Бессмертие.

...Полина опустила веки. Затрепетали ресницы. Её губы соприкоснулись с губами Антона. Голова закружилась. Померещилось, что парень падает в пропасть. Каждая клеточка тела пела от восторга, словно блондин пробовал на вкус прекраснейшую музыку, но дегустировал нечто более совершенное, чем мелодия Шумана. И тут Антон увидел зеркало на дверцах платяного шкафа. Там отражалась приоткрытая дверь, нутро коридора. Из щели за ними следил Харитон. Хмурое лицо будто плавало в чёрных водах темноты. Глаза впились в Петрова – глубже и злее, чем кошачьи когти. Рассекреченный старик дал задний ход, отъехал от двери и канул в варево теней. Поражённый, Антон оторвался от Полининых губ, прервал сладкий поцелуй. Полина посмотрела на него непонимающе и раздосадованно спросила: – В чём дело? Парень выпутался из-под неё, натягивая штаны, с третьего раза застегнул ремень. – Ни в чём. Я вспомнил просто... Пообещал маме вернуться к ужину. – Не уходи. – Полин, послушай... – Не уходи, Тош! – Морозова согнулась так, будто её пнули в живот. Её голос задрожал. Слёзы потекли по щекам серебристыми ручейками. Парень оцепенел от неожиданности. Настроение Полины сменилось моментально – так же, как и тема в монологе её деда. Но ведь дед был старым и чудным... – Забери меня с собой! – Ты чего, Полин? Ну перестань! – Блондин обеспокоенно склонился к ней. – Ну хватит, правда. Всё хорошо. – Я здесь с ума сойду! Не знаю... руки на себя наложу! – Всхлипывая, прокричала она. – Не говори так! Она повалилась на кровать, ладонями прикрыла лицо. Всхлипы превратились в сдавленное рыдание. Петров растерянно топтался на месте, не зная, что предпринять. – Давай сбежим! Завтра же соберём вещи и уедем в город! – Нам по двенадцать лет... – И что? Тебе нравится жить в хибаре у леса? А мне, думаешь, по нраву гнить, заточённой в четырёх стенах? – Её кулачки били по дивану, тело выгибалось. – Если ты мужчина, уведи меня из этого места! «Пора уходить.» – отчеканил внутренний голос, и Антон был с ним солидарен. – Прости. Тебе надо отдохнуть. Поговорим позже. Петров вышел в коридор, бурча. Возможно, поступил, как трус, но он не мог больше выносить её истерику. Надел куртку, сунул ноги в ботинки. – Скырлы-скырлы! – Антон уставился в темноту, думая о медведе-людоеде. Плач Полины раздавался за стеной. А на него надвигалось нечто скрипящее. Коляска старика притормозила в двух метра, на границе света и мрака. – Уходишь? Так быстро? – Простите, мама будет беспокоиться. – Промямлил Петров, шнуруя обувь. – Ты знаешь настоящее имя своей матери, Петров Антон? Тени клубились, двигаясь за плечами Харитона. Антон жаждал покинуть это странное место как можно скорее. – Нет, простите. – Взволнованный он извинялся направо и налево. – Почему плачет Полина? Что случилось? – Блеснули железные зубы. – Пойдём на кухню. Чай пить будем. – Он сказал это с такой интонацией, как маньяк, зовущий ребёнка к себе домой посмотреть на розового котёнка. И таким же тоном продолжил: – Я тортик разрезал. – Меня ждут. – Подождут и перестанут. Ну пойдём, пойдём. – Он хныкнул капризно. Наконец справившись со шнурками, Антон вскочил на ноги. Старик улыбался надсадно. Парень повернулся к нему спиной, пальцы сражались с замком. – Скырлы-скырлы! – Ему не позволят уйти. Наедут сзади коляской, утащат. – Скырлы-скырлы! – Дверь отворилась, впустив в душный коридор зимний мороз. – Как твоё настоящее имя? – До свидания! – Парень вылетел на крыльцо, на дорожку, петляющую между домов. Пока он гостил у Полины, мрак вороньим крыльями объял посёлок. Из-за ветра он казался живым и мыслящим существом. Слабо горели вмурованные в ночь фонари. Антон утёр лоб. «Ну и ну! Что за концерт устроила Полина? А старик, подглядывавший за нами? Не мудрено, что она так отчаянно хотела сбежать.» Едва он вспомнил металлические зубы Харитона, как мурашки зарысклаи по коже. – Эй! – Антон встрепенулся и окинул взглядом улицу. У забора маячил неясный силуэт. – Кто здесь? Человек шагнул к нему, встал в кольце фонарного света. Душа, кувырнувшись, ухнула в пятки. Антон узнал Ромку. Щёки одноклассника были мокрыми, глаза покраснели. Он плакал, прячась в темноте. – Ну, привет. – Всхлипнув, сказал он. – Да вот... Ты не пришёл на наш спектакль. – Рома всхлипнул, сглатывая. – Я волновался, что с тобой что-то случилось... – Тяжело дыша, продолжил Пятифанов. – Как с Семёном и Катей. – Раздался щелчок, сверкнул нож-бабочка. – Обескровленные губы Ромы растянулись в страшной гримасе. Зрачки сверкали, словно две монеты. – Ром, убери нож. – Зачем? – Злобно улыбаясь, спросил он. – Как без ножа я смогу разрезать тебя он пупка до глотки и проверить, что внутри у предателей? – Его глаза бегали. Петров отступал, боясь повернуться а нему беззащитными лопатками. Рома шёл на него, скалясь. – Был у неё дома, да? Правая рука Вольтрона, говорит центр управления! Как слышно?.. Ты был у моей Полины? – Голос Ромы почти срывался на крик, – Рисовал её? Трогал? – Всё не так! – Он врал. Конечно, всё было именно так и даже больше. – Жалкий ублюдок! В уголках его рта выступила пена. Он судорожно утёр лицо рукавом, ещё сильнее размазав слёзы по щекам. Остекленевшие глаза заволокло туманом ненависти. Железная бабочка начала своё медленное движение вверх и вдруг, как на ускоренной плёнке, нырнула вперёд: это Ромка резко качнулся к Петрову. Лицо Пятифана приобрело цвет воска, а глаза пылали, как фосфорные. Антон почувствовал толчок и опутсил взор. Бабочка была не настоящей. Из магазина приколов. Игрушка, лезвие которой погружается в рукоять. Затем Петров понял, что ошибся. Он не видит лезвие потому, что оно погрузилось в его грудь. Что оно сейчас внутри. Между рёбер. Холодное. Острое. Как звук, запоздившийся за светом, пришла боль. Удивительно, но она не была очень сильной, зато была ужасно неприятной, сосущей, и отдавала куда-то в затылок. Антон схватил Рому за предплечье. Он вырвал нож: как в замедленной съёмке за лезвием взлетел пунктир алых капель. Кожа на костяном каркасе Ромкиного лица странно растянулась, рот распахнулся, между передними зубами натянулись нити слюны. Антон хотел сказать, чтобы он прекратил, но слова застряли в горле. Мир пошатнулся. Петров упал на колени. Стало сложно дышать. Словно воздух в лёгком превратился в вязкое тесто. Рот наполнился кровью. Она выплеснулась на снег. Не способный держать голову ровно, Антон смотрел в эту красную лужицу. Потом упал в неё лицом. И вдруг вспомнил...

***

Карауля в лесу за стволом дерева, как будто играл в шпиона, как в детстве, Антон надел заячью маску из папье-маше. Вдалеке показался силуэт маленькой девочки. Она прыгала на скакалке и своей беззаботностью напомнила Олю. Блондин перестал дышать, когда скачущий силуэт был где-то в метре от него. Ноги девочки заплелись и она упала в овраг. Не глубокий, но, чтобы выбраться, нужно приложить достаточно усислий. Парень съехал туда на ногах, как скейтер с горки, и сел на таз девочки. Она посмотрела на него сначала испуганно, а потом с надеждой, явно думая, что Антон её вытащит. Но вместо этого он достал из портфеля мясной нож, огромный и квадратный. Девочка взвизгула, её руки замаячили перед лицом. Петрову было в какой-то степени жалко её, но он понимал, что если сейчас не сделает этого, то убьют уже его сестру Олю – лучик света в этой серой и мрачной жизни. Антон приставил нож к её горлу. – Не шевелись. – Приказал парень. Она закивала. От страха у неё пропал дар речи. Встав с девочки, он взял её скакалку, которая была довольно длинной, поэтому столь низкорослой особе приходилось накручивать её на ладошках по три раза, чтобы она подходила под неё. Петров связал её этой же скакалкой, и, взяв её на руки, понёс в лесную чащу, закрыв её блестящие губы ладонью. Вдалеке показался чёрный гараж. Тот самый гараж, про который уже не первый десяток лет ходят различные страшные байки, а его товарищ Бяша так боится его, что даже при малейшем намёке про него визжит и заикается. Глаза жертвы стали похожи на пятирублёвые монеты, она замычала в сильную ладонь. – Он принёс! – Послышался звонкий голос Алисы, а затем такой родной смех. В итоге, девочку съели, а Антона освободили от должности "зайчика", пообещав отдать маску другому. А награда... «Ты теперь по сути бессмертен, умрёшь тогда, когда сам того пожелаешь. Не умрёшь ни от воды ты, захлебнувшись; ни от лезвия ножа острого; при пожаре не сгоришь» Поверил ли Антон? Тогда – точно нет, но сейчас...

***

Кровь согрела щёку. Он полежит, и всё пройдет. Ничего страшного, зашьют врачи... Ромка схватил его сзади и резко перевернул на спину. Петров увидел его перекошенное лицо и глаза фанатика. Взяв бабочку обеими руками и зарычав, Рома обрушил лезвие вниз. В его живот. Боль поглотила разум, Антон не мог пошевелиться. Не мог даже зажмуриться, хотя на зрачках осели горячие росинки. Нож взмыл вверх. Пронзил какой-то пузырь внутри. Взмыл. Опустился. Взымл. Ромка кричал и колол. Кричал и резал. Кровь плескалась в лицо, взлетела широкими багровыми лентами. «А если это правда? Вот удивится завтра Рома, увидев меня в школе. Или через неделю. А может и больше не увидит.» В голове словно вспыхнули десятки огоньков, но сразу же начали гаснуть один за другим. Фигура Ромки размывалась. Антон перестал следить за ножом. Поднял взгляд – по залитому кровью лицу Ромки, вверх, в темннющее небо. Веки закрылись.

***

Антон проснулся на снегу, на том же самом месте, в луже крови. Что он скажет маме на запачканную кровью куртку? Ведь если сказать, чья эта кровь, то точно не поверит. Петров осмотрел себя. Раны затягивались, словно художник зарисовывал голубым цветом место, оставленное под речку. Вскоре почти ничего не осталось. Всё снаружи затянулось. И внутри, видимо, тоже. Антон решил зайти к Полине. Может, она уже успокоилась, и они все вместе попьют чай, а Морозова закинет в стирку его куртку? Ладно, чего уж там. Нечего терять. Если это, конечно, не предсмертный сон. Петров застегнул куртку и медленно встал. Отойдя чуть поодаль от места происшествия, он посмотрел на кровавую лужу. Хлопья снега уже начинали засыпать её. Если снег будет идти всю ночь, то завтра от неё уже ничего не останется. Хотелось бы знать, сколько сейчас времени, сколько он так пролежал на снегу. Петров робко постучал в дверь. Ничего не слышно. Он постучал громче. Послышался удивлённый вздох, а потом быстрые шаги к двери. Дверь открыла Полина. Она кинулась на Антона с объятиями, как на родителя, вернувшегося домой после долгой командировки. – Кто там, Поля? – Послышался с кухни голос старика. – Антон! Живой! – На глазах Полины выступили слёзы, но они не были похожи на те, которыми она намочила диван во время своей истерики. Это были слёзы счастья. – Ох, Батюшки! – Харитон выехал из кухни. Явно изумился новому цвету куртки Петрова. – Проходи скорее, чего на пороге топчешься? – Лицо девушки стало серьёзным. Она перевела взгляд на его куртку. – О боже! – Она положила руки на лицо, прямо как Оля. – Тебе нужно вызвать скорую! – Со мной всё хорошо. Правда... – Блондин поднял руки в безоружном жесте. – Но как ты... Я же смотрела в окно, и Рома... – Полина расстегнула его куртку, как заботливая мама. Она раздвинула порванную ткань рубашки, и, не найдя ни единого намёка на раны, очень удивилась. Потом она стянула с Петрова куртку и побежала в ванную. Через пару минут послышался грохот стиральной машины. Казалось, будто Полина умеет читать мысли, ведь Антон хотел постирать куртку, и, можно сказать, пришёл именно за этим. Полина провела Антона на кухню и усадила его на диван, сев рядом. Она обняла блондина и просто рыдала ему в плечо, пока тот зарылся в её чёрные густые волосы. – Я... Я же видела, как Рома убил тебя... Как ты выжил?.. – Всхлипывая, спросила она. Антон перевёл взгляд на Харитона. Тот уснул и слегка посапывал. Благодаря Роме Петров понял, что жизнь одна, и вообще, он мог умереть, но нет, он сидит рядом с плачущей Полиной, которую он недавно поцеловал. Или давно. Сколько сейчас времени? Поэтому он решил всё рассказать Морозове. Про убитую им девочку он всё же решил умолчать. Она внимательно слушала не перебивая, иногда лишь всхлипывала и сглатывала. В конце рассказа она просто обняла его. – Тоша, как же я рада, что ты жив!

***

Когда куртка постиралась, Антон ушёл со спокойной душой. Взгляд метнулся на место его "смерти". Алую лужу почти засыпало снегом. Маме он сказал, что был в гостях у одноклассницы, а у неё сбились часы, поэтому он думал, что сейчас шесть часов вечера, а не девять. Она вроде поверила. Или хотела верить. Его порванной одежды Карина не видела: Антон зашил её ночью. Уроки мама разрешила не делать. Наверное, она сегодня добрая. Проснувшись утром и поняв, что это вовсе не предсмертное видение, и он на самом деле жив, Петров злорадно улыбнулся, представив реакцию Ромы. Ещё никогда блондин так сильно не хотел попасть в школу. Поэтому, быстро одевшись и наспех позавтракав, блондин вышел из дома и быстрым шагом пошёл в школу, чуть ли не срываясь на бег. Теперь он понял, что жизнь прекрасна. У школы Петров увидел Полину и рассказал о своих планах. Она посмеялась, тоже представив реакцию Ромки. К сожалению, на первый урок Пятифан не явился, зато пришёл Бяша, который сказал, что Рома сегодня опозадет. И вот, перемена. Антон даже специально пошёл с Игорем в раздевалку его встречать, хотя обычно отказывался. Открывается школьная дверь, слышатся тяжёлые шаги. Рома проходит в раздевалку, вешает куртку, оборачивается и замирает как фарфоровая кукла. Челюсть отвисла, лицо застыло в немом шоке. Ещё минуты две он просто пялился на Антона. На виске выступила капелька пота. Картину дополнил ничего не понимающий Бяша, который решил первым нарушить тишину: – Ром, что с тобой, на? Ты как будто призрака увидел, ну чес слово! – Антон смог сдержать смех, но не улыбку. – А ты чего улыбаешься, на? Он, смотри, какой бледный. – Бурят начал трясти Рому за плечи. – Очни-ись! Бля, я воду забыл! Посторожи его, а я сбегаю, пока не украли, на. – Бяша выбежал из раздевалки. – Н-но я же... тебя... – Его голос дрожал. Антон не дал договорить: – Я не успел объясниться. Надеюсь, хоть сейчас ты дашь мне договорить? А то, знаешь ли, куртка долго отстирывалась. – Петров говорил об этом, как о погоде, казалось, его вообще ничего не смущало. – Мы просто пили чай, с ней и её дедушкой. Всё. Не стоило из-за этого кидаться на меня с ножом. Рома было хотел сказать «Бля, ты как выжил вообще?» – Но, поняв, что это звучит мягко говоря, не очень, просто извинился, пусть и не надеялся, что Антон его простит. Да он бы и сам себя не простил. – П-прости...