Остров

      Резкий порыв теплого ветра взметнул негустую листву дерева над Кимом, и солнечные лучи хаотично затанцевали под веками, от чего в висках задребезжали пока еще тихие колокольчики подступающей головной боли. Во рту царила Сахара, в глаза тоже словно песка насыпали, а руки были ватными и непослушными, словно Ким вчера выжрал на голодный желудок полную бутылку текилы, а то и не одну. Ну хоть не тошнило, и на том спасибо.       Память словно отшибло, но одно Ким помнил точно: несмотря на целый букет «великолепных» ощущений, подозрительно напоминающих похмелье или отходняк от слабой наркоты, это все же были не алкоголь или колеса. Со вторым он завязал еще в далекой юности, напоровшись на сокрушительный гнев отца, вылившийся в глубокие шрамы от хлесткого тонкого прута на заднице, а к первому не подходил сам, опасаясь провалиться в бездонную яму запоя накануне выпуска нового сингла. Он бы с радостью нажрался еще в первый день после «расставания» с Порче, но менеджер Вика — пи’Дженни, была единственным, что вообще удерживало Кима худо-бедно на плаву, и рушить своими проблемами ее вполне успешную карьеру ему было стыдно. Да и обещания свои Ким привык исполнять, какими бы дурацкими они ни были.       В конце концов, именно эта бойкая молодая женщина с пронзительным взглядом и громким командным голосом вот уже четыре месяца как неустанно помогала своему глупому подопечному не сдохнуть от голода и жажды, когда он не вылезал из рабочей запары, то сутками строча тексты и ноты, то мечась как птица в клетке по пустой и мрачной студии, не в силах ни разговаривать, ни молчать. Она же притащила Киму комфортабельный спальный мешок, чтобы он не повредил себе спину на неудобном и узком гостевом диванчике. Она же по своей инициативе разруливала все вопросы со спонсорами и контрактами, чтобы максимально оградить потерянного в своих чувствах мафиози от контактов с чужаками.       Так что алкоголь точно откладывался, а значит, его чем-то опоили, но и немудрено: в последнее время, увлекшись записью нескольких более-менее удобоваримых демо, способных хотя бы частично удержать его хлипкую карьеру на плаву, Ким без разбора закидывал в себя все, что оставляла ему добросовестная и жалостливая Дженни, так что подлить какой-нибудь забористой дряни в тот же крепкий несладкий кофе не составило бы злоумышленникам никакого труда. Узнать бы только, в чем их цель.       Аккуратно пошарив перед собой руками, Ким нащупал с обеих сторон только теплый мелкий песок. Справа от него, метрах в пяти, кто-то зашевелился и обиженно застонал, явно не желая просыпаться. Ким осторожно открыл зудящие глаза, окинул обстановку натасканным на специфические мелочи взглядом. И охуел. Метрах в двухстах по прямой равномерно плескалось ласковое, спокойное, бесконечное — аж до горизонта — зелено-синее море, сзади виделась полоса густых зарослей каких-то колючих кустарников. А под соседней пальмой, коих выстроилась перед полосой открытого пляжа плотная толпа, валялся такой же сонный и потрепанный Че в домашней одежде, при виде которого у Кима мгновенно засбоило ранее совершенно здоровое сердце.       — Ангел? Ты как? Где болит? — он и сам не заметил, как оказался рядом, встревоженно оглядывая неприязненно жмурящегося на яркое полуденное солнце Че.       Парень тряхнул головой, медленно убрал от лица руку, размазав по щеке влажный песок, неодобрительно, обиженно покосился на встревоженного Кима и решительно ударил по тянущимся к нему раскрытым ладоням, не подпуская к себе близко.       — Твоими молитвами, скотина, — пробурчал он недовольно и шустро отполз от обидчика по песку вглубь тени от раскидистой и старой, не в пример Кимовой чахлой швабре, пальмы.       — Че, я серьезно. Окажемся в безопасности — и делай, что хочешь. Хоть бей, хоть ори, хоть дерьмом поливай. Но сейчас ты должен слушаться меня, ясно? Без вопросов и споров, прошу, это вопрос выживания.       Следов других людей нигде видно не было, но Кима все равно не отпускало ощущение огромной подставы. Организм встряхнулся, подстегнутый мощным выбросом адреналина при виде человека, которого кровь из носу нужно было защитить и уберечь, и совсем не потому, что иначе Порш ему и Кинну головы голыми руками открутит, а потому, что, если с этим мальчишкой что случится, Ким и сам не переживет. Так что он собрал все силы в кулак и подобрался поближе, загораживая Че собой и постоянно оглядываясь по сторонам в попытках уловить любой намек на опасность.       — Нет, — просто сказал упрямый подросток и как ни в чем не бывало откинулся спиной на шершавый ствол пальмы, совершенно не боясь запачкать невзрачную темно-синюю футболку на пару размеров больше, чем нужно.       — Порче!       — Давай откровенно поговорим, раз уж твоему мафиозному высочеству так неймется, — Че пакостно ухмыльнулся и бросил на бесящегося от оказанного сопротивления Кима оценивающий, холодный, взрослый и совсем чужой взгляд: — Если я тут сдохну, никто и не почешется. Ты, как мы уже ранее выяснили, со мной просто играл ради информации, близких друзей у меня нет, дяде на нас насрать еще при жизни было, а хиа' теперь активно скачет на члене пи’Кинна, и ему не до меня. Так что, если хочешь спасать свою драгоценную шкурку — вперед, только меня в это, пожалуйста, не впутывай.       Неожиданная суровая и выверенная отповедь больно ударила под дых, напоминая, что Че во всем прав, и Кимхан, пусть и действуя из самых благих побуждений, действительно сам его оттолкнул и обидел. Играл. Врал. Притворялся. И как теперь извиниться, как показать всю степень своей вины и сожаления, как объяснить, что всего лишь хотел его защитить, Ким, в силу ограниченных социальных навыков, сложного характера и противоречивых установок родителей, совершенно не представлял.       — Мне не все равно, ангел, — выдохнул он после очень, очень долгой паузы, садясь под своей пальмой в той же позе, что и Че, и ненадолго отпуская тотальный контроль, чтобы спокойно поговорить, пока ему еще готовы сказать хоть слово.       Киттисават отрешенно уставился на спокойное и ласковое с виду море, успешно делая вид, будто никакого Кима тут и вовсе нет. Популярный певец, первый красавчик школы и универа, мафиозный наследник, богатенький мажор с золотой ложкой в заднице… Ким не привык, что его могут настолько откровенно и спокойно игнорировать. Но стоило признать — за почти четыре месяца их вынужденной разлуки Порче вырос и сильно изменился, став жестче, сильнее и равнодушнее. Внешне он остался все таким же красивым, обещая со временем превратиться в удивительно горячего и привлекательного молодого мужчину, но теперь его теплые карие глаза не лучились прежними энтузиазмом и радостью, черты лица почти болезненно заострились, да и вся фигура стала ломкой и острой, сплошь состоящей из ровных линий и резких впадин.       Осознание того, что все эти изменения — только его вина, причиняло Киму очевидный дискомфорт, игнорировать который становилось с каждой секундой сложнее. Было относительно просто с головой упасть в работу и новые треки, чтобы душа хотя бы во время музицирования не болела и не горела в огне всеобъемлющей вины. Зарываясь в ноты и строки, Ким мог пусть и ненадолго, но обмануться, представить, внушить себе, что у Че все хорошо и спокойно, что так будет лучше для них обоих, хотя пара преданных лично ему кротов в комплексе исправно докладывали, что мальчишка после разрыва стал более замкнутым, хмурым, нелюдимым и грустным. Не видеть Че, по-детски закрывать уши в ответ на доклады подчиненных и мысленно по сто раз на дню уверять себя, что с ангелом все хорошо и он справится и сам, было относительно легко и почти не больно. Теперь же Ким лицом к лицу столкнулся с последствиями своих неприглядных поступков, и как извиниться, как прогнать из родных глаз эту странную, тягучую тоску, он не знал, хотя желал так, что сердце сбоило и руки тряслись.       — Прости меня, — сорвалось с пересохших и кое-где лопнувших губ совершенно случайное, но искреннее извинение.       Порче грустно усмехнулся, все еще не удостаивая бывшего кумира даже косым взглядом, пересел удобнее и спокойно спросил:       — За что?       Говорить откровенно и без утайки было сложно и больно, и даже не из-за пересохшего горла или предательски срывающегося голоса. А от того, что Ким не привык быть с кем-то настолько искренним, и теперь эти чувства, как и дикий, глубинный страх оплошать и не справиться, жгли его изнутри, словно горящие уголья. И все же Че как никто другой заслужил услышать извинения, так что Ким сжал руки в кулаки, вгоняя отросшие ногти в мякоть ладоней, привычно отрезвил себя болью и заговорил, стараясь вложить в ломкие и кривые слова как можно больше настоящих чувств.       — Я тебя подвел. Мне нужно было сразу рассказать тебе о моей игре, я не думал, что привяжусь к тебе так сильно. Я не думал, что ты так привяжешься. Я должен был рассказать, но не смог. Мне было… стыдно. И я очень хочу тебя защитить. Рядом со мной всегда опасно, не хочу впутывать в эту грязь тебя.       — Мой брат — любовник сильнейшего лидера тайской мафии, а теперь еще и лидер побочной семьи. Одной мишенью больше, одной меньше, это уже не так важно, — отозвался Че меланхолично, не отрывая усталого взгляда от полосы прибоя. — Ты просто трус и эгоист, и да, наверное, тебе действительно стало стыдно и неудобно, вот ты и извиняешься. Но мне на самом деле все это не особо нужно. Это только моя вина, что я так глупо развесил уши и пустил тебя в свое сердце. Только моя вина, что доверился и решил, что ты тоже ко мне что-то испытываешь. Только я виноват в своих чувствах к тебе.       — Че, это не так! Я не…       — Завали еблет, — холодно произнес подросток, прожигая Кима по-настоящему холодным и подавляющим взглядом. — Я ничего от тебя больше не жду и беспрекословно слушать тебя больше не собираюсь. Выберемся отсюда — и станем друг другу совершенно чужими людьми, как ты всегда хотел. Впрочем, тебе даже притворяться не надо, я же не знаю, какое твое настоящее лицо. — Че первым встал, невозмутимо отряхнул песок со своих длинных шорт цвета хаки и добавил: — Вон там я вижу следы людей, так что, скорее всего, нас привезли сюда и оставили. Пошли искать, что еще тут есть.       Огорошенный, ошарашенный, испуганный холодностью и железной логикой Порче, Ким молча встал на ноги, и, пошатываясь от слабости и захлестнувших широкой волной эмоций, поплелся за ним, едва переставляя ватные ноги.       Обследовав пространство, парни обнаружили, что находятся на уединенном небольшом острове, длиной примерно в пять с половиной километров и шириной в четыре. Ближе к западному краю, наискосок через весь остров от того места, где они проснулись, на открытой площадке, выложенной плиткой, притаилось небольшое бунгало — уютный треугольный домик из светлого дерева, с прямоугольной длинной верандой с одной стороны и прозрачной с двух сторон комнатой с другой. Прозрачная дверь легко открылась, стоило лишь несильно потянуть.       Исследовав небольшую, но хорошо оснащенную кухню, Ким первым делом проверил воду из бутылок, но она оказалась обычной питьевой, без всяких примесей и добавок. С голоду им тоже умереть не грозило — все холодильники, а их в подвале оказалось целых шесть штук, не считая двух мощных морозильных камер, были доверху набиты едой — от фруктов и овощей до различных соусов и мяса. Еще на кухне обнаружилась целая тумбочка с кофе и травяными чаями, кофемашина, мультиварка, микроволновка, пароварка, блендер, миксер, духовка и плита на четыре конфорки. Сразу за ней — маленький, скромный спортзал. В отдельной пристройке за домиком расположился новый генератор, а крыша домика и пристройки была покрыта солнечными батареями.       Спальня была всего одна — та самая комната с прозрачными стенами, на которых, впрочем, было нечто вроде темно-коричневых тяжелых портьер, сейчас собранных и аккуратно перевитых золотистым плотным шнуром. Кровать тоже оказалась одна — практически трехместная, не хуже, чем в комплексе или пентхаусе Кима, застеленная белоснежным постельным бельем. Непрозрачная стена, общая со спортзалом, к которой была прислонена изголовьем кровать, состояла из панно, складывающегося в картину цветущего луга. Вторая же была сплошь увешана полками и заставлена парой этажерок с книгами и журналами. Рядом с ними пристроился низкий овальный столик с большой электронной читалкой без выхода в сеть. Еще в комнате имелись два уютных мягких кресла, плазма на тумбе наискосок от входа и россыпь флешек под ней. И две гитары, черная и синяя, прямиком из студии Кима, на специальных подставках в углу комнаты.       Гардеробная, прилегающая к спальне, была забита однотонными вещами нейтральных цветов — от носков и белья до обуви и кепок. Была и ванная комната с вместительной душевой кабиной и низкой белоснежной ванной, в которой легко поместились бы два человека. Две зубные щетки в стаканчике над раковиной. Два бритвенных станка. Два аккуратно сложенных на полотенцесушителе кремовых полотенца. Два банных халата на гвоздиках — черный и белый.       И ни одной ебучей души вокруг.       — Танкхун, — передав Порче початую литровую бутылку воды, мрачно резюмировал Ким.       — Думаю, да. Никто другой не стал бы заморачиваться с твоими гитарами и моими любимыми книгами, — согласился Че, как ни в чем не бывало принимая бутылку.       — Давай в душ и спать. Завтра попытаемся выбраться отсюда своими силами.       Есть совершенно не хотелось, да и за несколько часов исследования острова под палящим солнцем Ким успел сильно устать — уж больно забористой оказалась химозная дрянь, которой его до отвала напичкал дорогой старший братец.       — Иди первый, — пожал плечами Порче и наклонил бутылку, обхватывая горлышко пухлыми губами.       Ким затравленно отследил ручеек воды, не попавшей в рот и пролившейся на тонкую смуглую шею с острым кадыком, спешно отогнал предательскую мысль, что он пил из этой же бутылки всего пару минут назад, и у них с Че вышел непрямой поцелуй, и ломанулся в ванную — смыть с тела песок, давно ставший сортом особо жесткого скраба, и снять болезненное напряжение в паху, все-таки мини-порно с водой не прошло даром, и стояло у него накрепко.       Кровать радовала нечеловеческими размерами, мягким ортопедическим матрасом, большими нежаркими подушками и пусть и огромным, но все же одним одеялом на двоих. Устроившись с левой стороны, Ким воткнул в розетку крупную настольную лампу в виде снежно-белого жирафа и углубился в читалку — ложиться спать без соседа ему не хотелось категорически.       Вернувшийся из душа Порче с влажными волосами и в растянутой бежевой футболке невозмутимо устроился на второй половине кровати, погасил свой ночник в виде огромной бабочки со светящимися полупрозрачными крыльями и спокойно заснул, отвернувшись от Кима и чуть ли не с головой накрывшись одеялом. А мафиози, тоже потушив свет, чтобы не мешать, еще несколько часов лежал рядом, на расстоянии жалкого метра, слушал ровное дыхание, плавно переросшее в забавное, едва слышное сопение, и не знал, материть ли хитрого и эксцентричного старшего брата за этот глупый трюк с похищением или кланяться в ноги.       За ночь они просыпались несколько раз, ругаясь друг на друга и ворча — тело Кима само, вне зависимости от воли хозяина, рвалось обнять и потрогать Че. Раздосадованный подросток, в третий раз за ночь разбуженный наглыми руками, настырно тащащими его поближе к широкой груди бывшего кумира, вызверился окончательно и высказал Киму в лицо свое недовольство, сидя посреди кровати, как птенец посреди гнезда, и используя исключительно матерные сложносочиненные конструкции.       Ким молча выслушал зажигательную речь до конца, пошел в ванную, взял длинный махровый пояс от черного халата, ловко связал самому себе руки и прикрутил «веревку» к узорному изголовью.       — Спи.       Порче зыркнул на него напоследок и снова отвернулся, кутаясь в одеяло, будто ему было зябко. Ким тоже затих, впитывая всей душой близость желанного человека и смакуя ощущение нежной кожи, фантомно отдающееся на кончиках пальцев — из-за сонного ворочанья на одном месте футболка Порче перекрутилась и задралась, обнажая плоский живот, за который Ким успел прилично подержаться.       Несмотря на «подвешенное» состояние и откат от химической дряни, младший сын основной ветви Тирапаньякулов чувствовал себя довольным и почти счастливым.

***

      Второе утро на острове встретило Кимхана усталой руганью Порче. Во сне мафиозный принц сполна проявил свое знаменитое фамильное упрямство, умудрившись обхватить бедра соседа ногами и намертво притянуть его к себе, так что тот проснулся буквально в клетке из чужого тела. Ким тут же выпустил «жертву», смущенно полыхая кончиками ушей, но его утренний весьма бодрый стояк, укрепленный запахом и присутствием полуголого объекта влажных фантазий, неосторожно прошелся по тугому бедру, и губы Порче распахнулись в немом удивленном «о» — все-таки природа отнюдь не обделила младшего наследника сильнейшего мафиозного клана страны содержимым штанов.       — Прости. Я не хотел, Че, прости, — начал было извиняться Ким, но Киттисават только махнул рукой, помог ему освободить от пояса затекшие запястья и, позевывая, поплелся в ванную.       Выглядел он при этом очаровательно растрепанным, взъерошенным, сонным и ласковым — не парень, а ожившая мечта. Представлять, что Че мог выглядеть так же после страстной совместной ночи, было больно, но безумно сладко. Ким машинально растер ноющие запястья с глубоко вдавившимися следами стянувшегося от движений пояса — несмотря на глубинную жажду валить и трахать, он знал, что пойдет на что угодно, лишь бы защитить своего ангела, пусть даже от самого себя. Особенно от самого себя.       Че, вернувшийся из ванной куда более бодрым и предусмотрительно переодетым в чистые пляжные шорты и белую футболку, только неодобрительно зыркнул на рассеянно втыкающего в потолок Кима, но промолчал.       После короткого завтрака яичницей-глазуньей, прошедшего в полной и всепоглощающей тишине, Че и Ким еще раз обошли остров, но никаких следов цивилизации, кроме бунгало, не нашли. Обнаружили только густые лесные заросли, мелких зверушек, несколько десятков птиц, тучу москитов и пару живописных полянок в глубине острова, на которых можно было бы сделать неплохой пикник.       Горизонт все это время был девственно чист, кораблей никаких рядом не ходило, самолетов не летало, отовсюду, как бы сильно они оба ни прислушивались, раздавались только крики птиц, шелест волн и деревьев. Крупных животных на их островке тоже не было — так, выводок ежей, семейство белок и множество насекомых.       Даже обследованный вдоль и поперек дом не дал никаких подсказок, разве что в кладовке обнаружились два надувных матраса, большой и маленький, насос для них, куча баночек с кремами от загара и прочая пляжная дребедень вроде котомок, шлепанцев, зонтиков и двух белых деревянных шезлонгов.       — Вряд ли пи’Кхун так быстро приедет за нами, так что я плавать, — часам к пяти, устав от бессмысленной возни на лесной части острова, вдоль и поперек искусанный комарами Че прихватил шезлонг, крем от загара, полотенце и узкие черные плавки, найденные в той же кладовке, и отправился на пляж.       Ким же продолжил методично обследовать дом. Кхуна за подобную подставу хотелось убить, но третья чашка крепкого кофе и с удовольствием выкуренная крепкая сигарета смогли частично примирить принца мафии с происходящим. Он еще раз внимательно осмотрел книги на полках, надеясь найти подсказки, но никаких загнутых уголков, обведенных букв и прочей хрени не нашел. Жучков, камер и тревожных кнопок в бунгало не было. Оружия, кроме кухонных ножей и топорика со стенда пожарной безопасности, тоже.       Он как раз заканчивал копаться в электронной книге, стараясь отыскать какие-либо намеки от брата в подборках классической литературы всего мира, как со стороны пляжа, куда ушел Че пару часов назад, раздался громкий испуганный крик. Ким схватил первую попавшуюся вещь, похожую на оружие, и выскочил из бунгало, меньше чем за минуту добираясь до согнувшегося в три погибели Че.       На разложенном метрах в пяти от кромки воды белоснежном шезлонге со всем возможным комфортом устроился огромный, с половину ладони Кима жирный черный тарантул, на которого мокрый и взъерошенный подросток смотрел не отрываясь, боясь хоть на секунду потерять из виду. Парень пятился от твари мелкими шажками, не глядя, куда идет, и едва не навернулся о свои же шлепки, благо сын мафии подоспел вовремя и успел поймать его в крепкие объятия.       Кимхан вовремя вспомнил, как Че во время их первого и последнего совместного похода в кинотеатр постоянно отворачивался, стоило появиться на экране какому-нибудь арахниду, даже самому мелкому и невзрачному. Тогда он искренне повеселился, тайком наблюдая за этими попытками подростка казаться храбрее, чем он есть на самом деле. Теперь же смешно не было ни на бат — Порче в его руках ощутимо колотило от страха, и все инстинкты Кима выли на разные голоса, что его нужно срочно увести в безопасное место и успокоить.       — Я здесь, Че. Я рядом. Я не позволю ему тебя тронуть, — уверенно проговорил Ким, поглаживая слабо вздрагивающего подростка по спине и плечам и с усилием отворачивая его голову от замершего на одном месте паука. — Иди в дом, ангел, я тут разберусь.       Ким взвесил в свободной руке тяжелую латунную статуэтку в виде очень худой и вытянутой кошки, сидящей на заднице и обвивающей длиннющим хвостом аккуратные стройные лапки. Тонкая шея металлического животного идеально легла в его ладонь — не самое лучшее оружие, но все же лучше, чем ничего.       Порче едва слышно всхлипнул, отважно стараясь не показывать свой страх при бывшем кумире, и перебежками, постоянно оглядываясь и проверяя дорогу на наличие других пауков, вернулся в бунгало. Ким проследил, чтобы он вошел в дом и захлопнул за собой дверь, крепче сжал статуэтку во вспотевшей от волнения ладони и подступил к невольному обидчику его маленького ангела.       Поглубже закопав труп раздавленного паука у самой кромки леска — кошкиными огромными и торчащими строго вверх ушами оказалось очень удобно рыть зыбкий песчаник — Ким хорошенько сполоснул в море статуэтку и испачканный останками твари шезлонг и поплелся к дому, стараясь не сильно углубляться в воспоминания о Че, дрожащем в его руках и неосознанно жмущемся поближе.       Новый крик мгновенно выбил из колеи, заставив в рекордно короткий срок добраться до домика и ворваться внутрь. Посреди прозрачной комнаты в полусогнутом состоянии замер чем-то сильно недовольный Че. Покосившись на сосредоточенного и готового к бою Кима с верной статуэткой наперевес, парень выпрямился, неловко повел плечом и буркнул:       — Извини, показалось.       В дальнем от входа углу валялась скомканная черная футболка подростка, которую издалека вполне можно было принять за еще одного крупного паука, и Ким медленно выдохнул, отпуская часть тревоги.       — Все хорошо, ангел. Я не злюсь и готов всегда тебя защищать, — торжественно установив влажную после мытья кошку на журнальный столик, Ким покрутил запястьем, возвращая гибкость и прогоняя ломоту в мышцах — все-таки цельнолитая статуэтка с локоть величиной была довольно увесистой и знатно оттянула ему руку, да и паук оказался весьма резвым, так что пришлось потрудиться.       — Если так, то ты серьезно проебался, — усмехнулся Че невесело, прихватил из гардероба новую футболку и поплелся в ванную.       — Че? Ты о чем?       — О том, что тебе не нужно было защищать меня от себя, — не оборачиваясь холодно бросил Порче и хлопнул дверью ванной.       Ким остался стоять посреди комнаты, как каменный идол, и тупо уставился в огромные глаза ненастоящей кошки. Которая, словно насмехаясь над глупым, заплутавшим в своей же жизни человеком, неприятно улыбалась его очередному поражению. Показав противной статуе средний палец, Ким всерьез задумался, сколько проебов он вообще допустил в отношениях с Порче. По трижды проверенным подсчетам выходило, что абсолютно все поступки, кроме, пожалуй, бара Йок, склада и клуба с наркотой, были ошибочными, незрелыми или неправильными, что весьма удручало.       Выйдя из ванной спустя всего десять минут, Порче как ни в чем не бывало пошел на кухню, чтобы сообразить им нехитрый ужин. Как оказалось, он прекрасно умел готовить в отличие от белоручки-Кима, который разве что рыбу на костре мог пожарить, и то не факт, что вкусно вышло бы. Тирапаньякул уныло поплелся за ним, все еще ощущая на плечах неподъемный груз собственных ошибок, но долго грустить и рефлексировать ему не позволили, по уши загрузив очисткой продуктов, мытьем зелени и прочими подготовительными кухонными этапами.       Ким послушно резал, мыл, чистил и перебирал, но дурные мысли лезли в голову, слетаясь, словно мухи на мед, а противная, дребезжащая боль в висках усиливалась с каждой минутой.       — Что с тобой? — внимательный Че быстро заметил, что с его невольным соседом что-то не так, и остановил его руку с ножом, которым ушедший глубоко в свои мысли Ким чуть не полоснул себе по пальцам.       — Все хорошо. Голова немного болит, не переживай, — отозвался тот, не поднимая взгляда от разделочной доски.       Че отложил свой нож, сполоснул руки, куда-то вышел и вернулся через пять минут с блистером на десять таблеток. Налил в чистый стакан воды из кулера, придвинул все это добро к удивленному парню.       — Что? Мы сейчас в одной лодке. Ты должен быть здоров, это и в моих интересах тоже.       Ким кивнул, с усилием проглотил горький комок в горле и закинул следом таблетку, запив прохладной водой — в последний раз о нем вот так, пусть грубовато и резко — заботился его доверенный телохранитель Нон лет восемь назад, когда Ким подхватил сильнейшую лихорадку и почти трое суток пролежал пластом, плавая в мутном и липком бреду. С тех пор он никого не подпускал так близко и тем более не позволял увидеть свои слабости. Но с Че это оказалось совсем не страшно и не трудно, да и Ким был готов позволить ему себя избить — хоть физически, хоть словесно — в любой удобный для подростка момент. Все же именно он был от начала и до конца виноват во всем, что произошло между ними, и Че как никто другой заслужил сатисфакцию, но почему-то сыпать угрозами, обвинениями и ломать предателю кости не торопился, вместо этого прожигая его странными задумчивыми взглядами и избегая называть по имени или через уважительные приставки. Будто само имя Кима стало ему неприятно.       Постепенно надоедливая головная боль сошла на нет, а вот сердце при виде сосредоточенного колдующего над плитой Че в простой одежде и влажными после купания волосами болело все сильнее.       — Порче, я… — Ким и сам не знал, что хотел сказать, но смотреть на него — такого домашнего, мягкого, до последней черточки любимого и желанного, но отстраненного и будто чужого — и молчать было невыносимо.       — Нет, заткнись. Ты не готов. И я тоже, так что просто молчи. На, вот это помешай, — Че не глядя сунул ему в руки какую-то тарелку с почти готовым горчичным соусом и отвернулся обратно к плите, пряча лицо.       Ким снова постарался затолкать поглубже надоедливый комок в горле и послушно начал мешать долбаный соус, борясь с собой, чтобы не подорваться с места и не сжать неуловимо поникшего мальчишку в медвежьих объятиях. Теперь, находясь рядом с Че практически сутками, он хорошо видел, что их разрыв оказался для него не менее тяжелым и болезненным, что ему тоже хочется высказать все, что накипело, возможно, даже сломать обидчику что-нибудь не очень важное — и Ким бы честно не стал мешать. Но Че запер все эмоции глубоко внутри и продолжил вести себя ровно и нейтрально. Так, словно они старые знакомые, которые мало что общего друг с другом имеют. Это сильно задевало Кима, потому что теперь — когда у него появилась возможность невозбранно смотреть, слушать, наблюдать, спать рядом и заботиться — он не мог оторвать от маленького ангела завороженного, по-настоящему влюбленного взгляда. С каждым часом, проведенным вместе, Че становился для него все краше и милее, и Ким боялся задумываться о том, есть ли вообще предел у этого совершенства.       Ужинали тоже молча — в четыре руки накрыли на стол, и мафиози даже попытался что-то съесть, но вкусная домашняя еда застревала в горле, стоило мятущемуся взгляду невзначай натолкнуться на нахохлившегося на своем стуле подростка. Увидев, что Ким почти ничего не съел, тот осуждающе покачал головой, но промолчал, за что мафиози был в глубине души очень благодарен.       После неудачного приема пищи Тирапаньякул ответственно запихнул испачканные тарелки в посудомойку и убрал остатки еды в холодильник, прогнав подростка в спальню. Завершив короткую проверку дома и закрыв все двери — мало ли еще какие твари из леса или пляжа наползут — Ким вернулся в прозрачную комнату, шторы в которой они не задергивали по просьбе Киттисавата.       Тот обнаружился на кровати с книгой в руках. Облизав взглядом стройную фигуру — от широких, пока еще угловатых плеч, обтянутых бледно-розовой спальной футболкой, до нежных коленок и изящных тонких щиколоток, на которых хотелось оставить красочные следы, Ким с сожалением признал, что у него нет на это никакого права, а значит, нужно сжать зубы покрепче и терпеть.       Не желая отвлекать юного соседа своими липкими взглядами, контролировать которые становилось все сложнее, он тихонько взял первую попавшуюся гитару и свалил к морю, сел прямо на песок, наигрывая полузабытые мотивы.       Вода уютно плескалась неподалеку, переплетаясь с мелодиями и обрывочными нотными фразами. Черный гриф гитары отблескивал в свете почти полной желтоватой луны, ветерок, наконец ставший более прохладным и мягким, слабо колыхал листву, пускал по воде зыбкую рябь и ласково ерошил отросшие волосы Кима. Было спокойно и свободно, даже грызущая все его естество боль ненадолго отступила, подчиняясь особенной магии ночи и моря, и он улегся на песок спиной, пялясь в бесконечно красивое, отблескивающее мириадами звезд небо и испытывая совершенно непривычные, даже немного пугающие умиротворение и добродушие.       В районе трех утра, просидев на пляже почти до предрассветных сумерек, Кимхан тихо, словно вор, прокрался в бунгало, чтобы не разбудить ангела. Че действительно спал, но поперек кровати в обнимку с книгой, так и не выключив прикроватную лампу и не укрывшись одеялом. Поставив верную красавицу на ее подставку, Ким наскоро сполоснулся в душе, очень стараясь не шуметь, и аккуратно переложил Порче вдоль кровати, заботливо накрыв одеялом.       — Хиа', еще чуть-чуть, — пробормотал тот сквозь сон и прильнул щекой к руке Кима, спросонок приняв его за Порша.       Все очарование ночи разлетелось на мелкие острые кусочки, когда Ким понял, насколько одинок все это время был Порче. Оставшийся без родителей в раннем детстве, преданный любимым человеком и кумиром, брошенный братом — все это пережил тот самый крохотный храбрый котенок, что так безоглядно и доверчиво жался сейчас к его рукам в поисках тепла и поддержки. Тяжело вздохнув, Ким бережно погладил темноволосую макушку, стараясь вложить в касание как можно больше душевного тепла:       — Спи, малыш. Завтра никуда не нужно вставать.       — Хиа'…       Че повернулся на другой бок и обнял руку Кима своей, не давая сдвинуться с места. Тот тихо хмыкнул и сел на пол, устраиваясь возле края кровати, чтобы спящий мальчишка мог без преград тискать его предплечье, как мягкую игрушку.       — Спи сладко, мой ангел, — прошептал сын мафии со всей доступной ему нежностью и устало прислонился виском к матрасу рядом с рукой Че, почти сразу проваливаясь в глубокий сон без сновидений.

***

      Ким проснулся от того, что кто-то натурально сопел ему в лоб. Он хотел было вскинуться, отшатнуться, судорожно дернуться в сторону и сбежать, но машинально вдохнул воздух, слабо пахнущий зелеными яблоками, и расслабился, когда до затуманенного дремотой разума дошло, что это всего лишь Че.       Тирапаньякул знал, что поступает нечестно, но все равно постарался максимально правдоподобно притвориться спящим, когда, спустя волшебные, наполненные негой и теплом пятнадцать с лишним минут, Че зашевелился и отодвинулся. Однако Киму потребовались абсолютно вся его выдержка, недюжинный актерский талант и стальные нервы, чтобы не дернуться от неожиданности, когда сухие, шершавые губы невесомо прикоснулись к его лбу в нежном поцелуе.       — Ну почему ты такой красивый и глупый?.. — в тихом голосе Порче в тесный клубок сплелись восхищение, обида и грусть.       Он тихонько соскользнул с кровати и потопал в ванную, едва слышно шлепая босыми пятками по ламинату, а Ким спешно принялся заново учиться дышать, смакуя коротенькое прикосновение теплых губ и ласковый голос до безумия любимого человека.       — Я же больше тебя не отпущу, — беспомощно прошептал он, сжимая руки на одеяле, насквозь пропахшем яблоками и сонной нежностью. Внутренняя готовность сделать ради Че буквально все окрепла еще на пару сотен единиц.       — Чем займемся сегодня? — тихо спросил Киттисават, когда они привели себя в порядок и, не сговариваясь, приползли на кухню, чтобы залить в себя кофе — огромный сладкий латте для Порче и скромный американо для Кима.       — Я обыскал дом: жучков, камер и оружия нет, но это же Кхун. Я продолжу поиски, а ты можешь заняться чем угодно.       — Хорошо, — согласился Че и потерял к разговору всякий интерес, сонно моргая в свою полупустую чашку.       Ким, как и обещал, продолжил методично обшаривать дом и искать хоть что-нибудь, что могло бы подойти для связи с внешним миром. Но Кхун, будь он неладен, сделал все, чтобы они оказались в полнейшей изоляции на неопределенный срок. Еще один день утонул в бесплодных поисках, пока Че спокойно дочитывал свою книгу, что-то писал в найденном на полке большом блокноте и ответственно готовил для них обоих обед и ужин. Усталый и раздраженный Ким плюхнулся за уже накрытый стол, сунул в рот первую ложку и несдержанно застонал от удовольствия — идеально приготовленный, пряный, обжаренный в масле рис разорвал его вкусовые рецепторы, наполняя все тело неземным блаженством.       Порче при виде такой бурной реакции обычно спокойного и собранного Кима только скупо усмехнулся и придвинул к нему салат с аккуратно нарубленными кусочками овощей.       — Ты просто божественно готовишь! — не скрывая восхищения, проговорил Ким, когда потрясающая еда в его тарелке отвратительно быстро закончилась.       — Хиа' часто пропадал на работе, а я люблю вкусно поесть, пришлось учиться, — пожал плечами Че, но в его темных глазах мелькнуло плохо скрытое удовлетворение от искренней похвалы.       — Я помою посуду, иди, — Ким кивнул на пустые тарелки и остатки еды, обещая все убрать и сложить в холодильник.       Че покорно ушел в основную комнату, а Ким занялся наведением порядка на кухне — хотя бы в этом ему хотелось быть честным, и, раз уж младший приготовил такой сытный и вкусный ужин, значит, убирать за ними будет Ким, по крайней мере, тут шансы накосячить сводились к минимуму.       Потупив около часа в потолок, но так и не нащупав внятной мелодии, хотя обрывки так и вертелись на краю сознания, Ким решил дать Че немного свободного пространства и направился в маленький спортзал, притулившийся возле кладовки. Беговая дорожка, пара тренажеров, гантели, несколько карематов и боксерская груша — вот и вся скудная обстановка, но Киму хватило с головой. Заняться на острове было особо нечем, а физическая активность хорошо успокаивала, помогая дисциплинировать тело и сосредоточиться на правильном дыхании, очищая разум от надоедливых и бегающих кругами мыслей.       Выйдя из зала спустя полтора часа, Ким проскользнул в ванную, вымылся чуть ли не до скрипа, вышел, машинально натянув одни только шорты и, не обнаружив Че в кровати, заозирался, подчиняясь страху, полоснувшему по венам адреналином. Подросток обнаружился в одном из кресел — он крепко спал, свернувшись в компактный клубочек вокруг пухлого томика, насколько мог судить Ким, нового. Смирив плещущую через край сладкую нежность, он осторожно, как величайшую ценность, подхватил мальчишку на руки и отнес в кровать, вновь накрывая одеялом и поглаживая по растрепавшимся чуть жестким волосам.       — Если бы ты только знал, как сильно я тебя люблю, — прошептал он, оставляя на мизинце Порче крохотный, ласковый поцелуй.       Прикрутив освещение и прихватив все ту же гитару, Ким вышел на пляж, собираясь снова скоротать время за игрой, и так и не заметил прозрачной слезинки, прокатившейся по переносице от внутреннего уголка левого глаза лежащего на кровати парня.

***

      Прошло пять дней с тех пор, как они оба очнулись на этом острове. Ким с каждым днем становился все более сосредоточенным, раздраженным и напряженным, ожидая подвоха с любой стороны. Че же спокойно занимался своими делами — смотрел на плазме фильмы и аниме с флешек, читал книги, готовил невероятно вкусную еду и даже пару раз выходил ненадолго в лесок или на пляж, правда, исключительно в сопровождении Кима — инцидент с пауком все еще был свеж в памяти обоих, да и мафиози больше не улыбалось как сумасшедшему срываться на испуганный крик любимого человека.       Рассеянный взгляд Тирапаньякула, пристроившегося в одних синих пляжных шортах на шезлонге под здоровенным ярко-зеленым зонтиком, скользнул по ровной глади воды, упираясь в горизонт.       Скользнул. По ровной. Глади. Воды.       В следующую секунду мозг до конца обработал полученную информацию, и Кима вымело из его укрытия словно ураганным ветром. За эти дни он так ни разу не искупался и совершенно не знал особенностей местной береговой линии, но, в силу специальной семейной подготовки, отлично плавал и в соленой, и в пресной воде, так что утонуть не боялся. Уже у берега ему было по пояс, спустя еще пару метров — по шею. Че по-прежнему нигде не было видно, и Ким погрузился под воду, сразу же открывая глаза и, несмотря на тут же ударившую по ним боль из-за едкой соленой воды, завертел головой, ища мальчишку. Которого, как назло, нигде не было.       Ким с трудом вынырнул, чтобы глотнуть немного воздуха и снова оглянуться. Дна под собой он уже не чувствовал, а Че все не появлялся в обозримом пространстве. Страх захлестнул с головой, грозя утопить глупого и недальновидного сына мафии в волнах соленого и терпкого моря. Внезапно под плечи его поддержали чьи-то ласковые и неожиданно сильные руки. Че, быстро гребя за них двоих, продвинулся поближе к берегу, не вылезая из воды совсем, но помогая Киму твердо встать на обе ноги в месте, где им обоим было примерно по пояс.       — Ты в порядке? Живой? Воды наглотался? — Порче был испуганным и растерянным, но живым и целым, и Ким с коротким болезненным стоном вжал его в себя так сильно, что у обоих заскрипели кости.       — Маленький…       Ким всегда громко и искренне смеялся, слыша нелепую и избитую мысль «под дождем удобно плакать — не видно слез», ибо это было чрезвычайной глупостью. Плотность пресной воды и плотность слез совершенно разная, и слезы всегда четко видны под дождем. Но здесь, будучи окруженным со всех сторон такой же соленой водой, Ким мог по-настоящему беспалевно плакать, чем и занялся, беззастенчиво тиская Че и стараясь вплавить его в себя, чтобы и на шаг больше не отошел.       — Как же сильно я испугался, — бормотал он сдавленно дрожащими губами, все плотнее и плотнее вжимая в себя притихшего и словно закаменевшего подростка. — Ангел, никогда так больше не делай.       — Я просто в сторону сплавать решил, чего ты так колотишься? — Порче честно пытался язвить, но получалось паршиво, особенно учитывая тот факт, что его руки точно так же крепко и настойчиво обнимали Кима за спину, не давая отодвинуться даже на сантиметр.       Кимхану очень хотелось верить, что это из-за сохранившихся чувств к нему, а не банального опасения остаться наедине с трупом бывшего возлюбленного на необитаемом острове на неопределенный срок, но взращенная мафией железная логика подсказывала, что до полноценного прощения и возвращения нормальных отношений им обоим еще топать и топать. Если Че вообще хоть когда-нибудь сможет смотреть на него без отвращения и обиды.       — И ты тоже меня напугал, придурок. Не умеешь плавать — не суйся в воду, — пробурчал Че, еще крепче вжимая его в себя, так что ребра обоих недовольно скрипнули.       — Я умею, — машинально возразил Ким, зарывая ладонь в мокрые слипшиеся пряди подростка и начиная массировать кожу головы в полусознательном жесте утешения.       — Почему тогда чуть не помер? Самоубиться решил?       — Я думал, ты… Я думал, это ты утонул, — прошептал Ким, еле шевеля губами, но Че все равно расслышал и вздрогнул в его руках.       — Во-первых, вот еще, я с пяти лет плавать умею, и тут море спокойное. Во-вторых, мы уже обсуждали, кажется, что, если я помру, никто и не почешется.       — Еще раз так скажешь, и я тебя выпорю, — совершенно спокойно ответил Ким, зажимая в стальном захвате дернувшегося от его наглости Порче. — Мне на тебя не плевать. Поршу на тебя не плевать. Кхуну. Кинну. Макао. Даже Вегасу с Питом, мать их въеб. Бегай от нас сколько хочешь и обманывай себя, сколько хочешь, но мы уже давно — семья. Кривая, странная, несуразная, местами неадекватная, но семья. А теперь держись.       Успевший за время своей прочувствованной речи взять себя в руки Ким подхватил Порче под бедра, закинул на себя и потащил к берегу. Разницы между водой и воздухом он, полностью сосредоточенный на драгоценности в своих руках, совершенно не ощутил, продолжая нести парня так же легко, как и в воде, но тот, почувствовав настоящую силу своего бывшего кумира, только тихо вздохнул и крепче вцепился в его плечи, боясь упасть.       Запихнув Че в дешевую кабинку, Ким напоследок убрал с растерянного, совсем юного и нежного лица спутанную челку, стер со щеки соленую дорожку и вышел, оставляя младшего в одиночестве. Сам же он прямо так, не раздеваясь, пошел в спортзал, кое-как вытер руки первой попавшейся тряпкой, натянул боксерские перчатки и сорвал злость и страх, подогревающие кровь, на ни в чем не повинной боксерской груше.       — Хватит, — на очередном заходе бессмысленного и беспощадного поколачивания жалостливо поскрипывающего снаряда его запястье цепко обхватили длинные тонкие пальцы. — Сходи в душ и давай за стол, я уже все накрыл.       Ким молча кивнул, попытался смахнуть пот со лба, но предплечья были такими же мокрыми и солеными, как и все тело, и ощутимого результата действие не принесло. Порче тяжело вздохнул, задрал очередную однотонную свободную майку чуть ли не до груди и аккуратно протер лоб Кима ее краем, вызывая в животе старшего шевеление, похожее на пресловутых бабочек.       — Иди уже, бешеный.       Растерянный мафиози кое-как стянул перчатки и свалил в душ, стараясь не залипать на открывшемся взгляду плоском животе. Снова пришлось дрочить в душе, быстро, хаотично и жестко, лишь бы скинуть напряжение и хоть немного уменьшить дикое желание обладать этим солнечным и бесконечно привлекательным парнем. Но Ким ни о чем не жалел, только голову сунул под холодный душ, пытаясь убрать последствия сонной неги и сильной мышечной усталости.       Порче, видимо, чувствуя вину за произошедшее на пляже, расстарался на славу, и Ким готов был невоспитанно вылизать тарелку после аппетитной куриной ножки, запеченной в рукаве с ароматными специями. Гарниром служил рассыпчатый сладковатый картофель с зеленью, на десерт — какие-то крохотные песочные печеньица, судя по кривоватой форме, сделанные вручную. Но несмотря на невероятную гастрономическую привлекательность блюд, Ким едва таскал ложку ко рту из-за усталости и боли в натруженных мышцах. Все же он почти два с половиной часа без перерыва колотил грушу, едва вспомнив о том, что неплохо бы в промежутках водички попить.       Откуда в пустом спортзале взялась полная бутылка теплой воды, он изо всех сил старался не задумываться.       Видя его плачевное состояние, Порче мягко, но непреклонно отправил Кима спать, пообещав убрать на кухне. Мафиози попытался спорить и сопротивляться, но одного легкого прикосновения к покрасневшим и опухшим костяшкам его правой руки хватило, чтобы он покорно встал и пошел в спальню. Концентрации едва хватило на то, чтобы привычно связать руки поясом, все же, чужое личное пространство Ким старался уважать, да и только-только потеплевшие отношения с Че разрушать не хотелось. Сон сморил его еще раньше, чем голова соприкоснулась с подушкой.

***

      Утро встретило парня аппетитными ароматами с кухни, золотисто-оранжевыми солнечными лучами, заливающими их прозрачное убежище, и кисло-сладким запахом яблок от подушки Че, которую Ким во сне крепко притиснул к сердцу. Запястья выглядели так, словно их ничего ночью не удерживало, да и сбитые на груше костяшки казались почти здоровыми — видимо, кто-то заботливый и очень аккуратный тайком смазал их утром специальной мазью.       Приведя себя в порядок в ванной, Ким натянул первые попавшиеся вещи, выпавшие на него из гардероба, и вылез на кухню, где Порче с белым пятном муки на щеке сосредоточенно что-то вымешивал в большой пластиковой миске. Он настолько ушел в работу, что решивший все же немного пошалить Ким смог незамеченным подкрасться со спины и на несколько томительно-сладких, бесценных секунд притиснуть его к груди не менее крепко, чем подушку получасом ранее.       — Доброе утро, ангел.       — Доброе, я не ангел, и убери свои культяпки от моей талии, — незло фыркнул Че, немного расслабившись.       Ким с сожалением убрал руки, но далеко отходить не стал, наблюдая за уверенными движениями подростка.       — Что это будет?       — Конверты с начинкой. Какую хочешь? Могу сделать мясные, рыбные, сладкие, тут были фрукты, я вроде бы видел в крайнем холодильнике, и еще там точно был сыр. Можно с зеленью нарезать, должно быть вкусно.       — Научи меня, — неожиданно попросил Ким, просительно заглядывая в темно-карие глаза, в которых так и светился неприкрытый скепсис.       Он уже готовился к тому, что ему дадут жесткий от ворот поворот, но Че просто кивнул и мягко сказал принести мясной фарш и сыр из подвала. Вдохновленный согласием, Ким смотался туда-обратно со скоростью пули, принося все необходимое и горя непривычно ярким и сильным энтузиазмом. Засунув фарш в микроволновку, чтобы потихоньку размораживался, Порче, словно опытный повар, имеющий в штате множество сотрудников, усадил своего «юного помощника» за нарезку сыра и зелени, а сам продолжил сосредоточенно мешать тесто.       Вскоре его можно было раскатывать, и Ким с удовольствием занялся изготовлением кривых и нелепых кругляшей — несмотря на то, что получалось у него намного хуже, чем у Порче, тот ловко вставлял в них начинку и защипывал края, делая более-менее аккуратные конвертики. Пожалуй, только его методичность и аккуратность смогли спасти Кимовых кривых и косых хлебобулочных уродцев от окончательного распада на части еще на разделочном столе.       Изготовив примерно полсотни таких конвертов с половину ладони величиной, парни сообща загрузили их на два противня и засунули в заранее разогретую духовку. Кухня быстро наполнилась сладковатым запахом готовящегося теста и мяса, а Ким занялся грязной посудой, уверенно отогнав от посудомойки не особо рвущегося в неравный бой с беспорядком Че.       Конверты оказались вкуснейшими, что с сыром, что с мясом, и после сытного завтрака-обеда, ибо встал Ким хорошо за полдень, они снова разбрелись по территории, стараясь не пересекаться и не мешать друг другу. Порче почти полтора часа валялся на кровати с той самой недочитанной книгой, а затем, закончив что-то писать в своем блокноте, подошел к Киму, устроившемуся в кресле и залипающему в стену, и оставил его на журнальном столике вместе с простой шариковой ручкой.       — Ты любишь записывать ноты и тексты, а другой бумаги тут нет. Твоя сторона с кошкой, моя — оборотная. Ты не смотришь на мои записи, я не лезу в твои. Идет?       Ким вскинул голову, напоролся на спокойное лицо подростка и, не успев себя остановить, поймал его за руку, оставляя по центру ладони короткий благодарный поцелуй.       — Спасибо, мой ангел.       — Не твой и не ангел, — Порче недовольно поджал пухлые губы и с раздражением выдернул руку. — На какой гитаре ты играешь по ночам?       — На черной, — сглотнув, ответил Ким, пытаясь просчитать, когда конкретно подросток узнал о его длительных и чуть ли не еженощных отлучках на пустынный пляж.       — Значит, возьму синюю, — равнодушно пожал плечами Че, взял гитару, какой-то журнал и свалил на веранду, даром что на улице царила непереносимая духота, как перед сильным проливным дождем.       Ким снова сорвался в зал, на этот раз таскать гантели и качать ноги, лишь бы не слышать трижды ебаной «Why don't you stay», которую Порче начал наигрывать с необычайной легкостью и неприкрытой издевкой. В чем в чем, а в настойчивости и мстительности братьям Киттисават просто не было равных. Круче был, пожалуй, только Танкхун.       После шести жара немного спала, и Че, тоже предчувствуя грозу, вытащил Кима на пляж, чтобы накупаться вдоволь, но на этот раз трусливо отсиживаться в тени зонта не позволил, быстро вымазав чужую спину водонепроницаемым кремом от загара и утащив за руку в небольшие волны.       — Все равно ведь дергаться будешь, — фыркнул он в ответ на молчаливо изогнутую правую бровь и окунулся с головой в ближайшую волну.       Ким не особо любил воду, но ради Че и хоть немного, но потеплевших отношений между ними решил потерпеть, стоя по грудь в теплой, мягкой воде и едва ощутимо пошатываясь от толчков. Парнишка же вовсю наслаждался купанием и небольшими волнами, заставляющими его смешно отфыркиваться, и бесстрашно лежал на них, позволяя качать себя туда-сюда и почему-то совсем не боясь захлебнуться.       Заинтересовавшись этой техникой, Ким, слегка робея, попросил научить, ожидая града насмешек и колкостей, но Порче невозмутимо подплыл поближе, повернул спиной к морю и наклонился, отрывая правую ногу Кима от дна.       — Чувствуешь? Вода тебя держит. Перестань бояться, расслабься. Я не утону, и ты тоже не утонешь. Позволь воде себя держать, — Ким жадно вслушивался в ровный голос и пытался повторить то, что говорил ему Че, хотя утратить хоть крупицу контроля было до одури страшно. — Я отлично плаваю, и ты тоже. Перестань зажиматься. Расправь плечи. Видишь? Море тебя держит, не бойся. Теперь вторую ногу. Ну же, я рядом. Я тебя поддержу, если начнешь тонуть.       Ким послушно попытался улечься на волнах, как это делал Че, но было откровенно жутко зависнуть вот так в невесомости, слабо контролируя происходящее вокруг.       — Тише, тише. Я рядом. Я тебя держу, видишь? — ласковая ладошка Порче действительно крепко вцепилась в предплечье Кима, не давая полностью уйти в ощущение неправильности, ненормальности происходящего. Вторая рука заботливо подхватила под лопатками, помогая удержаться на воде. — Не зажимайся так. Я рядом, я не позволю тебе утонуть, упрямец. Отпусти себя.       Ким поймал взгляд внимательных черных бездн, в которые превратились глаза Порче, и впервые в жизни полностью перед кем-то раскрылся, выставляя себя как на ладони. Даже если бы Че решил отомстить ему именно в этот момент, и принялся бы, к примеру, его топить, Ким ни слова не сказал бы. Но Че всего лишь ответственно придерживал его под лопатками, успокаивал поглаживаниями по руке и гипнотизировал серьезным, понимающим взглядом.       — Теперь дыхание. Почувствуй волну. Кончиками пальцев, кожей, головой. Чувствуешь, как колеблется вода? Когда волна приближается, лучше не дыши и закрой глаза, а когда пройдет через тебя, можно сделать вдох или выдох. Давай, попробуй сам.       Ким послушно опустил голову в воду и попытался поймать ощущение, о котором говорил Порче. Вокруг слабо плескалась вода, глуша прочие звуки и пощипывая чувствительные уголки глаз солью, но он упрямо держал их открытыми, стараясь расслабиться и настроиться на предчувствие волны, чтобы заслужить скупую похвалу своего чудесного учителя. Первый вдох получилось сделать вместе с водой, но Ким каким-то чудом сглотнул и не закашлялся, хотя соленая жидкость неприятно обожгла чувствительную носоглотку. Второй дался легче. Третий — еще легче. После восьмого он окончательно приноровился дышать и улавливать приближение новых волн, как и говорил ему Порче.       Парень мягко погладил его по руке, прося отвлечься. Ким сразу же встал на ноги, рефлекторно притягивая его к себе из-за страха, что что-то могло случиться за время его «учебы».       — Я тоже хочу полежать. Если отпущу твою спину, справишься сам?       — Да, ангел, — Ким шало улыбнулся, отвел влажную прядку от виска младшего и, дурея от собственной наглости, попросил: — Только можно я буду держать тебя за руку?       — Ладно. Ты первый.       Ким улегся снова, на этот раз относительно легко позволяя воде себя держать. Порче улегся рядом, бесстрашно открыл глаза навстречу медленно темнеющему небу, как и обещал, ни на секунду не прерывая контакта их рук.       Киму впервые за очень, очень долгое время было свободно, даже полнее и лучше, чем в ту первую одинокую ночь на пляже. Пальцы Порче в его руке лежали как влитые; парни идеально подходили друг другу, как ключ и замок, и Ким, пялясь в отстраненные и равнодушные к его метаниям синевато-голубые небеса и пытаясь размеренно дышать, непроизвольно занялся придумыванием новой песни о любви и прощении.       Спустя пару десятков минут Порче начал едва ощутимо подрагивать, да и температура воды немного снизилась. Ким первым прервал их расслабленный дрейф, встал на ноги, молча подхватил задумчивого, ставшего совсем прозрачным и хрупким Порче на руки и прямо так вынес из воды. На берегу он сразу же закутал тело, дрожащее от прохладного, по сравнению с водой, воздуха в огромное махровое полотенце. Заботливо посушил подростку волосы, чтобы капельки влаги не раздражали только согревшуюся кожу. Убрал пару песчинок с горячей щеки. Снова подхватил на руки, не слушая тихих возражений.       Порче безмолвной большеглазой куклой лежал в его объятиях, истощенный и нежный, словно сделанный из хрупкого стекла. О нем хотелось заботиться, согревать, развлекать, прогнать наконец эту странную зыбкую грусть, сквозящую в глубоком, не по годам мудром взгляде. Чем Ким, собственно, и занялся. Пока Киттисават смывал с себя морскую соль, мафиози развел на кухне бурную деятельность, разогревая в микроволновке остатки дневного пиршества, заваривая вкусный ягодный чай, который особенно нравился Че, и криво-косо нарезая в большую миску фрукты.       Порче, все такой же прозрачный и утекающий сквозь пальцы, как морская вода, молча поел, пусть и не особо много, до дна выпил чай и даже без возражений позволил убрать на кухне. Кимхан все так же на руках донес его до кровати, закутал в одеяло, включил первый попавшийся фильм с первой попавшейся флешки и прислонил уязвимого, тихого, такого маленького Порче к себе, расслабленно поглаживая по спине и влажным волосам. Сюжет и персонажи быстро отошли на второй план, ведь теперь он мог хоть и ненадолго, но быть тем, кто может открыто заботиться и любить Че. Смотреть на отблески от экрана на его лице, ловить каждый вдох и едва ощутимо целовать вороную макушку.       За первым фильмом последовал второй. На третьем Че заснул, крепко обнимая Кима поперек груди. Выключив телек, мафиози очень аккуратно, чтобы не разбудить, переложил возлюбленного на кровать, оставил на плече легкий поцелуй поверх футболки и лег на свою половину, не связывая себе руки, но с болью в сердце отстраняясь от уютно сопящего Че. Как бы сильно сердце и тело ни рвались прижаться поближе и понадежнее оплести сразу двумя руками, Ким знал, что сегодня ему и без того позволили очень и очень много, так что наглеть еще больше и тем самым рушить эту хрупкую и невесомую, как летняя паутинка, связь с Че он не посмел.

***

      На этот раз Ким проснулся от того, что сонное тяжелое тепло на его груди зашевелилось и попыталось аккуратно выпутаться из сомкнутых рук, во сне оплетших его лучше любых лиан. Видимо, для спящего Кима все установки и обещания его осознанной дневной версии значения не имели, и посреди ночи он рефлекторно придвинулся вплотную к подростку, идеально поместившемуся в его руках.       — Ангел, так рано, спи, — недовольно проворчал Ким и попытался притянуть любимого мальчишку обратно. Тут же получил по рукам, пусть и несильно, и неохотно открыл заспанные и слабо зудящие из-за едкой морской воды глаза.       — Одиннадцать утра, — хмыкнул Че и все-таки слез, оставляя Кима посреди разворошенной постели.       — Ну и что? Когда встали, тогда и утро, — капризно возразил мафиози, поймал розовую гладкую пятку и с силой дернул на себя, заваливая Порче обратно на постель. Завернул в кокон одеяла, бессовестно используя разницу в силе и опыте в драках, придавил сверху своим весом и с глубинным удовлетворением уткнулся носом в шею, сладко пахнущую яблоками и немного потом.       — Я тебе сейчас нос откушу. Или ухо.       — Кусай, маленький. Я весь твой.       Сонный и разнеженный Ким не ожидал, что упрямый и настойчивый Че действительно со всей дури вцепится ему зубами в ухо. От неприятных ощущений он дернулся в сторону, делая себе еще больнее, навис над Порче и, рыча на одной ноте, словно обиженная рысь, принялся щекотать уворачивающегося, хихикающего и извивающегося гусеницей подростка.       За последующие пятнадцать минут откровенного бедлама они успели перекрутить одеяло и простыни, немного подраться подушками, выбивая из них пыль, покататься по кровати туда-сюда, защекотать друг друга до колик и наконец успокоиться, обессиленно вытянувшись на разворошенном ложе. Восстановив дыхание и уняв боль в животе из-за долгого хохота, Ким невесомо чмокнул лежащего прямо на нем Че в макушку и привычно подхватил его под бедра, собираясь отнести на кухню.       — Тебе так нравится меня таскать? — задумчиво уточнил парнишка, впрочем, не пытаясь мешать Киму тихо сходить с ума.       — Очень. Еще бы под задницей тебя можно было держать, и вообще рай на земле, — ухмыльнулся сын мафии, удобно устраивая свою бесценную ношу на высоком кухонном стуле.       Не распускать руки с таким домашним, ласковым и задумчивым Порче под боком было ужасно тяжело, но Ким честно старался, в который раз за эти счастливые восемь дней сбегая в душ подрочить. Если подросток и замечал его короткие отлучки и затуманенный по возвращении взгляд, то никак их, к большой удаче Кима, не комментировал.       Кофе в уютной, незлой тишине, на завтрак — новое блюдо, приготовлению которого Че старательно учил сосредоточенного и до одури счастливого Кима. Полностью, от и до записанная новая песня и ноты к ней. Еще один текст, пока сырой и грубый, но очень многообещающий, пришедший к Киму как раз во время вчерашнего расслабленного дрейфа посреди нигде с рукой солнечного, родного мальчишки в его руке. Еще одна наполовину прочитанная Че книга и отзыв к ней — как оказалось, на своей стороне блокнота бывший школьник ответственно описывал впечатления о каждом произведении, пояснив удивленному Киму, что так прочитанное лучше запоминается, да и забавно бывает спустя время перечитать и сравнить.       Воздух снаружи бунгало был раскаленным, тяжелым и душным. Столбик термометра, по ощущениям, перевалил за сорок пять, и парни не решились покидать свое временное убежище, в котором отлично работал на охлаждение большой кондиционер. Вместо этого они сообща занялись давно напрашивающейся уборкой и залом — Ким по просьбе Порче показал ему пару простых приемов самообороны.       Воспоминание о деловитом и суровом Порче, приказным тоном объясняющем неженке Киму, почему нужно хорошо выкручивать воду со швабры, отправилось в копилку самых ценных и желанных, где хранились редкие счастливые моменты из детства, спетая Порче песня специально для него и подаренный им же самодельный медиатор.       Жара хоть немного спала только к семи вечера, когда усталые после упражнений и капитальной уборки парни выползли искупаться в море. Далеко на западе собирались темные, почти черные тучи, но вода пока еще была относительно тихой. Ким и Че, после недолгих ожесточенных пререканий, все-таки залезли в воду, но лежать на волнах не стали, вместо этого Порче неожиданно подплыл к Киму, встал лицом к лицу и, опершись на плечи, обхватил стройными ногами, позволяя удерживать их обоих, благо в воде это было совсем не сложно. Ким машинально ухватился за тонкую талию и удобно подставленное под руку бедро, крепко притискивая легкое тело к себе.       — Ангел?..       — Просто постой так, мне лениво плавать, — отмахнулся Че, не поднимая головы от его плеча, и Ким замер истуканом, позволяя делать что угодно, лишь бы продолжал вот так держаться за него, как за личный спасательный круг.       Когда волны усилились, Ким выполз из воды, не позволяя Че и шагу на горячий песок ступить. Подхватил с лежака крупное полотенце, завернул в него отфыркивающегося от стекающих на лицо капель мальчишку и прямо так понес в бунгало, ступая босыми ногами по раскаленному песку, как по обычной земле — внешние раздражители стали совершенно не важны, когда к нему так сладко и правильно жался единственный важный и дорогой человек во всей Вселенной.       Оставив Че в спальне просыхать и греться, Ким прикрыл солнечные батареи специальными защитными экранами, чтобы приближающийся ливень им не навредил, и прихватил оставленные на пляже мелкие вещи вроде шезлонга и шлепанцев. По возвращении он обнаружил на столе кружку ягодного чая, новую партию рассыпчатых печенек на тумбочке со своей стороны кровати. И настороженно, предупреждающе сверкающего глазами Порче, уже устроившегося на кровати с очередным фильмом наготове.       Ближе к ночи разразился полноценный шторм — вода без перерыва громко стучала по крыше их убежища, и Ким планомерно сходил с ума, невольно проваливаясь в душные, липкие воспоминания, которые не хотел оживлять. Сюжет второго подряд фильма никак не желал проникать в сознание, закольцевавшееся на разъедающем нутро чувстве вины; дробный стук капель мешал сосредоточиться, и Ким метался взглядом по комнате, не находя покоя ни в чем.       Он едва дотерпел до момента, когда Че заснул, и свалил на кухню, не желая тревожить мальчишку своей истерикой. Панически атаки давно остались в прошлом, благодаря усиленным тренировкам с Чаном и отцом, но иногда, в особенно хреновые дни, накрывало так же сильно, как раньше, и Ким буквально задыхался в своем теле, стремясь зарыться в темные и тесные тихие места.       — Что с тобой? — позвал встревоженный голос, и чуть влажная ладошка мягко тронула плечо Кима, свернувшегося в тесный клубок прямо на полу сухого и темного подвала.       — Мама… всегда любила дождь. Воспоминания о ней… из всех щелей лезут… не хочу… — еле слышно выдавил Ким сквозь пережатое спазмом горло, щурясь на режущий глаза свет, особенно неприятный и яркий после недавней уютной тьмы, который Че включил, чтобы не сломать себе ноги на небольшой, но крутой лестнице.       Даже просто дышать было тяжело, сухой прохладный воздух подвала с трудом проникал в легкие, но снаружи шум дождя бередил старые раны, и Ким не смел вылезти из своего ненадежного, детского убежища. Позориться перед Порче не хотелось, но и взять себя в руки и снова нацепить маску уверенного в себе и хладнокровного взрослого человека Ким не мог — сил просто не хватало, все они уходили на то, чтобы не раздирать собственные предплечья в попытке наказать себя за давний несмываемый грех.       — Сейчас вернусь, — пообещал Порче тихо и исчез, оставляя жалкого, потерянного, сломленного Кима наедине с колкими, острыми и болезненными воспоминаниями.       Однако парень сумел удивить, вернувшись минут через семь со своей дымящейся поллитровой кружкой, распространяющей по подвалу вкуснейший запах корицы и какао, какой-то толстой яркой книжкой и лампой на батарейках. Пристроил вещи возле Кима и снова куда-то смотался, в этот раз вернувшись почти сразу с красно-черным клетчатым пледом под мышкой. Завернув подрагивающие плечи мафиози в ткань, подросток сунул ему в руки кружку, включил лампу, сел слева, раскрыл книгу на первой странице и начал читать, с выражением и довольно громко, перебивая своим голосом шум дождя:       «Жил-был в норе под землей хоббит. Не в какой-то там мерзкой грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью, но и не в сухой песчаной голой норе, где не на что сесть и нечего съесть. Нет, нора была хоббичья, а значит — благоустроенная…».       Ким сморгнул повисшие на ресницах слезы, переместил парня так, чтобы он оказался меж его широко разведенных колен, и завернул их обоих в плед, устраивая подбородок на чужом плече и откуда-то точно зная, что сейчас его прогонять не станут. А добрый, сострадательный ангел и не стал, лишь чуть поерзал, устраиваясь удобнее, и продолжил читать «Хоббита», старательно и немного наивно, но очень действенно отгоняя от Кима кошмары прошлого.       Сначала Ким учился заново дышать полной грудью, а не короткими рваными вдохами, затем, когда тугая пружина внутри немного разжалась, тихо плакал, уткнувшись в твердое плечо и жадно дыша любимым яблочным ароматом, щедро разбавленным легким запахом пыли от пледа и корицей от какао. Порче в который раз оправдывал свое спонтанно полученное прозвище, с такой самоотдачей заботясь о человеке, который его предал. Ким окончательно утвердился в мысли, что даже несмотря на то, что совсем не заслужил это чудо, отпустить его из своих рук у него уже никогда больше не получится.

***

      Это пробуждение стало хоть и не таким удобным, как прежние, но, пожалуй, по праву могло назваться самым драгоценным — Ким продрал глаза и напоролся взглядом на скошенный потолок подвала, едва освещенного светом почти севшей лампы, пока поверх него, давя всем весом и зябко кутаясь в края пледа, валялся дремлющий Порче Питчая Киттисават.       Ночью подросток баюкал его несколько часов, успев немного охрипнуть, но упрямо продолжая читать вслух до тех пор, пока Ким не вырубился от усталости прямо на полу подвала. И даже после этого не ушел, как мог бы сделать, чтобы отомстить, а остался, честно деля на двоих тонкий маленький плед.       С каждым днем Ким проваливался в своего ангела все сильнее и глубже, как в море, уже давно не чуя под собой дна, но почему-то не боясь утонуть. Будто мягкие и заботливые руки Порче, похожие на две упругие и сильные волны и способные причинить ему непомерную боль, лишь ласково поддерживали, не давая упасть и захлебнуться.       — Ты снова носишь меня на руках, — промурчал Че, не открывая глаз, когда окрыленный поддержкой Кимхан плотнее завернул его в плед и подхватил на руки, намереваясь отнести в более удобную и мягкую кровать.       — И всегда буду, мой ангел, — улыбнулся сын мафии, медленно, чтобы не растрясти свой драгоценный сверток, поднимаясь по короткой лестнице.       — Я не твой и не ангел, — упрямо зафырчал Че, но сопротивляться или вырываться и не подумал.       — Не мой, но я очень хочу, чтобы стал моим, и точно ангел, потому что света твоей души хватит, чтобы согреть всю землю.       — Сладкоголосая сволочь, — хмыкнул Порче, словно котенок, окапываясь в нормальном плотном одеяле, похожем на огромное белое облако. — Иди сюда, рано еще.       Ким неверяще распахнул глаза, улыбнулся, вероятно, на редкость глупой и странной улыбкой, весьма повеселившей Че, и нырнул к нему, крепко, чуть ли не до синяков обнимая за талию и прижимая к груди.       — Только сегодня, понял? — недовольно пробормотал разнеженный теплом Киттисават, и Ким радостно закивал, радуясь уже тому, что ему позволяют свободно тискать, гладить по плечу и обнимать любимого человека.       Че заворочался, устраиваясь удобнее, подтянул одеяло повыше и пристроил свою ладонь поверх руки Кима. Спустя несколько минут оба сладко спали, тесно переплетясь в объятиях и не обращая на шум дождя за окном никакого внимания.

***

      Новый ленивый, расслабленный день вдвоем, новое блюдо в духовке по семейному рецепту Киттисаватов, новый фильм с простым, как пять бат, сюжетом, но красивой графикой и приятными актерами, новые приемы в спортзале, много фотографий посвежевшего после ночного дождя леса, пляжа и неспокойного моря, которые Че сделал на найденном в чулане старом пыльном фотоаппарате, благо Ким вовремя нашел к нему батарейки.       Весь день Ким витал в облаках, убаюканный улыбкой, тихим смехом и внутренним светом Порче, который зажигался в нем каждый раз, когда он делился приятными воспоминаниями или рассказывал забавные истории, прочитанные в Твиттере или Инстаграмме. Когда с искренним восхищением позвал Кима полюбоваться на деловитое семейство ежей, а затем смущенно и недовольно отвернулся, осознав, что на эмоциях сделал и почему его кумир снова улыбается такой глупой и масляной улыбкой буйнопомешанного.       Жизнь казалась воплощенным раем на земле, пока коварное и жестокое подсознание не вернуло Кима в его печальные десять, в тот самый солнечный, яркий день, который он год за годом изо всех сил пытался забыть. Очередное похищение, на этот раз вместе с мамой. Она старалась казаться сильной и храброй ради него, но Ким сердцем чуял ее страх — не за себя, конечно, а за него — самого маленького и самого дорогого и прилипчивого сыночка.       В кошмаре, реалистичном и очень детальном, Ким снова переживал тот проклятый день, секунда за секундой. Он прекрасно знал, что будет дальше, кричал внутри себя, срывая голос, плакал навзрыд, но не мог не броситься по темному тесному коридору от охранника. Он почти выбрался, он смог, он сильный, умелый и бесстрашный, он сможет помочь маме, как и обещал отцу. Тогда, двенадцать лет назад, Ким не обратил внимания на сухой щелчок за своей спиной. Просто не понял, что это был глушитель пистолета, из которого горе-охранник застрелил его мать, без раздумий кинувшуюся наперерез пуле в надежде спасти любимого, но такого глупого и безответственного ребенка.       Ким ненавидел себя за это. Каждый день, каждую секунду своей долбаной мафиозной жизни. Ненавидел так сильно и отчаянно, что жестокие, звериные глаза отца, потухший взгляд сгорбившегося, уменьшившегося в размерах Кинна и горькие слезы Кхуна уже не могли тронуть его окаменевшую и почерневшую душу. Самая ранимая, самая чувствительная часть его сердца умерла в тот момент, когда закаменевший Корн недрогнувшей рукой навсегда закрыл глаза своей жены, прекрасные и невинные, как у лани.       — Кимхан, проснись, прошу, Ким, ну же, открой глаза! — ласковый голос вмешался в привычный ход событий, вырывая его из кошмара за несколько секунд до рокового выстрела.       — Мама! — Ким распахнул глаза и резко сел, ожидая увидеть давно умершего любимого человека и истово надеясь, что все это одинокие и тоскливые двенадцать лет были лишь очень долгим и страшным сном.       Но рядом с ним на кровати, мокрой от холодного пота, сидел испуганный Порче, крепко, до побелевших костяшек вцепившийся в его предплечье. За прозрачными стенами царила непроглядная темень и снова стучал каплями проклятый дождь, чуть ли не за руку приведший к Киму этот чертов кошмар. Парень отвернулся от встревоженного младшего и с силой растер лицо, неприятно поражаясь плотной липкой пленке из пота и слез.       — Иди в душ, я тут уберу, — прошелестел умница-Порче, ласково поглаживая Кима меж сведенных лопаток.       Парень с трудом кивнул и десять минут тупо стоял под кипятком, надеясь прогнать от себя липкие остатки кошмара. Очень хотелось извиниться перед Порче — солнечный и добрый мальчишка не заслуживал быть свидетелем слабостей и истерик своего бывшего кумира. Но, вернувшись в комнату, он обнаружил, что Порче не только поменял постельное, но и зашторил все окна, хоть немного приглушая шум дождя, и зажег маслянисто-желтую лампу, пристроившись у изголовья со знакомым томиком в руках. С другой стороны кровати на тумбочке исходила ароматным паром знакомая кружка с какао.       Ким на негнущихся ногах подошел, сел на край кровати со стороны Че, сгреб его в объятия, больше походящие на стальной капкан, и разрыдался на жилистом плече. Бурно, вдрызг, с подвываниями и всхлипами, совсем как потерянный и обиженный ребенок, в полной мере осознавший, что все случившееся с близким и дорогим человеком — только его вина. Разрыдался так, как тогда — в день похорон мамы — не смог, запирая эти слезы внутри себя на долгие годы.       Подсознательно Ким готовился к тому, что Че испугается его неадекватного порыва и сбежит или выдворит шумного и истеричного старшего обратно в подвал, с глаз долой, но тот всего лишь пересел удобнее и только крепче прижал его голову к своему плечу, размеренно поглаживая по влажным волосам и позволяя намертво сцепить руки за своей спиной.       А Ким все плакал и плакал. Горько, взахлеб, как не рыдал с тех самых десяти лет, запретив самому себе слабость, чтобы наказать за преступление, которое невольно совершил. Светло-голубая спальная футболка Порче быстро пропиталась его горячими мутными слезами, но парнишка не обращал на это внимания, выводя круги и спирали по спине Кима и тихонько раскачиваясь вместе с ним вперед-назад.       — Расскажи мне, мой хороший. Я рядом, я тебя выслушаю и не буду судить. Просто расскажи, Кимхан. Тебе станет легче.       — Ты будешь меня ненавидеть, — просипел немного успокоившийся Ким, все еще отказываясь признавать, что он — один из опаснейших и умнейших мафиози страны, взрослый, давно уже совершеннолетний и самостоятельный человек, успешный певец с миллионами подписчиков в соцсетях — полностью измазал любимую футболку подростка своими слезами и соплями. Да уж, видели бы его сейчас отец или Чан.       — Не буду, обещаю. Говори уже, глупенький, — ласковая ладонь зарылась в волосы, приятно потягивая у корней, и Ким спонтанно решился, не успев прикусить болтливый язык и как на духу вываливая то, чего никогда не говорил ни одной живой душе:       — Это я убил маму.       — Как это случилось? — тихо спросил Порче после небольшой паузы, во время которой Ким от страха и дурного предчувствия боялся даже вдохнуть.       — Я… мне было десять. Нас с ней похитили, чтобы надавить на отца. Я заигрался в шпиона и попытался сбежать. Мне каким-то чудом удалось вырваться, и я смог подать нашим людям сигнал. Но мама… она встала на пути пули, защитила меня собой. Ее можно было спасти, если бы кто-то вовремя зажал рану, но наш тюремщик испугался и сбежал, я пытался скрыться, и мама умерла в одиночестве от потери крови. Когда мы нашли ее… там было столько крови, Че… весь пол в коридоре был залит ее кровью, она пыталась доползти до аптечки в комнате, пыталась спастись… Кинн и Кхун все знают, они тоже там были, и они меня ненавидят. Я и сам себя… Это я ее убил, Че. Только я виноват. Маленький беспечный идиот… я убил единственного человека, которому было на меня не плевать…       Ким затих, жадно глотая прохладный из-за кондиционера воздух и жмурясь, чтобы не видеть осуждающего, сурового и разочарованного взгляда Че. Казалось бы, после всего того, что Кимхан сделал с наивным и доверчивым мальчишкой, падать дальше в его глазах просто некуда, но именно это событие было самой страшной и опасной тайной Кима. Именно это год за годом, капля за каплей разрушало его изнутри, подтачивая веру в себя, заставляя отгораживаться от братьев и осатанело тренироваться с отцом и главой охраны, оттачивая боевое мастерство и способность анализировать ситуацию со всех сторон. Именно это страшное и травмирующее событие сделало из болтливого и активного ребенка молчаливую и замкнутую тень будущего идеального убийцы. Именно это внушило Киму стойкое убеждение, что он не заслуживает любви, что его любимые люди обречены раз за разом гибнуть по его вине.       Нужно было молчать. Сцепить зубы и молчать, ну или на крайний случай, уползти в какую-нибудь нору, да хоть в тот же тесный и низкий подвал, забиться туда и переждать, пережить, вывезти, вытянуть, как он уже много раз делал один. А Ким, глупый и непривычно размякший под нежными касаниями и встревоженным взглядом родных глаз, сам, по своей воле вывалил на подростка то, чего тот не должен был узнать ни за какие сокровища мира.       Че не понаслышке знал, что Ким отнюдь не святой. Но вылезшая так неожиданно правда могла окончательно подорвать даже те жалкие крохи доверия и приязни, что еще оставались в этом светлом ангеле. Ким снова своими же грязными руками разрушил и без того призрачное будущее с Порче. Снова оттолкнул. Снова подвел. Снова показал свою уродливую, искалеченную, гнилую темную сторону, от которой всегда хотел держать его как можно дальше. В который уже раз серьезно проебался, но повторно соврать в лицо не повернулся язык. Порче ведь такой чуткий, тактильный, эмпатичный и мягкий, он бы точно понял, что Ким снова лжет. У мафиози просто не было другого выхода, чертов приступ накрыл слишком внезапно и резко, и слезы злости на свое глупое тело и не менее тупую психику снова начали застить глаза, и без того словно выцветшие от соленой воды и боли.       — Посмотри на меня.       — Нет! — Ким неистово замотал головой и еще крепче, теснее вжался щекой в твердое плечо, как никогда сильно боясь увидеть в темных омутах презрение и отвращение.       — Кимхан, посмотри на меня, — снова настойчиво позвал Порче, и Ким, заслышав свое полное имя, сказанное спокойным и ласковым голосом любимого человека, не посмел ослушаться, поднимая на него разбитый взгляд.       Горячие, влажные ладошки Че обхватили не менее горячее и влажное лицо Кима с двух сторон, как будто заключая в чашку. Порче заглянул ему в душу, гипнотизируя черными внимательными провалами на побледневшем лице, и заговорил, взвешивая слова, так что они тяжелыми камушками опускались на самое дно:       — Ты не виноват, Ким. Виноваты те, кто вас похитил. Виноват твой отец, потому что все это произошло из-за его бизнеса и грязных дел. Виноват человек, нажавший на курок. А ты был всего лишь десятилетним малышом, который хотел спасти маму. Ты не виноват. Ни в чем не виноват, слышишь? Твоя мама тебя очень любила и хотела защитить. Мамы ведь защищают своих детей, разве нет? Ну чего ты, Кимхан, не плачь… ну чего ты, я рядом…       Нежные пальцы стерли новые горячие слезы с его щек. Че и сам плакал, только если рыдания Кима были громкими и надрывными, то слезы младшего — практически незаметными. Но боль в глазах была живой и острой, и еще не было в них ни следа отвращения, презрения или ненависти, только сострадание, нежность, тепло и готовность помочь, подхватить, поддержать, как тогда в море. Че, не отрываясь, смотрел на Кима так, будто видел его насквозь и все равно принимал: с грузом ошибок, темным, кровавым прошлым, непростым характером, вредными привычками и ебанутой семьей. Так, будто совсем на него не злился.       — Я люблю тебя, — прошептал Ким онемевшими от плача губами, едва успев сглотнуть вязкую и густую слюну. — Я люблю тебя больше, чем могу представить и показать. Ты даже не представляешь, сколько любви к тебе живет внутри меня. Порче, ты — мой воздух, мой мир, мой свет, мой ангел. Я без тебя умру.       Че закрыл свои колдовские глаза, по его симпатичному лицу пробежала короткая судорога не то отвращения, не то боли, и Ким воспринял это как однозначный отказ, подхватываясь на ноги и в два прыжка вываливаясь под проливной ливень. Он на всех парах рванул к лесу, собираясь сбежать, забиться в темный глухой угол и орать, проклиная такие жестокие и равнодушные к нему небеса, но вокруг тела, словно два мягких крыла, обвились знакомые руки, а сам Че с силой вжался в его спину, наотрез отказываясь отпускать.       — Ты придурок мафиозный! Гадина лживая! Подлец, уебок и скотина! — громко, надрывно орал Че, пытаясь перекричать шум дождя, шелест ветра и стук их сходящих с ума сердец. — Но я тебя люблю, Ким! Больше жизни люблю, слышишь? С первого взгляда, с первой минуты, с первого твоего слова люблю…       Ким обернулся к Порче, стараясь рассмотреть его лицо сквозь густую пелену теплого тропического дождя. И неожиданно обнаружил, что маленький возлюбленный куда храбрее и решительнее его самого — опираясь на плечи Кима, как на подставку, Че подался вперед и смело вжался губами в губы, забирая с них сбитое напрочь дыхание и пробуя на вкус впервые за все время знакомства.       Их первый настоящий поцелуй. Дикий. Сумасшедший. Отчаянный. Нуждающийся. Лихорадочный. Заставляющий их обоих задыхаться от силы чувств и недостатка воздуха в легких, такой же непостоянный и переменчивый, как ливень, беснующийся вокруг.       — Помнишь тот вальс, что ты включал мне в студии? — сквозь шум дождя прокричал Порче, едва отстранившись от губ Кима, покрасневших и слабо ноющих от отчаянного напора.       — Да.       — Веди меня.       Ким без тени колебаний отступил на шаг, учтиво кланяясь и предлагая Че руку. Площадка вокруг них была достаточно ровной и удобной, покрытой свежей рельефной плиткой, благодаря которой босые ноги обоих не скользили по многочисленным лужам. Смуглая аккуратная ладошка легла в его руку как влитая, и Ким начал первое пробное движение, ведя в их странном танце.       Порче оказался отзывчивым и чутким партнером, не наступал на ноги и хорошо знал несколько ключевых движений вальса, разве что слегка замешкался из-за того, что пришлось занять ведомую, а не ведущую роль. Но быстро во всем разобрался и позволил Киму кружить себя по мокрой плитке под шелест дождя и слышную только им двоим чарующую музыку.       Под конец мелодии Ким несдержанно подхватил Че на руки и закружил прямо так, выплескивая в быстром и сильном порыве бьющие через край благодарность, признательность, нежность и глубокую любовь. Аккуратно поставил смеющегося сквозь дождь Че на землю, столкнулся с темными омутами, на дне которых тлел яркий, живой огонь, и снова подхватил на руки, несдержанно целуя и занося в дом, совершенно забыв при этом закрыть дверь.       — На тебя простыней не напасешься, дурной, — игриво фыркнул подросток, когда Ким аккуратно опустил его на кровать, и простыни снова неумолимо отсырели из-за дождевой воды, льющей с них обоих ручьями.       — Ага. Вот такой вот я, — ответил Ким с усмешкой, помогая Че стянуть мокрую футболку и тут же приникая поцелуем к обнаженному плечу. — Ты холодный совсем, нужно согреться. Подожди, я тебе чай заварю.       — Точно дурной, — Порче оплел его ногами за талию, мешая подняться, и опрокинул на себя, заставив опереться на локтях на кровати и нависнуть прямо над ним. — Греться ведь по-разному можно.       — У нас смазки нет, маленький, — с мукой в голосе простонал Ким, дурея от вседозволенности и запаха Че, смешанного с дождевой свежестью. — А без нее не буду, даже не проси.       — В кладовке дальний ящик под запасной посудой, 30*30 который, полный резинок, и батарея смазки на любой вкус чуть выше, сразу за солнцезащитными кремами. Просто трахни меня уже!       И Ким сорвался.       Дорога до кладовки и обратно заняла ровно две минуты, но Порче в прозрачной комнате не было. Зато из ванной раздался странный шум и сдавленная ругань, так что Ким взволнованно прильнул к закрытой двери, громко стуча и спрашивая, все ли в порядке.       — Да, все хорошо. Две минутки, и я выйду, потерпи.       Порче и правда вышел довольно быстро, и встревоженный Ким, успевший за это время захлопнуть входную дверь, чтобы вода не заливалась в дом, стянуть с себя насквозь мокрые и неприятно липнущие к телу вещи, в который раз за день поменять постельное и намотать по комнате пару кругов, тут же кинулся к нему, осматривая со всех сторон.       — Не знал, что ты такая наседка, — лукаво усмехнулся Че и легко закинул обе руки на шею Кима. — Пошли в кровать, я очень тебя хочу.       И это бесстыдно-милое, открытое и искреннее «очень тебя хочу» мгновенно сорвало все остатки самоконтроля и тормозов в и без того дырявой голове Кима. Без синяков и шишек до кровати они добрались лишь чудом. По пути Ким сорвал с бедер парня полотенце, а тот заставил его кое-как стянуть траурного цвета нижнее белье.       В слабом свете зажженного на тумбочке ночника-бабочки, Че выглядел как мечта — с широкими плечами, но тонкими и скульптурными ключицами, светло-коричневыми воинственно торчащими сосками, слабо подрагивающим смуглым животом. Его член был аккуратным и ровным, самой что ни на есть средней длины и ширины. Изящные, ладные бедра, которые Ким за эти дни на острове успел уже не раз потрогать и даже подержать в руках, призывно раздвинулись, хотя парнишка явно стеснялся своей неопытности и девственности.       Поймав тонкую щиколотку, Ким немного погрел ее в зудящих от возбуждения ладонях, поднял к губам и нежно поцеловал, сразу после этого пристраивая к себе на грудь, как всегда мечтал сделать, когда в ванной сжимал свой член в попытке приглушить сильнейшую телесную жажду.       — Ким…       — Че, послушай: если тебе больно или неприятно, хоть чуть-чуть, ты мне сразу говоришь, ясно? Пообещай, — Ким не просил, а требовал, стараясь в полной мере донести до младшего важность своих слов. В конце концов, он уже достаточно дерьма натворил, чтобы еще и первый раз испортить.       — Обещаю, — глаза Че светились непередаваемой нежностью и любовью.       Он закусил нижнюю губу, приподнялся на локте и потянулся второй рукой к Киму, прося более тесного контакта. И тот поддался, пошел на зов, словно на голос сирены, упал сверху, накрывая собой и согревая, баюкая в руках. Че с облегченным стоном, пока еще тихим и сдержанным, вжался в него в ответ, широко раздвигая бедра, чтобы Киму не было больно.       — Ты точно хочешь дойти до конца? Мы можем справиться ртами или руками, — обидеть и поранить доверившегося мальчишку не хотелось до дрожи.       Че замотал головой и сам протянул Киму синий флакон с качественной, дорогой смазкой, который успел нащупать на кровати справа от себя.       — Ладно. Ладно, маленький, расслабься только.       Че закивал и крепко обнял Кима поперек спины. Мафиози кое-как выдавил на пальцы густой бесцветный гель, размазал, чтобы немного согреть, и вцепился в губы Порче несдержанным, горячим поцелуем, о котором с самой первой их встречи отчаянно мечтал. Че даже целоваться толком не умел — подлецу-Киму незаслуженно достался самый чистый и невинный на земле человек — но им обоим это ничуть не мешало. Подросток быстро и охотно учился, с энтузиазмом принимал все, что ему были готовы дать, не стеснялся влажных звуков и слюны, и Ким, увлекшись голодными и долгими французскими поцелуями, чуть не забыл о конечной цели всего мероприятия. Пока уставший ждать Че не обхватил ладонью его руку, отделяя указательный палец от остальных и вставляя в себя до конца, даже не поменявшись в лице.       — Больно? — тут же уточнил Ким, с тревогой наблюдая за сосредоточенным на собственных ощущениях Порче.       — Нет. Странно, но не больно. Подвигай им.       Ким послушно задвигал рукой, медленно и плавно. Девственников у него никогда не было — не желая возиться с неопытными партнерами, он всегда давал таким от ворот поворот. Да и портить чей-то сокровенный опыт грубостью и простым трахом не хотелось, не настолько уж Ким был моральным уродом. Но сейчас в его руках находился Че, не просто девственник, пусть и весьма любознательный и активный, а горячо любимый и долгожданный человек, и Ким бы скорее самому себе руку отгрыз, чем ему навредил.       — Ты боишься даже больше меня. Престань. Я не стеклянный, Ким, — Че быстро заметил его неуверенность и ласково погладил по щеке, приподнимая бедра и глубже подставляя себя. — Просто подготовь меня для себя.       — Лучше молчи, бесстыдный бесенок, — промычал Ким обреченно, усыпая доверчиво подставленную шею десятками мелких поцелуев, одновременно с этим увеличив количество пальцев до двух.       Че с едва слышным всхлипом прогнулся в пояснице, но покорно принял их, покачивая бедрами и раскрывая себя еще больше.       — Какой же ты тесный, — шепнул Ким куда-то в его яремную вену, за что тут же получил нехилый удар круглой пяткой в ягодицу.       — Делай молча!       Щеки Че полыхали, как два маленьких костерка. Рассмеявшись бархатным, тягучим смехом, Ким снова поцеловал сладкие припухшие губы, провел короткую дорожку касаний от их уголка до не менее горячего ушка и прошептал, провокационно облизав перед этим ушную раковину, хорошо уловив, что грязные разговорчики сильно смущают мальчишку и заставляют его приятно сжиматься на пальцах:       — Не могу. Мой малыш такой красивый и тугой для меня. Слишком сложно молчать.       — Ким… — взгляд Че совсем затуманился, а губы призывно приоткрылись.       — Правильно, котенок. Кричи мое имя, пока я буду доводить тебя до пика, — промурылкал Ким, остро жалея, что в его глазах нет камер, чтобы зафиксировать навсегда это поплывшее и возбужденное выражение на милом и родном лице.       Пальцев стало три. Че снова застонал на выдохе и с кряхтением зарылся в плечо Кима, смущаясь влажных, порочных, хлюпающих звуков, что издавала смазка в ответ на каждое движение.       — Потерпи еще немного, ангел, — пообещал Ким, ненадолго становясь серьезным.       Порче в ответ прикусил его ключицу, немного отстранился, взмахнул густыми длинными ресницами и потянулся за очередным поцелуем, ерзая и пытаясь насадиться глубже. Он был таким храбрым, таким открытым, таким послушным, что у Кима натурально ехала крыша и дрожали руки. До одури хотелось подхватить его под бедра, зафиксировать и ворваться в тугую и жаркую глубину одним движением, но стоило представить болезненно заломленные брови и закушенные до крови губы, и он жестко осаживал сам себя, становясь еще нежнее и ласковее.       Решив поиграть всерьез, Ким спустился чуть ниже и обхватил достоинство Порче губами, сначала только головку, истекающую прозрачным вязким предэякулятом, а затем попытался протолкнуть глубже, предусмотрительно остановившись на двух третях — все-таки минетом он своих любовников радовал крайне редко и таким уж знатоком в этой ласке не был. Собранный и всегда идеально контролирующий себя сын мафии дышал через раз отнюдь не из-за того, что его рот был заполнен чужой твердой скользкой от естественной смазки плотью, ведь его Че стонал все громче и развязнее, метался под ним и просил неизвестно о чем хриплым, сладким, дрожащим голосом.       — Ким, нет! Хватит! Хватит, я хочу под тобой! — Порче чуть ли не за волосы оттащил его от своего паха, но Ким на этот жест ничуть не обиделся, помня и про неопытность партнера, и про его непростой характер.       — Если кончишь сейчас, потом продержишься дольше, — провокационно прошептал он во влажную кожу живота, покрывая поцелуями и слабыми укусами торчащие ребра, отчего Че слабо вздрагивал и сильнее ерзал на пальцах.       — Ты так… в себе уверен? — ухмыльнулся парнишка, и тут же откинулся обратно на кровать, цепляясь сведенными пальцами то за простыни, то за плечо старшего — тот, не стесняясь, нырнул языком во впадинку пупка.       — Более чем, маленький. Если захочешь, я буду мучать тебя всю ночь.       Взгляд Порче — темный, колкий, обжигающий, совсем осознанный и взрослый — заставил Кима неловко замереть на середине движения. Лукавый паршивец удовлетворенно улыбнулся, оценив реакцию, шире развел смуглые бедра и промурлыкал, как опытный искуситель:       — Я хочу.       Пальцы Кима жестко ударили подушечками по чувствительной простате. Раз. Второй. Третий. Вторая рука нашла светло-коричневый нежный сосок, влажные от слюны пальцы обхватили его и аккуратно помяли, потянули, потерли. Не выдержав двойного воздействия на эрогенные зоны, Че кончил — долго, бурно, с высоким протяжным стоном, закинутой назад головой и с глубокими царапинами на плече Кима.       Дождавшись, пока чувствительность тела Че немного спадет, Кимхан пропихнул внутрь мизинец и замер, просто растягивая на будущее неподатливый вход. Мальчишка жадно глотал воздух, пытаясь прийти в себя, сперма на его животе поблескивала жемчужной лужицей в мягком свете лампы.       — Подашь салфетки? — смущенно попросил он, аккуратно намекая на то, что испачкался.       — Есть идея получше. Можно?       — Ты серьезно?       — Ангел, я хочу все, что ты можешь мне дать. И поверь, это далеко не самое развратное и горячее, что я хочу с тобой сделать, — Ким старался быть максимально открытым, балансируя при этом на тонкой грани с пошлым флиртом — дразнить неискушенного любовника оказалось весело, но переборщить и спугнуть он ни в коем случае не хотел.       — Можно, — робко улыбнулся Порче и вернулся на кровать, позволяя удивленному такой щедростью, но счастливому Киму вылизать всю сперму до последней капли.       Пальцы возобновили поступательные движения. Че подавился словами, закатил глаза от удовольствия и выгнулся навстречу, всем телом умоляя о большем.       — Пожалуйста… Ким, я хочу… хватит, ну пожалуйста…       — Хорошо, ангел. Но помни, что ты сам об этом попросил.       На то, чтобы надеть презерватив и смазать член поверх него, у Кима ушло меньше минуты. Затем он решительно перевернул Че на живот и подложил под него свою подушку, выгодно приподнимая идеальные бедра и раскрывая ягодицы.       — Ты не хочешь меня видеть? Я сделал что-то не так? — растерянно спросил Че, и от его робкого, сдавленного голоса у Кима что-то с оглушительным хрустом крутнулось внутри. Душа, не иначе.       — Нет. Нет, ангел, я просто не хочу, чтобы тебе было больно. Позволь мне сделать все правильно.       — Нет, — Порче заворочался и снова упрямо перекатился на спину, обнимая Кима и заставляя его буквально нависнуть над собой. — Во-первых, мы изначально все в отношениях делали неправильно, так что если наш секс будет таким же, то окей. А во-вторых, я представлял себе этот момент тысячи раз, он снился мне чуть ли не каждую вторую влажную ночь. И в любой из своих фантазий я смотрел тебе в глаза.       Ким сглотнул слюну, враз ставшую вязкой и плотной. Он очень редко трахал партнеров лицом к лицу, предпочитая доминировать и контролировать ситуацию сзади, да и лица любовников, по большей части, были для него неважны, но желания Порче уже давно стали для него непреложным законом, а его искренние слова зажгли внутри настоящее пламя из желания, нежности и безбрежного обожания.       Подчиняясь настойчивой просьбе, он все же подложил под чужую поясницу свернутую подушку, чтобы облегчить доступ и хоть немного приподнять над кроватью, заставил обнять себя ногами, наклонился, крепко обхватывая свое растрепанное и заласканное счастье свободной рукой. И наконец, набравшись храбрости, заглянул в глаза, похожие на два темных бездонных омута. Слова пришли из глубины души, словно торжественная клятва или текст новой песни, но Ким знал, что никто, кроме Че, их никогда не услышит:       — Я люблю тебя. Злого. Веселого. Упрямого. Грустного. Улыбчивого. Наивного. Обидчивого. Любого. Ты — мой, Порче Питчая Киттисават, я никому и никогда тебя не отдам.       — Я люблю тебя. Нелепого. Опасного. Хищного. Глупого. Сердитого. Беспощадного. Уязвимого. Любого. Ты — мой, Ким Кимхан Тирапаньякул, никогда об этом не забывай, — эхом отозвался Порче и громко, надрывно застонал, когда Ким плавно толкнулся бедрами и вошел сразу наполовину.       Маленький паршивец до последнего смотрел ему прямо в глаза, даже когда от дискомфортного натяжения мышц у него выступили слезы. Но и после этого Порче просто сморгнул соленую влагу, как незначительное препятствие, и Ким смог в деталях отследить момент, когда зрачок расширился, казалось, на всю радужку, закрывая теплый темно-карий цвет непроглядной чернотой.       Внутри Че было невероятно туго, жарко и влажно из-за смазки, казалось, что легко можно потерять голову от крышесносных ощущений, но Ким совершенно забыл о себе, стараясь уделить все внимание своему юному любовнику: двигался очень аккуратно и ровно, отслеживал малейшие реакции тела, искал на покрасневшем и мокром от пота лице любые следы боли или недовольства. Заметив это, Че нахмурился и поймал его под скулы, заставляя остановиться прямо на середине движения.       — Ким, хватит. Отпусти себя. Ты хороший любовник, перестань так трястись. Я скажу, если мне станет больно, обещаю.       — Расслабься. Пожалуйста, не зажимайся, малыш, — прошептал Ким, коротко целуя покрасневшие губы, слабо пахнущие дождем и отдающие на вкус солью.       — Я держу тебя, глупый. Я не дам тебе упасть.       Как тогда, в море, Че успокаивал и заземлял его, снова предлагал довериться и расслабиться, и Ким без колебаний и споров позволил ему делать, что захочется, только руки, как и тогда, переплел в тесный замок. Словно немое, но очень важное обещание и своеобразный якорь в их одной на двоих невесомости.       Он продолжил размеренные толчки, стараясь входить плавно и мягко. Че не сводил с него глаз, придерживая за плечо свободной рукой. Он тихо, сладко постанывал на выдохах, и эти звуки каждый раз проходились словно плетьми по и без того звериному возбуждению Кима, но пока он еще держался, боясь поранить или обидеть доверчивое чудо в своих руках.       — Быстрее…       Ким послушно ускорился, ловя подростка за плечо свободной рукой, чтобы не ездил по мокрой от пота простыне. Не выдержав тяжести пронзительного, жаждущего взгляда, упал поверх раскаленного их трением влажного тела, придавливая собой и жадно, властно целуя. Че ответил тем же, цепляясь за него, как за последнюю соломинку.       — Ким… еще… прошу, Ким… — Порче стонал все слаще и громче, от чего у мафиози темнело перед глазами и болезненно поджимались яйца. Его член стал тверже, хотя еще секунду назад казалось, что дальше просто некуда.       — Позволь мне тебе помочь, ангел.       Ким совершенно потерялся во времени и пространстве. Его больше не пугал окончательно разыгравшийся дождь за обманчиво твердыми стенами их маленького убежища — все посторонние шумы с успехом заглушал охрипший голос Че, их шумное дыхание, сумасшедшее сердцебиение и влажные звуки смазки. Весь мир с его многообразием цветов, запахов, звуков и вкусов съежился, сжался до этой комнаты, в которой Ким мог свободно и яростно любить своего маленького храброго ангела.       Че с силой сжал в кулаке волосы на его затылке, потянул за них, заставляя поднять голову и голодно, отчаянно вцепился в губы, подмахивая при этом бедрами и жмурясь от обилия ощущений. Рука Кима сама легла на чужой ровный и гладкий член, сомкнулась вокруг него тесным кольцом, проехалась по натекшему предэякуляту, и Порче громко застонал прямо ему в рот и затрясся, до боли впиваясь короткими ногтями в плечи.       Он так туго зажал его внутри себя, что у Кима не было и шанса сдержать оргазм. Кимхан был довольно опытным в сексе, знал множество лайфхаков и нюансов, но никогда не думал, что секс с любимым человеком настолько сильно отличается от секса «для здоровья». Небо в алмазах он, конечно, не увидел, да и никаких райских врат перед ним не распахнулось, но дикое, практически непреодолимое желание защитить, согреть, успокоить, обнять и позаботиться было новым, невероятно сильным и согрело душу медовым теплом, заставляя оторвать тяжелую, гудящую от полученного яркого удовольствия голову от теплого влажного плеча и осторожно выйти из слабо дернувшегося Че.       Обычно после секса Ким становился крайне ленивым и не заботился о любовниках, только о себе, но сейчас силы нашлись и на то, чтобы убрать использованный презерватив, и на то, чтобы сбегать в ванную и обтереть разнеженного Порче влажным махровым полотенцем.       — Ангел, ты как?       Ким очень аккуратно провел пальцами меж подтянутых упругих половинок, борясь с собственническим желанием наставить на них симпатичных красных меток или мелких синяков от пальцев. Крови, к счастью, не было, хотя раздраженный вход ощутимо покраснел и припух, несмотря на обилие смазки и аккуратное проникновение — все же размер Кима был чуть выше среднего, так что совсем без последствий их первый секс пройти не мог.       — Вау. Просто вау, — слабо улыбнулся Че, открыто нежась под заботливыми руками. — Ты настоящая секс-машина.       — Совсем нет, малыш. Будь это так, я бы уже трахал тебя по второму кругу, — вернул улыбку Ким и все-таки прижался ртом к призывно подставленной округлой ягодице, оставляя на ней крохотный и совсем не болезненный укус.       — А что тебе мешает?       Сначала Ким подумал, что ослышался, но Че игриво повел бедрами и изящно прогнулся в спине, отчего член мафиози заинтересованно дернулся и начал на глазах крепнуть.       — Нет, малыш. Я против. Это твой первый раз…       — Презервативов в том ящике хватит на год, на этот раз можешь взять меня сзади. Мне не больно, Ким, мне хорошо. И я хочу, чтобы стало еще лучше.       — Если я трахну тебя сейчас, ты завтра не встанешь, — Ким с титаническим трудом вспомнил человеческую речь и собрал разбегающиеся слова в цельное предложение.       — Значит, будешь приносить мне еду в постель, — лукавый бесенок, разметавшийся по постели, встал в коленно-локтевую, провокационно виляя ягодицами перед носом пораженного чужим рвением парня. Устоять было совершенно невозможно, но Ким и не особо пытался, желая раскрыть перед ангелом все возможные грани телесного удовольствия.       — Если тебе станет больно, хотя бы немного, Порче, сразу говори. Пообещай.       Че всем телом повернулся к нему, сел на постель и заглянул снизу вверх в глаза. Погладил шершавыми пальцами по скуле, скользнул к носу, провел по губам.       — Обещаю, Ким. И я хочу твои следы.       — Мой идеальный, — жарко выдохнул окончательно поверженный Тирапаньякул, натянул новый презерватив, щелкнул флаконом со смазкой и одним сильным рывком перевернул охнувшего от неожиданности парня на живот. Тот понятливо вернулся в предыдущую позу и поерзал, побуждая замершего от восхищения любовника к активным действиям.       Полчаса спустя Ким, заново очистив выжатого и уставшего, медузой растекшегося по кровати Порче, завалился к нему под бок, тут же пригребая расслабленное тело к себе. Тот с готовностью поднял голову и утянул Кима в ленивый, медленный поцелуй, полный нежности, благодарности и усталости.       — Тебе понравилось, маленький? Я не проебался? — с внутренней дрожью уточнил Ким, позволяя Порче со всем удобством умоститься на своей груди.       — Кимха-а-а-н, — парень чувствительно прикусил ключицу мафиози и тут же потерся щекой об это место, извиняясь, словно расшалившийся котенок. — Я три раза кончил. Конечно, мне все понравилось. И мне не больно. Поясница чуть ноет и внутри странно пусто, но так ведь и должно быть.       — Откуда знаешь? — ревниво переспросил Ким, хотя в глубине его души уже давно созрела твердая уверенность в том, что именно он стал у Че первым. Слишком уж ярко мальчишка реагировал на самые невинные и легкие ласки, да и врать практически не умел.       — Ну, я же был девственником, но не святым. Порнуху смотрел, статьи читал. У пи’Кхуна спрашивал.       — У Кхуна? — ужаснулся Ким, теряясь в догадках, почему Че пошел с таким важным и интимным вопросом к главному семейному психу.       — На самом деле он мне очень помог. Рассказал, как нужно готовиться и как сделать партнеру приятно. Чего нужно избегать, а что можно попробовать, если другой человек согласен. И он совсем не безумный, Ким. Не в полном смысле этого слова. Просто иногда ему бывает страшно, как тебе вчера, понимаешь?       — Да, маленький. Теперь понимаю, — задумчиво согласился парень и погладил плечо Порче, совсем как в то утро, когда они оба проснулись в обнимку на старом скрипучем диване Киттисаватов.       — А ты? Тебе понравилось?       — Более чем, ангел. Ты самый сладкий, самый красивый и самый отзывчивый человек, с которым я делил постель, — чистосердечно признался Ким, нежно целуя Че в висок.       — Ничего, что я больше не зову тебя «пи'»?       — Конечно, нет, малыш. Зови, как угодно, для меня важнее кто зовет, а не как. Я так рад, что ты стал разговаривать, что заботишься обо мне, что позволил мне…       — Я все еще люблю тебя, глупый. Ты сделал мне очень больно, но пи’Кхун сказал, что ты не хотел и просто не умеешь по-другому, а пи’Кинн добавил, что тоже сделал бы все, чтобы меня защитить.       — То-то он Порша так легко в семейные разборки втянул, — хмыкнул Ким невесело, про себя удивляясь, когда это два его остолопа-брата стали такими экспертами в отношениях.       — Порш, при всей его импульсивности и открытости — уличный боец и тренированный телохранитель. Он может постоять за себя и за близких, а я простой подросток, которого всю жизнь берегли как могли. Другой вопрос, что хуево получалось, но это уже детали.       — Хуево получалось? — Ким мгновенно насторожился и даже приподнялся на локте, неудобно поворачивая голову, чтобы заглянуть младшему в лицо.       — Когда дядя Ати проигрывался особенно сильно, в дом приходили коллекторы. Крушили все подряд, портили вещи, избивали его или Порша. Я старался тайком зарабатывать, как мог — после школы мыл тарелки в местной харчевне и раздавал листовки на улице, а потом незаметно подкладывал эти деньги хиа’. Пару раз меня пытались облапать на улице, и старый повар чуть не зажал в подсобке, поэтому пришлось уйти из той забегаловки. А один раз я нарвался на коллекторов, и меня почти принудили к минету, но вовремя вернулся дядя, и они переключились на его избиение. Я не зря старался выглядеть максимально пушистым и невинным, Ким — так было больше шансов, что они подумают, будто мне меньше восемнадцати и не тронут.       — Че…       От слов, сказанных спокойным, обыденным и даже немного скучающим тоном, у Кима зашевелились волосы на загривке. Руки сами по себе притянули стройное тело поближе, обещая защиту и покровительство. Че, разумеется, все это легко уловивший и почувствовавший, поднял голову и подарил встревоженному парню нежный, успокаивающий поцелуй.       — Все давно в прошлом, перестань. Я в порядке, Ким.       — Маленький, как я могу… — Ким замялся, пытаясь сформулировать вертевшуюся на языке мысль. — Что мне нельзя делать?       — Ким?       — Ну… я знаю, что подобный опыт очень болезненный и травмирующий. Я могу сделать что-то, что спровоцирует плохие эмоции, — всего его обширного словарного запаса не хватало, чтобы выразить опасения, все же разговаривать с партнерами словами через рот Ким никогда не пытался, но обидеть, напугать или поранить Порче по незнанию ему хотелось еще меньше, так что пришлось пересиливать собственное косноязычие и говорить: — Чего мне лучше не делать?       — Не бросай меня больше одного, блять, — насмешливо фыркнул Порче и тоже приподнялся на локте, поворачиваясь на бок, чтобы смотреть Киму в лицо. — И говори, Ким. Всегда говори со мной, иначе я просто не пойму, что между нами происходит. Ты — мой первый серьезный опыт в отношениях, я просто не знаю, как должно быть на самом деле.       — Прости…       — А по поводу секса… — Че всерьез задумался и нахмурил брови, воскрешая в памяти не самые приятные события недавнего прошлого: — Не называй меня куколкой и не хватай за шею. И не наклоняй мою голову к члену во время минета. Я знаю, это частая практика в сексе, но мне это кажется мерзким.       — Конечно. Ангел, все, что скажешь.       Порче подтянулся повыше и снова его поцеловал, мягко, аккуратно касаясь чувствительными и чувственными губами, будто пробовал новый вкусный десерт.       — Ким?       — Что, маленький?       — Я кончил три раза, а ты всего дважды. Можно, я кое-что попробую?       — Да, я весь твой, можешь не спрашивать… — Ким подавился словами и воздухом, когда Че, получив разрешение, проказливо улыбнулся и нырнул под одеяло, согревая дыханием его пах.       — Ангел, я не… Мхм! — Ким честно попытался его остановить, но влажный и юркий язык уже скользнул по крепнущему стволу, отслеживая выступающие вены и лаская гладкую головку.       Киму много раз делали минет и парни, и девушки, но все эти искушенные в сексуальных практиках люди не шли ни в какое сравнение с игривым и неопытным мальчишкой, так отчаянно пытающимся доставить ему удовольствие. Че старательно убирал зубы, ласкал языком, и, хотя взять полностью у него не вышло, Киму все равно было хорошо до звезд перед глазами — влажный обволакивающий жар, бойкий длинный язычок и кулак, сжимающий то основание члена, то налившиеся яйца, рождали острое, на грани с болью удовольствие. Он едва успел предупредить Порче о приближении оргазма, но упрямый мальчишка не отстранился, только глубже втягивая напрягшийся член в рот.       Ким затрясся и коротко, сдавленно застонал, собираясь в плотный комок наслаждения и неги. Покрасневший Порче с порочно мокрыми алыми губами с маленькой каплей спермы в уголке вынырнул из-под одеяла, задумчиво облизываясь.       — Это очень странный вкус, но вроде не противный… Ким!       Кимхан решительно стянул с него одеяло, дернул на себя, заставив опуститься всем весом себе на грудь, и поцеловал, глубоко и жадно, словно в последний раз. Че выпучил глаза, пару раз задушено что-то прохрипел, подергал руками, пытаясь освободиться, но Ким не позволил, слизывая свой собственный вкус с любимых, до сумасшествия мягких губ.       — Придурок, — пробормотал Порче, когда мафиози немного удовлетворил свою тактильную жажду и выпустил его на свободу. Обиженный мальчишка скатился на кровать, повернулся к Киму спиной и обнял себя за талию его рукой: — Спи, поздно уже.       — Малыш, я не так сделал? — растерянно уточнил Ким, пытаясь разобраться, наказывают его или все-таки нет.       — В следующий раз предупреждай о таком, — буркнул Порче смущенно, и поерзал, поближе притираясь к телу за своей спиной. — Но я серьезно, у меня глаза закрываются, так что давай спать.       — Доброй ночи, мой ангел, — Ким расслабился и нежно поцеловал обнаженное плечо, устроился на собственном локте, уступив единственную сухую подушку Че, и уткнулся носом в выступающий позвонок на его тонкой шее.       — Доброй ночи, отродье демоническое, — захихикал Киттисават, поворачивая голову, чтобы коротко чмокнуть его в лоб.       Ким сам себе не верил, но, кажется, у него каким-то магическим образом получилось вернуть свое счастье. И он будет настоящим идиотом, если снова его упустит.

***

      Если бы кто-то сказал Киму, что он однажды сможет устать от секса, он бы честно не поверил, но факты говорили сами за себя. За последующие четыре дня их вынужденного отдыха, Че просто-напросто его заездил, используя для любовных утех и долгих, проникновенных поцелуев любую плоскую поверхность, начиная от кровати в спальне и заканчивая тренажером в спортзале. Они успели потрахаться во всех помещениях дома, на веранде, на пляже, в лесу и даже в ванной –Че буквально не отлипал от Кима, соблазняя его то на невинную дрочку, то на полноценный страстный секс, то на разнузданный и пошлый минет с покрасневшими коленками младшего и шишками от непроизвольных ударов о стену на затылке старшего.       А уж когда Киттисават обнаружил, что физическая сила позволяет Киму трахать его практически на весу, покоя оба лишились окончательно, ибо теперь поверхности, используемые для секса, стали не только горизонтальными, но и вертикальными. Парнишку даже не смущал тот факт, что первые два дня он ходил аккуратно, как уточка, а на третий со стоном держался за поясницу, противно ноющую после двух любовных раундов подряд, проведенных на твердых досках веранды.       На пятый день Ким начал догадываться, что что-то тут не так. Он не первый год занимался анальным сексом, и Че, несмотря на то что ел как обычно, оставался подозрительно чистым внутри. И когда подросток в очередной раз упер его поясницей в кухонный стол, а сам опустился на колени и полез к нему в спортивные штаны, Ким поймал его за подбородок и закинул голову вверх, не давая увильнуть или отвести взгляд.       — Маленький, а поясни-ка мне, почему ты такой чистый?       — Надо же, дошло. Я думал, ты раньше сообразишь, — ничуть не удивился вопросу Че, довольно быстро раскрепостившийся и переставший чуть что краснеть всей поверхностью тела. Иногда Ким даже пугался того, каким жадным и требовательным монстром становится рядом с ним Порче, но затем тот тянулся к его паху или сладко целовал, и он тут же забывал все свои претензии, позволяя на глазах наглеющему мальчишке абсолютно все. — Там на полке помимо смазки и гондонов еще был анальный душ, наручники и повязка на глаза. Не скажу, что было так уж приятно им пользоваться, ну и я не сразу разобрался в принципе действия, но теперь все ок. И я не так уж часто им пользуюсь, не переживай, последствий не должно быть.       — Охуеть, — выдавил Ким из пересохшей глотки. — Ты всегда таким жадным будешь или это только сейчас мне повезло?       — Заездил тебя, да? — Порче наполовину обиженно, наполовину расстроенно закусил губу и встал на ноги, становясь вплотную и обнимая Кима за талию — не касаться друг друга хотя бы мимолетно быстро стало для них настоящей пыткой. — Прости. У меня такое предчувствие, что совсем скоро за нами приедут, и мы вернемся в свои привычные границы. Я пойду на первый курс универа, а ты вернешься в индустрию и будешь пропадать на работе. Да и не думаю, что хиа’ будет рад твоему постоянному присутствию в комплексе, вот и хочу урвать как можно больше, пока есть возможность. И ты мне задолжал целых четыре месяца в ссоре, помнишь?       Ким пробрался ладонью под широкую полу мятной майки-борцовки, невероятно сильно идущей его малышу, и бережно огладил влажную теплую кожу поясницы. Аргументы Порче были правильными, логичными и больно кололи только успокоившуюся душу Кима. От одной мысли, что ему придется выпустить это счастье из рук и вернуть вечно занятому и увлеченному своими делами Поршу, зубы рефлекторно сжимались и скрипели, а во рту появлялся неприятный привкус уксуса. Но Порче был прав: за пределами их райского закрытого уголка кипела жизнь, и как бы сильно Ким ни упирался, у них обоих были обязательства и цели, которые отнимали много времени, сил и средств, не оставляя достаточно пространства и возможностей для частых встреч.       — Я не хочу тебя отпускать. Не знаю, как буду жить вдали от тебя, ангел, — хрипло пробормотал Ким, зарываясь лицом в плечо Че. — Кажется, я просто не вывезу наездов в комплекс пару раз в неделю.       Че замер, ответно сопя ему в шею. А затем чуть отстранился, поймал за подбородок и мягко сказал, глядя сияющими глазами в темные глаза Кима:       — Не отпускай. У тебя ведь пентхаус, верно?       — Да, — кивнул мафиози, не смея надеяться, что его робкое, призрачное предположение может оказаться правдой.       — Там найдется местечко для меня? Я не буду мешать, честно-честно. Постараюсь не раскидывать одежду, быть тихим и готовить тебе вкусные завтраки и ужины…       Ким молча запечатал ему рот поцелуем, стараясь через него передать то, что не получалось выразить никакими словами или даже нотами. Но Че — чувствительный и чуткий светлый мальчишка — прекрасно его понял, отвечая не менее активно и охотно.       — Твой брат точно меня убьет.       — Когда слезет с члена пи’Кинна, разберется со своими жутко важными делами и новой должностью и сообразит, что вообще происходит. Поверь, за это время мы успеем не только вещи перевезти, но и пару твоих новых альбомов выпустить.       — Любишь ты брата, — хмыкнул Ким, ловя ладонь Че и поднося к губам, чтобы коснуться костяшек ласковым поцелуем.       — В чем я соврал? — хитро прищурился чертенок в облике невинного ангела. — И вообще, почему мы все еще разговариваем? Кажется, я хотел попробовать тебя на вкус и сравнить с тем, что было утром.       — Ну уж нет, моя очередь, — отказался Ким и поменял их местами, охотно опускаясь на колени перед своим ангелом и стягивая с него широкие и мягко шуршащие пляжные шорты.       Даже учитывая головокружительное количество секса, что он успел получить за эти дни, Киму было мучительно мало Че, его запаха, вкуса, стонов и оргазмов. А от одной мысли, что он хочет остаться с Кимом и после их маленьких «каникул», желание доставить удовольствие с помощью своего рта, члена, пальцев, языка — да чего угодно вообще — возросло до небес. И судя по закатившимся глазам и ловким пальцам, незаметно вплетшимся в волосы Кима, подросток такой план вполне одобрял и всячески поддерживал.

***

      На исходе третьей недели пребывания парней на острове, в районе полудня к нему приблизился довольно большой катер. Гости добрались до земли на маленькой лодке, и Арм, непривычно яркий и привлекательный в гавайской рубашке и фиолетовых пляжных шортах, вежливо поклонившись Киму, сразу убежал к домику, видимо, проверить все системы и оценить состояние жилья. Танкхун в очередной невероятно многоцветной и переливающейся на солнце одежде невозмутимо ступил на берег, крепко, по-братски обнял улыбающегося от уха до уха Порче и отвесил подошедшему поздороваться Киму смачный подзатыльник.       — Почему мальчик весь в пятнах, как леопард? Кимхан, ты настоящая невоспитанная псина!       — Сам такой, — отмахнулся Ким и, ласково чмокнув Порче в загорелую щеку, попросил его пойти в домик и собрать вещи. Судя по странно блестящим глазам Кхуна и его нервной, неровной улыбке, у него были новости, которые братьям Тирапаньякул следовало обсудить наедине.       — Отец мертв, — ровным голосом произнес Кхун, не глядя на Кима, когда Порче послушно скрылся в домике.       Ким, который как раз собирался аккуратно вызнать у брата обстановку и попросить о помощи в защите Че, как подкошенный рухнул на лежак, не зная, как реагировать на эту во всех смыслах впечатляющую новость.       — Кто?       — Он попытался убрать Макао, — грустно улыбаясь, ответил Танкхун, слегка поджимая тонкие губы и хмуря идеально выщипанные брови. — Ты же знаешь, я не фанат побочной семьи, но пиздюку всего семнадцать, я просто…       Ким вспомнил слова Че о том, что за маской клоуна и психа на самом деле прячется обычный человек — сломанный, брошенный, усталый и всеми преданный. На секунду Ким задумался, а любил ли кто-то Танкхуна после смерти матери, и с оглушающей ясностью понял, что брат тоже вынужден был справляться со своей болью и страхами сам, более того, еще и поддерживать и защищать двух младших от родительского произвола.       Объятие получилось спонтанным, но искренним. Ким одним плавным движением поднялся на ноги, притянул удивленного его порывом Кхуна за полу бело-желто-зеленого плотного пиджака и прижал к себе, крепко обнимая за спину. Долговязое и нескладное тело в его руках неловко дрогнуло раз, второй, а затем Ким почувствовал, как футболка на его левом плече, куда брат зарылся лицом, намокла от горячих слез.       — Я думал, ты будешь злиться и меня ненавидеть, — сдавленно пробормотал Кхун, не отлипая от плеча младшего и неосознанно прижимаясь поближе.       — За что? — удивился Ким, вспомнив, как Че успокаивал его в минуты слабости, и попытался повторить то же самое, расслабленно и успокаивающе поглаживая брата по острым лопаткам.       — После того, как мама… теперь у нас никого не осталось. И я своими руками его пристрелил…       — Я тоже не питаю к кузенам нежных чувств, но мы уже давно условились не втягивать в это междоусобное дерьмо детей. А Макао всего семнадцать. Ты поступил правильно. Не хорошо и не плохо, просто правильно.       — Так ты меня… не ненавидишь? — в севшем и хриплом голосе Кхуна поровну мешались надежда и страх.       — Конечно, нет. В отличие от вас с Кинном, мне тебя ненавидеть не за что, — искренне ответил Ким и тут же пошатнулся, когда Кхун с силой толкнул его в плечи, отстраняя от себя, и заглянул в глаза двумя прозрачными от слез окнами в мятущуюся и исстрадавшуюся душу.       — Проныра?.. Ты о чем? — он звучал расстроенно и даже напугано, и Ким решил, что это удачное время раз и навсегда вскрыть старый гнойный нарыв, причинивший им обоим немало боли и страданий. Несмотря на слова Че и его уверенность в том, что Ким ни в чем не виноват, вина все еще грызла его своими ядовитыми зубами, больно впиваясь в плоть и заставляя избегать открытых встреч с братьями. Теперь, после смерти отца, угроз стало на одну меньше, и Ким смело поставил на кон все, решив рискнуть и открыться:       — Мама. Это я ее убил. Я знаю, что вы с Кинном меня ненавидите, я признаю, что заслужил. Но не смей винить себя за то, что пристрелил эту старую помойную крысу. Туда ему и дорога.       Тонкие, но сильные пальцы брата поймали Кима за подбородок и повернули его голову вправо, заставив оторвать взгляд от безоблачного горизонта. Кхун смотрел прямо на него, без всяких масок, ужимок и прикрас, и Ким откровенно поплыл, видя в повзрослевших и заматеревших чертах все того же расстроенного и поблекшего восемнадцатилетнего парня, каким был Кхун в день похорон матери. Почти минуту он просто молча смотрел в глаза Кима, словно пытался отыскать в них ответы на свои вопросы, а затем заговорил, хриплым и сдавленным голосом, совсем не похожим на его обычный звонкий истеричный фальцет.       — Это моя вина. Я должен был понять, что с тобой происходит, и еще тогда остановить это дерьмо, — почему-то его слова звучали серьезно и торжественно, словно Кхун выносил вердикт или наказывал за что-то самого себя. — Твой хиа’ тебя подвел, малыш Кимми, прости меня. Неужели ты все эти годы думал, что смерть мамы — твоя вина?       — Это моя вина, — едва разомкнув пересохшие губы, эхом повторил Ким, завороженно глядя на то, как острая боль в глазах брата сменяется искренним огорчением и ранящим их обоих чувством вины.       — Нет. Ким, это никогда не было твоей виной. Мы с Кинном никогда не ненавидели тебя, Хвостик.       Почти забытое детское прозвище, которое маленькому Киму сообща дали мама и Кхун, острой бритвой полоснуло по сердцу уже взрослого парня, сразу делая его уязвимым и открытым перед всевидящим и заботливым старшим братом и возвращая в счастливые девять, когда все еще были живы, относительно счастливы и не сломаны внезапной и горькой потерей.       — Я побежал. Если бы я не сбежал, она была бы жива. Я виноват, это только моя вина. И если ты или Кинн меня ненавидите… я пойму. Вы имеете право. Это я забрал у нас маму.       — Нет. Нет, Хвостик, нет, — руки Кхуна, все такие же изящные и узкие, как и в юношестве, обхватили лицо Кима, стирая со щек слезы. — На твоем месте и я, и Кинн поступили бы так же. Ты пытался ее спасти, слышишь? И мама сама встала на траектории. Это не твоя вина, малыш. Это не твоя вина.       До предела натянувшаяся струна в самом потаенном уголке души Кима с громким и обиженным звоном лопнула, заливая глаза солью и душа в груди неровное, сбитое дыхание. Ким безвольной куклой осел на горячий мелкий песок острова, и Кхун тут же упал на колени следом, крепко, до хруста костей обнимая Кима и баюкая его в своих объятиях.       А одеколон у него за эти годы так и не сменился — все тот же резковатый хвойный запах плотным, надежным коконом окутал Кима, обещая приют, покой и поддержку.       — Хиа’, хиа’ — он только и мог, что отчаянно, в голос звать старшего брата, совсем как в детстве, когда кошмары одолевали, а мамы дома не было. В такие ночи Кхун никогда не отказывал ему в помощи, каким бы уставшим и задолбанным ни был сам.       — Я здесь, Кимми. Я здесь, малыш, — ладонь брата зарылась в волосы на затылке, ласково перебирая чуть спутанные из-за утренних развлечений с Че пряди. — Хиа’ рядом, Хвостик. Хиа’ тебя очень, очень любит. И Кинн тоже.       Ким плотнее вжался в пиджак брата, стараясь окружить себя со всех сторон знакомым запахом. Заметив это, Кхун молча стянул с себя верхнюю одежду и накинул ее на подрагивающие плечи младшего, оставаясь в тоненькой полупрозрачной маечке.       — Все хорошо, малыш. Поплачь, если нужно, — голос был мягким и успокаивающим, хоть и ощутимо хрипел.       Ким охотно закивал и прижался к брату, давая себе совсем немного времени, чтобы успокоиться и как-то уложить в голове дикую, странную, почти волшебную мысль о том, что оказывается, все эти годы его никто ни в чем не винил.       Спустя полчаса к ним неслышно подошли Порче и Арм, и Кхун, ласково похлопав Кима по плечу, окончательно стер с его покрасневших и зудящих от соли щек остатки слез.       — Глупый мальчишка, всю майку мне слезами залил. Вернемся, и натворю делов в твоем логове, — ухмыльнулся Танкхун беззлобно и щелкнул Кима по опухшему и покрасневшему носу. — Поехали домой, котята.       Че закивал и подставил Киму плечо, без слов показывая, что он рядом и по-прежнему любит, за что тут же получил ласковый поцелуй в лоб. Загрузившись в лодку, Ким вместе с Армом взялся за весла, чтобы как можно быстрее добраться до катера и вернуться домой. Хоть покидать райский остров было немного грустно, попасть в родной и обустроенный по последнему слову техники пентхаус и несколько часов подряд лежать в объятиях Че хотелось просто невыносимо.       Время на катере прошло в уютной тишине и мелких светских разговорах ни о чем. Узнав о смерти Корна, Че поначалу сильно испугался и придвинулся к Киму, встревоженно заглядывая ему в глаза и пытаясь выразить сочувствие, но напоролся на скептичные взгляды обоих братьев и перестал, быстро сложив два и два.       На Кинна, Порша и Вегаса теперь навалилось втрое больше работы, Макао после почти удачного выстрела от подосланного любимым дядей убийцы валялся в больнице, наслаждаясь всеми благами цивилизации, но на законных основаниях бездельничать ему никто не позволил — по уши нагрузили мелкими бумагами и заставили под присмотром врачей и одного из юристов Кинна разгребать казусы и проверять договоры, чтобы хоть немного облегчить работу старших, благо пробитое правое плечо не мешало левше-подростку писать и печатать.       — Мы немного почистили систему дома от папиных крыс, пока вы отсиживались на острове. Прости, что сразу вас не вытащили, так что на похороны ты не успел, — однако, несмотря на слова, никакого сожаления ни в голосе, ни в позе Кхуна не было и в помине.       — Ничего. На могильный камень плюнуть я всегда успею, — незло фыркнул Ким и покрепче притянул к себе Порче.       — Малыш Че, я взял на себя смелость перевезти все твои вещи в пентхаус Кима, — светским тоном заметил Кхун, попивая из высокого бокала какой-то ярко-малиновый безалкогольный и приторный даже на вид коктейль, который ему быстро намешал расторопный Арм, стоило Кхуну слегка шевельнуть подбородком в сторону мини-бара.       — А как же хиа’? — опасливо уточнил Че и еще сильнее вжался спиной в бок Кима.       — Порш признал уместность твоего переезда.       — Сколько? — хмыкнул Ким, намекая на то, что хитрый и изворотливый Кхун просто-напросто предложил старшему Киттисавату какой-то компромат на Кинна или помощь в управлении побочной семьей.       — Проны-ы-ыра, неужели ты думаешь, что я каким-то образом мог незаметно подлить препарат в напиток Порче? — протянул Танкхун, улыбаясь так весело и сладко, что у Кима аж зубы от приторности свело. И сразу же распахнулись глаза, когда дошло, что именно подразумевалось под этими словами.       — Стой, пи’, так это хиа’ меня?.. Ну конечно, я же чай из его рук пил, мой любимый, он еще сказал, что специально за ним в супермаркет ездил, — выпалил Че, возбужденно сверкая глазами и чуть ли не подпрыгивая на одном месте.       — Порш вспыльчивый и импульсивный, но не дурак, — намного более ровно и спокойно заметил Кхун, допивая в три глотка свою вырвиглазную дрянь. — И, кстати, просил передать, что, если обидишь Че еще раз, он сломает каждую третью кость в твоем бесполезном и тупом организме.       — Да я и сам себе, если вдруг, — искренне отозвался Ким и нежно поцеловал зардевшегося Порче в щеку.       Кхун, глядя на них по-отечески приязненно, только улыбнулся, переглянулся с Армом и начал мурлыкать под нос ненавязчивый мотив, а в голове Кима при виде этой подозрительной идиллии потихоньку начал созревать ПЛАН.

***

      Три недели. Ровно столько понадобилось Киму, чтобы привести свои мысли в порядок, во всех подробностях разведать обстановку в доме и теневой части столицы и на всякий случай сменить больше половины штата в пентхаусе. Че все это время был рядом, усиленно занимался перед началом семестра в универе, куда его, разумеется, охотно взяли после специально устроенного Кинном дополнительного прослушивания — несмотря на пробелы в знаниях, талант у парня был несомненный, да и советы Кима здорово помогли ему быстро улучшить навыки и подтянуть теорию.       И все это время, выслушивая выволочку от менеджерки, недовольной его долгим отсутствием, запуская вместе с ней новый масштабный проект, перепроверяя систему безопасности пентхауса и занимаясь аналитикой бизнеса, ощутимо пошатывающегося из-за окончательной и бесповоротной смерти официального главы, Ким не оставлял мысли мелочно, но беззлобно отомстить хитрому старшему брату. Быстро заметив его задумчивость, Че насел с вопросами, и не прошло и суток, как Ким позорно раскололся, но винить себя за слабость не получалось — коварный мальчишка попросту привязал его к кровати за руки и ноги и несколько часов не давал кончить, изводя сладкими пытками и медовыми поцелуями.       Позволив наконец своему парню прийти к бурному и долгому финалу, Че отвязал все его конечности от круглых прикроватных стоек, заботливо обработал специальной мазью оставшиеся от веревок красноватые вдавленные следы и задумчиво заметил, что может аккуратно заглянуть в медкарту Танкхуна и узнать, какое средство будет самым безопасным, чтобы безболезненно и быстро переправить одурманенного мужчину на все тот же уединенный остров.       Ким, выслушав предложение до конца, в который раз уверился, что небеса подарили ему идеального человека. ПЛАН со скрипом сдвинулся с мертвой точки и начал обрастать деталями и предложениями, благо теперь их было двое, и они могли равномерно распределить обязанности.       Еще примерно две недели ушли на то, чтобы незаметно обновить запас продуктов и контрацептивов на острове, проверить все системы и позволить Кхуну завершить основной этап аналитики. Ким мог, конечно, сделать всю работу в одиночку, но тогда снова пришлось бы на неопределенный период забросить карьеру, а менеджерка и так безостановочно шипела на него рассерженной анакондой. Заодно, удалось немного притупить бдительность не менее коварного и хитрого Танкхуна, явно подозревающего какой-то подвох в свою сторону — все же братья, воспитанные Корном и Чаном, просто не умели не отвечать ударом на удар.       Выманить уставшего и забегавшегося Кхуна в бар Йок не составило никакого труда. Подсыпать в безалкогольный мохито нужный препарат — тоже. Поймав сомлевшего брата чуть ли не в полете, Ким переглянулся с Вегасом и Питом, которые с двух сторон аккуратно приняли на руки такого же поплывшего Арма, в карман джинсов которого расторопный Пит сунул коротенькую записку: «Кхун Танкхун очень ранимый человек. Ты сможешь справиться с его страхами, только пожалуйста, не отступай на полпути».       — У нас примерно десять часов, время пошло, — хищно улыбнулся Ким и позволил молчаливому Полу унести буйного господина в сторону заранее привезенной машины, успев сунуть перед этим в карман брата записку, на продумывание содержимого которой у него ушел не один час.              «Хиа’, надеюсь, ты понимаешь, почему, за что и как тут оказался. Мы не слепые и не тупые, что бы ты о нас ни думал, и давно заметили, с какой тоской ты смотришь на этого очкарика. Надеюсь, твой мини-отпуск придется тебе по вкусу. Не упусти свой шанс!       P. S. Клубничная смазка – говно, бери лучше персиковую.       

Твой Хвостик».

      

      С глубинным удовлетворением проследив за тем, как доверенные телохранители главной семьи через черный вход выносят из здания Кхуна и Арма, Ким сделал щедрый глоток заслуженного виски из своего бокала, за талию притянул к себе Че. Удобно откинувшись на мягкий диванчик, он расслабленно наблюдал, как улыбчивый и довольный Порш профессионально и быстро готовит за стойкой бармена бухло для совсем растаявшего Кинна, глядящего исключительно на него с такой сумасшедшей любовью и нежностью, что у Кима даже дыхание на секунду сбилось от приступа гордости за слегка тупого, но очень удачливого старшего брата.       Че повернулся в его руках и молча изогнул правую бровь. Ким обрадованно закивал и напоролся на внушительный кулак, который сыто скалящийся Кинн, неведомо каким образом оказавшийся так близко, сунул ему прямо под нос.       — Это вызов, пи’? — нежно промурлыкал Кимхан, скалясь не менее пугающе и довольно.       — Это предупреждение. Будешь выебываться, и я покажу Че твои самые уродливые детские фотки.       — Ты не посмеешь! — прошипел Ким, тут же становясь на дыбы.       — Через семь месяцев, — резко посерьезнев, произнес Кинн, в упор глядя на тоже подобравшегося младшего брата. — Недели на две, сможешь подменить? И не говорите ему ничего, хочу сделать сюрприз.       — Нечестно похищать у меня брата в день его двадцатичетырехлетия, пи’Кинн, — фыркнул Че, пересаживаясь, чтобы опереться спиной на грудь Кима. — Но мы никому не скажем, правда, Ким?       — Да, мой ангел, — с легкой душой подтвердил Ким и оставил сладкий поцелуй на чувствительном местечке прямо за ушком парня.       Кинн благодарно кивнул, отсалютовал им бокалом и свалил развлекать своего ненаглядного, который как раз с крайне сосредоточенным видом мешал коктейль для недавно расставшегося с Таймом Тэ.       — Хиа’ боится призраков так же сильно, как я пауков, — тихо, на грани слышимости, произнес Че, целуя Кима в подбородок.       — Я тебя понял, маленький. ЭТИ каникулы они забудут не скоро, — так же тихо ответил Ким, полноценно целуя в губы свое хитрое счастье, умеющее одним движением, одной улыбкой, одним сказанным мимоходом словом сделать день Кима лучше.       В свете тусклой лампы над их столиком блеснул медальон, который Ким сделал на заказ, проев мастеру плешь придирками и уточнениями — простая серебряная треугольная пластинка, очень похожая на медиатор, на которой округлым мягким почерком были написаны два имени — «Ким» и «Порче».       Заметив его задумчивый взгляд, Че повернулся и снова поцеловал, нежными касаниями отвлекая от тяжелых мыслей. В распахнутом вороте кремовой рубашки качнулся точно такой же медальон — узнав о задумке Кима, Че без колебаний пошел к тому же мастеру и попросил сделать точную копию. По скромному мнению Кима, вышло даже лучше и романтичнее, чем у Порша с Кинном, тем более что Киттисават уже давно сделал точную копию кольца, а оригинал отдал Вегасу в знак примирения между двумя частями одной большой, слегка недружной и очень неадекватной семьи.       — Ким, раз уж мы заделались купидонами доморощенными… — повернувшись в его объятиях, Че скосил взгляд и чуть покраснел, явно собираясь предложить очередной полубезумный план. Что ж, Ким только рад выслушать и в меру сил поучаствовать — Порче редко предлагал что-то плохое или неудачное, в основном все его шалости были либо безобидными, либо абсолютно заслуженными для жертв.       — Да, мой ангел?       — Пи’Тэ совсем один. И Пол совсем один. А что если…       — Не. Мелко мыслишь. Да и не получится ничего, характерами не сойдутся, — Ким отрицательно качнул головой, и его взгляд упал на младшего кузена, как раз что-то быстро и экспрессивно объясняющего Питу и Вегасу. Проследив за его взглядом, Че кивнул, плотоядно — Кима даже самого слегка передернуло от этой гримасы на лице быстро матереющего мальчишки — улыбнулся и непринужденным шагом направился прямиком к активно вещающему Макао. Оттащил его в сторонку, что-то быстро сказал, указал в сторону методично надирающегося за стойкой печального и подавленного Тэ. Покопался в карманах джинсовки, повязанной на бедрах, и что-то вручил явно колеблющемуся и сомневающемуся Макао, хотя в приглушенном свете Ким успел разглядеть в ладони младшего кузена квадратик презерватива.       Телефон Тэ надрывно зазвонил, частично перекрывая негромкую музыку арендованного на всю ночь специально для Тирапаньякулов бара Йок. Молодой человек достал трезвонящий аппарат, тоскливо и тяжело вздохнул, бросив полупьяный взгляд на экран и снял трубку, устало приветствуя никак не желающего отвалить настырного и назойливого бывшего.       Макао еще раз переглянулся с Че, свел брови к переносице, немного помялся, но все же решился — в два шага добрался до стойки, забрал телефон и в кратких, но весьма сочных выражениях объяснил, что «абонент занят очень важными делами и построением новых здоровых отношений, и всяким *** и *** на эту территорию лучше не соваться». Скинув вызов, парень ослепительно улыбнулся ошарашенному и даже слегка протрезвевшему Тэ, взял его за руку, отвел на дальний диванчик у стены, подальше от любопытных и оценивающих взглядов родственников, усадил и начал что-то рассказывать, стараясь вытащить мужчину из его крепкого панциря тоски и грусти. И, судя по загоревшемуся взгляду Тэ и его робкой, пока еще призрачной улыбке, получалось у него весьма неплохо.       Пит молча показал довольному своим демаршем Че большой палец. Вегас и Кинн отсалютовали бокалами. Порче же широко улыбнулся, отвесил в их стороны пару шутовских поклонов и вернулся в руки Кима, беззастенчиво отхлебывая из его бокала и тут же делясь вкусом выдержанного виски со своих губ, празднуя победу по-своему. Впрочем, Ким против не был, охотно тиская и целуя с таким трудом обретенное ласковое счастье.       Теперь осталось только пережить возвращение старшего брата с острова — разумеется, не было никаких сомнений в том, что он вернется загорелым, расслабленным, затраханным и хорошо отдохнувшим; за время тесного сотрудничества семей Ким успел познакомиться с Армом поближе и уже убедился в его основательном, продуманном и надежном подходе к любому делу, но мелкую месть от Кхуна списывать со счетов не стоило. Ким всерьез задумался о том, как может подстелить себе соломки, и на всякий случай решил усилить охрану пентхауса. Судя по не менее задумчивым глазам Кинна, тот размышлял о том же самом.       Наконец-то жизнь Кима становилась почти нормальной и светлой, и виной тому был маленький хитрый и коварный ангел, так доверчиво и тесно жмущийся к его левому боку. Ангел, ради которого Ким убьет и умрет. Впрочем, это было совершенно взаимно.