда захотел стать Жнецом Смерти. - Значит, это вы у меня в долгу, владыка. Вы забрали годы моей непрожитой человеческой жизни. Забрали память и чувства, дали взамен долг и служение. Вы не даруете покой – вы оставляете лишь пустоту, которую мы не имеем права заполнить. Вы даете бессмертие - но оно ничего не сто́ит перед лицом этой пустоты. Заберите его, заберите все, что у меня есть… Только пусть он живет. Он опустил голову и уткнулся лицом в мягкие светлые волосы, от которых пахло летом. Пахло жизнью, светом и любовью. Пахло самым лучшим, самым нужным человеком, без которого нет смысла жить дальше, потому что мир схлопнется до размеров точки, навсегда застынет в этом мгновении, полном боли, отчаяния и бессилия. - Ты не можешь просить об этом. Ты нарушил главный закон и должен стать стражем… - Нет, могу. - Яростно, с глухим утробным рыком. Он крепче прижимает к себе Феликса, словно боится, что его у него отнимут, и смотрит прямо в бездушные мертвые глаза бога. – Вы же хотите сохранить равновесие. Моя жизнь вместо его. Одна песчинка на весах вместо другой. Разве не это вас волнует больше всего? В воцарившейся тишине быстрые, суматошные удары собственного сердца бьют в висках оглушительным барабанным боем. - Последняя воля? – Сухой безжизненный шепот кажется бесконечно уставшим. Не веря в свою удачу, Хёнджин расправляет плечи, чувствуя, как с них словно падает огромный невидимый груз. Облегчение и надежда вспыхивают, растекаются в груди мягким, живительным теплом, придавая сил, смывают ощущение тяжелой неотвратимости. - Я хочу провести последний день на земле с ним. Йомра снова молчит, и Жнец думает, не просит ли он слишком многого, но продолжает смотреть по-прежнему упрямо и решительно. Он ждет, и над каменной площадкой раздается равнодушный бесцветный шелест: - У тебя будет время до завтрашнего заката… - Нет! Нет-нет-нет!!! Что ты наделал, идиот?! Зачем?! – По щекам Феликса текут слезы, но он этого даже не замечает. Хватает какую-то тряпку, испачканную красками, отчаянно трет руки Жнеца, пытаясь убрать с них страшные чернильные пятна. Но те продолжают расползаться, покрывая уже почти все кожу, и все сильнее курятся темным дымом. - Прости меня. Я не мог по-другому. Ты должен жить, Феликс. – Лицо Хёнджина – жуткая почернелая маска. Только глаза на нем остаются прежними и глядят ласково, виновато, с бесконечной любовью и нежностью. – Ты заслуживаешь этого, как никто другой. - Ты какого хуя все решил за нас обоих?! Тебя кто вообще просил, а?! – Его трясет от плача, от ужаса, от душащего бессилия и злости – на то, что все так страшно, глупо и несправедливо. Он чувствует себя обманутым, преданным, но не может понять, почему – и от этого еще страшнее. Он цепляется за Хёнджина и в панике чувствует, как его тело становится бесплотным и неосязаемым, распадается под пальцами. – Не смей мне тут умирать, блять! Ты же обещал! Обещал остаться со мной! - До самого конца. Я люблю тебя… Последний отзвук тихого голоса растворяется в воздухе вместе с облаком черного дыма. Лежавший на столе телефон Жнеца, к которому подключена колонка, издает писк сигнала отключения, и негромкие лиричные звуки фортепиано замолкают. Он вскакивает на ноги, осматривается диким взглядом и выбегает в коридор. Не разбирая дороги, мечется по квартире, распахивая все двери подряд, зовет по имени, но в ответ – тишина. Сдергивает с пальца кольца, лихорадочно меняет их местами. И еще раз. И еще, снова и снова. Но никто так и не приходит. И тогда Феликс кричит – отчаянно, надрывно, до боли в висках и груди. Но его никто не слышит.