Одинокая дорога

- Я пришла к тебе. Возникает она в дверном проёме призраком, вот только Лукасу всё равно. Он греет ладони от жара печи, подкидывает дрова, боясь посмотреть в её сторону, но замечает, как Ребекка расплетает волосы и расстёгивает пиджак, демонстрируя глубокий вырез декольте на платье. Худ успокаивает себя, что она просто пришла попрощаться, сказать, что уезжает куда-то вместе с Проктором – пожалуйста, пусть будет так, - и когда её каблучки стучат по скрипучим половицам, его сердце подрыгивает до самого горла. Мужчина жмурится, шепчет в отросшую бороду мольбы, чтобы она убиралась, оставила его в покое, но она не слышит или же этого не хочет. Она помогла ему, за ней числится должок, но Худ не верит ей; за свою слабину расплачивается бессонницей и нервными срывами – костяшки сбиты в кровь о стену, в которой виднеются трещины. Он отодвигается к самому изголовью кровати, тяжело выдыхает, чувствуя, как прогибается под ним старый матрас – девушка садится рядом, пытается заглянуть ему в глаза, но Лукас не желает с ней пересекаться: лучше бы ушёл, как и планировал, сбежал из Банши, оставив всё, как есть… Лучше бы его убили там, в тюрьме, и близким не пришлось бы так страдать. Дэва, Шивон, Шугар, Джоб… В глазах щиплют слёзы несправедливости; почему они, а не он? Почему?.. Зачем она его мучает, приходя сюда всякий раз?.. - Эй, - наклоняется она, и Лукас отворачивается. Но когда она использует запрещённый приём – кладёт ладонь ему на колено, - судорожно выдыхает, дрожа всем телом. – Я скучала. Он собирает остатки своих сил, прося: - Уходи. И добавляет уже севшим голосом: - Пожалуйста. Ребекка только улыбается на его просьбу, но игнорирует, потому что не видит в его словах ни угрозы, ни страданий. Его будто бьёт током, когда она лезет ему под бок, чуть ли не мурлычет, а для Лукаса это звучит как заклинание проклятия, только сбежать некуда. На него наваливается невидимый груз, ладонь Боуман кажется тяжелее наковальни; ещё немного и точно будет перелом. - Ты чего, дорогой? – строит бровки, улыбаясь совсем невинно. Это обман – понимает Лукас, - это всё неискренне, не по-настоящему. – Я ведь желаю тебе только добра. - Я не… Я не хочу тебя видеть, - он сжимает кулаки; сломленный, не может как-то противостоять её ведьминьским чарам. - Ты просто устал, - щекой потирается о его плечо, - я знаю, что ты хочешь на самом деле. «Не знаешь», - хочет возразить Худ, но слов не хватает. Он хотел бы только лучшей жизни себе и друзьям, хотел нормальной работы, хотел семьи… А не всего того дерьма, что на него вылилось, когда он решил приехать за мечтой прошлого, оказавшейся смертоносной химерой. - У меня для тебя сюрприз, - хихикает девушка, заключив пальцами его подбородок и намеренно поворачивая его голову на себя. А Лукас и не сопротивляется. - Ты… - Помнишь нашу маленькую шалость? – Ребекка не даёт ему вставить и слова. – Я хочу тебя поздравить! Ты станешь папочкой! До него не сразу доходит смысл сказанных слов; озорно смеясь, она подпрыгивает и поднимает платье, демонстрируя свою фигуру и отсутствие нижнего белья. В этом вся Боуман: она не смыслит жизни без секса, считает, что всё можно получить через постель и… Лукас тоже попал в эту ловушку. - Ты рад, дорогой? Он не знает, как реагировать эту новость; не исключает, что Ребекка блефует, что таким образом пытается сразу усидеть на двух стульях: и удержать бывшего шерифа в руках и пойти против дяди, чьё воспитание так не нравится Боуман. Лукас догадывается, что она надеется смести его с макушки власти этого города, хочет на трон вместо него и упиваться своей новой ролью королевы, но… стоит ли оно этих жертв? Худ прекрасно осознаёт, что даже если она не лжёт, то зачем ей ребёнок? Какая из неё мать? Эта информация только окончательно разрушит договорённость между ним и Проктором, и первым пострадает отнюдь не Лукас, а именно она. Зачем мучить того, кто ещё даже не появился на свет? Лукас хотел быть отцом, но у него не получилось. Теперь дважды. - Зачем? Зачем ты это делаешь? – задаёт он вопрос, и радость Ребекки сменяется огорчением. Она разочарована в нём и опускает платье, поправляя его, разглаживая складки. - Ты сомневаешься во мне? – обиженно она пятится назад. Обнимает себя за плечи, уязвлённая чужими словами. – Думаешь, что из меня получится плохая мать? - Тебе не нужен ребёнок, - Худ старается придать уверенности своему голосу, но получается отвратительно. Она не верит, но продолжает разыгрывать спектакль. – Ты не любишь детей. Ты… сама ребёнок. Боуман выпрямляется, смотря на него, как на ничтожество, сверху вниз. Её стратегия оказалась проигрышной: она явно надеялась, что он упадёт к её ногам, станет целовать, обнимать, ублажать… Худу мерзко от того, что он творил в прошлом; она считает беременность временным явлением, ребёнка в утробе – игрушкой, и Лукас не верит в то, что она способна быть достойным родителем. Проктор – да, но только не она, которая в случае чего или сделает аборт или… кое-что страшнее. - Я знаю, на что иду, - тембр голоса меняется, звучит теперь грозно, злобно, и Лукас замечает, как она сжимает кулаки. Та ночь, когда она пришла к нему, решила помочь… Всё это было спланировано с самого начала. Худ только сейчас начал это понимать. - Подумай о своём… - Моём? – перебивает его девушка, топнув ногой. – Это и твой ребёнок тоже! - Я… Я не уверен, - он почему-то не верит собственным словам, которые встают поперёк горла комом, но не исключает такой вероятности. Ребекка спит со многими, изменяет каждому в этом городе, кто ей полезен, и, возможно, Худ не первый, кому она сообщает такую новость. - Не сомневайся в этом, - бросает она напоследок. – И я буду рожать. Меня никто не остановит! Не ты, не, тем более, дядя Кай! Пусть подавится, что его племянница носит ребёнка от шерифа Банши! - Бывшего шерифа, - осторожно поправляет её Лукас. - Плевать! Ты сделал свой выбор. - Только прошу тебя, даже если ты родишь, - Худ пытается встать, но подкашивающиеся ноги заставляют его обратно упасть на кровать, - дай ему лучшего будущего. - Я сама решу, какое будущее будет у нашего ребёнка! – обиженно откликается Ребекка и, развернувшись, идёт к выходу из старой лесной избушки. – И я знаю одно: ты его никогда не увидишь! Живи теперь с этим! Лукас проглатывает последние слова Боуман и, как только она выходит, прячет лицо в ладонях, переваривая всю информацию. Она лжёт, она лицемерно врёт ему в лицо, пытаясь снова доказать каждому, что она намного больше, чем девочка-амиш, которая умело раздвигает ноги. Худ хочет пожелать ей самого лучшего, но догадывается, что будет в будущем: возможно, что она сплавит ребёнка или дяде Каю или – скорее всего – самому Лукасу, чтобы продолжать веселиться, развлекаться, упиваться свободой и заниматься сексом, держа за яйца удобных ей мужчин, но не вспомнит о том, что где-то там, в люльке, плачет и скучает по матери младенец, которому она необходима больше, чем кто-либо другой. Представлять такое мерзко; но если вдруг случится, что она оставит малыша на Худа, то он готов на всё, чтобы исправить свои ошибки прошлого и начать действовать. Возможно, именно это даст толчок, наконец, перестать себя жалеть. Лукас смотрит на вход, где под лёгким дуновением ветерка скрипит несмазанными петлями дверь, качающаяся из стороны в сторону. Он мысленно умоляет Ребекку сделать хоть раз в жизни правильный выбор. И с другой стороны понимает, что все его пожелания в итоге улетят в пустоту, разбившись о суровые грани реальности. Надо перестать верить в хорошее в людях; именно это и губит Худа, который и в себе никогда подобного не видит.