«С жизнью сложность в том, что она все время меняется, даже когда совсем не меняется.» Даниэль Пеннак, «Собака Пёс».
Скажи Булавиной Елене Валентиновне кто-то еще тогда, когда она жила с матерью, как именно сложится ее жизнь дальше, она бы одарила этого глупого человека нечитаемым взглядом, а после для верности ещё бы пальцем у виска покрутила, может быть, даже разразилась бы целой лекцией на тему невозможности подобного. Когда все это началось? Наверное, правильным ответом будет… «с того момента, как «устроилась на работу в Зималетто». Но это не совсем так. Хотя тут, пожалуй, сам вопрос не совсем верен. Когда все пошло не так, неправильно? Да, так точнее. Ближе к сути. Казалось, что все началось гораздо раньше, чем это можно было заметить, от того Булавина и не обратила внимание, и все пришло к тому, что происходило прямо сейчас, как к некому закономерному итогу той цепочке событий, которую толком даже не удавалось отследить, разобрать ту на звенья и все понять хотя бы для самой себя. Но обо всем по порядку…[понедельник, 4-е июля, 2005-й год]
Елена с трудом переносила это место. Приторный аромат дешевых женских духов, казалось, пропитал все в этой комнате, въедаясь в слизистую носа, разъедая ее изнутри. Он буквально иссушал глотку, в желании хотя бы водой попытаться сбить эту дешевую сладость, которая уже начала пропитывать одежду девушки. Аромат духов виртуозно смешивался с запахом такого же дешевого табака и пота. Этот причудливый коктейль запахов отбивал всякое желание задерживаться в этой комнате надолго. Казалось даже, что если бы тут вдруг объявились бы мухи, то каждый черный волосок на их маленьком хитиновом тельце подрагивал бы в волнах экстаза от этой вони. Взгляд Лены невольно задержался на стеклянной пепельнице, что стояла на небольшом столе. В ней еще дымилась тонкая длинная сигарета, испачканная алой губной помадой. Рядом стояла початая бутылка вина. Привычно… — Эй, чертова бездельница! — прокуренный голос женщины идеально вписался в окружающую обстановку. — Принеси мне полотенце! Ее спина была мокрой от пота. Сама же женщина вытянула ногу вперед и стянула с нее драный черный чулок. Алая блузка чуть сползла, обнажая острое плечо со следами чьих-то пальцев, что отпечатались на коже синяками. Красная помада мелькнула точкой на ее переднем зубе, впрочем, она и на губах выглядела дешево и вульгарно. Лоб буквально лоснился от жира. Жуткое зрелище… И эта женщина ее мать… Честно? Лена сама бы не хотела верить в это, но реальность изменить сложно — родителей не выбирают. Вообще Лена всегда держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле, пускай и позволяла себе мечтать. Но была одна вещь, вера в которую у нее сохранилась, несмотря на всю ту острозаточенную «приземленность», что та в себе любовно взрастила. Во что же она верила? В то, что человек рождался либо под счастливой звездой, либо нет, и это преследовало его до конца дней. Лена родилась на два месяца раньше срока, не весила и килограмма. Надежды на то, что девочка выживет, не было — даже ее мать не верила, хотя эта женщина верила лишь в зелёные хрустящие бумажки и ни во что более. Но совсем ещё юная, едва родившаяся, Булавина боролась за свою жизнь, и с того момента ей предстояло бороться за нее и впредь. На самом выживании сразу после рождения ничего не закончилось. Мать, зарабатывавшая тем, что продавала своё тело, хотела мальчика и именно ради этого устремления не пыталась избавиться от ребёнка до его рождения — сын должен был помогать, стать опорой. Но родилась… девочка. Роды проходили тяжело и раньше условленного срока, а закончилось все тем, что новоявленная мать узнала о том, что родившая дочь будет ее первым и последним ребёнком, больше родить не сможет. Так девочка, что отчаянно боролась за свою жизнь, стала огромнейшим разочарованием для своей матери, едва появившись на свет. За это в награду ей досталась совершенно неограниченная нелюбовь матери. Это и было в ее понимании — «родиться под несчастливой звездой». Лена с самого детства верила, что ее звезда самая, что ни на есть, несчастливая. Женщина неожиданно швырнула в нее скрученным чулком, возвращая тем самым дочь в реальность, из которой та бы с радостью сбежала. «Снаряд» девушка поймала буквально у своего лица, сжимая его в кулак с такой силой, что костяшки пальцев побелели. — Так и знала, что учеба в твоем институте для умников ни к чему хорошему не приведет. Последние мозги растеряла, что ли? — гаркнула женщина. — Ты вообще меня слышала? Я велела принести полотенце, черт тебя дери! Так что давай! Шевели своей тощей задницей! — она стянула и второй чулок. — Я, между прочим, работала всю ночь, пока ты дурью маялась! Так ты относишься к своей матери, неблагодарная тварь? — откинулась на спинку стула. — Надо было избавиться от тебя, когда ты еще была у меня в брюхе. Тогда бы мне уж точно не пришлось пахать за двоих… Лена ненавидела это место. И ждала… Чего ждала? Возможности. Когда ей уже не придется чувствовать эту удушающую какофонию запахов и видеть эту женщину, которая когда-то родила ее на свет лишь для того, чтобы получать определённое количество денег, в качестве социальной выплаты за рождение ребенка. Отец? О нем вообще лучше не думать. Девушка прекрасно помнила тот момент, перевернувший всю ее жизнь, разделивший ее на «до» и «после». Помнила холод конверта, что впитал в себя морозность и влажность воздуха за окном — погода тогда стояла не лучшая, но она в тот момент волновала ее меньше всего. Помнила, как собственный нос улавливал аромат нового пергамента и чернил. Помнила, как подрагивающие от волнения и неверия пальцы удерживали письмо так, словно это было нечто хрупкое, готовое разлететься на мириады микрочастиц от любого неаккуратного движения. Помнила, как зелёные глаза скользили по строчкам, написанными каллиграфическим почерком, жадно вчитываясь в каждое слово. Помнила, как сердце отчаянно трепыхалось о чугунные ребра, в то время как ноги становились слабыми, почти ватными. Помнила, что прочитала его трижды прежде, чем прижать заветное письмо к груди. Именно после этого момента внутри появились первые ростки надежды на то, что все ещё может измениться, что все может стать хоть немного лучше. От одного этого что-то внутри ощутимо потряхивало от волнения, смешанного с нетерпением, превращая Лену в сжатую до звучного металла пружину. Ее приняли в МГИМО. У неё был шанс на достойную жизнь, на светлое будущее. И упускать его Булавина была не намерена. Наверное, именно поэтому девушка, поступив своими силами в МГИМО, решила отгородиться по возможности от матери. Никто даже не знал толком, кто ее родители, заглотив ложь о том, что мама сидит дома, а отец часто в командировках. Никто и правда не знал до начала магистратуры — именно тогда ее отчислили. Лена принесла полотенце, как и велела мать. — Я… я через час… Заветное слово «уезжаю» никак не слетало с языка. И вроде Булавина была не из робкого десятка, но не… с ней. Мать вряд ли ей позволила бы так просто съехать. Наверное, ее можно понять. Ведь для подобной реакции было множество причин. Одна из таких — деньги. Для ее матери деньги были всем. И в своё время продав собственную дочь один раз, она обязательно рано или поздно это бы повторила. — Я… Лена неловко и даже как-то растерянно топталась на месте, протягивая полотенце. В ее голосе полностью отсутствовала какая-либо уверенность — казалось, девушка и вовсе с трудом подбирала слова, словно бы опасаясь сказать что-то не то и получить за это, хотя она попросту не знала, как подвести все к тому, что ей уже пора, что она, наконец, смогла накопить на съёмную квартиру и теперь будет далеко отсюда. На мать она вообще не смотрела, останавливаясь взглядом то на бутылке, то на дешевом абажуре лампы с барахолки. — Что ты там мямлишь, а? — женщина перебила ее на полуслове, так и не дав договорить. — Лучше бы пацана родила, чес-слово! Уж он-то точно ловчее языком бы ворочал. Да и толку от него было бы больше… — выхватила полотенце. Лена опустила голову, уставившись взглядом в пол. Ей нужно было собраться. И снова попробовать попрощаться уже. Но собственный язык, словно бы назло, совершенно отказывался подчиняться. Девушка все продолжала отчаянно скрести зубами нижнюю губу. В какой-то момент она даже почувствовала привкус металла на кончике языка. Однако даже так… не вышло выдавить из себя не единого звука. — Проваливай отсюда! — гаркнула женщина, швырнув в дочь полотенце. — Я собираюсь поспать. И надеюсь, тебе хватит мозгов не будить меня до вечера. Это и вернуло Лену в реальность. Полотенце стало черной стеной, что скрыла за собой эту ненавистную комнату перед глазами девушки. И несмотря на запах пота и дешевого парфюма, идущего от шершавой чуть влажной ткани, она издала едва слышный вздох облегчения, хотя бы от того, что не видела мать. Именно поэтому она не стала стягивать с головы полотенце — вышла из комнаты вместе с ним.Может, к черту это прощание? Все равно она больше не планировала сюда когда-либо возвращаться, да и семьей их назвать было сложно…
[суббота, 3-е сентября, 2005-й год]
И… каков же итог? Лена съехала от матери, захватив с собой не только один единственный чемодан, куда и поместились все пожитки, собранные за двадцать четыре года жизни с матерью, но и свои мечты и цели. В общем и целом, собственное будущее казалось девушке вполне себе светлым. А что? Несмотря на то, что вылетела из института на последнем году обучения в магистратуре, училась в своё время в одном из престижных вузов страны на бесплатном, чем можно и нужно гордиться. Получила долгожданную свободу от деспотичной, меркантильной матери, что продавала себя за деньги в попытке урвать ещё немного хрустящих зеленой бумагой купюр. Переехала в съёмную квартиру, которую урвала благодаря накоплениям с подработок, без посторонней помощи. Да, она мала, имелись тараканы, в душе не было горячей воды, но все же! Пусть все было и не так идеально, как виделось изначально, но все равно… Лена двигалась в верном направлении. До абсолютного счастья, когда воплотит свои мечты в реальность, достигнет поставленных целей, было рукой подать… по крайней мере, так ей казалось на волне эйфории от переезда от матери. Вот только реальность так и не совпала с мечтами даже с натяжкой. Ведь, помимо свободы, нужны были деньги, чтобы на что-то снимать ту самую квартиру, плюс, еда и другие потребности. Лена, в общем-то, и раньше понимала важность денег и необходимость их зарабатывать, но лишь сейчас столкнулась с настоящей реальностью, что жестоко и с неким неучтенным цинизмом отхлестала ее по щекам, приводя в чувства. Работа. Ее попросту не было. Естественно, как и любая мечтательница, освоившись в своей однокомнатной квартире, Булавина со своим неоконченным высшим экономическим стала обивать пороги крупных банков, однако чуда не произошло. Нигде и никому не была нужна та, кто вылетел с последнего курса института, не помогла даже рекомендация Жеглова Дмитрия Альбертовича, одного из лучших экономистов, который был ее преподавателем. Да и если бы девушка закончила магистратуру, то ничего бы не изменилось. Состав работников в таких вот корпорациях уже давно укомплектован — никому не нужны незнакомцы с улицы. Так что, как оказалось, реальная жизнь отличается от фильмов, где все кажется таким простым и радужным — не то, чтобы Булавина и раньше об этом не догадывалась, просто надежда на лучшее все равно тлела где-то глубоко внутри. Вот в мелких фирмах и конторах дела обстояли уже лучше. Лена успела побывать курьером, попытала счастье в кафе, в качестве официантки, и даже раздавала флаеры, зазывая к какой-то доморощенной гадалке «Серафиме», от которой за милю несло чем-то спиртным и ещё чем-то таким, от чего аж зубы сводило, да только это не шибко помогло. Последняя надежда была на объявление о том, что в один из пунктов выдачи интернет-заказов был нужен работник. Однако когда Лена пришла, оказалось, что объявление было не актуально, ибо уже нашли того, кого искали. Второй был не нужен даже на полставки. Как уже говорилось ранее, Лена всегда держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твёрдо и прочно стоять обеими ногами на земле — мечты были ее собственным личным исключением, стоявшим особняком. И эта острозаточенная «приземленность», которую той в себе пришлось взрастить, была единственным, за что, по ее мнению, и стоило держаться. Но учитывая всю ее полосу неудач… Может, ее просто проклял кто? А что? Она сама не особо верила во все это, но, казалось, что ещё чуть-чуть и проникнется каким-то особым мрачным мистицизмом. Честно? По мере того, как внутри блекла надежда, с которой девушка перебралась в новую квартиру, съехав от матери, еще внутри нее крепла эдакая предопределенность в том, что никакого светлого будущего и никакой достойной жизни не было вовсе, что в конечном итоге ей придётся собрать вещи и уехать обратно. Лена почти сдалась, когда стояла в дождь на улице и раздавала те самые пресловутые флаеры, зазывающие к Серафиме. Собственно, именно в тот день, когда отчаяние и безысходность почти захватили ее, а она сама вызвалась помочь Серафиме — хотя вряд ли это было ее настоящее имя — убрать зал после ее ухода, все и случилось… наверное. Когда гадалка ушла, Булавина как раз намеревалась приступить к обещанному, к уборке, — за дополнительную плату, конечно — но взгляд невольно зацепился за вывеску: «Последний шанс» — именно так называлась это место. Девушка и раньше видела это название на тех же флаерах бесчисленное множество раз, но почему-то именно сейчас оно приобрело какое-то своё особое значение. С губ сорвался смешок, с нотками какого-то странного лишь своего собственного безумия и отчаяния. Этот звук, буквально вырвавшийся из неё, никак нельзя было сдержать. А все из-за чертовой вывески, которая показалась ей самой настоящей странной и по-своему гротескной насмешкой над ней, над той ситуацией, в которой она оказалась, ведомая своими мечтами. Девушка, конечно же, не верила, что если зайдет туда, то что-то изменится. Но и не думать об этом по какой-то неясной причине… не могла. Лена зашла внутрь под звон колокольчика. С тёмных волос сорвалась пара капель, но никто это не заметил — попросту было некому, ведь часы работы давно подошли к концу. Девушка огляделась, изучая взглядом помещение, в котором за все это время была лишь пару раз от силы. Надо сказать, что с тех пор тут мало что изменилось. Это заведение оказалось чем-то средним между магазинчиком и захламлённой квартиркой какой-нибудь старой перечницы, чем-то даже напоминая ту, где жила ее мать — по крайней мере, Лена была уверена, что торшер, стоящий в углу, был точно с барахолки. Освещение тут было не слишком хорошее — наверное, его можно было назвать интимным, по глазам не резало, а ещё знатно придавало мистичности окружающему пространство, как, наверное, и планировалось, а ещё скрывало «творческий беспорядок», больше напоминающий самый настоящий бардак. А ещё запах спиртного. Куда же без него? Ведь от Серафимы всегда тянулся этот шлейф. Но здесь… здесь, казалось, воздуха вообще не было, лишь этот запах. И… как и следовало ожидать, ничего не произошло, ничего не изменилось, когда девушка перешагнула порог. Впрочем, глупо было ожидать чего-то другого. В гадания не верила, Серафиму считала шарлатанкой, а название ее салона… оно просто звучное с долей таинственности, рождённой потугами маркетинговой жилки, не более того. По крайней мере, Булавина так думала ровно до того момента, пока не нашла под столом с хрустальным шаром забытую кем-то газету с выделенным рукой объявлением. В этом объявлении было написано немного: что компания «Зималетто» ищет ответственного и трудолюбивого сотрудника со знанием языков и компьютеров. По правде говоря, вышло довольно-таки символично, учитывая, что Лена как раз находилась в поисках работы. Впрочем, с гадалкой и ее салоном она это не связывала — было бы глупо и наивно с ее стороны. Однако газету все же убрала в сумку, причём, как-то нервно и поспешно, словно украла что-то, хотя очевидно, что, забытая кем-то, она уже никому не принадлежала, в особенности здешней шарлатанке. Лена продолжила уборку, чтобы поскорее закончить с ней и оказаться в своей съемной квартире, где намеревалась поподробнее узнать об этой компании.Ну, а что? Вдруг это и правда… ее последний шанс?
***
Лена сидела за небольшим столиком в своей квартире. Рядом стояла уже далеко не первая чашка дешёвого растворимого кофе из пакетика, хотя «кофе» — не то слово, скорее уж, сублимат, но ничего другого не было. В любом случае, сама девушка будто бы и не замечала вокруг себя ничего. Все внимание было сконцентрировано вокруг той злосчастной газеты с обведённым ручкой объявлением. Ей удалось найти многое о компании «Зималетто» — название, к слову, казалось смутно знакомым. Как будто обрывок практически истлевшего воспоминания с пожухлыми и кривыми краями резко выдернули из самой бездны прямо на свет. Лена пыталась вспомнить. Но память подводила, а нужные воспоминания ускользали от неё со змеиной ловкостью, не давая за них зацепиться, оставляя после себя лишь зыбкий флёр узнавания. Так что, в итоге девушка просто сдалась, решив, что видела рекламу или ещё что-то, оттуда и флёр узнавания. А так… если в общих чертах, то это была компания, что производила модную одежду и имела свою сеть магазинов — причём, компания довольно крупная и известная. Удалось узнать, что у «Зималетто» самые большие показатели в области производства готового платья, что компания участвует в крупнейших международных выставках, что шьёт по заказам крупных европейских брендов. Также, Лена просмотрела актив, производственную базу и все то, что доступно, благодаря интернету, который мог быть настоящим кладезем информации, если уметь им пользоваться, как говорится. Собственно, именно изучая «Зималетто», Лена и поняла, почему название казалось смутно знакомым. И почему же? Все из-за одного единственного имени: «Милко Вулканович». Он был ей слишком хорошо знаком. Казалось бы, где могла могла познакомиться девушка, раздающая флаеры, и известный дизайнер? Как бы странно это ни прозвучало, но встретили они в клубе «Голубой огонёк», где, собственно, и познакомились — Булавина там работала официанткой. И вроде то, что она работала официанткой там, никак не могло стать гарантом подобного знакомства, но так уж вышло. Скорее уж, оказалась в нужное время в нужном месте и помогла «попавшему в беду» Милко Вулкановичу, сведя не самое приятное для него пятно вина, видевшееся ему самой настоящей катастрофой, с одежды… «Прямо как настоящая волшебница! Фея Крёстная!» — кажется, Милко сказал тогда именно так, пусть и отчётливым акцентом, совершенно неправильно расставляя ударения. Мужчина был ей благодарен, да и вообще они неплохо поладили, несмотря на его странный говор, хотя и не общались больше с того дня, как Лена уволилась из клуба — нет, не уволилась, ее уволили по истечению месячного испытательного срока, ибо подыскали симпатичного официанта-мужчину, что больше подходило этому заведению. Так что, да… не зря компания «Зималетто» казалась ей смутно знакомой. Поначалу, Лена и вовсе хотела выкинуть газету, забыть об этой компании и никогда больше об этом не вспоминать. Ну, а что? Скорее всего, туда ищут какую-то модель, ведь основной штат, скорее всего, давно укомплектован. А какая из Булавиной модель? Да, не уродина, фигура точеная, ноги длинные, но модели состоят не только из этого, да и вдруг резко податься в модели девушка в общем-то не планировала. Но почему-то газету все-таки не выбросила. Она вообще как-то упустила тот момент, когда всерьёз стала задумываться о том, не позвонить ли ей туда, чтобы записаться на собеседование. С чего вдруг? Ну… учитывая то, что дата, когда придётся платить за аренду квартиры, за воду и электричество все приближалась, ей нужна была работа. И, судя по всему, ее отчаяние достигло той точки, когда даже объявление, из которого было непонятно, кого ищут, рассматривалось, действительно, как шанс. За окном тем временем уже светало — Лена и сама не заметила за своими размышлениями, как прошла ночь. Девушка встала из-за столика, где сиротливо осталась лежать та самая газета, и медленно подошла к замызганному окну, стекло которого треснуло прямо по середине — как уже говорилось ранее, квартирка была далека от идеала. Но ей было будто бы плевать. Она подошла почти вплотную к треснувшему стеклу, наблюдая за восходом. Лена помнила это состояние в природе с детства и не могла объяснить, почему все именно так. Оно начиналось только ясным утром, чуть раньше восхода солнца, до его первых лучей. Безоблачное небо уже начинало высветляться и медленно, словно нехотя, разбегалось множеством красок и оттенков. Глубокую темно-синюю бирюзу, плавно перетекая из одного цвета в другой, сменял туманный нежно-розовый, постепенно становясь ярким, насыщенным, почти алым… Разом смолкали ночные птицы, а утренние, проснувшись, еще не пели, а словно ждали чего-то. Земля лежала еще темная, незрячая, сумеречная, но уже не ночная. Она медленно просыпалась и тихо избавлялась от ночных, окутывающих ее невесомых покровов. Если дул ветер, то наступал полный штиль. Вместе с птицами все в мире замолкало и становилось оцепенелым, но уже не спящим. Все живое и неживое в единый миг замирало, словно парализованное, и этой неведомой стихии всецело подчинялся и человек. Отчего-то становилось страшно нарушить вселенскую минуту молчания… Булавина не понимала, что происходило с ней в это время, да и не нужно было понимать. Очень важно было прочувствовать это состояние до спирающего горло комка неясной и какой-то высочайшей тревоги, до волны озноба, пробежавшего по телу, до слезы, словно выдутой ветром. Все это происходило не часто, лишь, когда ей случалось в предрассветный час быть уже на ногах и пережить недолгие минуты неведомого спокойствия, такого всегда необходимого. Лена запустила пятерню в волосы, зачесывая их назад, шумно выдыхая — этот жест был буквально пропитан какой-то растерянностью, даже отчаянностью, словно девушка оказалась перед проблемой, которую так просто не решить. Усмешка появилась на губах Лены. Но она была жесткая и даже какая-то усталая. Воздух с шумом покинул легкие. Булавина прикрыла глаза. — К черту… — на выдохе, на грани слышимости. Да. К черту это все… В конце концов, Булавина никогда не была сильна в самокопании, жалости к себе и прочих не самых приятных вещах. Да, происходящее располагало к подобному, но все же… начинать не стоило. Это, в любом случае, не решило бы ни одной проблемы, а лишь усилило бы и продлило внутреннюю агонию — того, что было, и так уже в избытке. Ведь она многое успела за последнее время… окончила школу, поступила в престижный вуз на бесплатное, пусть и не доучилась последний год магистратуры, нашла квартиру, на которую накопила, и съехала от матери. Так что… учитывая все это, все было не так уж и плохо, верно? Именно с такими мыслями Лена вернулась к столику, беря в руки газету и свой, перемотанный изолентой, старенький мобильник — на часах уже было десять утра. Вдох, как перед прыжком в воду. И… Пальцы довольно быстро набрали номер, написанный в объявлении — девушка словно не давала себе и шанса передумать. Долгие гудки, как своего рода символ ожидания. Вот только… Отвечать на звонок никто не спешил. Булавина бы удивилась, но вдруг вспомнила, который сейчас был час и то, что сегодня, в общем-то, суббота. И уже хотела было повесить трубку, сетуя на свою невнимательность и рассеянность, как… — Здравствуйте. Слушаю вас, — по ту сторону раздался мягкий женский голос. Честно? Лена даже не знала, от чего именно растерялась: от того, как звучал голос, или от того, что ей вообще ответили. — Здра… здравствуйте… — взяла себя в руки Булавина после неловкой молчаливой паузы. — Простите, что так рано и в субботу, но… могу ли я записаться на собеседование? — нервничая, закусила губу, пока в голове настойчиво билась мысль о том, что, наверное, ей вообще не стоило звонить.На что она вообще рассчитывала?..