Придворная жизнь императорской свиты [3 том]

Людовик беспокойно сидел над телом ничего не понимающего в этом мире Густава, периодически издающего хаотичное мычание в тандеме с такими же движениями головой, и просто плакал, наблюдая за прогрессом этой неизвестной ему болезни. Он видел эти синие глаза, бесцельно крутящиеся из стороны в сторону, видел эти бледные и сухие губы, не смыкающиеся между собой. Молодой человек не понимал, что это, как это исправить и что ему самому сделать, чтобы вернуть к прежней жизни своего друга, такого близкого сердцу человека, при взгляде на которого разрывается сама душа. Людовик мог и дальше продолжать наблюдать за Густавом, все больше и больше погружаясь в беспросветную печаль, как в покои постучали. Обессиленный от этих эмоций блондин нехотя поднялся, мельком вытирая слезы, поцеловал приятеля в лоб и направился к двери. Открыл. - Ваша милость, - с поклоном начал слуга, - императоры желают видеть господина Кери в зале суда. «В зале суда?» - мысленно повторил нориец, склоняя голову. – «Меня есть много за что судить… Вряд ли я выйду оттуда невиновным… - болезненно прикрыл веки. – Если меня снова бросят в темницу… - ленно кивнул он лакею и отпустил, возвращаясь обратно в покои. – То Густав… - опустил плечи, зацепившись взглядом за дверную ручку в своей ладони. – Останется совсем один… Густи… - жалобно исказился. – Как ты будешь…? Кто будет за тобой ухаживать?! – отчаянно согнулся, пытаясь заглушить вырывающиеся нарушу всхлипы. – Кто будет тебя кормить?! Кто будет вытирать тебя после нужды?! Кто будет с таким же вниманием относится к твоему тихому и слабому голосу?! – обессиленно спустился на колени, упав лбом на край двери. – Густи! Ты…» - беззвучно всхлипывал он, переживая сердцем всю эту боль. - Ааа… - послышалось невнятное с кровати. – Ала… Кро… Калмо… - крутил головой больной. Людовик быстро втянул сопли, поднялся на ноги, поспешно вытер лицо, дабы любимый не заметил всей его печали и от этого не начал переживать еще больше, и вышел из-за ширмы, направился к Густаву. - Да? – заботливо послышалось от взволнованного человека. – Что, милый мой…? – мимолетно проведя пальцами по крыльям носа, подошел к нему. – Чего-то хочешь? – наклонился и поправил край одеяла у его головы. - Ааа… - смотрел на него лежачий, будто успокаивая свой зов. - Тише, тише… - провел по его лбу ладонью. – Все хорошо… Не переживай… Все в порядке, - спустился к нему и прижался губами ко лбу, медленно прикрывая глаза. – Не волнуйся… - А… - негромко вышло из того, словно в знак согласия. - Сейчас, - неторопливо отстранился от него Людовик, прощаясь с этим ласковым касанием, - мне нужно будет уйти, - нежно погладил его красную щеку пальцами. – Я позову доктора и он посидит с тобой в это время. Хорошо? Густав тихо простонал, не известно о чем желая сообщить. - Все будет хорошо… - неторопливо пригладил его волосы. – Все… Будет хорошо… - с болью в сердце обманывал он этого человека. – Отдыхай. Врачи говорили, что тебе будет не лишним поспать. Вздремни, пока меня не будет… Наберись сил. Кто знает, может после сна, тебе станет лучше, - поцеловал его в лоб и отстранился, отойдя к шкафу. Как только молодой человек полностью оделся и причесался, приведя себя в приличный вид, он повернулся к любимому, который молча лежал на подушках, бессильно наблюдая за его туалетом, и спросил Густава не хочет ли тот сходить по нужде. - Не знаю сможет ли тебе помочь доктор, пока меня не будет... – с печалью поправил он свой воротник и кружевные манжеты, выглядывающие из-под рукавов светлого кафтана. - Не хочешь сходить сейчас? – подошел он к другу. Тот отрывисто «мыкнул», на что Людовик кивнул и наклонился к нему, дабы поднять с постели. Едва вопрос с испражнениями был решен, больной снова вернулся под одеяло, где Людовик помог ему выпить немного оставленного медиками отвара, бережно поднося к его сухим губам. - Тише, тише… - шепотом призывал блондин, держа платок у любимого подбородка, по которому иногда стекали насыщенные травянистым запахом капли. – Все хорошо… Не волнуйся… Не торопись… Чщ… - убаюкивающе протянул он. – Не спеши… Как только бокал полностью опустел, опекун помог своему подопечному принять удобное положение и аккуратно укрыл его плотным одеялом, заправив его края под любимое тело, дабы сохранить побольше тепла. После чего ласково поцеловал его в лоб и выглянул в коридор, сказав слугам позвать врача. Закрыл дверь. Опустил взгляд. Сами собой голову наполняли тревожные мысли о состоянии Густава, которому от часа к часу лучше не становилось, о своем положении, о ситуации, в которую Людовик попал, не имея к ней никакого отношения. Не хотелось думать о том, что он возможно больше никогда сюда не вернется, никогда не встретится с Густавом, никогда больше не увидит его осмысленного взгляда и не услышит нежного голоса в свой адрес. Ни о чем этом не хотелось думать, но мысли… Эта навязчивость порождала слезы, которых с каждой минутой скапливалось в глазах все больше и больше. «Густи, - посмотрел молодой человек на ширму, за которой его ожидал любимый, - я… - мимолетно вытер глаза, втягивая от сильной печали сопли. – Они убьют меня, - трагично исказился, совсем не желая умирать. – Они казнят меня уже завтра! - закрыл лицо руками и согнулся, не желая, чтобы Густав видел и слышал его горя, от наблюдения за которым ему может стать хуже. – Я больше никогда сюда не вернусь! Они бросят меня в темницу! – с трудом заглушал он собственные всхлипы. – Отрубят мне голову! Четвертуют! – отчаянно приземлился на колени. – Они…!» С кровати послышался монотонный стон. Людовик поспешно встал на ноги, быстро вытер свое лицо, сделал два дрожащих вдоха в попытке быстро успокоиться, и поторопился к Густаву. - Д-да? – взволнованно подошел он к любимому и расторопно поправил край одеяла у его шеи. – Скучал? – мимолетно шмыгнул носом и украдкой провел по нему платком, влажным от слез. – Не волнуйся, я все еще здесь… - тоскливо взял его за руку через одеяло, присел на край кровати, и посмотрел в эти синие глаза, так пристально глядящие в его израненную душу. – Люблю тебя, Густав… - Ааа… - печально протянул в ответ лежащий. - Поправляйся скорее… - с внутренней болью наклонился к нему и нежно поцеловал эти сухие губы, ощущая на себе все бессилие их владельца. Как только в дверь постучали, объявляя этим звуком окончание их неторопливого прощания, о котором знал только Людовик, молодой человек поднялся, с тоской прижался губами к этому холодному и липкому лбу, который не изменял своего состояния на протяжении нескольких последних часов, и отправился к двери, мысленно подготавливаясь к скорой встрече с гневливыми императорами. Отодвинул занавеску, открыл покои, впустил внутрь доктора и провел его к спокойно лежащему больному, печально наблюдающему за ними обоими. - Мне сейчас нужно удалиться, - негромко сообщил Людовик. – Понаблюдайте за ним… - Да, конечно, - кивнул медик. – Я прослежу, чтобы все было хорошо. - Спасибо, - мельком кивнул ему и подошел к Густаву, с которым еще раз попрощался, после чего с неимоверной тоской покинул эти покои, отправившись в зал суда, где ему объявят смертный приговор, оборвав эту невиновную жизнь в самом ее разгаре. Медик и его пациент посмотрели друг на друга. Второй выказывал мало интереса к этому человеку, так что скоро перевел свой взгляд на окно, в котором виднелись только серые облака, лениво проплывающие по небу. Врач же, замечающий вполне стабильное состояние своего подопечного, присел за обеденный стол и открыл свой чемодан, из которого сразу достал те лекарства, которые ему могут пригодиться, рядом с этим человеком. После чего, начал оглядывать убранство покоев, смотреть за господином, облаками, за которыми тот наблюдал, и за огнем в камине, чьи острые языки обволакивали всю поверхность сухих поленьев, уложенных на светящиеся от жара угли. Атмосфера тотального спокойствия и даже некоторой скуки тут стояла весьма недолго. Уже через десять минут, в двери постучали. Присутствующие с интересом повернулись к источнику звука. Медик поднялся и направился к выходу. Открыл, посмотрел кто это пришел. - Здравствуйте, - мимолетно кивнул ему удивленный этой встрече Опал, держа в своей руке новую позолоченную флейту, - по дворцу ходят определенные слухи о самочувствии графа. Могу ли я сыграть ему, дабы музыкой помочь в его выздоровлении? - Его сиятельству, - с сомнением отвечал доктор, - сейчас лучше находиться в покое… - Я могу сыграть сонату ре-минор. Она очень спокойная и весьма тихая. Врач неуверенно оглядел его. - Вы слышали о благотворном влиянии музыки на выздоровление? – подталкивал его музыкант к положительному ответу. - Только если его сиятельство не имеет ничего против… - Не волнуйтесь, если вы посчитаете, что от моей музыки ему становится хуже – я тут же уйду, - улыбнулся и проник внутрь, не взирая на разрешение или запрет войти в покои. Медик неодобрительно посмотрел ему вслед, закрывая за этим наглым гостем двери. - Ваше сиятельство, - учтиво отозвался Опал и прошел вглубь, где, притормозив напротив кровати, любезно поклонился Густаву. - Ваше сиятельство, - вышел из-за ширмы насупленный доктор, - этот господин вызвался сыграть для вас, дабы улучшить ваше состояние. Если вы этого не желаете – подайте знак. Больной неторопливо оглядел этого старого знакомого, довольно плохо понимая кто это, и волнуясь за то, что это не Людовик, чье отсутствие его так сильно печалит. После чего отвел молчаливый взгляд на ближайшее окно, продолжив наблюдать за таким же серым пейзажем. Не услышав никакого стона, одобряющего или нет эту инициативу, врач переместился на кресло, рядом со своим пациентом, желая контролировать этого неизвестного ему аристократа, что в любой момент может принять попытку добить его подопечного. Опал же, наблюдая эту явную настороженность его визитом, сделал шаг назад, к большому зеркалу, отстраняясь от таких неспокойных из-за него людей. - Не переживайте, - опустил глаза к инструменту этот внезапно объявившийся музыкант. – Я буду негромко, - приложил флейту к губам, выдул один звук и чуть задвинул золотую головку, немного повышая тональность этого металлического инструмента. – Ваше сиятельство, - взглянул на отвлеченного от него знакомого, - Генрих Сизый, соната ре-минор, - поклонился, приложил флейту к губам, набрал воздуха и начал играть неторопливую задумчивую мелодию, медленно переходящую с такта на такт. Такая леность, размеренность и даже какое-то методичное убаюкивание этой печальной, и в то же время наводящей на размышления музыкой, уже через несколько минут начали приводить к тому, что веки слушателей медленно опускались, постепенно уволакивая их в мир сновидений. Такт за тактом… Нота за нотой… Спокойно, без лишних колебаний самой мелодии, что лилась словно мед или густая карамель, медленно вытекая из этого золотистого инструмента, имеющего так много отверстий, попеременно закрываемых утонченными пальцами такого же неспешащего музыканта, медленно раскачивающегося вместе с началом и концом таких длинных и неторопливых музыкальных фраз… Ласково, нежно, будто сливаясь воедино, ноты проникали в сознание этих двух людей, что с таким спокойствием наблюдали за играющим для них одних Опалом, сосредоточенно глядящим на покрытое складками одеяло, замечая под ним очертание ледяных и серых ног, не имеющих сил для движения, даже при самом большом своем желании. Мед… Карамель… Длинный летний день, в котором не хочется спешить… Ленивые облака… Медленно падающий снег… Слушатели уснули. Еще не закончив первую часть сонаты, Опал заметил, что глаза обоих его слушателей закрыты. Врач продолжал сидеть в своем кресле, опустив уставшую голову к своей груди, а пациент лишь негромко дышал, все еще показывая, что он жив. Музыкант еще раз внимательно оглядел эти тела, явным образом отправившиеся в мир сновидений, и скоро отпустил свою флейту, что самовольно продолжила играть то самое произведение, все так же раскачиваясь на ветру и самостоятельно закрывая-открывая свои клапаны, порождающие изменение нот. Оставив свой инструмент в воздухе, молодой человек отступил от него и беспрепятственно прошел мимо доктора к своему старому знакомому, так безжизненно лежащему на своих подушках. Положил одну ладонь ему на лоб, а второй проник под одеяло и ночную рубашку, уложив ее точно на сердце. «Хм, - в размышлениях оценил его состояние этот внезапно появившийся гость. – Горячая голова и горячее сердце… Что с головой? – перенес руки ему на виски и ощутил пальцами все, происходящее внутри. – Нарушение кровотока, - задумчиво анализировал он эту «болезнь». – Сжатые сосуды, высокое давление, - подытожил, перенося ладони на лоб и затылок. – Оно и не удивительно, что ты встать не можешь, - сосредоточенно сжал его голову и породил импульс, пронзивший все тело Густава, которое тут же развалилось, расслабив все из возможных мышц. – Давление, давление… - перенес руки на его виски. – Хорошо, что у тебя сердце слабое, которое не смогло сделать тебе еще хуже, - импульс. – А то так бы и умереть мог, - залез к нему на грудь и породил еще один импульс, полностью расчищающий кровеносную систему и восстанавливая ее обычное состояние. – Так… - задумчиво положил ладони на солнечное сплетение, анализируя целостность скелета. – Сколько переломов? – сложил руки в замок и уложил их на том самом месте. – Ты еще легко отделался. Кости в основном потрескались, - породил импульс, от которого по телу начала распространяться волна хруста, возвращающихся на место костей, поврежденных этой ночью. – Так… - убрал с него свои кисти и осмотрел лицо, шею, грудь, частично выглядывающую из-за одеяла и нижней одежды. – Твои синяки и руку я трогать не буду – это будет слишком заметно, - снова укрыл его, создавая видимость того, что никто больного не трогал, после чего направился к все так же играющей флейте. – Переломы были мелкими и их не обнаружили. А общее самочувствие, - взялся за инструмент, продолжая мелодию, как ни в чем не бывало, - улучшится после долгого сна, - поднял взгляд, вспоминая ноты. – Это не будет выглядеть подозрительно. Мало ли от чего тебе плохо стало. Если бы не твое слабое тело, незаметно вылечить тебя точно бы не получилось.» Завершив первую часть сонаты, Опал оглядел свою немногочисленную публику и решил дальше не продолжать, предпочитая оставить Густава в тишине и покое, что точно помогут ему выспаться и восстановить все затраченные ранее силы. Музыкант оторвал свою флейту от губ, вместе с этим пробуждая и доктора, так «невзначай заснувшего посреди дня». Указал ему на спящего пациента, прошептал, что ему лучше уйти, тихо откланялся и направился к выходу, негромко шагая своими туфлями по ковру. Медик провел его сонным взглядом, обратил внимание на лежащего под одеялом господина и, как только этот гость ушел, подошел к своему подопечному. Проверил реальность его сна, а не смерти, положив два пальца на сонную артерию. «Удивительно! – мысленно воскликнул врач. – Музыка, в дуэте с отдыхом, удивительным образом успокаивают сердце! Такой ровный и спокойный пульс… - умиротворенно покачал головой. – Пускай спит…» - отступил и тихо направился к обеденному столу, удовлетворенно вздыхая от того, что его пациенту становится легче. Около получаса, доктор спокойно наблюдал за огнем в камине, наслаждаясь этой размеренной тишиной, куда иногда прорывались звуки из наполненного жизнью коридора, где постоянно кто-то ходил и говорил, обсуждая все свежие новости, заполонившие целый дворец, прежде чем входная дверь вновь издала какой-то звук. Людовик. Перепуганный, взъерошенный. Он залетел в комнату словно вихрь, тут же закрыв за собой дверь и упав на ягодицы, прикрыв руками от ужаса лицо. Всего его трясло. Тело покрывалось гусиной кожей, зубы стучали друг о друга, а бледные пальцы закрывали глаза, ошеломленно раскрытые от шока, губы, сухие от страха, гримасу, искаженную этим кошмаром. В голове не было мыслей. В намерениях не было цели. В желаниях не было потребностей. Всего Людовика пронизывал первобытный ужас, не способный покориться манерам, воспитанию и тому «человеческому идеалу», которым бредят все аристократы. Оставались лишь инстинкты. Словно зверь. Пес, кот, запуганная лошадь, нориец хотел лишь в свое убежище, где его никто не достанет, в свою нору, где он может принять оборонительную стойку, в свое безопасное место, где никто не сможет ему навредить. - Ваша милость, - тихо и озабоченно послышалось прямо над ухом. Людовик встрепенулся, тут же отстранившись от источника звука. - Ваша милость, - шепотом встревожился доктор, увидев это перекошенное в страхе лицо, сидя перед ним на присядках, - его сиятельство уснули. Давайте помогу вам, - протянул к нему руки. Блондин даже не взглянул на эти ладони, готовые оказать помощь в том, чтобы подняться. - Дайте ту настойку, - беспокойно выдал испуганный человек, проглатывая от ужаса звуки. - Да, конечно, - торопливо кивнул медик и направился к своим лекарствам. – Могу дать вам настойку валерианы, - залез в свой чемодан, начиная выискивать нужный бутылек. – Ее действие сильнее. - Дайте что угодно, - поспешно встал и подскочил к нему, желая поскорее приять медикамент, который искусственно успокоит все его тело и голову. - Вот, - достал лекарство этот доктор. – Сейчас разбавлю его водой… - направился к хрустальному графину, возле которого находился еще один пустой бокал. Но не успел врач взяться за хрусталь, не успел налить холодной жидкости в тару, как Людовик выхватил бутылек из его рук, самовольно открыл и залпом начал пить. - Ваша милость! – перепугался этой решительности доктор. – Вам может стать плохо! – вырвал их его цепких пальцев этот концентрат. – Валериану нельзя пить в таких дозах! - Но мне станет лучше? – встревоженно глядел на него этот нориец. - Буду надеяться, что вам не станет хуже, - взглянул на полупустую баночку. – Валериану нельзя пить в таких количествах, - недовольно процедил сквозь зубы. – Выпейте сейчас побольше воды, - кивнул на графин. – И поешьте чего-то, чтобы хоть не сразу вся эта доза усвоилась вами, - отобрал у него пробку и закрыл бутылек, возвращая его на свое законное место в чемодане. - Хорошо, - отозвался новый пациент и ступил к воде, которую начал пить, не наливая в бокал. Медик осуждающе взглянул на него: - Его сиятельство сейчас уснули. Не тревожьте его. Пускай выспится и наберется сил. Его пульс уже в норме, но все равно не волнуйте его. Как минимум еще пару следующих дней, ему стоит пребывать в покое. - Угу, - согласился Людовик, опустошая графин так быстро, словно он не пившая сутки лошадь. - Когда проснется, - отвлекся от него врач, продолжив складывать все свои лекарства, - позовите меня. Я осмотрю господина. - Да, - с отдышкой оторвался от воды блондин. – Хорошо… - А вы прилягте. Через полчаса, валериана начнет свое действие. Возможно, вам захочется спать. - Угу, - кивнул ему тот. Как только доктор собрал все свои вещи и дал еще пару настояний единственному, более-менее понимающему все происходящее, человеку в этих покоях, он попрощался и вышел. Людовик поспешно запер за ним двери. Закрыл выход занавеской и пошел к Густаву, что безмятежно спал на своем месте, расслабленно приоткрыв рот, выставив на обозрение все свои зубы и желтый от рвоты с лекарствами язык. Любимый бережно прикрыл его челюсть, дабы за время сна у него не высохла вся слюна, оставляя после себя один лишь дискомфорт, поправил одеяло, поцеловал в лоб и отошел к камину, возле которого горько разрыдался, всеми своими силами заглушая вырывающиеся из него всхлипы, способные разбудить такого уязвимого и обессиленного сейчас Густава. Плакал Людовик не менее получаса, прежде в действие вступила вся та валериана, которую он выпил, как только вернулся от императоров. В голове продолжали крутиться их слова, вызывая все меньше приглушенных лекарством эмоций. Продолжали повторяться их страшащие до костей фразы, слышать которые, молодой человек просто не хотел. «Ошибка, ошибка… - вытирал слезы блондин, уже мокрым от печали платком. – «Случайно», «на эмоциях»… - с силой закрыл он глаза, прижимая друг к другу губы. – Случайно убить меня – это же такая мелочь… На эмоциях дать приказ казнить. Высечь. Отрубить голову. Это же так незначительно обвинить кого-то в государственной измене. Это же так… Что важного во всех этих приближенных…? – закрыл он свое лицо руками. – Что почетного в том, чтобы быть рядом с императором, если он в любой момент может тебя обвинить в измене и казнить, просто потому что он что-то подумал…? Да какое отношение я имею к измене Жана?! – отчаянно сжался он. – Откуда я мог знать о том, что он хочет убить Даниэля?! Я мысли читать должен?! Я думал…! – болезненно отвернулся. - Я думал, что кромийцы другие! Что все это ложь! Что все эти слухи обычное преувеличение норийцев! А вы…! Вы и правда убиваете своих близких! И правда ненавидите тех, кто вас любит! И правда готовы дать смертный приговор тому, кто ради вас готов на все! – вытер слезы. – Как только можно…? Такая бессердечность… - отвел взгляд. – Любой не такой взгляд и меня снова бросят в темницу. Любое не такое слово и снова обвинят в измене. Как…? – искренне не понимал он Даниэля. – Как можно было подумать, что я способен на такое…? Неужели… - отрешенно взглянул на огонь. – …это из-за того, что я нориец…? Из-за того, что я родился не здесь. Из-за того, что у меня белые волосы. Из-за того, что я говорю на норийском, - скрутился, закрыв красное лицо руками. – Я же хорошо ему служил. Верой и правдой. Может и не всегда идеально. Может и не всегда так, чтобы он мог радоваться. Но измена…? Я так волновался за него в том плену. Я так переживал, когда он убежал. А он… А ОН ГОВОРИТ, ЧТО Я ИЗМЕННИК! Что мне не нужно жить! Что меня нужно убить! – болезненно всхлипывал Людовик. – За что…? «Ошибка»… - выровнялся и отвел отрешенный взгляд в сторону, повторяя в мыслях их слова на свой счет. – «Мы ошиблись»… «Этот приказ был ошибкой»… А что еще было ошибкой? Мой переезд сюда? – покосился на спящего Густава, обездвижено лежащего на перине. – Густи… - жалобно позвал его. – Только ты меня любишь. Только ты меня ценишь, - направился к нему. – Только ты видел, с какой верностью я служил Даниэлю. Только ты замечал, как сильно я отдан ему… - с тоской залез на свою часть кровати и лег на бок, лицом к любимому. – Сколько раз ты соблазнял меня нарушить его приказ? Сколько раз просил меня, о чем-то попросить у него? Сколько раз он одобрял мои прошения…? – опустил взгляд. – И всё… Все было разрушено в один момент… В один бесчеловечный момент, когда он… - мучительно сжал губы. – Густи, - посмотрел на спящего, - я люблю тебя. Не покидай меня… - нащупал под одеялом его ладонь и положил на нее свою руку. – Без тебя… - жалобно прикрыл веки. – Я не смогу жить. Без тебя, у меня нет смысла дальше существовать…» Пролежали они так до самого вечера. Периодически, Людовик поднимался и прогонял из коридора каких-то шумных придворных, слишком громко переговаривающихся прямо под дверью, ходил по нужде, звал слуг, что подкидывали свежих поленьев в камин, и пил воду, пытаясь справиться с головной болью, из-за слишком большого количества выпитой валерианы. Густав, все это время спал не пошевелившись. Будто мертвый, лежал он на своей перине, накрытый одеялом, и только дыхание – такое тихое и незаметное для глаза дыхание говорило о том, что этот человек все еще жив. В беспокойстве за любимым прошел весь день. Не имея сил дальше переживать все эти события, не имея возможности контролировать действие лекарства, после обеда Людовик тоже уснул, обездолено сжавшись по соседству с болеющим сейчас человеком. Солнце медленно ушло за горизонт. Маленькие часы на камине только собирались пробить своим звонким колокольчиком шесть вечера, когда уставший граф, наконец-то открыл свои глаза и неторопливо оглядел помещение, вспоминая где он находится, и что тут происходит. Проскользив взглядом по потолку, открытым окнам, за которыми уже царила тьма, по пустым их с Людовиком личным уголками, он притормозил на большом зеркале, отражающем такие редкие лучи света, исходящие от огня в камине, что распространял по покоям тихое потрескивание поленьев. Практически ничего не видя в такой кромешной темноте, молодой человек повернулся к своему любимому и, не торопливо достав из-под одеяла раненую ладонь, провел пальцами по его щеке, тем самым пробуждая от чуткого сна. - Луи… - сочувственно протянул Густав, видя в этих глазах бездонную пропасть, заполненную печалью. – Луи… - ласково погладил его влажную щеку, немного поблескивающую в окружающей их темноте. – Ты плакал…? - Густав… - отчаянно шептал ему тот, даже не надеясь на то, что это не его превратный сон. – Я люблю тебя… - Я тебя тоже… - подался к нему и нежно поцеловал в губы, заставляя ошеломленно застыть своего близкого друга. – Луи? – удивленный такой реакции отстранился от любимого и посмотрел в широко раскрытые серые глаза. - Густи, - тихо обратился к нему Людовик, боясь спугнуть это хрупкое видение, - это правда ты…? – с надеждой подался к нему. - Ты пришел в себя…? - Да… - украдкой кивнул. – И я очень хочу по нужде... – неловко сжал губы. - Мог бы ты помочь мне? У норийца будто сердце заново забилось. Легкие почувствовали свежий воздух. Голова очистилась от тревожных мыслей. А тело наполнилось все той же силой, которую давал ему этот спокойный и нежный голос. - Густи! – бросился ему на шею, не в силах контролировать наворачивающиеся слезы. – Я…! – втянул сопли, закрывая от боли глаза. – Ты…! – сильнее сжал его. – Густи, я люблю тебя! – стиснул зубы, мучительно переживая все свое беспокойство за состояние этого человека. - Луи… - сочувственно положил ему ладонь на спину, с удовольствием ощущая на себе все его тепло и такой приятный вес, давящий на ребра. – Ты так заботился обо мне… - расслабленно прикрыл глаза. – Но сейчас… - неловко покосился на светлый затылок. – Мне правда очень нужна твоя помощь. Мы можем пообниматься чуть позже…? Я сейчас не выдержу… - Да, прости, - расторопно отстранился, вытер все свои слезы, спрыгнул на пол, оббежал кровать и поспешно выдвинул ночной горшок, так же быстро распахнул одеяло и поднял своего любимого, что уже в процессе вставания начал поднимать подол своей ночной рубашки, дабы поскорее справить такую давящую на остальные органы нужду. - Фух… - тяжело выдохнул молодой человек, ощущая как его покидают чуть ли не литры раскаленной жидкости, неизвестно откуда успевшей накопиться в его теле за этот день. - Я так тебя люблю… - жалобно шептал на ухо Людовик, придерживающий все его тело. – Так люблю… - Сколько я спал? – не отвлекался от процесса Густав, держащий свой пенис пальцами. - Не знаю… - печально обернулся на часы, но из-за темноты не увидел, где находятся стрелки. – Но еще не поздний вечер. Может быть, часов семь, - вернулся к любимому, все так же продолжающему испражняться. – Как ты себя чувствуешь…? – тоскливо положил голову на его плечо. – Тебе было так плохо ночью и утром… Никто не понимал, что с тобой… - болезненно прикрыл глаза. – Я так скучал по тебе… - сморщил подбородок, ощущая как может снова заплакать от всех этих воспоминаний. - Я тоже не понимал, что со мной… - покосился на него, чувствуя, как мочевому пузырю становится легче. – Это такое состояние… У меня даже мысли в кучу не собирались, - опустил взгляд на полный горшок и постепенно закончил, стряхнул последние капли. - А сейчас ты как себя чувствуешь? – с печалью выровнялся нориец и помог ему сесть на перину. - Голова немного побаливает и тело ужасно ломит. Но в остальном, мне даже лучше, чем до этого, - улыбнулся ему: – Я полон сил и энергии. - Я так рад это слышать… - с болью улыбнулся ему в ответ. – Это настоящее чудо, что тебе полегчало… Сколько врачей тебя осматривало… - присел рядом и тоскливо обнял его. – И никто не понимал, что с тобой… - прикрыл глаза. – Ты не представляешь, как же я рад, что ты снова пришел в себя, что ты снова можешь говорить… - мучительно сжал его. – У меня сердце разрывалось, когда я слышал твои стоны, когда видел твою неуправляемую голову… - уткнулся носом в плечо. «Чудо, что мне полегчало? – задумался Густав, вспоминая, что доктора в его воспоминаниях и правда выглядели довольно озабоченными его непонятным состоянием. – И никто не понимал, что со мной? – вспомнил долгий осмотр, дискуссию медиков между собой, что так неприятно жужжали прямо над ухом. – Но… - озадачился последнему своему воспоминанию. – Когда пришел Опал, то я очень быстро заснул, хотя до этого не мог провалиться в сон даже при всем желании… Он просто играл мне сонату ре-минор. Но я слушал ее раньше – она не такая скучная и медленная, чтобы я мог под нее уснуть. Опал… - в памяти начали всплывать все странности этого человека, связанные с поведением, вкусами, манерами и даже манерой речи. – Он пригибался, проходя через двухметровые двери. Он ни с кем не делил ложе, говоря, что ему не нравится никто из целого двора. Он по-бараньи наклонял голову, когда с ним начинали спорить. Он плохо фехтовал и уворачивался от шпаги по слишком большой траектории. Он регулярно оборачивался, когда чувствовал, как кто-то идет поперек его следа, так, словно этот кто-то мог наступить на его хвост…! – ошеломленно закончил. - Да Опал же красный дракон! Как только я раньше этого не замечал?!» - Густи? – жалобно послышалось от Людовика, встревоженного этим долгим молчанием. – Густи, тебе снова плохо? – взволнованно поднял голову, посмотрев на эти синие глаза, направленные вдаль. - А? – растерянно взглянул на него любимый. – Я просто задумался. Не переживай, - погладил его руку, обнимающую тело. – Я в порядке. - Ты со вчерашнего вечера ничего не ел… Может быть, ты голоден? Хочешь перекусить? - Был бы очень «за», - кивнул. – Но что-то легкое. Ты так накормил меня вчера, что я дышал с трудом, - нежно улыбнулся. - Но тебе понравилось? - Очень… - приблизился и поцеловал в щеку. - Ты не против, если я сейчас позову своего повара, который нам вчера готовил? Скорее всего, будет что-то норийское… - Ну что ты. Конечно же я не против. Мне понравилось, как он готовил. - Хорошо, тогда… - начал бережно укладывать его. - Хах, Луи, я могу посидеть, - отставил ладонь назад. – Мне уже лучше. - Ты уверен? – озабочено придержал его в своих руках. - Да, конечно, - улыбнулся. – Не волнуйся за меня. Я бы и ходить уже мог, если бы тело так не болело. - Ну… - не решительно вернул его в сидячее состояние. – Тогда подожди меня здесь. Я сейчас позову своего повара и мы согласуем с ним твой ужин. - Кстати, а ты не знаешь, мой казначей уже уехал? - Не знаю… Но он не приходил сегодня. Может быть, и уехал… - Тогда, позови мне писца, я хочу отправить ему послание. - Конечно, - кивнул и мимолетно поцеловал его в щеку. – Я сейчас еще других слуг позову. Они приберутся тут. Хорошо? - Хорошо, - позитивно коснулся губами его скулы. – Не печалься, Луи. Я уже в порядке. - И меня это радует, - печально улыбнулся, пытаясь скрыть волнение, от приближающегося к нему времени, когда он снова будет вынужден встретиться с Даниэлем. – Не скучай тут без меня. Я быстро, - с тоской покинул любимого, поднялся и направился в коридор. Отпер дверь, вышел. Густав посмотрел ему вслед, когда часы, наконец-то пробили шесть. В течении последующего часа, в покоях успели побывать слуги, прибравшие покои, зажегшие свечи и забросившие свежие поленья в камин, норийский повар, с которым молодые люди договорились о бульоне для Густава и супе для Людовика, доктор, быстро осмотревший больного, и писец, которому граф надиктовал письмо. Как только послание со свежими новостями и прошением прислать помощника, было окончено, молодой человек самолично поставил фамильную печать и отправил гонца к себе домой, желая, чтобы родной казначей как можно скорее ознакомился со всеми его желаниями и состоянием. Еще через десяток минут, в покои постучал тот самый кулинар, держащий миску свежего бульона и корзинку чесночных гренок на подносе, который скоро оказался на тумбе, рядом с сидящим в постели Густавом. - Я тебя покормлю, - отозвался Людовик и расторопно подставил кресло к кровати. - Покормишь? – мило улыбнулся синеглазый, наблюдая за тем, как блондин занимает свое место. – Но Луи, я уже могу держать ложку. - Густи, - озабоченно посмотрел на него, - доктор сказал тебе отдыхать еще пару дней. Тебе нужно набраться сил, - отвернулся к тарелке и аккуратно попробовал бульон, проверяя насколько он горячий. - Но… - в смятении протянул граф, замечая всю эту обеспокоенность его состоянием, которое после посещения красным драконом точно не ухудшится. «Он не знает о том, что Опал навещал меня. И не знает о том, что он дракон. А если скажу, то Людовик все равно ничего не поймет, - отвел взгляд. – Да и драконы скрывают свое присутствие не просто так…» - Густав…? – взволнованно посмотрел на него нориец, видя в этих глазах обиду на его слова о возросшей несамостоятельности любимого. – Если хочешь, - сжавши сердце говорил он этому человеку, - то можешь взять кусочек хлеба… - привлек к себе внимание графа, отбирая его у собственных мыслей. – Но ложка… - неуверенно протянул. – Я боюсь, что ты ее не удержишь. Может быть завтра? Давай завтра попробуешь кушать сам? И… Если у тебя все получится, то я не буду больше кормить тебя… - беспокойно сжал губы, думая, что в какой-то момент Густав захочет полностью отказаться от какой-либо заботы в свой адрес. «Он уже так долго с этой рукой мучается… - со слезами на душе думал Людовик. – Он не может самостоятельно порезать мясо, не может что-то писать, не может играть на виолончели… Он столько всего не может сейчас, а тут еще и я запрещаю делать ему то немногое, что он все еще может…» - расстроенно поник. - Луи? – озабоченно окликнул его любимый, замечая на лице такую сильную печаль, что сердце начинало разрываться. – Луи, - потянулся к нему ладонью и положил руку на знакомое предплечье, - не переживай, мне правда уже значительно лучше. Но, если ты считаешь, что мне стоит еще отдохнуть, то я послушаю тебя. Я хоть и полон энергии, но тело от этого меньше болеть не перестает… - с уставшим вздохом отклонился на свои подушки. - Так сильно болит? – озабоченно послышалось от опекуна. - Луи, я с лестницы скатился, когда бежал к тебе в темницу… Я все ступеньки пересчитал… Нориец ошеломленно замер, выдержав напряженную паузу: - Что…? – тихо переспросил, не веря своим ушам. – Ты скатился с лестницы…? - Да, вот с этой, - кивнул себе за плечо. – Не бегай по ней… Будь аккуратнее… - Я… - не мог осознать усе услышанное. - Как ты выжил вообще? Она же каменная, - шокировано махнул в ее сторону рукой. - Наверное, у меня очень крепкие кости, - иронично улыбнулся, вспоминая как легко он падает в обморок. – Только ушибы себе заработал… - Густи… - разжалобился всем своим нутром. – Тебе не нужно было так бежать… Ты же… Ты мог покалечиться… А если бы ты себе руки и ноги переломал? А если бы… - неловко сжал губы, вспоминая предположения врачей о серьезной травме головы. - Луи, а если бы я не успел…? Блондин отвел взгляд. - Луи, я не думал о последствиях, когда бежал к тебе. Ты для меня важнее переломанных костей и денег. Какой мне смысл быть здоровым и вообще живым, если тебя… - Не говори так! – с болью посмотрел на него. – «Какой смысл быть живым»?! Ты с ума сошел?! - Но Луи, я хочу быть живым только с тобой… - потянулся к нему ладонью и обрамил пальцами белую кисть. – Что со мной было бы, если бы я не успел…? - А если бы ты себе все переломал?! – чуть ли не со слезами кричал на него нориец. - Луи… - с печалью оглядел все его состояние. – Давай не будем думать об этом? Давай, просто забудем все это? Ты и я живы… Ты и я относительно здоровы… - протянул к нему руки, приглашая в объятия. – Не переживай… - А если я тебе сейчас раздавлю что-то? – кивнул на него. – А если ты что-то сломал и я сейчас доломаю его? Тебе вообще сейчас двигаться нельзя. Надо позвать доктора, чтобы он снова осмотрел все твое тело и нашел все твои переломы, а потом придумал как их вылечить. - Луи… - опустил руки, понимая, что лучше все рассказать, чтобы успокоить любимого. – Помнишь, ты ушел куда-то? - Когда? - Сегодня. Ты оделся, позвал врача и куда-то ушел. - Я спешил вернуться, как только мог, - беспокойно кивнул, думая, что вызвал своим уходом сильное волнение у больного на тот момент Густава. - Пока тебя не было, ко мне пришел красный дракон. - Что? – встревожился нориец, не понимая, что все это может значить. – Красный? Тот что на вулкане живет? - Нет, там живут черные… Луи, красные драконы владеют магией. Он вылечил меня. Он лишил меня того состояния и зарастил все поломанные кости. Я ведь чувствовал боль в своей ноге, в локте… Я не мог пошевелить своей ступней, ощущая, как же неимоверно она меня убивает. Но сейчас нет такой боли. Осталась только боль от падения. Он залечил мои переломы. Все, которые были. - У тебя была такая сильная боль и ты мне не сказал? – недоумевающе возмутился. – Оно же болеть начало сразу после падения. Почему, когда мы вернулись сюда, ты не сказал, что тебе нужен доктор? - У меня уже не было сил... Я хотел только прилечь. В покое и тишине. Я с трудом себя в сознании удерживал… - Густи, ты сумасшедший, которому недорога его жизнь. - Мне ТВОЯ жизнь дорога. - И ради нее ты готов разбиться? Умереть? - Ради нее, я готов уничтожить Кромию… Людовик отвел взгляд: - Густи, ты ненормальный. - Луи, я просто не хотел твоей смерти… Блондин расстроенно покосился на него: - Так сильно любишь меня? - Не передать словами… Опекун с тоской оглядел все его состояние: - Зато делами… Густи, я не хочу, чтобы из-за меня ты убился или покалечился, - посмотрел в синие глаза. - Это была вынужденная мера, Луи… - Понимаю… - с печалью опустил глаза. С грустью они выдержали долгую паузу. - Так… - негромко протянул Густав, будто забывая о том печальном разговоре, который они вели последние несколько минут. – Ты покормишь меня? – повернулся к тарелке бульона. – Мне кажется он уже немного остыл. - Да, конечно, - спохватился молодой человек и тут же взял миску в руки. – Прости, - чуть размешал жидкость ложкой. – Просто все эти слова, которые ты сказал мне… - набрал ложкой бульона и поднес его к знакомому рту. - Давай не думать сейчас об этом? – невзначай посмотрел на него и легко улыбнулся, выпивая содержимое ложки. – М, еще теплый. - Твоя непосредственность меня убивает… Мы только что о таких вещах говорили, а ты уже улыбаешься, - поднес к нему новую порцию. - Хм, Луи, - проглотил жидкость, - если бы я всегда серьезно относился ко всем своим печалям и волнениям – я бы всю жизнь провел в обмороке, - искренне посмотрел в его печальные серые глаза. – Не грусти… - потянулся к нему и нежно провел ладонью по щеке. – Мы живы, я выздоравливаю. Какие еще есть причины печалиться? Людовик опустил взгляд, сквозь боль выдавливая из себя улыбку, в попытке скрыть от Густава всю свою тоску, дабы не привести к волнению в любимом сердце, что только оправилось после этой страшной болезни. Справившись с легким ужином Густава, нориец переместился за обеденный стол, где голодно проглотил всю миску своего ненаваристого супа, заедая его чесночными гренками. После чего возвратился к любимому и помог ему подняться, неспеша сопроводив точно к камину, возле которого тот хотел погреться. - Может быть, - высказал свое желание синеглазый, усаживаясь в мягкое кресло, - сказать слугам погреть воды? – посмотрел на Людовика. - Но уже поздно… - бережно оставил его. – Пока они все нагреют, время будет уже к полуночи… - Не думаю, что я усну раньше середины ночи, - вздохнул тот. – Я же весь день проспал. - Но мы и ночью не особо-то спали, - сочувственно опустился рядом с ним на присядки. – Правда хочешь искупаться? – глядел он в эти бездонные синие глаза снизу вверх. - Угу… - несильно кивнул. – Мы еще вчера об этом договаривались. Людовик медленно опустил свой погрустневший взгляд, вспоминая всю ту идиллию вчерашним вечером и весь тот Ад, что начался ночью. - Луи… - с печалью провел ладонью по его белым волосам, пытаясь утешить. Но не успел Густав что-то сказать ему, дабы утихомирить такое обеспокоенное всеми этими событиями сердце, как раздался стук в дверь, чья внезапность до такой степени напугала Людовика, что тот аж вскрикнул, тут же развернувшись и прижавшись спиной к подлокотнику. - Луи? – встревожился такой бурной реакции граф. Взволнованный стук повторился: - Ваше сиятельство? – послышался знакомый женский голос. «Это графиня,» - проглотил слюну нориец и неторопливо поднялся, постепенно успокаивая свои эмоции. - Луи? – неспокойно взял его за край рукава, будто желая узнать, как он. - Все хорошо, - неуверенно обернулся на любимого блондин и с волнением кивнул. – Я в порядке, - бережно убрал с себя его слабую ладонь и, собирая в кулак все остатки своей смелости, подошел к двери; открыл. – Графиня? – повстречался взглядом с обеспокоенной знакомой. - Мне донесли, что мой друг уже пришел в себя, - без предисловий начала девушка. – Я могу узнать, как он? Как он себя чувствует? – мяла она свои ладони на уровне живота. Людовик повернулся себе через плечо и повстречался со спокойным взглядом Густава, будто спрашивая хочет ли он сейчас видеть свою подругу. Синеглазый размеренно кивнул, устало одобряя эту идею. Блондин возвратился к графине: - Он сейчас может вас принять. Только не шумите и не доносите ему волнующих сердце новостей. Доктор рекомендовал соблюдать покой на протяжении еще нескольких дней. - Да, конечно, - молниеносно кивнула та. - Тогда… - неторопливо отступил, постепенно отрывая ей двери, одновременно с этим поражая сидящего перед огнем Густава. – Можете проходить, - сошел с ее пути. - Друг мой! – тут же воскликнула графиня, встретившись взглядом со встревоженным лицом своего знакомого. – Как вы? – суетливым шагом проникла внутрь. - Людовик, - осуждающе шепнул ему близкий человек, пока девушка стремительно приближалась к его креслу. – Хоть бы одел меня сначала! - Ох, - невольно смутилась гостья и прикрыла глаза ладонью, и правда замечая, что ее друг совсем не одет. – Вы в одной только рубашке… - поспешно достала веер, спрятав за ним свое лицо, пока второй хозяин этой комнаты ленно прикрывал за ней дверь. - Так вы же… - грузно вздыхал нориец. – Все равно поженитесь когда-то… - опустил свой взгляд на закрытую дверную ручку. – Будете видеть друг друга вообще без одежды… - нехотя отвел взгляд и медленно обошел ширму, не желая смотреть на эту сладкую парочку, собравшуюся обеспокоенно обсуждать между собой состояние Густава. Возлюбленный провел его сочувственным взглядом прямо до кровати, на которую Людовик безжизненно упал и лег, отвернувшись от находившихся здесь сейчас людей. Так хотелось ободрить его, поцеловать, сказать, что любят одного только его и никакой свадьбы никогда не будет, но Густав не мог себе позволить таких слов в присутствии будущей невесты, с волнением глядящей на его покрытые фиолетовыми синяками ноги. Графская беседа не затянулась надолго. Девушка лишь быстро поинтересовалась самочувствием своего друга, с пробирающим до костей ужасом замечая такие же страшные синяки и на руках, шее, груди и животе, ниже которого она стеснялась смотреть. Эти пятна, чьи темные очертания просвечивались даже через белую рубашку, повергали гостью в шок, в тотальное ошеломление, перед всеми этими событиями, которые успели случиться за последние сутки. «Этот нелюдь, - с болью думала про себя девушка, - не только Кери к смерти приговорил, не только высек его, но еще и друга моего до полуживого состояния приказал избить. Не удивительно, что к нему столько врачей сегодня ходило. Не удивительно, что по дворцу распространяются слухи о возможной его скорой кончине. Не удивительно, что Людовик с такой болью сидел над его телом. Это просто невозможно, - стиснула она губы, слушая очередной ответ на свой вопрос. – Такие монстры на троне. Такие нелюди над нами. Как только можно было подвергнуть таким пыткам кого-то настолько верного и доблестного? – покосилась на огромное зеркало, отражающее лежащего на кровати норийца. – Не знаю как его друг, но Густав точно бы не предавал Кромию. Он точно был верен императорам. Да и… - с сомнением вернулась к голосу своего приятеля. – Он бы не имел столь близкой дружбы с человеком, в котором мог быть не уверен. Этот его Людовик получил свое наказание незаслуженно, а Густав – тем более,» - кивнула своему другу, когда он наконец-то рассказал ей все, что она хотела. - Ну что ж, не буду в таком случае и дальше вас тревожить, - не без волнения и ноток недовольства в адрес императоров, откликнулась гостья. – Поскорее набирайтесь сил, выздоравливайте и становитесь на ноги. - Благодарю за теплые слова, - кивнул ей Густав. – Спокойной вам ночи, графиня. - Надеюсь, - с сочувствием вздохнула девушка, делая мимолетный реверанс, - эта ночь действительно будет спокойной, - попрощалась и направилась к двери. Как только знакомая ушла, Густав обернулся на покинутого всеми возлюбленного: - Луи, - нежно позвал его, будто бы извиняясь за этот разговор и упоминание скорой помолвки, что нарушит их слаженный дуэт, - милый мой… Любимый… Я только тебя люблю… Союз с ней никогда не разрушит наших отношений… «Милый, любимый…» - с печалью повторял это в мыслях блондин. - Густи, - негромко отозвался Людовик, - почему за все это время ты ни разу не назвал меня своим мужем? – опустил глаза, вспоминая о том, как сам называл так любимого, иногда смущая его в интимной обстановке. - Мужем? – оторопел тот. – Ты хочешь, чтобы я тебя так называл? - Хотя бы наедине… - посмотрел в свое зеркало за туалетным столиком, заметив в его отражении смотрящую через плечо темную голову. - Это… - опустил он глаза. – Немного неловко… - отвернулся к огню. - Но я попробую, если для тебя это важно… - неуверенно смял левую ладонь. - Хотя бы раз… - уронил свой взгляд на одеяло, где красовалась его рука, не так давно окольцованная Густавом. – А то… Я как второсортный любовник, которого ты выбросишь, как только женишься, - болезненно прикрыл веки, исказившись в печали. - Луи! – ошеломленно повернулся к нему. – Как ты мог такое подумать?! Луи! Я только тебя люблю! Если графиня захочет, чтобы я покинул тебя – никакой свадьбы не будет! Ты – первостепенный мой… - мимолетно замялся. – Союз! Я давал тебе клятву первому! Так что и мой союз с тобой важнее! Луи, не смей думать, что моя любовь к тебе пройдет, как только я женюсь! - Обещаешь…? – с дрожью послышалось от него. - Конечно! Луи, ты мой… - сквозь силу преодолевал свой язык, сопротивляющийся этому простому слову. – Муж! – ударил кулаком по подлокотнику. – В конце концов! Ты – мой супруг! Луи! – гордо поднял голову. – Никто и никогда не посмеет нас разлучить! А если и посмеет, то он не достигнет в этом успеха! – вновь ударил по подлокотнику. - Обещаешь…? – с печалью отозвался блондин. - Клянусь! – хлопнул по груди ладонью и тут же подавился, болезненно согнувшись в кресле. - Густи? – обеспокоенно вскочил с кровати Людовик, услышав этот сдавленный звук. – Густи, что случилось? – тут же подбежал к нему и нагнулся к любимому. - По синяку… - стиснул он веки, болезненно прижимая руку к груди. - Густи… - сочувственно размяк. – Не нужно было тебе с такой силой… - бережно погладил его спину. – Давай я тебя в постель уложу? - Угу… - несильно кивнул, прежде чем друг неторопливо поднял его и так же неспеша перенес к кровати, распахнул левую половину. - Так… - бережно усадил его. – Потихоньку… - повернул параллельно матрасу и положил на постель ноги. В дверь уверенно постучали. Нориец аж вздрогнул, выронив любимые колени на перину. - Зачем же так громко…? – зажмурился Густав. - Тише, тише… - деликатно уложил его Людовик, погладил голову и заботливо укрыл одеялом до самой шеи. – Не переживай. Отдыхай… - провел ладонями по телу. Стук повторился. - Этот гость уже начинает раздражать, - недовольно отозвался Густав. – Можешь посмотреть кто это? - Да, конечно, мой милый, - ласково поцеловал его в лоб и отстранился, подошел к двери. Открыл. Повстречался взглядом с молчаливым лакеем, красноречиво поднявшем для него брови, будто намекая на что-то. - Густи, - обернулся Людовик, - я сейчас уйду. Ты сможешь посидеть сам? Или с тобой оставить кого-то? - Уйдешь? – озадачился лежачий. – Поздно ведь уже. - Я ненадолго. Через полчаса вернусь. - Ну… Ладно… - неуверенно согласился синеглазый. – Я смогу подождать тебя. Я в стабильном состоянии. - Хорошо, - кивнул. – Постараюсь вернуться как можно скорее, - неохотно вышел и закрыл дверь. Густав остался один на один с самим собой, искренне не понимая куда это Людовику вдруг понадобилось. «Может быть, - задумался молодой человек, - пока я был болен, он начал курить и его кто-то позвал с собой покурить? Или это доктор был… Или…» - продолжал он думать, не находя ни в одной из версий достаточной правдоподобности. Идей о том, что же это было, не добавилось и после возвращения Людовика, что случилось уже через полчаса. Он залетел в покои, как ошпаренный, тут же повернувшись к двери и судорожно заперев ее на ключ. - Луи? – встревоженно заметил его возвращение приятель, переместившийся за обеденный стол, где он листал свою отчетную книгу. - Густав, - взволнованно откликнулся на его голос нориец и мигом поспешил к любимому. Подскочил, нагнулся, схватил его руки и судорожными движениями начал ими трогать свое тело, укладывая их себе на голову, плечи, спину, поясницу и предплечья, испуганно пытаясь перекрыть те неприятные касания, которыми его одарил только что Даниэль. - Луи, Луи, - пугался всей этой суетливости граф. – Что случилось? Где ты был? - Я просто… - упал перед ним на колени, не имея сил больше ни на что. – Густав… - сокрушился он на любимые ноги, уложив голову на эти теплые бедра. – Спаси меня… - болезненно зажмурился, чувствуя, как множество иголок прокалывают его стоящий в горле ком, с трудом удерживающий внутри все накопившиеся слезы. Густав в ужасе прижал его к себе, вообще не понимая, что это было и кто его спровоцировал. - Луи, - озабочено наклонился к своему возлюбленному, - что произошло? Кто к этому причастен? Что с тобой только что делали? Людовик лишь молча отвернулся, понимая, что правда вызовет только больше беспокойства в любимом сердце, которое с таким трепетом надо держать в покое, после этой болезни. - Всё… - мучительно исказился он в печали, пытаясь взять под контроль свои эмоции. – Все нормально. Ничего не произошло, - неспеша отстранился от него и с усилием поднялся. - Людовик… - озабоченно наблюдал за его отстраненным взглядом. – Луи, - взволнованно взял запястье. - Все в порядке… - с дрожью кивнул он, отворачивая голову, дабы не смотреть в эти синие глаза, дабы не показывать им своего состояния, которое было заметно невооруженным взглядом. «Он врет… - болезненно понимал все это Густав. – Что-то произошло. Что-то очень важное. А он не говорит, чтобы мне не тревожить…» - Луи… - сочувственно протянул он этому человеку, не понимая, как он может утешить слезы, причину которых ему не хотят называть. – Давай обнимемся? Давай я успокою тебя? Тот жалобно покосился на него и кивнул. - Поможешь мне дойти до кровати? - Да, - печально отозвался блондин и помог ему подняться, пройти к постели, сесть на нее, усевшись рядом самому. - Луи… - крепко обнял он друга, начав ласково гладить по голове и спине. Приятель втянул сопли: - Густи… Пока ты был болен, я сказал, что твоя болезнь может быть заразна… Можно…? Эта легенда останется тут, пока ты не выздоровеешь окончательно? Просто… - Конечно, - обеспокоенно кивнул ему, с болью прижимая этого человека к себе. - …тогда никто из… - склонил голову, услышав положительный ответ на свою просьбу. - …императорской семьи не зайдет сюда… - прикрыл глаза, прижимаясь щекой к его плечу. - Им тут не место, - враждебно отозвался граф. – Пусть только попробуют сунутся сюда. Это покои только наши с тобой. Тут только ты и я… - успокаивающе говорил ему на ухо. – И никого больше… - Я так тебя люблю… - жалобно протянул Людовик. - Я тебя люблю не меньше… - обеспокоенно прижался губами к краю его лба.