Разрезая нашу связь

В тесноте и в обиде. Комната малых размеров, видимо кухня. Небольшой, накрытый уродливой скатертью стол в центре. На полотне кажется нарисованы цветы, а на самом столе стоит ваза с розами. У крайней стены находится газовая плита, мойка и тумбы для готовки, а сверху кухонные шкафчики. Противоположный угол занимает холодильник и шкаф со всяким, в чём разбирается лишь Уорхол. Ни одного окна, лишь голая лампочка без люстры, ну и выход в коридор, который кажется пустовал. Счастья Анри в этой жизни не получит, лишь мимолётные моменты могут им притворяться, но уже на следующий день жестокая реальность напомнит, почему она ненавидит Чарльза Эйлера. Деревянная доска, вымытые до блеска овощи, огурцы и помидоры. Готовкой Генриетта занимается постоянно, по крайней мере уже месяц. Это её обязанность, против которой она не была против. Всё же когда-то это ей казалось справедливостью за то что она живёт в чужом доме, а сейчас успокоением нервов. Стальной нож с пластиковой рукояткой разрезает овощи на автомате, уже за месяц дрожь в руках перестала быть оправданием для отдыха, а слёзы стали неплохой заправкой для салата. Месяц совместного проживания давал свои ужасно гнилые плоды, её парень не был тираном, её парень не принадлежал ей. Слышны шаги, кажется те отдаются эхом, либо Анри пора лечь спать, апатия не так страшна как срыв на нервной почве. Рука девушки замирает, а слюна скользит по стенкам горла. Это от любви она так, кривит лицо при мысли о нём. — Ух… Спокойный тон и лёгкая улыбка на лице зашедшего Эйлера не удивляет Генриетту. У её парня всегда всё хорошо, он не видит дальше своих проблем. Нужно ли оборачиваться? Совсем нет, достаточно лишь глянуть боковым зрением, и убедиться что он вновь забыл о тебе. На его лице улыбка не от вида своей любимой, а в руках совсем не шоколадка: «просто потому что я тебя люблю, милая». В руках Чарльза целый лист А4, на котором бездушными чернилами принтера выведен буквы. Как жаль что это снова отзыв к его фанфику. Очередной, далеко не первый, который теперь летит на стол что разделяет пару. — Я чувствую себя счастливым. Слова так бездушны, лишь потому что они так радостно и искренне звучат. К Анри никогда не было и не будет такой любви, к ней он явно не испытывал чувств. Литры слёз, часы диалогов, минуты поцелуев, секунды счастья, мгновения надежды. Весь этот список расчленяет лицемерное тело, показывая отсутствия сердца и спокойствие лёгких. Уорхол всё равно повернётся, все мысли, всё в голове, и никогда не выйдут за её пределы, спустя попытки донести их, она разбила лоб о каменную стену, которой проще солгать. Может он её любит? — Что там у тебя? Звучит резко, и кажется даже более раздражённо, Анри достаточно лишь бросить взгляд на бумажку на столе, и понять что это по счёту пятый лист, что Чарльз положит куда нибудь, куда потом будет заглядывать раз в месяц. — Чарльз… Глаза сужаются, а взгляд выражает простую, человеческую усталость. Эйлер опять ждёт что та всё примет, что Анри забудет его ложь, может даже будет верить ему на слово. Только вот слишком заметно, что в словах «прекрати нести чушь, я забочусь о тебе», Генриетта будет слышать фальш, о котором даже сам Чарльз не подозревает, но который есть и принимается лишь одним человеком… Хмурость на лице девушки даст понять что ничего хорошего ждать не стоит, а нож что так она и не выпустила в руке, будет использован как только она возьмёт бумагу. Драгоценная вещь легко рвётся, когда хорошо заточенное лезвие проходится вдоль него, разделяя на две половины. Нижняя часть летит прямиком на линолеум, рот парня открывается, но злобный взгляд девушки и дрожь, что вновь начинает преследовать её руки даёт Чарльзу понять, что сейчас лучше помолчать. Изуродованный то ли смешок, то ли всхлип издаёт дрожащий язык Уорхол, тогда она сжав нож в левой руке, и подняв часть листа над собой, громко сглатывает. Кажется ей больно, ведь слёзы на глазах образовались гораздо быстрее, чем дрожащий полушепот Анри выдал: — Ну?! Немой ответ от партнёра не заставил ждать, жёлтые зрачки приняли разочарованный вид, тело слегка отклонились назад, а молчание звучало вопросительно. — Тебе так мешает твоя мизофобия остановить меня, или я тебе настолько отвратительна?! Шёпот ожидаемо перешёл на повышенные тона, а лезвие ножа вновь устремилось к бумаге. — Анри ну вот зачем… Громкий, усталый выдох и казалось спокойный тон Чарльза выражал его раздражение, которое отлично увидела девушка. Слова начинали вырываться изо рта парня, но кажется на самом деле, Генриетте было на них всё равно. Тонкая нога бьёт по полу, а рука с остатком листа взмахивает, выкидывая его на произвол судьбы. — ДА МНЕ КАЖЕТСЯ ЧТО ПО ОТНОШЕНИЮ КО МНЕ У ТЕБЯ ФОБИЯ! Эти слова безусловно были криком в порыве совсем не первой истерики девушки. Слёзы как и в предыдущие разы превращаются в рыдания, но теперь она странно дрожит. Эйлер не может сдержать упрёка во взгляде, но всё молчит, он знает как дать человеку выговориться, но совсем не понимает мыслей что ему пытаются донести. — Я ПРОСТО ПРОШУ, НЕТ, УМОЛЯЮ ЗАДУМАТЬСЯ ХОТЬ РАЗ ОБО МНЕ ПО НАСТОЯЩЕМУ! Чарльз, точно ребёнок которому плевать на нотации матери, смотрит в сторону, но не на Анри. Эйлер наверное самый умный, раз считает что он сам знает истину. Тело Уорхол красиво, слёзы ей идут, но ведь это совсем не истерика чтобы просто обнять и превозмогая себя сувать ей язык чуть ли не в самое горло, страстно вжимая в диван. Может задуматься о её чувствах? Может быть стоит подумать, каково ей, когда обычный пожар внутри, поняв что за весь месяц истерик и ссор сжёг все внутренности, теперь лишь расширяет пустоту и обиду, уничтожая рассудок. Генриетта повернётся спиной, сквозь слёзы посмотрит на овощи, которые кажется не сильно отличаются от её парня. Тонкая ладошка, что иногда в порыве извинений после очередной ссоры бывала исцелована, сейчас сжимает рукоять ножа. Поцелуи что должны быть отрезвляющим воспоминанием, сейчас идут с прежними обидами, закопанным эмоциями, на дрова пожару. Кажется ей физически плохо, но она трясясь, ревя, с тёмным как её волосы рассудком и желанием выблевать своё сердце, скажет тихим, печальным шёпотом. — Ответь… Пожалуйста… Скажи правду… Ты меня любишь? Анри подаётся телом вперёд, кладя руки на тумбочку. Девушка совсем не выпускает нож из рук, сейчас ей это необходимо, ей хочется держаться за что либо. Слёзы падают на не до конца нарезанный огурец, мысли, во время молчания Чарльза, приходят в порядок относительно того что было. Но сама девушка не понимает, насколько сейчас все серьезно, и что даже порядок в голове не значит, что она в порядке. Бледные пальцы ещё белей, а губы искусаны сильней, ощущение пустоты навевает желание вскрыть живот, а шум в голове предлагает отрезать свои уши. Что ответить Эйлер? Генриетте плевать, он молчит, он думает что ответить, урод и лицемер думает. Лишь в одной из миллиарда вселенных ответ устроит девушку, ей сейчас он не нужен. Кажется сглатывание слюны говорит о том что сейчас начнется речь, она даже замирает, чувствуя как один факт того, что сейчас Чарльз откроет свой рот разбивает ей сердце, и сжигает последние остаток нервов и рассудка. — Послушай… В глазах желтизны больше чем печали, а светлости выше чем сожаления. Генриетта уже разворачивается, подходя на шаг к столу, что разделял несчастную пару. Кажется нож не напрягает парня, а холодный воздух вокруг не говорит ему ни о чём. — Ты единственный человек в моей жизни. Ты вся моя жизнь, всё моё окружения, ты моя любовь… Эйлер не врёт, ни одно слово не ложь, но лицемерие так и прёт, так и говорит Уорхол об ужасном выборе, а огонь сжёг всё, погружая девушку в невиданное ранее состояние. Знак того что Анри правша то, что нож находился в правой руке, а стол был со странной силой отодвинут левой. Ненависть не слепа, она видит прекрасно человеческую фигуру перед собой. Брови так нахмурены, а дрожь сменилась на уверенный шаг навстречу. Кто бы мог подумать, нервный срыв не всегда означает захлебнутся от своих соплей и биться головой об шкаф. Эйлер не успеет испугаться… Точный, быстрый, резкий. Так можно описать удар ножа в живот парня. Анри стоит ровно три секунды, наблюдая как белая рубашка окрашивается в розовый, а рукоять ножа торчит из того, кого она любит сильнее некуда. Лишь один вдох с его стороны, взгляд успевает лишь слегка дрогнуть, а Эйлер издать лёгкий писк. Генриетта вытаскивает нож, и делает шаг в сторону, не отдаляясь, от видимо своей жертвы. В ней всё та же пустота, а в глазах слёзы, что льются по инерции. Наблюдать за тем как тело отшатнётся на шаг от девушки, как Чарльз прикладывает ладонь к ране не было весело, скорее жалко. Лёгкий писк превращается в шипение, когда боль начинает давать о себе знать. Он трусливо отходит к выходу, держась одной рукой об стену, а другую положив на стол. Он слегка сгибается, осознавая как его охватывает боль и ужас, и что Уорхол плевать на возможно это последний раз когда они видятся. — Э-эй, Анри… Попытки остановить всё это ничем не помогут, дрожащий в ужасе язык начинает заплетаться в танце, а губы не хотят смыкаться от ужаса. Договорить ему не дадут, девушка, наблюдавшая за всем этим, почувствует наконец что-то кроме пустоты. Багровое пламя внутри можно назвать яростью или гневом, но оно скорее являлось желанием чужой смерти. Этот жар лишь заставляет руки потеть, но несмотря на внутренние позывы остановиться, огонь являлся желанием Анри, тем что она хотела, желала избавиться от того кто отравил её существование. Выражает она это теперь не закапыванием эмоций и расставанием на пару дней, а очередным ударом лезвием, в тоже самое место. Рука парня страдает, ладонь, много сосудов принимает сталь внутрь себя меньше чем на пару секунд, после чего оно, уже с кровью выходит из руки. Красный цвет окрасит всё, полы, Анри, Чарльза, цвет любви таков. Крик то чего не ожидаешь услышать от Чарльза, лицо тускнеет на глазах, а рвотная масса от мыслей и от боли подступит к горлу. Приложив ко рту горящую от резкой боли руку, он запачкает своё лицо кровью, которая тут же начнет стекать на его костюм. Блевотина тут же вырвется наружу, светло жёлтая, стекая по подбородку на пол и на итак не сильно чистый костюм парня, начнет благоухать запахом не до конца переваренного мясного рулета с сыром. Рука в тот же миг оторвётся от губ, позволяя остаткам жижи выливаться наружу. Генриетта стоит сжимая нож, отвращения в ней нет, лишь желания отойти от блюющего и истекающего кровью от двух ножевых Чарльза. В голове девушки вновь появляются эмоции лишь тогда, когда она видит что весь тот ужас, вся та сильная боль, рвотная масса, ручьи крови введут Эйлера в куда больший ужас, чем когда либо он выражал. Однажды сломав руку, Генриетта не увидела такого ужаса на лице парня. Рыдая так что потом болят глаза, она не видела такого же страха в нём. Пропав на пару дней, она уверена что Чарльз даже близко не испытал этого. Даже когда девушка, в порыве истерики изрезала поперёк вены, Эйлер не был в таком ужасе. Эти образы, это лицо полное мучений и жути, придаёт левой ладони Анри достаточно силы чтобы одним сильным толчком повалить хлипкий стол с вазой роз на пол. Громкий грохот и треск, бедному страдальцу не на что опираться. Раненая рука тянет того на пол, скользкий линолеум стал ещё более ненадёжен из-за крови вперемешку с желудочным соком и кусочками свинины. Вторая рука со стены сползает, и лишь с раздирающей болью, он отползает назад, пытаясь встать. Его дыхание напоминает паническую атаку, возможно эта она и есть, а слова не могут выйти из рта. Но это было ровно до того момента, как Генриетта не сделала шаг навстречу. — С-стой, стой, просто задумайся! Удивительно, но девушка действительно останавливается, глядя с презрением на своего всё ещё любимого человека. Эти слова в точности повторяют те, что когда-то девушка ему говорила. «С-стой, стой, просто задумайся! Ты уверен что любишь меня?» Воспоминания ясны как день, но вместо ярости руки Анри приняли дрожь, и шумно выдохнув, рот Уорхол покидает слюна, превращаясь в плевок. Он достигает цели, даже слишком. К крови и рвоте на губах Эйлера прибавляется слюна, привычная жидкость для этих губ. Холодильник находился в другой стороне от того кошмара, что натворил нервный срыв уставшей от лжи и лицемерия девушки. Подходя к белому другу, она открывает его, оглядывая быстрым взглядом, и кладет окровавленный нож туда, взамен взяв своё любимое шоколадное молоко, не закрывая холодильник. Мягкость потихоньку сменяет жесткость, а сожаления и вина пытаются отозваться в большом сердце Анри, что никогда не была способна на убийство. Откручивая крышку молока дрожащими пальцами, она пытается не заплакать, пытается казаться жёстче, опять закопать свои эмоции, ведь так привычнее. Крышечка падает на пол, подпрыгивает пару раз, а после исчезает в неизвестном направлении. Поднеся упаковку ко рту, взгляд Уорхол посещает Чарльза, что сидит в углу комнаты, перевязав руку откуда не пойми взявшимся полотенцем. Эйлеру хоть и видно всего один глаз девушки, но ему всё равно прекрасно заметно как из него катится слеза, а голос, пытаясь сохранять прежнюю твердость говорит. — Лучше подумай сам. Не получается. Совсем не получается не показывать свою мягкость и чувство вины которое Анри испытывает. Глотая напиток, она вновь плачет горькими слезами, понимая что же наделала. Мысли о том как ужасен её партнёр и почему она это сделала перестают посещать голову, огонь кажется тухнет сильнее, багровое пламя тускнеет, а Уорхол начинает грызть совесть. Ей всегда лучше думалось лишь за одним местом. Поставив пустую незакрытую упаковку на место, девушка забирает нож, хлопая дверью холодильника. Взгляд на парня был мимолётен, но достаточно чтобы понять что лужа крови достигает уже другого конца комнаты, а тот кажется не собираясь умирать, оказывается себе первую помощь рвя скатерть со стола. Чарльз был умён, но теперь его глаза говорили лишь «мне жаль». Всем было жаль, Адам и Ева жалели что съели запретный плод, умирающий человек жалел что ничего не добился, выпускник жалел что не признался в любви. В жалости нет смысла, смысл есть лишь в действиях. Ноги сами несут к не дорезанным овощами, дрожащие руки потеряли умение резать продукты, режа свои пальцы, не обращая внимания ни на боль, ни на то что огурец был нарезан не самым удачным образом, Анри нелепыми движениями сгребает овощ в миску, просыпав половину на пол. Мысли заняты, готовка лишь была для того чтобы не уничтожить кухню или не убить себя, ведь в такие моменты именно совесть говорит тебе «вскройся.» На кухне молчание, лишь стук ножа об доску, тяжёлые вздохи обоих создавали шум. Помидор нарезан. Эйлер смотрит никуда, он смотрит вниз. Мысли теперь в полном порядке, остаётся подобрать слова, остаётся просто остановить всё это безумие. Крови, слёзы, соль, растительное масло ну и конечно огурцы с помидорами смешивались девушкой ложкой в миске, ей кажется не терпелось попробовать, хотя на самом деле единственное что она хочет, это услышать голос любимого человека, живого, а не мертвого. Всё это кажется нереальным, Анри ведь смотрит фильм? Слёзы куда-то исчезли, эмоции тоже… Накинулся страх, но после умиротворение. Это уже её не первая дереализация, пора закрыть глаза на неё, и взяв ложкой немного салата, разжевать его, поняв что тебе совершенно не понравилось. Миска летит на пол вместе с ложкой, а девушка слегка кашляет, это даже вне контекста выглядело мило. — Совсем не вкусно?.. Тихий голос из угла комнаты, Эйлер с лёгкой ухмылкой, глаза закрыты, тон насмешлив, но в нём так хорошо читается сожаление, что Анри не смогла разозлится. Медленные шаги, взгляд направленный на раны любимого, резкий запах рвоты, желания прибавить немного своей, подавления желания, а после она опускается на пол рядом с ним. Её колени смотрят друг на друга, а стопы направлены в разные стороны. одежда намокает плохо отмываемой кровью, а нож ложиться рядом, тишина причиняет боль обоим, Чарльз наконец может посмотреть ей прямо в глаза, и сказать твёрдыми как та самая стена слова. — Нам надо расстаться. Ему опять покажется что взгляд девушки безразличен, хотя наверное сейчас это единственное что она хотела услышать. Стук собственного сердца больше не слышен, оно было разбито вдребезги, плакать странно, уже не получается, кажется Эйлер хочет продолжить говорить, но Генриетта прекрасно знает как его заткнуть. Ни высохшая кровь, ни засохшая рвота не смогут её остановить перед тем чтобы накрыть его губы своими. Обоим это необходимо, оба не до конца понимают зачем, но вжимать Чарльза в стену, биться своими зубами об его, и слышать как ранее молчаливый парень издаёт лёгкий стон было так важно. Она не будет стесняться, она засунет язык глубже, оторвётся на миллиметры лишь чтобы тот получше слышал как та изредка постанывая тяжело дышит. Отвратительный вкус, провоцирует на рвоту, но кажется мысли обоих достаточно сильны чтобы рвотные позывы даже не возникали. Чарльз смелеет, наклонит голову в сторону обнимает девушку, и кажется испытает к ней любовь. Как жаль что Эйлер понял так поздно что это совсем не любовь, до конца осознав это лишь когда языки бывших касались друг друга с особой страстью. Анри падает ему на грудь, кажется это конец всему ради чего она жила. Она слушает как сердце Чарльза бьётся… В такт её сердца. Перевязанная кое как ладонь гладит её спину, взгляд парня устремлён только на неё. Она же одной рукой держится за ногу Эйлера, а другой крепко сжимает его руку. — Я люблю тебя до безумия… Ты никогда не поймёшь насколько сильно… Слова приглушённые, но слышны достаточно хорошо, чтобы дойти не только до ушей Чарльза, но на этот раз и его головы. Жёлтые глаза посещают слёзы, так нечасто их можно увидеть, но плачет он всё равно бесшумно, поэтому сейчас их никто и не видит. — А я… Наверное… Тебя нет… Каждая пауза в словах парня была вызвана комом застрявшим среди стенок горла. Чарльз мечтает думать что чувство что посетило его сейчас и есть настоящая любовь, что всё будет хорошо, но если это и есть то, чем другие кличут «любовь», то он должен закопать это чувство в себе настолько глубоко, насколько глубокую травму он нанёс единственной к кому и испытал это. — Знаешь, ответил бы ты взаимностью, я бы тебя убила… Голос звучит так обидчиво, что не трудно догадаться что сердце Анри желало взаимности, желала хотя бы понарошку, хотя ещё денёк побыть его девушкой. Быть его миром, быть просто рядом хоть и во лжи. Она отпускает его ногу, разжимает ладонь, лишь для того чтобы подползти чуть выше, ближе к плечу. Зубы медленно, но уверенно вонзаются в его плечо. Первое мгновения Эйлер дёргается, но затем успокаивается, и позволяет ей причинять себе боль укусами. Продолжалось этого около минуты, на двенадцатый раз Чарльз даже перестал вздрагивать, но тринадцатый оказался сильней остальных, заставив того дёрнуться и довольно шумно вскрикнуть. На заплаканном лице Генриетты появляется совсем лёгкая, игривая ухмылка, и та, решает объясниться. — Ну что, мне вообще-то надо выражать свои эмоции хоть как-то! Эйлер на этот раз не медлит с ответом, даже не думает говоря это, с такой же ухмылкой. — Хочешь поцелуемся?