Посмотри на меня

1.

Посмотри на меня. Жалкая мольба прорывается из глубин сознания. Как же низко ты пал, Призрак. Никогда не хотел привлекать лишнего внимания, построил на этом всю свою гребаную личность. Скрываешься от людей, пока в тебе не возникает надобность, и в таких случаях ревностно защищаешь личные границы. Глаза на командира — в крайнем порядке, все остальное время — глаза на врага. Светлый лик Ласвэлл на стене вещает о каких-то подробностях миссии, Призрак внимает вполуха. Посмотри на меня. Он сжимает кулаки, стискивает челюсти, всей своей железной волей давит на глупое желание. Пытается запихнуть обратно в недра разума. Научился сливаться с тенями, передвигаться бесшумно, скрадывать свое присутствие, словно тебя и нет. Закрываешь каждый сантиметр кожи, насколько это возможно. Чуть ли не спишь в маске. Лишь бы никто не распознал в тебе живое существо. Призрак стоит у дальней стены комнаты, пилит взглядом макушку с дурацким ирокезом. МакТавиш и Гэррик сидят ближе к капитану, как нормальные люди, смотрят в выданные файлы, сосредоточены на своей работе. Посмотри на меня… Это все, о чем он может думать.

~

Ему снится сон. Он знает, что это сон, потому что помнит это задание, помнит этот дом, помнит положение каждого противника. Не сон — воспоминание. Он заходит в Здание-2, проверяет углы, за спиной — его команда, прикрывают. Впереди, за невысоким укрытием, рядом с зевом узкого коридора поджидает наемник. Призрак подбирается достаточно тихо, чтобы не спугнуть. Отправляет нож прямиком в глазницу, когда тот оборачивается, со стороны коридора раздаются выстрелы, труп падает с глухим стуком. Призрак бросает взгляд в коридор, когда опускается на колено вынуть свой нож. МакТавиш, зашедший с другого хода, смотрит на него во все глаза. Джонни смотрит на него. Даже в полумраке этого дома широко распахнутые голубые глаза сияют, приманивают. Саймон поднимается на ноги, вытирая нож о штанину и засовывая обратно в ножны. И вместо того, чтобы продолжить зачищать дом, следовать знакомому сценарию, перешагивает труп. Идет вперед, к Джонни. Поднимает руку, кладет на чужую грудь, где вместо броника — тонкая ткань футболки, а под ней — часто бьется сильное сердце. Джонни продолжает пялиться на него, словно завороженный, но этого мало. Этого вдруг недостаточно. Призрак нажимает легонько, толкает, пока Джонни не упирается спиной в стену. Ладонь ползет выше, забирается на шею, заставляет сержанта задрать голову. Он все еще смотрит из-под дрожащих ресниц, пульс его трепещет под пальцами, Саймон склоняется ближе. Этого мало. Он не выдерживает и сдирает с себя маску. Они больше не в темном коридоре. Яркие лампы освещают тайное убежище Алехандро — сарай, заполненный под завязку оружием и амуницией. Между Саймоном и Джонни широкий деревянный стол, но никого вокруг больше нет, они вдвоем. Джонни смотрит на него во все глаза. Призрак впервые показал свое лицо, и Джонни тогда последним оторвал взгляд, впереди была миссия. Но сейчас никакой миссии нет, и здесь Саймон волен делать, что хочет, почему между ними стол? Он делает шаг вперед, никакого стола нет, они стоят в его комнате на базе, дверь за ними закрыта, и Джонни все еще смотрит. Но в этот раз между его бровей появляется складка, когда Саймон прикасается к его подбородку и приподнимает голову. Сержант моргает и спрашивает недоуменно: — Старлей? Призрак просыпается резко, но весьма вовремя. Щурится на экран телефона, выключает все будильники, основные и дополнительные. Протирает глаза и садится в постели. Даже во сне он не волен делать, что вздумается. Тем не менее, такой сон в сотни раз приятнее его обычного репертуара, хоть Призраку и хочется провалиться под землю от стыда. Он не должен… думать так о своем подчиненном. Он не должен ничего хотеть. И первым делом за завтраком, он поднимает голову, когда слышит знакомые шаги в коридоре. Не успевает даже ничего пожелать, потому что взгляд МакТавиша находит его мгновенно. — Доброе утро! — Джонни не стесняется быть громким и энергичным, и в его сторону летят вялые оскорбления и недовольное бурчание, но он лишь улыбается широко, отшучивается, раздает рукопожатия и шлепки по плечам. Его внимание полностью занято всеми остальными обитателями столовой, но когда он собирает свой завтрак, то плюхается напротив Призрака, на мгновение сталкиваясь с ним коленями под столом. — Как спал, Саймон? — вопрос наполовину риторический, Призрак никогда не отвечает искренне, но в этот раз пожимает плечами чуть более дергано, чем обычно. Цепкий взгляд Джонни сужается, но больше он тему не поднимает и начинает обсуждать обтекаемо задание, на которое отправились капитан и Газ. Призрак откидывается на спинку стула, когда допивает свой чай и опускает балаклаву на место, наблюдает за размашистыми жестами вилкой. Взгляд голубых глаз то и дело падает в жиденький омлет, но прямо сейчас Призраку не надо ни о чем желать. Саймон наяву не такой жадный, как во сне. Этого вполне достаточно.

2.

Джонни сжигает лишнюю энергию в качалке во второй половине дня, сообщил о своих планах еще за завтраком, так что это вовсе не странно, что Призрак находит себя там же в то же время. Правда к концу своей серии упражнений Джонни уже больше болтает, чем качается. Зацепился языками с морпехами, собравшимися вокруг штанги. Все, конечно, начинается со «Сколько жмешь?» и оттуда только по наклонной, пока они наконец не сооружают какое-то подобие стола из подручного материала и не начинают матч по армрестлингу. Призрак может лишь закатить глаза и выдохнуть резко на очередном повторе. До приятного жжения в мышцах еще далеко, но он и не стремится себя порвать на этой машине, должен держать тело в оптимальном состоянии — их в любой момент могут вызвать с базы и кинуть на помощь Прайсу и Гэррику. Вокруг него никогда не собирается толпы, в отличие от Джонни, хоть он и чувствует периодически любопытные взгляды. Единственный взгляд, который его волнует, направлен сейчас на самонадеянного раскрасневшегося морпеха, терпящего поражение. — Кто следующий? — веселый голос достает в самое нутро. Призрак чувствует, как по лицу пробегает раздраженный спазм, на следующем повторе не рассчитывает силу и слишком резко бьет валики на ручках, веса стучат со звоном о железную раму тренажера. Спокойно, лейтенант. Морпехи разойдутся, вас скоро снимут с этой базы… И поместят на другую, где будут такие же толпы, потому что Джонни везде — Джонни. И — жалостливо: …посмотри на меня. Призрак душит чувство в груди и сосредотачивается только на работе мышц, на перестуке весов, на тупом повторении одних и тех же движений. Со стороны молодых спортсменов раздаются охи, ахи, пыхтение, подбадривающие крики и смех над проигравшими. Некоторые парни там чуть ли не стонут от напряга, и когда Джонни укладывает чью-то руку на стол с самым настоящим рыком, Призрак решает, что с него хватит. Он вскакивает с машины, грудные мышцы все-таки болят — он не заметил, как переусердствовал, и давно уже сбился со счета своих повторов. Призрак протирает все поверхности, которые мог запачкать потом, и закидывает маленькое полотенце на шею. Забирает с тренажера лишние блины для штанги, которые всегда вешает для дополнительной нагрузки, водружает их на стойку. Думает о прохладном душе в своей комнате и протеиновом коктейле до ужина, когда в его мысли врывается голос, который невозможно игнорировать: — Старлей! — Джонни смотрит на него из-под густых бровей, на губах играет хищная улыбка. — Не проходи мимо! — и ставит свою правую руку на импровизированный стол. Призраку уже давно не интересно меряться письками или кому-то что-то доказывать, но этот взгляд горит брошенным вызовом, и Саймон не способен сопротивляться. Морпехи расступаются перед ним с должным почтением, и глаза сержанта на мгновение округляются. Джонни быстро вытирает ладонь о свои шорты и возвращает руку в прежнее положение. Призрак не спеша стягивает правую перчатку, немного задирает длинный рукав футболки. Что-то трепещет внутри на выдохе от предвкушения контакта с открытой кожей. На какое еще ребячество Призрак готов пойти, лишь бы прикоснуться к нему? — Мышцы-то не забились, Джонни? — интересуется он, усаживаясь напротив. — Уверен в своих силах? — На все сто! — убежденно рычит сержант. Его ресницы слиплись от пота темными лучиками, обрамляют светлые глаза, полные решимости. — Посмотрим, — бурчит Саймон, хватаясь левой рукой за край столешницы, а правой наконец-то сжимает теплую чуть липкую ладонь. Кто-то из морпехов дает отмашку, и Джонни тут же пытается провернуть запястье Саймона, притянуть его руку на себя. Он сильный, как бык, и Призрак сжимает зубы, сопротивляясь его технике. — Ты хорош, — выдыхает он похвалу, и Джонни фыркает от удивления, краснеет пуще прежнего. Их сцепленные ладони дрожат посреди стола, Джонни полностью сосредоточен на Призраке, не сводит остервенелого взгляда, почти не моргает, только морщит нос в оскале. Саймон хотел бы растянуть поединок, но не уверен, долго ли выдержит, Джонни может вырвать победу в любой момент. Так что Призрак перемещает запястье и весь корпус вбок. Если бы Джонни был хоть чуть-чуть сильнее, если бы не боролся с десятком морпехов до него, то кто знает? Однако сейчас Призрак медленно и аккуратно укладывает его руку на стол. В любом случае, спорить с широчайшей мышцей спины Саймона очень сложно. Джонни выдыхает шумно, дикая улыбка не сходит с его лица. Призрак отстраненно проводит большим пальцем по мягкой коже тыльной стороны ладони, прежде чем отпустить чужую руку. Кадык Джонни дергается, когда он сглатывает слюну. Низкий голос протягивает хрипло: — Черт, старлей, значит, это все не только для вида? Призрак поднимается на ноги, и взгляд голубых глаз прокатывается снизу вверх по его телу, оставляя после себя жаркий след. Сержант прекрасно знает, что «это все» совершенно точно не для вида, и Призраку в очередной раз приходится напомнить себе, что это просто стиль общения Джонни, что он так со всеми говорит, что он любит смущать и заводить в тупик флиртом. Все как всегда. — Ничего, Джонни, — Призрак надевает обратно перчатку, опускает рукав, — станешь лучше меня, когда вырастешь. Стискивает собственное запястье, чтобы подавить в себе желание зарыться пальцами в дурацкий ирокез. — Лейтенант Райли, сэр! — прорезается голос у одного из морпехов. Ричардс? Дикенз? Что-то в том роде. — Позвольте, сэр, тоже… — он машет в сторону стола, поднимает правую руку и шлепает себя по бицепсу. Призрак моргает на него, потом обводит взглядом остальных парней: — Если кто-то из вас одолеет сержанта МакТавиша, то может попытать счастья со мной. На миг он ловит удивленный взгляд пронзительных голубых глаз, а потом Джонни расплывается в довольной улыбке и начинает ржать. Морпехи тормошат его голову, чтобы не зазнавался, посылают куда подальше, требуют реванша, а Джонни лишь громогласно напоминает, что они все теперь должны ему выпивку. Призрак отворачивается первым — ему достаточно — и сваливает под шумок, немного раздосадованный тем, что проболтался: он таки следил за результатами их гребаного матча.

3.

Призрак идет из штаба со стопкой документов в кулаке и ноутбуком под мышкой. Он не особо радуется предстоящему бумаготворчеству, но дорожит выбитым правом работать в своей комнате, а не в кабинете с другими офицерами. Спасибо Прайсу. С другой стороны — в штабе есть кондиционеры. Воздух над плацем дрожит от жары, воняет печеным асфальтом. В тени зданий еще терпимо, но под палящим солнцем даже Призраку неприятно. Знакомая фигура руководит тренировкой изнемогающих кадетов. Джонни стоит прямо, ноги на ширине плеч, руки сцеплены в замке за спиной. Рявкает команды со своим раскатистым акцентом, гоняет молодых ребят в полном обмундировании. Кто-то из них наверняка сляжет с тепловым ударом, и Джонни может влететь, но Призрак тут на стороне сержанта — уж лучше выяснить пределы своих и чужих возможностей на тренировке, чем на поле боя. Черная майка, надетая в честь жары и не соответствующая уставу, обнимает спину Джонни, как влитая. Оголяет лоснящуюся кожу плеч и загривка, и линии загара на напряженных мускулах. Иногда Саймону самому нравится просто наблюдать. Иногда, да… однако сейчас он вспоминает всех тех морпехов и думает о том, как легко Джонни прикасается к людям. Как легко позволяет прикоснуться к себе. Призрак представляет, что подходит ближе, кладет ладонь между сведенных лопаток, проводит рукой вниз по изгибу позвоночника, шепчет прямо над ухом… Посмотри на меня. Джонни вздрагивает вдруг — настоящий, не воображаемый — приглаживает ирокез на затылке и оборачивается. Светлый взгляд находит Призрака за секунду. Саймон застывает на месте и… Когда он успел остановиться? Джонни улыбается жизнерадостно и машет, как пропеллер, словно его можно не заметить. Призрак поднимает в ответ свои бумажки, которые уже начало коробить от влаги в его потном кулаке. Пора сваливать с этой жары. Джонни подносит два пальца к губам, потом крутит один оборот над часами на левом запястье с вопросительным изгибом бровей. Перекур через час? Саймон кидает взгляд на собственные часы, потом кивает сержанту, который показывает большой палец и… подмигивает? Мозг Призрака берет паузу. Да не. Показалось. Джонни уже вернулся к своим кадетам: подбадривает отстающих, инструктирует о том, как поддерживать строй и следить за состоянием команды. Он терпеливей Саймона. В Призраке уже поднимается волна раздражения на этих идиотов, которые явно чуть не дохнут, но продолжают молчать и пытаться исполнять команды. Он бы уже орал на них, что командир не умеет читать мысли, и что он может помочь, пока еще не поздно, пока еще кто-то из них не стал мертвым грузом и не подверг лишнему риску всю команду. Из-за таких гордых остолопов, которые боятся показаться слабыми, и гибнут целые подразделения. Призрак качает головой. Не его проблема. Сегодняшняя тренировка послужит им уроком, и сержант с улыбкой расскажет, в чем они были не правы. Посбивает спесь с молодых самонадеянных ребят. Призрак разворачивается в сторону казармы, горячий асфальт прилипает к подошвам ботинок. Думает — плох тот солдат, который не может сказать командиру о своей проблеме. Думает — плох тот командир, которому солдат не может сказать о своей проблеме. И резко вспоминает, что Джонни так и не сообщил ему о пуле в плече там, в Лас Алмас. Призрак ведет челюстью, и даже жара не может подавить холод, внезапно поселившийся под кожей. Как он может чего-то хотеть, если сержант даже не доверяет ему толком? Дерьмо.

4.

Они работают поодиночке, потом курят вместе, потом снова работают, потом обедают вместе, и Джонни говорит, что морпехи пригласили его в бар вечером, и не хочет ли Призрак пойти с ними. Саймон хочет согласиться. Призраку нужно отказаться. Может быть, наоборот, он ни в чем не уверен. Пожимает плечами, отводит взгляд, и Джонни не настаивает, меняет тему, привычный к его нелюдимости и неопределенным ответам. Сержант болтает о тренировке кадетов, рассказывает, что некоторые из них отрастили мозг в конце концов, и начали докладывать о состоянии товарищей. Улыбается, описывая свои идеи для дальнейших забегов. Глаза его дьявольски блестят, когда он придумывает все более изощренные сценарии боевой подготовки. Призрак ловит себя на мысли, что сидит и просто любуется. Отворачивается от яркого взгляда, выпрямляется на стуле и одергивает себя — не имеет права. Под столом ботинок Джонни пинает его подошву легонько, когда сержант сам откидывается на спинку, да так и остается прижатым. Призрак не отодвигается. А Джонни, видимо, не замечает пока строит свои грандиозные планы. — Сгоняю в штаб, чтобы согласовать тренировки, пока мы тут застряли, — бормочет он. — Тебе туда нужно? Призрак мог бы покачать головой — он все-таки планировал работать в своей комнате — однако взгляд голубых глаз ловит в силки, и он уже кивает, не особо задумываясь. Джонни сияет на него улыбкой: — О, пойдем вместе тогда! И они идут вместе. Сначала — в комнату Саймона за документами и ноутбуком, где Джонни как всегда начинает завидовать офицерскому жилью, словно это хоромы какие-то. По-хозяйски осматривает его санузел, спрашивает, как ему давление воды, и Призрак мычит что-то нечленораздельное, пока собирает бумажки во внятные стопки. Потом — в казарму к сержанту, где они делили комнату на двоих с Гэрриком, и где Джонни сейчас обитает один. Он даже не утруждается прикрыть за собой дверь, прежде чем начать стягивать майку через голову. Саймон пробегает жадным взглядом по гладкой коже, облизывает зубы и с усилием воли переводит глаза на голую стену. Не имеешь права, лейтенант. Джонни переодевается в свежую и более цивильную футболку, приглаживает растрепавшийся ирокез ладонью, и смотрит на Призрака в упор, словно знает, о чем тот думает. Словно чего-то ждет. Саймон разворачивается и уходит по коридору первым. Убегает от собственного воображения. Они идут вместе до штаба и там разделяются по разным кабинетам, где Призрак терпит присутствие других людей и их разговоры, и их взгляды, и скучает по тому, как с Джонни все просто. Не все люди раздражают его своим существованием, с некоторыми он способен вполне мирно делить пространство. Ему нормально рядом с его командой, с Прайсом, Гэрриком, Келлером. С теми, кому он может доверять, с кем может немного расслабиться и не считывать каждое движение в ожидании подвоха. Однако с Джонни не просто нормально. С ним хорошо. Рядом с ним чертовски хорошо. И он думал, надеялся, что не один так считает, что сержант тоже нечто похожее ощущает. Даже не в том смысле, что тоже чего-то хочет, нет, эти желания Саймон готов игнорировать до конца своих дней, скорее… Что Джонни тоже это все легко. Однако воспоминания о Лас Алмас заставляют сомневаться. В конце концов, в отличие от Призрака, Джонни со всеми «легко». Ему вполне может быть гораздо легче с остальными своими друзьями и знакомыми, и только неунывающая дружелюбность и оптимизм не позволяют бросить Призрака в одиночестве. А, ну и еще принадлежность к одной команде или какие-то мифические социальные нормы, или обыкновенное желание сохранять благоприятные отношения со своим начальником, который в прямом смысле отвечает за его жизнь. Вот это все несколько усложняет то самое «легко», которое живет у Призрака в грудной клетке. Он сидит, уставившись невидящим взглядом в экран ноутбука, и размусоливает понятие «дружбы». Пытается вычислить по имеющимся уликам, как Джонни к нему относится, а потом осознает, что страдает какой-то бесполезной ерундой, и возвращается к работе. Призрак сидит за отчетами, пока кабинет не пустеет, а стены не окрашиваются золотистым сиянием заходящего солнца. Цифры в углу экрана напоминают, что Джонни наверняка уже в баре, наверняка уже немного выпил и веселится с морпехами. Выстраивает с ними дружелюбные и благоприятные отношения, потому что им всем еще идти вместе на штурм одной из прибрежных вилл российского олигарха, за которым Прайс и Газ сейчас устанавливают слежку. Как это сформулировано в бумажках? Сплочение командного состава. У Призрака много разных причин, чтобы пропускать подобные сборища, даже когда посиделки камерные, лишь с членами их отряда. Однако что-то невнятное зудит в груди, не дает спокойно работать дальше или встать и пойти отдыхать в казарму. Саймон представляет себе Джонни в плохо освещенном баре, чуть навеселе, в компании морпехов, которые стонали, когда сержант побеждал в армрестлинге… Представляет, как он позволяет прикасаться к себе. Нет. Они не в увольнении сейчас, просто ожидают начала миссии и должны быть готовы сорваться в любой момент. А значит, Призраку нужно пойти в бар и проследить за тем, чтобы Джонни не перебрал случайно, и оставался в полной боевой готовности. Так и запишем, думает он, когда проверяет по карте местонахождение бара, выключает ноутбук и бодрым шагом сваливает из штаба. Асфальт еще отдает тепло, накопленное за день, и легкая пробежка вдоль пустынных дорог снова заставляет вспотеть. Когда Призрак приближается к приземистому зданию на окраине городских кварталов, то задумывается вдруг, а не стоило ли заглянуть в свою комнату и переодеться? У него ведь где-то завалялся одеколон, подаренный Гэрриком… И тут же трясет головой — что за чушь? Рядом с баром стоят группки людей, курят, разговаривают. Призрак признает солдат кивками, некоторые из них даже реагируют достаточно быстро, чтобы отдать честь. Взгляды ощущаются наждачкой на коже. Здесь, на пересечении гражданских и военных миров, его балаклава, его перчатки, и даже футболка с длинными рукавами в жаркий день — выглядят странно. Чужое любопытство легко трансформируется в осуждение в его голове. Чужие взгляды напоминают, что ему тут не место. Чужое мнение — как с гуся вода. Призрак все это знает, и ему кристаллически похуй. Он заходит внутрь бара, где его обдает прохладным воздухом из кондиционеров, мгновенно проверяет углы и отмечает все входы, находит точку, где пересекаются линии обзора, а там — Джонни. Он сидит на высоком табурете, крепко прижавшись спиной к барной стойке и окруженный морпехами, жестикулирует бутылкой пива в процессе оживленного рассказа. Мгновение — и блестящие голубые глаза натыкаются на Призрака. Джонни моргает, замирая на полуслове, и тут же расплывается в счастливой улыбке от уха до уха: — Старлей! Он резво проталкивается мимо морпехов, подскакивает к Саймону, разводит слишком широко руки, а потом корректирует движение и ударяет Призрака кулаком в плечо: — Все-таки не смог устоять, а? Саймон купается в светлом взгляде: — Пришел проследить, чтобы ты к концу вечера на своих двоих стоял крепко. — Да, да, можешь и дальше себя обманывать, — Джонни склоняет голову и снова шлепает его по плечу. Они оба в курсе, что сержант достаточно дисциплинированный и ответственный во всем, что касается работы, и что нянька ему не нужна. Джонни ведет Призрака к стойке мимо столов с диванчиками, размещенными у окон. Народа в баре не очень много, в основном солдаты и административный персонал с базы. Есть гражданские, есть явные ветераны. Призрак чувствует, как его провожают глазами, но в общем и целом все не так уж плохо. Он может лишь поблагодарить свою судьбу, что сегодня не пятница. — Ребята нас угощают по доброте душевной, так что можешь выбирать свой Кентукки, — улыбается через плечо Джонни, когда подводит Саймона к прежнему месту у барной стойки. Соседний табурет удивительным образом освободился, так что Призрак усаживается, окидывая взглядом ряды бутылок на полках. У подошедшей барменши он заказывает двойную чистую «Печать», и узел напряжения внутри немного слабеет, когда она даже не моргает в его сторону лишний раз. Джонни вновь поворачивается спиной к стойке и продолжает рассказывать свою байку, несмотря на то, что часть публики разошлась. Его левый локоть откинут на деревянную столешницу, и предплечье то и дело задевает руку Призрака. Саймон закатывает балаклаву на нос, делает первый глоток и прикрывает глаза. Алкоголь жжется на языке, но тут же обволакивает насыщенным вкусом, прогревает нутро на пути в желудок и оставляет мягкое сладкое послевкусие. Черт, давно не пил любимый бурбон. Прайс последнее время был занят, а в одиночку Призрак старается не употреблять — слишком хорошо помнит отца. Не хочет проверять свою стойкость. Из динамиков над головами льется негромко какой-то попсовый рок, что-то такое он слушал, когда ему было лет пятнадцать, и он думал, что у него дерьмовая жизнь. Сейчас в музыке юности он слышит сплошное раздражающее нытье. Сейчас он предпочитает металл потяжелее, такой, чтобы барабанные перепонки начинали кровоточить, если сделаешь чуть погромче. Однако тут музыка включена довольно тихо, и ее легко игнорировать. Легко сосредоточиться на шотландском говоре рядом. Джонни рассказывает про тот случай, когда Гэррик выпал из вертушки и продолжал отстреливаться от врагов, пока висел вверх тормашками на страховке. Джонни даже не было там, но рассказывает он с таким упоением, будто видел все собственными глазами. Газ сам не скупился на подробности, и сержант теперь рисует захватывающую картину, морпехи развесили уши, внимают каждому слову. Призрак и сам немного подвисает, наблюдая за ним, и не ожидает, когда Джонни поворачивается вдруг к нему всем корпусом и выдает: — ...старлей не даст соврать, да? Саймон моргает, прикрывает лицо стаканом: — Он занимался гимнастикой в детстве. Любой из нас отрубился бы от прилившей в голову крови. — Вооот, я о том и говорю! — Джонни тычет бутылкой в морпехов, будто кто-то из них собирался спорить, а потом резко хмурится. — Стоп! А мне он этого не сказал! Призрак фыркает в бурбон, и чувствует на себе пристальный взгляд. Косится в кристально голубые глаза, которые прилипли к его лицу, и резко ощущает, как приподнятые углы его рта растягивают и деформируют его шрамы. Саймон опускает голову, воюет с желанием опустить балаклаву на место. Взгляд соскальзывает с него, оставляя тягучий оттиск на коже. Они едят вместе, они курят вместе. Должен был привыкнуть. «Ты такой страшный?» Голос Джонни в ухе тогда, в Лас Алмас. «Скорее наоборот». Смешно. На чужое мнение ему плевать с той самой колокольни, но мнение Джонни… И вдруг хочется, чтобы для него — не страшный… Обхохочешься. Проходит всего пара мгновений, морпехи завлекают Джонни в партию бильярда. Тот отставляет пустую бутылку пива, обещает еще раз надрать всем задницы. Саймон заглатывает свой бурбон одним махом, опускает маску на место, и разворачивается на табурете так, чтобы наблюдать за бильярдными столами и за всеми остальными посетителями бара. Никто из них пока что не вызывает желания потянуться за его ножами, так что Призрак позволяет себе сосредоточить внимание на Джонни, который стоит к нему спиной и покручивает кий в пальцах. Пока один из морпехов — Эйнсли, вроде, — разбивает шары на столе, Призрак впервые замечает, что Джонни снова переоделся для этого вечера: на нем узкие темные джинсы вместо армейских штанов и синяя рубашка-поло, оттеняющая глаза. Вот уж кому не наплевать на мнение окружающих. Джонни улыбается и шутит, и если Саймону глаз от него не оторвать, когда они оба измазаны в грязи, крови и дерьме, то что уж говорить про нынешние обстоятельства. Эйнсли в это время ошибается, шар отскакивает от угла лузы, и морпех шикает недовольно. Джонни оживляется, обходит неторопливо стол, оценивая расположение элементов в игре. Медленно проводит пальцами по лаковому борту стола, пока идет. Будто ласкает деревяшку. А потом наклоняется над столом, словно специально встав к Призраку спиной. Мышцы натренированного тела перекатываются под натянувшейся тканью, когда Джонни примеряется к удару, водит кием туда-сюда с проворотом запястья. Призрак сглатывает слюну в пересохшее горло и отворачивается от великолепного вида, который отпечатывается в его подкорке. Морпехи взрываются восхищенными охами и ахами, но Саймону сейчас совершенно не до красивого крученого, которым Джонни забил свой шар. Он знаком просит барменшу повторить его заказ и задирает балаклаву, чтобы сделать спасительный глоток. Одинарная порция была бы чуть разумнее, но это ничего: даже если охмелеет, успеет протрезветь вовремя. С его массой тела надо выпить сильно больше, чтобы по-настоящему напиться. Призрак кидает взгляд опять в сторону бильярдного стола, словно ему там медом намазано. Вид Джонни сбоку ничуть не лучше, чем сзади. Обычно жизнерадостное лицо серьезно, сосредоточенный взгляд направлен вперед, его тело напряжено, а разум сфокусирован. Саймон привык наблюдать такие перемены в сержанте на поле боя, и там ему самому ни в коем случае нельзя отвлекаться, но здесь, в относительной безопасности, его размякшее сознание может лишь выронить мольбу… …посмотри на меня. Джонни делает удар, которым загоняет сразу два шара в лузы с чередой рикошетов. Выпрямляется довольный и на мгновение — голубые глаза стреляют в Призрака. Однако внимание Джонни быстро перехватывают морпехи и игра, и их ставки. И оказывается, что Призрак с алкоголем в крови такой же жадный, как во снах. Саймон хочет, чтобы Джонни смотрел только на него, думал только про него, был сосредоточен только на нем, чтобы все остальные люди перестали существовать. Чтобы Джонни глядел на него как на неразорвавшуюся бомбу, чтобы с таким же трепетом прикасался и перебирал его провода. О, Саймон знает, чего хочет. Воображает, как нагибает Джонни на этом столе, как стаскивает джинсы в облипку, как сержант стонет в голос прямо в зеленое сукно… Спокойно, лейтенант. Возьми себя в руки. Нельзя, нельзя так думать, не имеешь права. Джонни нагибается над бильярдным столом по собственной воле, облизывает губы перед ударом, и Призрак понимает, что любимый бурбон и любимый сержант — опасное сочетание. Тем временем Джонни осталось забить только восьмерку, чтобы выиграть партию. И из всех возможных вариантов удара, он решает бить «через радикулит». Прислоняет задницу на гладкий бортик стола, заводит кий за спину и изгибается настолько соблазнительно, что у Призрака коротит что-то в мозгу. Нет, он же это специально? Не может же быть, чтобы не специально. И тут до него доходит наконец — Джонни флиртует с кем-то. Не в шутку, а на полном серьезе. Шар с треском падает в лузу, и морпехи вокруг свистят и смеются, и утешают проигравшего Эйнсли, которого Призрак теперь изучает пристально. Блондин. Высокий. Ниже Призрака на полголовы, но все же. Принимает поражение с рукопожатием, и Джонни улыбается ему, хлопает по плечу. Тут же отпускает, переводит взгляд на Призрака и возвращается к стойке, заказывает себе еще бутылку пива. — А ты не хочешь сыграть? — Джонни склоняется к нему ближе, тепло его тела обжигает сквозь тонкую ткань футболки. — Можно в девятку или в стрейт. Или только рикошетами. Бильярд — это чистая геометрия. Для двух снайперов, которые привыкли просчитывать скорость ветра, угол расположения цели и ее движение, эта игра сродни детской головоломке. Иногда приятно применить свои навыки в чем-то ненапряжном. Однако Призрак качает головой и на Джонни не смотрит. — Мое дело предложить, — пожимает тот плечом и прикладывается к пиву. Сидит рядом, никуда не уходит. И настроение Призрака лишь продолжает киснуть. Джонни пригласил его из вежливости, знает, что Призрак всегда отказывается. А теперь обязан тусить с начальником, развлекать угрюмого одиночку, хотя явно планировал кого-то тут зацепить себе на ночь. Зачем Саймон сюда заявился? Вставлять палки в колеса сержанту или наблюдать, как тот флиртует со всеми? Идиотская была затея, лучше бы сидел сейчас в своей комнате и полировал ножи, как планировал. Он был прав с самого начала, ему тут не место… — Как тебе бурбон? «Печать Мастера» звучит солидно, — подает голос вдруг Джонни. Саймон облизывается и смотрит в стакан, о котором чуть не позабыл в самобичевании. — Всяко вкуснее текилы, — бурчит в ответ. — Дай попробовать? Призрак моргает на Джонни, который уставился на него без тени улыбки на лице. Он серьезен. Они оба знают, что морпехи оплатят их выпивку, сержант мог бы заказать, но… не заказывает. Просит. А смотрит так, будто требует. — Смешивать нехорошо, Джонни, — низко рокочет Призрак, но передвигает стакан ближе к руке сержанта. — У меня желудок железный, Саймон, не переживай, — Джонни не отрывает взгляда, пока не подносит стекло к губам и не делает глоток. Мычит одобрительно, губы растягиваются в мягкой улыбке. Голубые глаза открываются и смотрят с прищуром. — Сладкий. Саймон замирает на месте. Предположения, догадки, надежды переплетаются в замешательстве, пытаются прорваться наружу с выдохом. Что если?.. — Старлей? Призрак захлопывает челюсть и разворачивается хмуро на голос. Ричардс — точно Ричардс и рядом с ним еще Сэнфорд — быстро соображает, что совершил ошибку. — Я-я имею в виду старший лейтенант Райли, сэр! — морпехи вытягиваются по струнке под его тяжелым взглядом. Так-то лучше. Призрак кивает, позволяя говорить, ловит боковым зрением лицо сержанта, которое кривится в раздражении. Ага, сначала их всех очаровал, а теперь недоволен, что они перенимают твои привычки, Джонни? — Просто хотели уточнить, сэр, сержант МакТавиш утверждал, что пошел в рукопашную с танком и выиграл, — на их лицах улыбки и румянец от выпитого. Они уже считают Джонни другом и готовы подначивать. Тот шумно негодует рядом, пока Призрак переводит на него взгляд и поднимает бровь под маской: — А что тут уточнять еще? Чистая правда, родиной клянусь! — Ммм, а мне казалось, что там без взрывчатки не обошлось. Штук пятнадцать С-4 ушло, не помнишь? Джонни таращится на него, возмущенный предательством: — А чем я по-твоему их закидывал?? Вот этими самыми руками! Морпехи заливаются хохотом, сержант улыбается, отпивая свое пиво, и продолжая гнуть свою линию, что это точно считается за рукопашный бой. Призрак просто чувствует растекающееся по венам тепло — это все бурбон, не иначе. Чужая душа — потемки, как говорила мама. Он никогда не узнает, что Джонни о нем думает, пока не спросит. А Призрак не спросит — не имеет права. Он может претендовать лишь на осторожную дружелюбность между коллегами и не более. Он задушит свою жадность. Морпехи зовут Джонни на еще одну партию бильярда, музыка из динамиков вдруг становится громче, Призрак понимает, что народу в баре успело прибавиться. Он допивает остатки алкоголя в стакане, натягивает маску на лицо и встает с табурета: — Спасибо за приглашение Джонни, но мне пора, — позволяет себе опустить ладонь на широкое плечо и сжать легонько. — Что? Ты же только пришел? Сержант пытается поймать его взгляд, но Призрак отворачивается первым: — Не забывай, что завтра еще работать, — бросает через плечо и поднимает ладонь в прощании с теми морпехами, которые это заметят. Он петляет между людьми и выбирается в теплую влажную ночь. Проходит мимо курящих компаний, разворачивается в сторону базы. — Старлей! Погоди! — сзади раздается знакомый топот. Саймон оглядывается, приподнимая брови. Джонни подбегает, начинает идти в шаг рядом: — Нехорошо красавицам в одиночку шариться в потемках, — объявляет он с улыбкой. — Решил проводить тебя. Призрак ухмыляется невольно и фыркает: — А что ж твои красавицы в баре? Бросил их там? Джонни отмахивается: — У них численное преимущество, сами справятся. И потом, — оглядывает Призрака долгим взглядом, — мой лейтенант обещал следить, чтобы я не перепил. Я же без него пущусь во все тяжкие, за мной глаз да глаз нужен. Призрак такого признания не ожидал, но в груди щекочет приятно просто от того, что Джонни сейчас выбрал его компанию. Глотает правду, готовую соскочить с языка про то, что давно глаз на сержанта положил. Свет города тает за их спинами с каждым шагом по пыльному асфальту. От полей, которые отделяют базу и ее полигоны от гражданских, поднимается дурманящий запах дикоросов и стрекот насекомых. Вдалеке поблескивает темный океан. Звездное небо простирается над их головами во всей красе. Призрак вдыхает полной грудью этот миг затишья. Знает, что Джонни тоже смотрит вверх. — До сих пор помню день, когда впервые увидел Южный Крест, — бормочет, стараясь не разрушать царствующее умиротворение. Джонни усмехается, но без обычной своей резкости: — Имеешь в виду ночь? — блестящий взгляд его остается мягким. Саймон мычит, соглашаясь. Радуется, что балаклава скрывает его выражение лица сейчас. Джонни все сразу понял бы. …кстати про кресты! — Что видит оптимист на кладбище? Сержант оживляется сразу: — О, эту я слышал! Как же там было-то?.. Призрак не дает ему времени вспомнить: — Одни плюсы. Джонни улыбается широко, щелкает на него пальцами: — Да, да, точно. А эту знаешь? Как понять, что человеку нравится золотой дождь? О, нет. Призрак заранее стонет красноречиво свое мнение о Джоннинном чувстве юмора. — У него на лице написано, — победоносно изрекает сержант. Они идут неторопливо до базы, обмениваются шутками, обсуждают книгу, которую Призрак читает (ему средненько), и сериал, на который подсели сестры Джонни (сержант пересказывает сюжет целиком). Говорят про созвездия. Они болтают до самой двери Саймона, могли бы болтать всю ночь, но завтра им предстоит работа, и они оба достаточно дисциплинированные и ответственные, чтобы понимать это. И Призрак достаточно протрезвел, чтобы не поддаваться на глупые импульсы. Не притягивать сержанта к себе за шею, не завлекать его в свою комнату. Несмотря на то, как расслабленно Джонни привалился к стене плечом, как смотрит из-под опущенных ресниц, и как блестит его нижняя губа в сумраке казарменного коридора. — Спокойной ночи, Джонни, — Саймон произносит первым. Потому что это так легко, все, что есть между ними, — так легко. И он ни за что на свете не угробит эту легкость своими непрошенными желаниями. — Спокойной ночи, Саймон, — шепчет Джонни. Призрак отворачивается, открывает дверь и прячется внутри.

5.

Миссия, как всегда, затягивается. Ласвэлл послала весточку, что русские осторожничают — и это хороший знак на самом деле. Повышает вероятность, что вся эта заварушка оправдает себя, и они смогут выйти на Макарова. Прайс и Гэррик сидят там тише воды, ниже травы, собирают информацию и готовятся вызывать тяжелую артиллерию при первой же необходимости. Ласвэлл с самого начала пообещала, что Джонни надо будет взорвать не одну пару бронированных дверей внутри виллы во время штурма, и тот первые дни бегал на взводе, распаленный возможностью применить свои навыки. Потому и тратил свою неуемную энергию в качалке да за разработкой новых тренировочных программ. Однако сейчас сержант подуспокоился, перешел в «режим ожидания», как это Призрак называет. Джонни расположился на просиженном диванчике в комнате отдыха, полностью поглощенный своим блокнотом для рисования. Призрак проходит мимо других диванов и кресел, где солдаты раскинулись в перемежку конечностей, кто-то смотрит очередной повтор «Друзей» по телеку, кто-то сидит в телефоне, кто-то дремлет. Под потолком вентилятор лениво разгоняет вечернюю жару. Призрак останавливается перед торговым автоматом, сует банкноты в щелку, тыкает в кнопки выбора напитка. Банки падают с грохотом вниз, он забирает их со скрипом в коленях. Жуткая фиолетовая газировка — будто бы виноградная — для Джонни. И простой лимонад для него. Призрак садится рядом с сержантом, прислоняет прохладную жестяную банку к его плечу. Джонни подпрыгивает на месте с коротким высоким вскриком, и Саймон расплывается в улыбке под маской. Сержант выругивается чем-то очень шотландским, окидывая смущенным взглядом комнату и всех солдат, которые уже вернулись к своим занятиям. — До инфаркта доведешь, помяни мое слово! — уши его краснеют, но настроение мгновенно меняется, когда глаза падают на газировку. — О, спасибо. — Подожди, не открывай, — предупреждает Призрак на всякий пожарный. Одного падения наверняка не было достаточно, чтобы взболтать ее сильно, но Джонни сейчас рисует. Сержант перекладывает свой блокнот в правую руку, прислоняет банку к шее, закрывает глаза в удовольствии. Выступивший конденсат скатывается по пальцам на запястье. Саймон отворачивается от заманчивого вида, достает свою книгу из кармана и устраивается поудобнее. Мог бы почитать и в своей комнате, но… Джонни здесь, и он рисует. На первый взгляд — странное увлечение для энергичного сержанта. Но в этом весь он, не правда ли? Полон противоречий. Газировка открывается с шипением, Джонни прикладывает банку к губам, глотает жадно. Сплошная химия и красители, но он поведал однажды с улыбкой, что это вкус детства. Призрак протирает свой лимонад подолом футболки — всяко чуть чище будет — вскрывает тоже, задирает балаклаву и пьет. В носу тут же начинает щекотать от газа. Обычно он предпочитает воду, лучше утоляющую жажду и при этом не такую противную, как спортивные напитки, но иногда хочется чего-то сладкого. Иногда ему просто хочется побаловать Джонни «вкусом детства». Тот выдыхает шумно, когда проглатывает полбанки за раз, бьет себя кулаком с блокнотом по груди и рыгает смачно. Призрак закатывает глаза, но не отодвигается, когда Джонни стукает его коленом, да так и оставляет прижатой голень. Призрак открывает свою книгу, пытается сосредоточится на строчках, периодически отпивая лимонад. Однако Джонни рядом рисует. Сейчас просто хмурится в блокнот сосредоточенно, Призраку не видно страниц внутри. У Джонни два блокнота: с черной обложкой более «рабочий», который он берет иногда на миссии, ведет там свои стратегические заметки, записывает детали задания кодировкой, схематично обрисовывает передвижения врага. Этот блокнот видят только сослуживцы, и сами иногда над ним зависают, когда обсуждают план действий. И есть с красной обложкой, где он рисует «для души». Этот блокнот Джонни готов показывать всем и каждому. Внутри — разнообразные пейзажи отдаленных уголков планеты, вертушки и оружие, и, конечно, портреты. Джонни рисовал Гэррика и Прайса, других членов отряда, свою семью — родителей, сестер, племянников. И просто тех, кто цепляет его внимание. Джонни допивает газировку, сминает банку в руке и бросает через всю комнату в мусорную корзину рядом с автоматом. Банка попадает внутрь, но Джонни не везет: она отскакивает от чего-то и выпрыгивает резво наружу. Джонни выпячивает нижнюю губу в обиде, ворчит на вселенский заговор против него и поднимается на ноги. — Мою тоже отнеси, — произносит Призрак, быстро допивая свой лимонад. — Будет исполнено, старший лейтенант Райли! — сержант еле сдерживает улыбку, пока отдает честь и щелкает каблуками ботинок. Призрак сует ему свою банку и физически чувствует, как теряет веру в человечество, когда Джонни сминает ее и снова бросает. Эта банка не выпрыгивает следом за первой, к сожалению, так что Джонни поворачивается к нему с невыносимо самодовольной мордой: — Талант не пропьешь! Кто-то из солдат в комнате даже свистит на это заявление, хотя большинству, слава богу, на все это представление глубоко плевать. Воодушевленный, Джонни идет подбирать свой мусор, а Призрак косится на оставленный рядом блокнот. Он может попросить. Он никогда не просил. Был свидетелем того, как Газ просил посмотреть, и даже Прайс разок поинтересовался. Иногда он этот блокнот видит в руках у совершенно незнакомых людей, хотя Джонни, конечно, общается с ними, как с давними друзьями. Несмотря ни на что, Саймон считает, что это слишком личное, что он не имеет права… Поэтому смотрит исподтишка, когда Джонни рисует, падает взглядом на те страницы, которые может видеть. Джонни знает наверняка, и не стесняется, не прогоняет Призрака, не требует перестать совать свой нос, куда не звали. Сержант возвращается на место, подбирает блокнот и карандаш, снова прижимается ногой к Призраку, когда садится. На страницах, которые мелькают перед глазами, — темный океан под звездным небом, вывеска бара, фигуры солдат, развалившихся на диване. Призрак прослеживает взгляд Джонни, когда тот достает из кармана стирательную резинку и начинает порывисто что-то исправлять. Сейчас он рисует с натуры. Саймон опускает глаза в свою книгу. И не видит ни буквы. Джонни полон противоречий. Снайпер-подрывник, обожающий хаос битвы и взрывы, и при этом способный часами лежать неподвижно, сосредоточенный на одной цели. Со стратегическим мышлением, которое может составить конкуренцию Прайсу через пару лет, сыплет гениальными идеями, и при этом иногда безбожно тупит в самых простых вопросах. Самый жизнерадостный убийца, которого Призрак когда-либо встречал, добрый и беспощадный в одинаковой мере. Невероятно дружелюбный человек, который способен очаровать кого угодно, и который почему-то решил выбежать из бара вслед за своим замкнутым начальником. Книга захлопывается в руках с мягким шуршанием страниц: — Почему ты не сказал, что ранен, Джонни? — глухой голос Саймона опускается между ними, как кирпич в воду. — Тогда, в Лас-Алмас. — Хмм? — Джонни поднимает взгляд из блокнота, моргает на него. — Что? Призрак сжимает зубы, чтобы больше ничего не сорвалось с языка-предателя. Хочется рявкнуть, чтобы отвечал на вопрос, вернуть момент своей слабости на привычные рельсы офицера и подчиненного. Он уверен, что Джонни его прекрасно слышал, и ему нужна правда, и совсем непонятно, кто эту правду способен вытянуть: лейтенант Райли, Призрак или Саймон? Джонни открывает рот, потом захлопывает обратно, отводя глаза, облизывает губы и улыбается невесело: — Черт, я думал, что ты забыл уже об этом, — он кидает карандаш между страниц блокнота, чешет свой ирокез на затылке. — Не знаю я, — его акцент становится ярче в расстройстве, он пожимает плечами, — я тогда совсем хреново соображал, старлей. От... от боли, там, кровопотери. Бежать не мог больше, в глазах темнело сразу. И я... — он бросает на Призрака быстрый взгляд, потом снова упирается глазами в среднюю дистанцию, теребит мочку уха, — я не такой, как ты, знаешь? — признается тихо. — Не привык быть совсем один, без команды, без поддержки, без наблюдающих. Так что... не готов был к такому, вот и все, — заключает Джонни, а потом поворачивается к нему с натянутой улыбкой. — Да ты помнишь, какую чушь несусветную я нес тогда! Отмахивается от Призрака, будто все это какая-то шутка. — Ты не мог больше бежать, у тебя темнело в глазах, ты потерял так много крови, что твое выживание было поставлено под угрозу, и ты понимал это. И не сказал мне ничего. Призрак произносит все это негромко, просто повторяет факты, в которые Джонни его только что посвятил, но от каждого слова сержант морщится все сильнее и вжимает голову в плечи так, словно Саймон орет. А Саймону хочется орать, ему хочется взять эту пустую черепушку с пылью между ушами, и вытрясти из нее ответы — почему, почему, почему??? Хочется напомнить, что Призрак отвечает за его жизнь, что кровь Джонни всегда будет на его руках, смерть каждого солдата под его командованием на его руках, всегда так было и так будет. Должен же Джонни понимать — как он может не понимать? — что Саймон взвешивает жизни против задачи, как и каждый командир на поле боя, и что ни одна задача… Призрак сжимает кулак на колене. Он в дерьме. — Да, не сказал, — защищается Джонни, выпячивая подбородок. Поднимает на него блестящие глаза, хмурится, жестикулируя блокнотом. — Господи, я там не думал, что протяну достаточно долго, чтобы это имело какое-то значение! — Призрак моргает. Он дышит ровно, размеренно. — Просто, просто… — Джонни пожимает плечами снова. — Ты был на другом краю города, какие у меня были шансы? Да никто не удивился больше меня, когда оказалось, что мы оба выжили. Джонни кладет руку на грудь. Будто говорит от самого сердца. Будто искренне верит в то, что сказал. Саймону хочется схватить его за футболку именно там, притянуть к себе, нос к носу, зарычать, чтобы дошло наконец… — Я никогда тебя не брошу, — он говорит все так же тихо, дышит так же размеренно, он держит себя в руках. Но глаза Джонни бегают по его зрачкам, распахиваются шире, будто он что-то видит, что-то понимает… — Я всегда приду за тобой, слышишь? На мгновение кажется, что пронзительный взгляд проникает под слои его масок, сдирает кожу, впивается в мозг, озаряет иссохшуюся, истерзанную суть. Колено Джонни снова упирается в его бедро, когда сержант придвигается ближе, когда глотает слюну и кадык его дергается. Саймон сам не может сопротивляться, подается к нему, рука сама собой поднимается, и… Приглушенный смех из телевизора возвращает к реальности. Как ты думаешь, что сейчас происходит? Смешно. Взгляд Саймона падает на блокнот, зажатый в кулаке. Указывает на него, будто так и намеревался сделать: — Дай посмотреть. Чужая душа потемки… — Что? — Джонни спрашивает сипло. — Дай посмотреть, что ты рисуешь, — дай заглянуть в твою. Сержант промаргивается: — Эээ, да, — суетливо вытаскивает карандаш между страниц, потом осматривает бегло последний разворот, дует на него, смахивает крошки от стирательной резинки, — да, конечно, держи. Саймон берет блокнот в руки бережно, смотрит на то, как закругляются углы раскрытых страниц. Солдаты на диване нарисованы небрежными штрихами, их леность передана каждой неаккуратной линией и широкими грифельными мазками. Этот рисунок еще не закончен, но уже видно жаркую и сонную атмосферу по закатанным рукавам футболок и расслабленным позам. Джонни так талантлив. Призрак переворачивает стопку изрисованных страниц и начинает смотреть с первой. Тут и там мелькают детали солдатской жизни, выведенные заботливо, словно даже в паре заляпанных грязью сапог или кружке со сколом и кофейными пятнами скрывается какой-то смысл. Джонни придает им смысл. Джонни придает значение каждому предмету и каждому пейзажу, и даже если Саймон не может понять, какой именно, он впитывает сам факт оказанного внимания. Пытается увидеть это так, как видит он. А люди — это совсем другая история. Позы, выражения лица — все переполняет эмоциями. Счастливый Газ поправляет кепку, смех в каждой черте лица. Задумчивый Прайс корпит над бумажками, сигара дымит в расслабленной руке. Недовольная Ласвэлл тычет в кого-то ручкой, словно рапирой. Люди. С улыбками и с гримасами, скучающие и разгневанные, знакомые и… — Это моя мама, — подает голос Джонни сбоку. — Клара, — произносит Саймон, разглядывая темноволосую низенькую женщину внимательно. Та же улыбка, ему кажется. Те же глаза. — Да, — выдыхает сержант после паузы. — Откуда ты знаешь? Призрак бегло поднимает взгляд: — Ты говорил как-то… Джонни мычит, потом указывает других родственников, говорит имена, если Саймон не вспоминает первым. Джонни сейчас так близко. Весь повернут к нему, рука за спиной Призрака, пока что не прикасается, но Саймон чувствует исходящий от него жар каждой клеточкой своего тела. Джонни болтает все смелее, рассказывает кто, что, когда. Саймон вспоминает места, людей и события вместе с ним, даже фыркает над смешными историями. Доходит до последней заполненной страницы. Вывеска бара. Звездная ночь. Развалившиеся солдаты. На всякий случай даже пролистывает веером оставшиеся. — Больше нет, — мягко подводит итог Джонни. Саймон кивает. Да. Чего он ожидал? — Красиво, — говорит глухо, улыбается под маской, но Джонни хмурится почему-то, — очень красиво, ты молодец. — Саймон? — горячая ладонь ложится на его плечо, и Призрак не может, не сейчас… Он вскакивает на ноги, сует блокнот обратно в поднятую руку: — Мне пора. И бежит прочь. Чего он ожидал? Чего?.. Весь этот флирт, все эти подмигивания, прикосновения, верчение хвостом перед ним, распитие бурбона из одного стакана… Чего он ожидал? С Призраком такое случается, на него обращают внимание, он вызывает интерес. Все-таки ходячая легенда, неубиваемый солдат. Пугающий и загадочный. Некоторых только это и привлекает — лишь бы развернуть обертку. Другим даже этого не нужно. Все, что их интересует — его размер и умеет ли он им пользоваться. Что бы там Джонни о нем ни думал, этого не достаточно, чтобы приложить карандаш к бумаге. Конечно. Зачем рисовать человека, которого не видишь? Саймону хочется выть. Хочется забиться в угол и свернуться вокруг зияющей дыры в грудной клетке. Чего ты ожидал? Джонни даже не считает их за равных. «Я не такой, как ты,» — звенит в голове. А они и не равные, сержанту это, наверное, и интересно. Подкаты к начальнику, как экстремальный вид спорта. Саймон запирается в своей комнате, стаскивает с тяжелой головы балаклаву. Чего ты ожидал? Что он посмотрит на тебя? И сам все поймет? Неужели ты думал, что он увидит то жалкое чудовище, которое носит все твои шрамы, и оно ему понравится? Саймон знает, что должен сделать — достать лист бумаги и начать писать рапорт для Прайса. Его приоритеты полностью проебаны. Он знает, что пустит в расход всех и вся, только чтобы спасти одного Джонни. Им нельзя оставаться в одной команде. Вместо осмысленных действий, однако, он идет в санузел, и сует голову под кран с холодной водой. Отстраненно думает, что здесь неудобно топиться. …чего он ожидал? Саймона, Призрака и лейтенанта Райли недостаточно. Ни одного намека даже на него в этом блокноте, ни одной отвлеченной почеркушки. Он выпрямляется, поднимает взгляд в зеркало. Ручейки пробегают по коже лица, искривляются на шрамах, впитываются в футболку. С растрепанных волос капает, с ресниц, обрамляющих покрасневшие глаза. Черная краска бежит грязными потоками. Изломанные брови, искривленные губы. Кто захочет тебя видеть? И все равно — полудохлое сердце отчаянно, обреченно выстукивает: посмотри на меня посмотри на меня посмотри на меня