У самого синего моря...

Ванька всегда считал, что проще лягуху за пазуху засунуть, чем самому первому с девчонкой заговорить. И весь семейный опыт убеждал его, что это так и должно быть. Батя, говорят, полтора года вокруг матери молча ходил. А весь город ждал, когда он ей в любви признается. Вера с Васькой управились, правда, за неполный год. Даже история с запиранием в подвале, которую Иван затеял с лучшим другом Стёпкой, чтобы сблизить влюблённых, не больно-то им помогла. Но у самого Ивана года впереди не было. Ему, может, через месяц уезжать. Или сколько там батя на отдыхе выдержит? Ванька уже давно уяснил, что с батей возможно всякое. Вчера вон в море плескались и гуляли, пока ноги не отвалились, а завтра Штольман дёрнется и скажет, что ему на службу пора. Не понравится ему Медуза Горгоновна – и привет морю! Поэтому Иван решил не дожидаться. Он и не думал скрывать от себя, что именно влечёт его в Песочную бухту. Он вообще предпочитал не врать, а себе – тем более. Чай, не жиган Муха, а сын Героического Сыщика! Вот и самому пора сделать что-нибудь… героическое. Выдержав политическую схватку из-за галстука с квартирной хозяйкой, Иван деловито собрался и пошёл туда, где с ним вчера случилось… Что это было, и как его назвать, он и сам пока ещё толком не понимал. Понимал только, что такого с ним точно ещё не было. У края бухты, вокруг ровной площадки с красным знаменем, стояли четыре большие палатки. Поодаль дымила открытая кухня, возле неё были устроены длинные столы под навесом. Вчера мать коротко о чём-то переговорила с вожатой, но Ванька этого почти не слышал, оглушённый совершенно непривычными ощущениями. Можно было с утра аккуратно выспросить Анну Викторовну про лагерь, но он опасался выдать свой интерес. Что надо, он и сам узнает. Сегодня народу здесь практически не было. Только на кухне деловито возился возле исходящих паром кастрюль толстощёкий пацан лет двенадцати в белом поварском колпаке, грозно покрикивая на своих помощников такого же несерьёзного возраста: – Генка, я капусту долго ждать буду? Картоха скоро разварится совсем. Стасик, мешай зажарку, тетеря! Видишь, буряк подгорел совсем! Маленький длинношеий Стасик в трусах с помочами и в тюбетейке выглядел домашним мальчиком из интеллигентной семьи, которого дома наверняка нянька кормила. Он неловко завозил ложкой по сковороде, зажарка хлюпнула, уделав свёклой галстук, пузо и капнув на голые ноги. – Ай! – завопил незадачливый кулинар. – Аркаша, я не специально! – Бестолочь! – беззлобно констатировал толстый мальчишка и принялся перемешивать сам. Ванька вразвалочку подошёл к шеф-повару и остановился, уткнув руки в боки. Он не сомневался, что его заметили, но ждал, пока грозный Аркаша обратится к нему сам. Исполненный важностью своей роли, тот старательно смотрел сквозь него. Иван ухмыльнулся, стараясь подражать иронической гримасе Штольмана, и продолжал терпеливо ждать. – А тебе чего? – наконец соизволил обратиться к нему Аркаша. – Так, смотрю, – хладнокровно ответил Ванька. – А ты тут, что ли, главный будешь? – Сегодня я, – важно сказал мальчишка. – Видишь, дежурю по кухне. – А что тут у вас вообще? – Пионерский лагерь. Комсомольская ячейка Морского завода организовала для детей рабочих. – А люди все где? – Так на заводе же. У них там мероприятие, – старательно выговорил Аркаша. – Скоро вернутся, а у меня борщ не готов. Иди уже, не мешай работать! Мероприятие Ивана не интересовало. Он не за этим сюда пришёл. – Погоди, – миролюбиво сказал Штольман-младший. – У вас тут одна девчонка есть. – У нас много девчонок, – встрял бестолковый Стасик. – Целое звено – десять штук. – Её Шурой зовут, – хладнокровно продолжил Иван, проигнорировав маминого сына в тюбетейке. – Это Кондратенко что ли? Ванька неопределённо подал плечами, дескать, думай, как знаешь. – Как её найти? – А чего её искать-то? – спокойно ответил Аркаша. – Вон она в роще с октябрятами водится! Иван сдержанно поблагодарил его кивком, слегка притронувшись к козырьку кепки. Этот жест он подглядел у Штольмана – выглядело сурово и солидно. Так же солидно заложил руки за спину и направился в рощу. Внутри он был вовсе не так спокоен, как снаружи. С пацанами разговаривать легко. А вот как познакомиться с девочкой? Но судьба (или астрал, как иронически называла это мать) оказалась милостива к мальчишке. Из тени деревьев ему навстречу со скоростью пушечного ядра вылетел какой-то рыжий всклокоченный шкет, едва не воткнувшийся Ивану прямо в грудь. Вслед шкету из рощи донёсся девичий голос: – Карасик, ты куда? Вернись! – Стой, рыба! Тебе что старшие говорят? – Ванька сурово перехватил пацанёнка поперёк живота, заставив задрыгать ногами в воздухе. Не сказать, чтобы это было легко, но Иван решил не подавать виду. Он сделал несколько шагов, потряхивая трепыхающегося Карасика, и весело провозгласил: – Вот, поймал! Уху варить будем? Его реплика вызвала дружный смех у стайки малышей лет семи-восьми, прыгающих вокруг своей вожатой. Это и впрямь была та самая девочка с пляжа, только сегодня она выглядела очень серьёзной, даже озабоченной. – Ой, спасибо тебе! – воскликнула она, принимая у него добычу. – Точно уху из него сварить, может тогда спокойнее станет? – Меня варить нельзя, я костлявый! – неожиданно низким для такого малька голосом сказал вредный Карасик. – А если выдрать? – предложил Иван, старательно выгибая бровь. – Не, – безбоязненно возразил непокорный малёк. – Нельзя. Это… не-педа-гогично! Шура поглядела на Ваньку и с показным отчаяньем развела руками. – Так я же не педагог, – заметил Штольман-младший. – Я доктор. Пропишу ременную процедуру для успокоения нервов. И чтобы быстро бегать не мог. Октябрята снова разразились нестройным, но весёлым хохотом. Ванька отвесил Карасику лёгонького леща и отправил его к товарищам: – Иди, дай взрослым спокойно поговорить! – Сладу с ними нет, совсем измучилась! – пожаловалась Шура. – Разбегаются, как тараканы. – Она подняла на него глаза, внезапно узнавая. – А я тебя вчера видела. На берегу. – Я тебя тоже видел, – просто ответил Ванька. – Тебя Шурой зовут. А я Иван. Познакомиться оказалось неожиданно легко – спасибо неугомонному Карасю! Гораздо проще, чем он думал. Вообще-то, все девчонки, с которыми он имел дело до сих пор, были те ещё язвы. Только подойди к ним – немедленно начнутся всякие хихиканья и подковырки. Порода у них, у женщин, такая, что ли? Сестра Верка, хоть и взрослая уже – тоже та ещё вредина-ехидина! Даже мать и то без конца с отцом пикируется. Впрочем, бате такое вроде даже по нраву. Он и сам зубастый – будь здоров! Но Шура то ли вовсе была не такая, то ли просто вокруг не было других девчонок, так что с ней можно было говорить, как с человеком. – А ты сегодня другой какой-то! – сказала она с улыбкой, но улыбка эта была вовсе не обидной. – Вчера такой забавный был. Со штаниной этой. Иван мобилизовал всю штольмановскую фамильную иронию, чтобы ответить достойно: – Ну, так я это… был насмерть сражён. Стрелой Амура. Прямо в левую ляжку. А сегодня отошёл уже. Видишь, даже не хромаю. Рыбу ловлю налету. – Ой, да ну тебя! – Шура со смехом махнула рукой. – Я подумала про тебя, что ты такой… барчонок приезжий. Курортник. – Да ну! – возмутился Иван. – Я их тоже презираю. И батя мой презирает. – А тот старик на пляже – это твой дедушка? Ванька терпеть не мог, когда про Штольмана говорили «старик». Да знали бы они, что этот старик до сих пор стойку на руках сделать может! Он нахмурился и ответил сурово: – Это батя мой и есть. Яков Платонович Штольман. А мама – Анна Викторовна. – А разве так бывает? – тоже серьёзно спросила Шура. – Ну, то есть, я хочу сказать, они же старые совсем. Как ты у них родился? – И вовсе не старые! – надулся Иван. Разговор принимал нежелательный оборот. – Если хочешь знать, никого лучше них нет! – вздохнув, он выложил последнюю правду. – А я у них приёмный. – Ой, ты извини! Я не хотела тебя обидеть! – горячо и искренне воскликнула девочка, и у Ваньки сразу потеплело внутри. Удивительно хорошо с ней было разговаривать. Из всех женщин так просто ему только с Анной Викторовной было. Он ещё думал иногда – жаль, что таких девчонок больше нет. А вот есть, оказывается. Теперь, когда у него была возможность разглядеть её как следует, ему в ней всё нравилось. Не сказать, чтобы она была какая-то прямо красавица. Она была обыкновенная. И в то же время – необыкновенная. Русые волосы, тёмные глаза, прямой тонкий носик, чуть вздёрнутый на конце. Лицо серьёзное такое, а когда улыбается, на щеках проступают задорные ямочки. А ещё хорошо, что она совсем невысокая. К девчонке выше него Иван вообще не решился бы подойти. У него ещё гордость есть. Хорошо бате говорить, что он сам в детстве был маленьким и тощим. Зато сейчас плечищи какие! Понятно, что они не от сырости наросли. Отец физкультурой в молодости крепко занимался. Ванька тоже занимается, только вот пока что-то не очень растёт. Их светскую беседу прервал истошный девчоночий визг: – Шура-а! А Карасик нас гусеницей стращает! Шура всплеснула руками и кинулась ловить неугомонного Карася, который носился кругами, зажав в кулаке мохнатую рыжую гусеницу, и радостно хихикал. Ванька снова без труда поймал его за штаны. – Эй, рыба! Червячка хочешь? Давай выкидывай, не нервируй прекрасных дам. Иначе ты у меня его сейчас сам есть будешь! – ласково пообещал он. – Вот ещё! – нахально сказал Карась. Но гусеницу выкинул. – Совсем я с ними не справляюсь, – сокрушённо вздохнула Шура. – Лида с нашими на завод ушла, мне октябрят поручила. А они меня не слушают. Всё время норовят какую-то пакость учинить. Или разбежаться. – Так ты просто неправильно с ними обращаешься, – авторитетно заметил Иван. – Толку-то малькам что-то запрещать? Сделай так, чтобы им интересно было. Моя мать всегда так делает. Эй, рыбная молодь, давайте истории рассказывать! – Страшные? – пискнул кто-то из девочек. – Про покойников? – с кровожадным выражением на лице высунулся Карась. – Можно и про покойников, – солидно согласился Иван, усаживаясь на траву возле ребятишек. Шура села рядом с ним, глядя с таким же живым интересом. Чего бы такого им рассказать? Что-нибудь из Эдгара По, которого читал прямо перед отъездом? «Падение дома Ашеров»? «Чёрного кота»? Или про леди Лигейю? Да ну его! Во-первых, ещё дома надоело. Во-вторых, мать заставила читать рассказы на английском языке, и Ванька не был уверен, что всё понял совершенно правильно. Начнёшь путаться – как раз и нарвёшься на недоверие и насмешки. От того же Карася. Который, по зловредной своей карасячьей сущности, уж точно шанса не упустит. Вон как сидит, ухмыляется во всю свою хлеборезку! А ударить в грязь лицом перед дамой Ванька позволить себе не может. Нет уж, тут надо действовать наверняка. – А у нас в городе бессмертный сыщик есть! – начал он таинственным шёпотом. – Ври толще! – ожидаемо задорно отозвался нахальный малёк. – А чего мне врать? – солидно заметил Иван. – Я чистую правду говорю. На кладбище уж тридцать пять лет могила стоит, здоровенный такой камень с крестом. А он, вместо того, чтобы там лежать, по земле ходит, бандитов ловит. – Это как? – непритворно заинтересовалась Шура. Кажется, она и сама забыла, что он всё это затеял, чтобы октябрята просто тихо посидели на месте. – А вот так! Три года назад у нас в уезде страшенная банда объявилась. Людей пытали, ножами резали, убивали почем зря. А потом исчезали, как сквозь землю. Милиция с ног сбилась, а следов никаких. И вот сидит однажды наш начальник милиции, Сергей Степанович, в своём кабинете и думает, как ему этих бандитов переловить. Вдруг земля задрожала, потемнело всё. И раздались ШАГИ! Кто-то из девочек испуганно пискнул. Ванька бросил на стайку октябрят многозначительный взгляд и выдержал драматическую паузу. Поглядел на Карася. Малёк сидел, осклабившись во всю свою широчайшую пасть с редкими, не до конца вылезшими зубами, но ничего не говорил. – И чего там? – не выдержал чернявый мальчишка, похожий на татарчонка. – Дверь распахнулась, за ней свет. И в том свете стоит сыщик. Которого тридцать лет назад бандиты убили, заживо сожгли. И говорит: «Ты звал меня, Евграшин? Я пришёл!» Теперь уже пискнули, кажется, все девочки разом. Ванька продолжил деловито: – Вообще-то он и раньше являлся. Особенно карточных шулеров не любит. Станут где-то мухлевать, он тут как тут. Приходит, садится, берёт колоду в руки и говорит: «Ну, давай сыграем! Мухлюй, как хочешь, только тебе меня всё равно не обыграть. А проиграешь – отправишься со мной прямиком в пекло!» – Получается, сыщик-то этот тоже хорош! – неожиданно скептически отозвался Карась. – Это с чего ты взял? – поднял бровь Ванька. – Ну как! Если хороший человек, за что его тогда в пекло? Иван поперхнулся и мысленно вынужден был признать, что малёк не так прост. А он, пожалуй, перегнул палку, нагнетая ужас. Надо искать достойный выход из положения. – Ну, он сам говорит, мол, для Божьего Царства не подхожу. Кто я есть? Фараон, шавка полицейская! – А ты слышал будто? – взвился татарчонок. – Слышал. И даже не раз. – Как это ты слышал? – снова осклабился в лягушачьей ухмылке Карась. – Ты с мёртвыми разговаривать можешь? – Я – нет, мать моя может, – хладнокровно ответил Ванька. – Но сейчас не об этом речь. Он, правда, так говорит, можешь сам спросить. – Как это? – вот теперь несносный Карась, наконец, опешил. – Запросто. Пойди в Карантинную балку, в дом с мезонином, зелёный такой. Он там, на веранде сидит, газету читает. – Иван окинул победительным взглядом притихших мальков и закончил с широчайшей ухмылкой. – Это батя мой! – Правда? – Шура округлила глаза не хуже, чем её подопечные. – Получается, ты тоже того… призрак? – сделал неожиданный вывод Карасик. А потом вдруг дунул и произнёс замогильным голосом: – Приказываю тебе – развейся! – Я тебе развеюсь! – Иван со смехом потянулся к его загривку. – Нет, Ваня, правда – как? – не утерпела Шура. Своим рассказом он произвёл впечатление и на неё. Так даже ещё лучше вышло! – Да всё просто, – он выдержал ещё одну многозначительную паузу, делая вид, будто ему срочно что-то понадобилось отыскать в кармане. Потом перестал рыться, окинул суровым взглядом замершую аудиторию и продолжил. – Отца тридцать лет в городе погибшим считали. Даже скинулись, памятник ему поставили. А он живой! Просто в эмиграции был. – А он революционер, что ли? – поинтересовался татарчонок. – Не, не революционер, – признал Иван. – Просто честный полицейский. Был там один князь – гнида распоследняя, на англичан шпионил. Целая организация у них была. – Князья – они все такие! – со знанием дела высказался татарчонок. Все молчаливо с ним согласились. – Мой отец их раскрыл, а они его за это схватили, пытали, убить собирались. Только он не стал дожидаться. Верёвки на огне пережёг, топор прихватил и затаился. А как самый главный их шпион-убийца зашёл, он ему ка-ак даст топором по башке! – Князю? – уточнил Карасик. – Да не, князю к тому времени уже по башке в другом месте дали. Это другой был, француз. Он и мать мою привёл, хотел, чтобы отец ему все секреты выдал, иначе он её убьёт. Но мать у меня тоже не лыком шита. Только он в них с отцом стрелять хотел, как она тырк его тростью в пузо! Насквозь проткнула. – Погоди! – хладнокровно остановил его Карась. И скрестил руки на груди. – Я уже совсем запутался. – Так француза убили тростью в пузо, или топором по башке? – Вообще-то, пулей в лоб, – вынужден был признать Иван. – Там как раз в это время батин друг, тоже из полиции, подоспел. Ну, они его, значит, втроём и угомонили. А потом избушку сожгли вместе с ним. Чтобы никто не узнал, что батя остался жив. – Но почему? – возмутилась та же девочка. – Всех шпионов же убили? – Да как бы не так! – возразил Ванька. – Их же полный царский дворец был. А если сам царь против них, моим бате с мамкой точно бы не жить. Пришлось им уехать за границу. Вот три года назад как раз и вернулись. – А с бандой что? – хладнокровно поинтересовался Карась. – А что с бандой? Нашёл их отец. Всех в один день уложили, стоило главарю в батю прицелиться. Вот этого никогда делать не надо! У нас все фартовые знают, что Штольман – заговорённый. – Это как? – нахальный малёк и не думал отказываться от своего скептицизма. – А так. Мать же у меня ведьма! Вот она и заговорила, – но увидев округлившиеся в ужасе глаза и рты, поспешил сменить тон. – Ну, это так в городе болтают. На самом деле всё не так было. Цыгане хотели однажды с мёртвым поговорить. Мать им помогла, а взамен потребовала, чтобы отца не трогали. Цыгане и распустили слух, что, дескать, кто в Штольмана прицелится – фарт потеряет. А кто стрелять станет, тому и вовсе не жить! – Ох и горазд ты врать, я смотрю! – раздался новый голос за спиной. Иван обернулся. На краю рощи стояли человек пять мальчишек его возраста, крепких, загорелых и очень спокойных. Должно быть, отряд вернулся со своего мероприятия на заводе. Парни смотрели на него с нескрываемой насмешкой и немалой долей презрения. Неизвестно, сколько времени они его слушали, но ясно, что не верили ни на грош. И ведь им не объяснишь, что всё это – чистая правда. И что сам Иван два года назад участвовал в ликвидации опасной банды и спасал своих родных. Почему-то такие вещи всегда приходится доказывать. Иногда даже кулаками. Штольман-младший понял, что сейчас ему, наверное, придётся драться.