Незваный гость

Первый раз Мотоми смеется в голос. Арбитро покрывается пунцовыми пятнами под маской. Ему стоит большого труда сохранить нарочито расслабленную позу; пальцы, судорожно сжавшиеся на подлокотниках, его наверняка выдают. Надо работать над собой. Он не для того лез наверх в Вискио, чтобы всякие затрепанные тени из прошлого вот так бессовестно над ним ржали. «Господи, - говорит Мотоми, отсмеявшись. – За твой вкус тебя следовало бы отправить обратно в тюрьму». Он качает головой и лезет в карман. На него тут же уставляется десяток стволов, но Мотоми как ни в чем не бывало достает мятую пачку сигарет и зажигалку. Сует сигарету в рот, прикуривает и с видимым удовольствием затягивается, все еще усмехаясь. Арбитро успевает перехватить его взгляд: ожог беспощадной, не забывшей ненавистью. И расслабляется, откинувшись на спинку, соединяет кончики пальцев. Ненависть – дело привычное. С ней можно работать. «Значит, ты участвуешь в Игре?» - благожелательно осведомляется он. Мотоми открывает рот – но только для того, чтобы выдохнуть дым Арбитро прямо в лицо; невозмутимо дождавшись, пока тот прокашляется, отвечает: «Еще чего. Я скорее… торговец. Торгую информацией». Брокер, ну-ну. Ему идет. Такие всегда считают себя умнее других – как правило, до того, как их находят в ближайшем переулке с перерезанным горлом и выпученными глазами. В случае Мотоми Арбитро собирается ускорить процесс. Так сказать, немного подтолкнуть. Таких, как он, в Тошиме что ворон, мерзких птиц, собравшихся поживиться за его счет. Никто не станет плакать по еще одному безымянному трупу. Так он думал. Мотоми часто ошивается в дальнем заброшенном районе, возле старой церкви. Неосмотрительно. Арбитро отправляет туда совсем безнадежных торчков, а потом – ребят посерьезнее; но итог один. Их, а не Мотоми, находят в ближайшем переулке, раскиданных, как ненужный хлам. Кто-то посворачивал здоровым парням шеи. Голыми руками. Арбитро скрипит зубами. Он пытается подбить Киривара с Гунджи отправиться на дело, но те в один голос заявляют, что, если с ними что-то случится, таскать трупы он будет сам – и приходится отступиться. Он пытается прикрыть торговлю сигаретами. Мотоми смолит так, будто от этого зависит его жизнь. Может, если в Тошиме не будет сигарет, он уберется в их поисках куда-нибудь подальше. В Никкорен, к черту на рога. Но встают на дыбы другие клиенты – те, что еще не подсели на лайн и предпочитают более привычные формы зависимости. Арбитро не может сражаться с толпой обезумевших участников. Они же должны драться друг с другом! Он приказывает карателям вернуть слегка потрепанного торговца на место и лихорадочно ищет новый план. «Похоже, тебе надо расслабиться», - невозмутимо заявляет Шики, отдавая ему очередной чемоданчик. Арбитро злобно сверлит его взглядом. Он и не подозревал, что Шики умеет язвить. Что-то он расхрабрился, этот Иль Ре. Может, напомнить ему, кто тут заказывает музыку, по чьей милости он еще не подох с голоду, точно брошенный пес? «Убирайся», - выплевывает он, но Шики уже и след простыл. Он закрывает для Мотоми двери дворца. Уж это он может сделать. Но Мотоми приходит к нему ночью – со своей безобразной щетиной, небрежно расстегнутой на груди рубашкой и вечным, неизбывным запахом табачного дыма, от которого Арбитро задыхается. Мотоми перешагивает через брошенное боа, сдвигает маску, запускает пальцы в недавно выкрашенные и подстриженные волосы и берет его так, как хочет – как песика, как бесправного раба. Арбитро дергается, плюется, визжит, а потом, забыв о гордости, орет в полный голос – но никто не приходит. Киривар и Гунджи шатаются где-то, и даже Кау куда-то запропастился (не то чтоб от него было много толку, но все же, хоть бы в руку вцепился), а вот Мотоми с ним, на нем, в нем, и Арбитро вопит до тех пор, пока не срывает голос – а потом сухая ладонь ложится на щеку, и удивленный голос откуда-то сверху спрашивает: «Что, так больно?» Арбитро замирает на полувсхлипе и, затаившись, ждет, пока Мотоми не начнет двигаться вновь – и неожиданно оказывается, что это не так уж страшно. Он, который всегда восхищался гладкими телами юных мальчиков и сам любил причинять им боль, преобразуя их в невиданные шедевры, теперь извивается под тяжелым, старым, неумолимым Мотоми и может только хрипеть сорванным горлом, но тот, кажется, все понимает правильно. Быстрее, еще быстрее – и Арбитро сгорает в пламени собственного стыда, слыша откуда-то из другого мира довольное кряхтение Мотоми и уже обреченно, шестым чувством понимая, что вот сейчас он вывалится из него, перекатится на бок и достанет (черт знает откуда, но непременно достанет!) сигарету. Арбитро ничего так не ненавидит, как запах табачного дыма, но в тот момент, если честно, ему почти уже плевать. «Рано расслабляешься», - смеется Мотоми, и Арбитро слышит, как тот возится, передвигаясь поближе к изголовью. Он просыпается с тонким вскриком, стиснув руку бедного Кау, который этой ночью удостоился невиданной чести – спать в одной постели с хозяином. Но Арбитро сейчас меньше всего волнуют почести. Он дрожащей рукой нашаривает маску на ночном столике, пистолет в ящике, собравшись с духом, окликает охранников – и слышит привычный отзыв. Сон. Он ложится обратно, натянув одеяло до подбородка, прижав к себе Кау, как плюшевую игрушку. Тот пытается вылизать ему щеку, но замирает, когда Арбитро напрягается. «Спи», - со вздохом говорит он и сам закрывает глаза. Сон. Мотоми ни за что не прорваться в дворец, защищенный охраной и камерами. Но, уже засыпая, уже убаюканный иллюзией безопасности, Арбитро ловит себя на подлой, жалкой, трусливой мыслишке: он был бы не прочь еще немного посмотреть этот сон.