Позови ещё раз

***       Он всё стоял рядом, в проёме двери. Родиону было немного необычно и боязно наблюдать за тем, как подрагивает его мёртвое в чужих объятиях. Криков и плача не было, всё равно ничто не вернёт тот скромный город к жизни. Ему было немного неловко и стыдно за то, что из-за него сейчас много кто страдает, он бы хотел поддержать всех и обнять крепко-крепко, словно в последний раз.       Припятский медленно плывя подходит к Дмитрию. Он боится всматриваться с его лицо, потому что в глубине души он хотел видеть на нём только радостную и настоящую улыбку невероятной красоты. Да и сердце бы с гулким резким хрустом разорвалось в кровавые щепки от взгляда пустых глаз с умершими искрами смотрящих куда-то в пустоту. И он хотел бы что-то сделать, приобнять со спины, сложив ладони в замок на чужой шеи, но так не выйдет, уже поздно что-то делать.       Ему тошно и противно наблюдать за нем, как труп медленно и бессильно куда-то склоняет голову и руки, смотря широко раскрытыми зелёными глазами с замершим испугом куда-то прямо в даль, как чужие, со старыми грубоватыми мозолями, ладони бережно теребят чёрные, как смоль, кучерявые пряди, составляя какое-то лохматое нечто на голове, как светлая и чистая рубашка пачкается тёмными пятнами от грязи и крови.       Он робко, уже по старой привычке, касается плеча, в надежде что сейчас это немного поможет, ведь раньше такое спасало. Призрачные руки окутывает странное тепло, что было сильнее, чем при жизни. Оно медленно переливалось по ладони горьким и жутко знобящим жаром от тихого пламени, заставляющего мелко дрожать всем телом. Это было похоже на какую-то еле заметную при жизни ауру, что манила своей силой и величием.       Плечи резко вдрагивают, заставляя парня убрать руку как можно дальше. Дмитрий медленно поворачивается назад, Родион еле заметно чуть кривовато улыбается, но почти сразу замечает, что глаза, что потеряли все искры жизни превратившись в мёртвое и холодное болото, смотрели будто сквозь него. Днепровский словно что-то пытался высмотреть в этой пустой осиротевшей комнате, словно надеялся снова встретить кого-то, кого любил сильней своей жизни. Кажется, что рядом кто-то есть родной, совсем близко. и этот кто-то пытается сказать «всё хорошо», но хорошо уже никогда не будет. Рядом был кто-то, кто пытался согреть своим умершим холодом, похожим на одиночество, что так и манило своим уродством.       Глаза медленно и плавно скользят по стенам делая очередной круг по этому месту, высматривая каждую даже самую крохотную деталь, считая лепестки грязных цветов на помрачневших обоях. Может это опять в голову ударила с новой силой радиация, вызывающая звенящую мигрень, от которой кружилась свинцовая голова. Перед глазами всё плывёт и плывёт, убегая куда-то совсем далеко, как бы сделало всё, что имело здравый рассудок.       Дмитрий бросает ещё один одинокий томный взгляд на мёртвое тело, что всё так же покорно лежало на уставших руках. Он бережно укладывает труп в грязную кровать и укрывает окровавленным одеялом, оставив только голову открытой, словно Родион не умер, а просто очень крепко уснул, как бывало после утомительных длинных, долгих и подробных планов. Днепровский дарит ему свою прощальную широкую улыбку, но пустые глаза создают впечатление странной фальшивости и чёрного траура.       Родиону, что всё ещё стоял в дверях хотелось крикнуть о том, что он здесь, он рядом, но какой в этом смысл, если его совсем не слышно. Ему хотелось подойти как можно ближе, аккуратно и бережно обнять его, целовать в щеки и губы, беззаботно рассмеявшись, словно ничего не было, ничего никогда и не случалось. Он горько улыбается, глядя на то, как Киев медленно расхаживает по комнате, будто впервые находился здесь, рассматривает стеклянные полки серванта и шкафов, что-то перебирает в руках, с интересом рассматривает, словно маленький ребёнок, просматривает некоторые, уже засмотренный до дыр старые книжки. Некоторые вещи и крохотные яркие безделушки почти сразу же отправляются в карманы и на стол, что совсем рядом стоит, а что Родион, ему и не жалко, пусть хотя бы так он запомнится ему надолго. Может этот и правда будет того стоить, он хотел бы верить, что в этом была хотя бы крохотная капелька здравого смысла.       За этим было немного необычно наблюдать, в душе что-то приятно затеплилось слабым тукслым огоньком от тоненькой спички. Он бы хотел подойти поближе, что-то ласково тихо проговорить, но стоило ли это того, если тебя не замечают. Остаётся только странно неестественно улыбнувшись мечтать и размышлять о своем, о вечном и одиноком, паршивом.       Солнце медленно выползает из-за серых навесистых пушистых облаков, одаряя каждую поверхность масляным и игривым лучом, временами отскакивающим и слепящим глаза. Кругом на мгновение будто стало совсем радостно и по-легкому светло. Кажется, словно всё опять вернулось в недавнее прошлое, когда всё было хорошо и до приятного сладко. Это оставляет на лице неровную мрачную улыбку с привкусом противной горечи в горле и лёгким головокружением.       Ноги подкашиваются и предательски дрожат, пальцы жадно впиваются в скатерть стола и деревянные края. В глазах мелькают странные яркие картинки быстро сменяясь одна из другой и не давая понять что происходит, дышать становится заметно труднее, чем несколько минут назад. Похоже здесь слишком долго оставаться не стоит и лучше вернуться обратно, как бы сильно не хотелось остаться немного подольше. Хотя скорее это намного дольше обычного.       Мысли отскакивают от головы с четким гулом без определенного ритма, опадают и оседают на стенках черепа. Их язвительные языки сплетаются и создают причудливые пугающие чёрные фигуры, но ярче в сознание врезаются чужие глаза, пустые и посеревшие, полные осуждения, безразличия и жгучего отвращения, холоднее того колких снежинок в редкие зимние метели. В горле застревает режущий немой крик, будто он и не хотел вырываться из уст, а наоборот мечтал посильнее мучать живого. И время словно замерло и потеряло смысл в этом месте, медленно стекало вниз густыми медовыми приторными каплями.       Родион чувствует что-то неладное и подходит ближе. Он немного растерян и не знает как помочь, чтобы сделать такого, лишь бы всё стало хорошо, лучше чем сейчас по крайней мере. Моментально вернуться к жизни не получится, нужны какие-то другие, но не менее действенные варианты. Было страшно, пальцы становятся заметно холоднее от тех странных, тошнотворных и грязных мыслей. Тело будто замерло, окаменело и двинуться было сложно не смотря на гремящие слова «сделай уже что-то».       Дрожащие осиновым листом мертвые ладони медленно, словно в замедленной сьемке, тянутся к чужой спине с чёткой пустой бессмысленной надеждой на то, что это поможет. Пальцы болезненно обжигает сфера живого тепла, оставляя жуткие, противные и очень жаркие ощущения. Припятский жмурится и надеется, что совсем скоро это пройдет, станет хоть немного легче, но эти мысли быстро вытесняет желание о том, чтобы у Дмитрия было всё хорошо. Как угодно, но пусть он не тоскует по нему, не гниёт в плесневелом одиночестве, не живёт серым прошлым.       Рука не в силах так долго хвататься за пустой отяжелевший воздух, устал падает и дрожит. Было чувство, будто её со всей силы размазали в кровь по стене. Он снова поднимает свои напуганные глаза, но в этот раз сейчас всё спокойно, и всё так же в пространстве звенит умершая тишина. Сейчас опять стало светло, в воздухе сверкают в танце крохотные сияющие пылинки, летят вниз сгорая и доживая последние мгновения. Может быть завтрашний день будет лучше, чем сейчас?       И вот, через время квартира вновь пустеет и наполняется суровым, ужасным и пугающим одиночеством. Родиону в принципе никогда не нравилось быть одному. Когда рядом кто-то это ведь гораздо лучше и менее скучно. Нечем особо заняться, когда ты призрак, который даже предметов не может коснуться — руки сразу же полощет не сильной, но жгучей неприятной болью. Бродить по комнатам квартиры было невыносимо, в голову опять лезли странные пугающие мысли, может небольшая прогулка по улочкам опустевшего города спасёт.       Рядом ни единой живой души, словно стоишь один в заросшем высокой травой поле. Панельные здания и их номера с названиями улиц всё те же, что и раньше, ничто не поменялось сильно. Просто всё слишком тихо и пугающе одиноко, если бы сердце умело биться, то его бы вероятно услышали другие.       Но нет, город не полностью умер видимо. Изредка куда-то выбегали не страшась бродячие кошки. Они бросали свои серые, будто пустые, взгляды по сторонам и шли своей дорогой, по своим кошачьим делам. Родион уже немного начал свыкаться с мыслью, что его никто не видит больше, но чувствует странное тепло внизу, у ног.       Он опускает взгляд вниз и встречается глазами с каким-то пушистым котёнком, что пытался потеряться об ноги, но из-за своей неуклюжести упал. Котёнок тихо и немного хрипло мяукал, всячески привлекая внимание, видимо немного потерялся. Припятский присаживается на колени и рядом со странным жителем, возможно из-за ужасных условий здесь и он умрёт, тем более он совсем один. Он пытается погладить малыша, но что-то вообще не получается сделать это.       Где-то сбоку подбегает ещё одна кошка, заметно больше и взрослее, наверное мать этого чудно́го пушистого ребёнка, а с ней ещё несколько шерстистых пищащих комочков с черными глазами, похожими на бусинки. Видимо их ни капельки не смущал внешний вид призрака, просто хотелось немного капель ласки и добра. На лице всплывает нежная чуть заметная улыбка, хотелось сказать что-то, но сейчас не имели смысл слова.       Котята беззаботно кувыркались в дорожной пыли игрались с поднимающимися облаками сухой грязи, поднимали крохотные лапки с острыми когтями к солнцу, вертели пушистыми хвостами в разные стороны. Их мать была рядом, сидела где-то рядом, но не слишком близко, довольно жмурилась от грязных пыльных облаков и яркого солнца, будто отдыхала после тяжёлого рабочего дня.       Родиону всегда хотелось завести себе какую-то кошку, ведь Припять не особо и любила долго сидеть дома, всё время выпрыгивала из окна и убегала куда-то, возвращаясь лишь глубокой ночью с криками в дверь. Да и речка не любила долгих сюсюканий, грозилась больно поцарапать за излишки нежностей. После катастрофы так вообще совсем пропала, перестала появляться в квартире даже на мгновение. Припятский старался через боль искать её, тихо звал, но та, будто сквозь землю провалилась. Может и не сильно и любила этот город она, вот и при первой возможности убежала. И нет, за это он не будет винить её, ни за что.       Котята бегают кругом, водят странные свои хороводы по пустынной дороге, что-то говорят на своём языке, чуть хмуро фырчат и громко чихают. В их разноцветных больших глазках мелькает настоящее, неподдельное счастье. Малыши старательно делятся своими эмоциями со всеми, кто их видит, но к сожалению у них всего два зрителя: радостный призрак Чернобыля и их пушистая серая матушка.       Мама-кошка лениво пробирается ближе к Родиону, садится совсем близко и тихо замурлыкав зевает и закрывает свои васильковые большие глазки, будто готовится ко сну. От неё исходят приятные лучи нежного тепла, почему-то не такого яркого, как у людей. Ну или это города просто такие горячие существа.       Уходить совсем не хотелось с этого пустынного и одинокого места, не хотелось бросать эту крохотную пушистую милую семейку. Он так и просидел здесь, пока пушистая мамка потянувшись, что-то мяукнув ушла, а за ней и стайка непоседливых быстрых детей. Он долго провожал взглядом этот чудный театр на лапках, пока они не скрылись за цветами палисадников.       И только сейчас Припятский замечает, как сильно небо покраснело от прощального заката. Солнечный яркий диск ещё не совсем скрылся под землю, криво и неряшливо бросал свои последние умирающие розовые лучи куда попало. За ним бежали и одинокие, будто печальные, нежные облака, похожие на куски из ваты или лоскуты старой, но очень роскошной одежды. Только вот вставать с этого места совсем не хотелось, что-то мешало, говорило о том, что пока рано.