Тридцать шесть и шесть

Как врач, я точно знаю, что для здоровья полезно. Как хилер из Термитника, я точно знаю, что правильное питание и регулярные физические нагрузки вообще не определяют срок жизни. Особенно в местных реалиях. Тут отдать концы можно самыми разнообразными способами в самых малоприспособленных для этого местах. Здесь правило другое — чем сильнее нас давят, тем мы крепче. Упадет кирпич на голову — да любой торчок отряхнется и поползет дальше, куда полз. Пятерней репу свою почешет, отряхнется и дальше, упорненько так, к своей порции химической бадяги. За сутки на дежурстве минимум пара таких проблемных. Обычно больше. По весне лезут жмурики — все, что не откопались зимой. Терпеть не могу зиму. Отвратнее только весна. Летом духота, воздух сладкий и спертый от гнили свалок. Осенью все притихает, и это еще туда-сюда, если бы не гайморит мой. Вот дурость какая генетическая — сам себя излечить не могу. Март, а до чертиков на этаже холодно. Где-то еще и окно открыто, по ногам дует. Правило «покурил — закрой» такому чудику надо на ладошке вытатуировать. Полез за сигаретами — вспомнил, сделал вывод. Носки бы теплые. А еще лучше под одеяло. После дежурства отоспаться нормально, огурцом парниковым. Новости чтоб тоже отключить, хрень с утра неимоверная. Раньше думал, кто их вообще слушает, разве что поржать. Потом стал тут работать, понял целевую аудиторию. Поэтому я курю один. В свою форточку, которую потом закрываю. До конца смены всего ничего, и я все чаще смотрю на часы. Скоро уже рассвет. Не знаю, кем бы я был, если не хилером. Скучно и быстро стух бы от безысходности. А так, меняю что-то. Людей спасаю от их собственного идиотизма, отличная такая работа. Платят мало, угроза для жизни постоянная, уверенный шанс коньки отбросить — и чтоб не расслаблялся, еще и хамство от каждого полуторного. Всем призваниям призвание. Капец как холодно. «День морга», что ли? Кофейку бы хлебнуть. Кривого-косого, но горячего. Из аппарата в стаканчик льется темная бурда, и кипяток с привкусом ржавчины обжигает горло. После такого хочешь не хочешь — проснешься. А мне надо сегодня быть бодрым и свежим. Хотя бы час-два, чтоб Лу не заметила. Ей хватит своей драмы, мои проблемы ни к чему. Запираю кабинет, гашу свет. Натягиваю шапку пониже. Наматываю на шею вязаный шарф, подарок Лу на прошлый новый год. Хороший такой, теплый, неброский. Шею не колет. На улице останавливаюсь у фонаря, закуриваю. Выдыхаю облако серого дыма — оно смешивается с прохладой промерзлого утра, тает в белесом тумане. Рассветный город всегда кажется мне каким-то беззубым. Будь я романтиком, сравнил бы с младенцем, который только научился ползать и теперь хочет познать все и вся. Но я чертов циник, поэтому сравню со стариком — тем, который уже пожил свои прекрасные годы, полные алкогольного угара и наркотического рейва, пересчитал всех женщин в округе, разочаровался в своей жизненной цели и теперь сожалеет о самом первом неверном выборе, перебирая, с чего началось его падение. Разбитая голова, темное прошлое, неизвестные пятна и бутылки с дешевым пойлом. Так себе картиночка вырисовывается. Живи быстро в наших краях — это что-то между «поставь крест на всем, что тебя волнует» и «цепляйся за каждый шанс». Обычно чаша весов сдвигается влево. Кому-то, конечно, везет, но это скорее исключения. Я уже успеваю задуматься о том, что мне ближе, как вдруг на плечо ложится рука и знакомый голос радостно восклицает «Йонас!». Мысли тотчас смешиваются в безжизненную вялую кучу, и я с точностью до элемента могу назвать всю ту химию гормонов, что в ближайшие минуты примет контроль над моим мозгом. — Утро, Лу, — выбрасываю сигарету и раскрываю объятия. Лу, одетая в плотную желтую куртку, охотно приникает на секунду и отстраняется. Волосы собраны в хвост, на лице никакой раскраски. — Случилось что? — Да нет, — она пожимает плечами. — Договаривались же встретиться. Ты после дежурства, тебе спать надо, а не по гостям шататься. Отвезу давай. — Сама-то выспалась? — Не ложилась еще. Да все равно выходной завтра, успею. — Но шлем я твой не надену. — Кто бы подумал, что эстетика имеет значение, — Лу показывает язык, — на, вот, другой. Давай, поехали, минус двадцать на дворе. Сажусь на мотоцикл позади нее, испытывая непреодолимое желание прижаться к этой прямой сильной спине. Сам себе объясняю, что виной тому не естественная химия, а банальный озноб. Отличная теплая куртка. Мягкая такая, как подушка. Прижаться и не отпускать. Мотор ревет. Встречный ветер рвет мысли на клочки, и я действительно рад, что на мне шлем. Особенно не тот, который с красивой сложной историей, а обычный черный. С пары зарплат отложу, подарю Лу сертификат на новые покрышки. Доезжаем мы до моего дома ровно к тому моменту, когда я решаю, что Лу никуда не отпущу. Тут холодно, ветрено, а она устала и не спала. Не ела, наверняка. Не уверен, что в холодильнике есть что-то съестное, но выкрутимся. — Йонас, ты воздухом питаешься, что ли? — риторически замечает Лу, оценивая мои скромные запасы. — Кофе и сигаретами. Дешевыми и вредными. Пиццу будешь? — Звучит как план. И я в доле. — Хочешь помериться зарплатами? С тебя бензин, с меня еда. Не спорь. Набираю номер круглосуточной доставки, заказываю классику — среднее тесто, минимум химии, максимум сыра. Пару бутылок пива, чисто символически. В следующий раз забью холодильник как там положено у приличных хозяев. Зато у меня кровать большая и библиотека редких изданий по кардиологии и патанатомии. — Ну все, ждем. Полчаса или что-то типа. Не возражаешь, я пока душ приму? — Чувствуй себя как дома, — ехидничает Лу, — и я тоже. Пока я торчу в ванной, смывая с себя чужие запахи и согреваясь, к онемевшему телу возвращается чувствительность. Не та, которая «я могу снова ходить, слава Единому!», а про осознание себя здесь и сейчас. И про то, что я дико устал, и максимум, на что готов, — это уснуть с куском пиццы прямо за столом. Позавчерашний шрам тянет и ноет, и старая рана на плече чешется так, словно с меня сейчас вся кожа слезет. Лохмотьями. Касаюсь лбом кафеля — отличный из меня герой, самому бы кто помог. Дыхание тяжелое. Как бы я не простыл с этими сквозняками. За стеной Лу принимает доставку, и я слышу ее мелодичный голос с явными нотками холодной вежливости. Хлопает дверь. Легкие шаги затихают. Я выключаю воду и вытираюсь, надеваю футболку и штаны, выхожу. С волос еще капает. — Йонас, я не врач, конечно, но тебе нужны большие такие белые таблетки — подушка и одеяло называются, — присвистывает Лу. Взгляд ее перемещается по моему телу, от щиколоток до мокрых волос. — Постельный режим, десятичасовой сон. — Не забудь о большой таблетке с запахом ветчины и сыра, — устало подмигиваю. — Они сейчас очень актуальны. Подходят как для задолбавшихся хилеров, так и для прекрасных сотрудниц КС. Там в шкафу найди себе что-нибудь и залезай на кровать, будем завтракать. Мы полусидим на покрывале, откинувшись на подушки, едим пиццу и смотрим какой-то фильм, за содержанием которого мне уже трудно следить. Глаза закрываются, и бутылка пива процесс только ускоряет. Лу в точно таком же состоянии засыпает рядом, в моей серой футболке, слишком для нее длинной, и спортивных штанах. Нахожу в себе силы выключить телевизор и отнести почти пустую коробку на кухню, бросить бутылки в мусорный контейнер. Возвращаясь в комнату, прислоняюсь к дверному косяку, и невольно любуюсь, как Лу, свернувшись калачиком, спит на моей кровати. Такая нежная и хрупкая. Накрываю ее пледом из шкафа, сам ложусь на свободную часть кровати и почти сразу проваливаюсь в сон. Но за секунду до мне кажется, что я слышу, как она говорит в полудреме: — Мне твоя работа тоже не нравится. Зато нравишься ты. — Взаимно, — еле выговариваю я. Наконец-то тепло.