Рассеивая сумрак

      Нуска видел сны на протяжении всей ночи, а с утра их отряд вновь отправился в путь. После просмотра незабываемых воспоминаний эрда Нуска чувствовал себя еще хуже, чем до: он всегда думал, что жизнь обошлась с ним несправедливо, но прошлое Сина выглядело как лютый кошмар от и до. Но слова Тиамы, сказанные вскользь, когда Син спал… они звучали похлеще любого кошмара.       «Я ничего не понял», — думал Нуска, пока трясся на спине пазузу. — «Все слова Тиамы звучали так, будто… духи затеяли очень интересную игру, в которой разменной монетой стали люди? Что значит, Син должен был уничтожить человечество? Что значит, эту «роль» взяла Тиама? Что духи задумали? Они действительно существуют? Они решают нашу судьбу, играют нами, как куклами? И по этой причине происходят войны и умирает так много людей?»       Нуска зажмурился. Это звучало… отвратительно. Он не мог поверить, что по такой глупой причине они страдали. Это было слишком даже для вездесущих духов.       «Но Тиама не промолвила ни слова об их мотивах. Зачем им это? Что они получат взамен? Каков итог этой игры не на жизнь, а на смерть?»       Ответа не было. Нуска мучился от догадок, что полнили голову, от мыслей, что преследовали. В какой-то момент он даже слабовольно подумал «Да лучше бы я вообще этого не знал», но вовремя одёрнул себя.       «Мы должны победить Тиаму. Поэтому мы должны знать все её помыслы». Но настроение Нуски становилось всё хуже на протяжении пути в Хавану. Он и так не желал туда ехать, не желал там быть. Теперь ещё и эта никому ненужная информация… Нуска схватился за голову. И встряхнул самого себя.       «Да, тебе тяжело, Нуска. Но пока Тиама жива, не будет покоя никому. Ты справишься. Обязательно справишься».       Вид Хаваны, стелящейся вдалеке, в долине, заставил сердце Нуски замереть. Его вновь охватило уныние. Нуска осознал, что раньше был столь беззаботен, потому что был свободен от своего прошлого. Теперь же оно преследовало. Прошлое — это огромная чёрная тень, которая не позволяет трезво смотреть вперёд. Воспоминания мутят рассудок, страх поглощает мысли, напряжение жрёт нутро подобно падальщику. Белоснежный город, что тонул в холодных звёздных лучах, был прекрасен. И оттого было горче.       Нуска перевёл взгляд на эрда, что восседал во главе их колонны. Его чёрный плащ развевался, волчак тянул носом воздух, а затем, задрав голову, завыл. Лекарь вздрогнул.       «Мог ли волчак почувствовать настроение Сина? И завыть по этой причине?» — Нуска замотал головой и опустил взгляд. Вплетя пальцы в шерсть на шее пазузу, он коленями сжал бока зверя, заставив того двинуться вперёд. — «Я… я знаю, что должен поговорить с эрдом. Обсудить наше общее прошлое. Иначе я никогда не смогу отпустить его. Раньше мой взгляд затуманивал интерес к Сину, каждая наша встреча походила на свидание».       А наихудшее начало разговора на свидании: «Эй, давай обсудим то, как ты убил мою мать».       Нуска усмехнулся. А затем уставился вперёд, на город; он был столь белоснежен, что стены отражали свет, слепя глаза. Но лекарь продолжал смотреть до тех пор, пока по его щекам не покатились слёзы.       Теперь он был готов встретиться со своим прошлым лицом к лицу.       Длинная песчаная тропа спускалась с предгорья в низины. Пожухлая трава шелестела, а редкие кустарники уже облетели. Несколько косяков птиц пролетели над головой, пока они очень медленно приближались к городу. В какой-то момент даже вспылила Вильна:       — Эй, мы так и к ночи не доберёмся! Тут ехать уже нечего!       Тогда Син ускорился, и они всем отрядом, насчитывающим около двадцати сурии, въехали в город. Стража сразу открыла ворота и впустила их. Видимо, эрда ждали. Однако никто их не встретил. На улице было пустынно, казалось, город вымер. Лишь редкие прохожие, что спешили по делам, доказывали, что хаванцы ещё не покинули свой дом.       Вильна, подгоняя своего скира, поравнялась с эрдом. Хоть они и говорили шёпотом, но Нуска, усилив слух с помощью дэ, смог разобрать их разговор:       — Это неуважение к столице! Я всё понимаю, но разве в такие сложные времена нельзя было оставить прошлое в прошлом? Проявляя такое неуважение, они не боятся, что мы откажемся от защиты Хаваны? Что тогда эта горстка хаванцев будет делать?       — Всё так, как должно быть. Весь город пропитан страхом и ненавистью. Они не боятся дарвельцев, которые находятся далеко на северной границе. Они боятся того, кто беспрепятственно может зайти и выйти из их города.       — Прошло столько лет!       — Они помнят. Все погибшие в том инциденте были их родственниками, родителями, друзьями. Эту память нельзя стереть в мгновение ока.       — Эй, ты плохо себя чувствуешь? Пот течёт ручьём. Давай я позову того трущобного лекаря, он поделится с тобой кровью.       — Не нужно. Сейчас есть дела, требующие моего внимания. Ты пойдёшь со мной к старейшине. Генерал Отэн пусть договорится в таверне.       — Ночевать в таверне! В своих же владениях! — возмущённо воскликнула Вильна, но перечить не стала. Она сбавила скорость и вскоре переговаривалась с Отэном. Нуска задумчиво смотрел в спину правителю.       «Я чувствую невероятный прилив сил и энергии, а ему, видимо, совсем худо. Но он же любит бессмысленно страдать, кто я такой, чтобы лишить его этого удовольствия?»       С тех пор как Нуска вернулся из Сонии, он перестал бросаться эрду в ноги, помогать ему при каждом чихе, да и в целом старался не уделять ему слишком много внимания.       «Понадобится помощь — попросит сам. А мои бессмысленные потуги всё равно никто не оценит, ведь его цель — это страдать ради страдания. Как будет одной ногой в гробу, смею заметить, уже не в первый раз, так приползёт. Он же великий правитель-страдалец, ему нельзя умирать, пока он не настрадается вдоволь!»       Нуска заворчал под нос, закатил глаза, а затем стал оглядываться. Мелькали знакомые улицы, повороты. Многое изменилось и было перестроено, какие-то дома исчезли, а другие — появились. Лозы, что оплетали жилые дома, в это время года напоминали старые потрёпанные верёвки.       Нуска запомнил, в какой таверне остановился его отряд, отдал своего пазузу одному и стражников, а затем направился на прогулку. Он должен увидеть всё сам. Несмотря на то что Хавана уже не была прежней, Нуске удалось найти дорогу. Меж стен и домов, выложенных белым кирпичом, средь голых деревьев и кустарников, лекарь брёл по направлению к своему дому. Оказавшись на отшибе города, Нуска застыл напротив обветшалого дома с покосившейся изгородью. Родовое поместье было в запустении, вся территория вокруг дома поросла таким бурьяном, что с трудом можно было разглядеть вход.       Нуска не мог сдвинуться с места. Под небом, медленно затягивающимся тучами, он стоял у калитки и придавался воспоминаниям. Тяжёлым, но отчасти счастливым. Он был благодарен, что успел узнать своих отца и мать, что мог хоть и расплывчато, но представить их лица. И, смотря на дом, который вот-вот должен был рухнуть, Нуска мог вообразить его полным гостей и прислуги. Например, во времена, когда его отец был мал, а их род пользовался почётом и уважением в Хаване. Когда Нуска думал об этом, он переставал чувствовать себя безродным сиротой. Вероятно, человеку было просто необходимо чувствовать свою причастность к чему-то: к стране, к народности, к семье. И Нуска, который всю жизнь чувствовал себя оторванным от мира, в этот момент наконец смог ощутить свою причастность к казавшемуся таким далёким и возвышенным роду Аргаль.       Возможно, Нуска бы простоял здесь ещё несколько часов, так и не сдвинувшись с места, но его потревожили. Лекарь сначала почувствовал чужеродную дэ, а затем увидел девушку и юношу, которые, укрывшись плащами, спешили в центральную часть города. Нуска нахмурился, в его голове всё завертелось, закопошилось, а когда люди прошли, он вдруг неуверенно окликнул:       — Хайя?       Одна из фигур вдруг застыла. Серый потёртый плащ всколыхнулся, а парень бегом бросился к Нуске и сбил его с ног.       — Нуска?!       Ох… лекарь чуть не умер от удушья в этих объятиях. Каково же было его удивление, когда девушка, подошедшая следом, оказалась Марой.       Нуска тут же сглотнул комок в горле. Она же читает мысли! От осознания этого факта в голове сразу закружился рой непотребщины!       — Здравствуй, Нуска. И не волнуйся, я и не такое видела.       Всё лицо лекаря залилось румянцем. А ведь поток мыслей не останавливался, уводил всё дальше и дальше, во всех подробностях рисуя разнообразные картины…       — Нуска, Нуска! Это же я! Ты же меня окликнул! Хайя!       Нуска сглотнул и наконец обратил внимание на карборца. Сейчас они были одного роста, но Хайя выглядел намного старше, потому что… отрастил бородку! Зачем? Во всём Скидане было принято гладко брить лицо!       А затем Нуска вспомнил о куда более волнующем его обстоятельстве. И, опустив взгляд, уставился на руки Хайи. Он действительно обнимал Нуску… обеими руками? Но как?       Хайя расплылся в улыбке, а затем закатал рукав и продемонстрировал Нуске стальную руку.       — Смотри, смотри! Я знаю, ты наверняка чувствуешь себя виноватым. Зато то событие заставило меня вновь вернуться в ту отрасль, которой я действительно хотел заниматься! Это протез, все суставы сгибаются, получая поток дэ, однако это всё ещё неприменимо для обычных людей. Да и я во многом хочу улучшить механику, если поработать над пропорциями для сплава и сделать его ещё легче, я бы…       — Хайя, прекращай, — со смехом Мара перебила карборца, а затем осмотрела Нуску с головы до ног. — Ты так сильно изменился. Вот так встреча, капитан четвёртого отряда. Хотя сейчас ты выглядишь на самого знатного генерала.       Нуска улыбнулся, а затем обнял обоих разом. Он был так рад… встретить знакомых сейчас, в родном городе, который казался чужим. Нуска был счастлив, но один вопрос всё-таки продолжал вертеться в голове.       — А… почему вы здесь? И почему вдвоём?       Мара промолчала, зато Хайя без стеснения сообщил:       — Мы встречаемся! Нуска, она просто прелесть! Ты же знаешь об её особом навыке?!       Глаза Хайи сверкали. Кажется, он на самом деле был счастлив. Нуска кашлянул и кивнул. И тогда карборец продолжил:       — Она слышит мои мысли! Она единственная, кто понимает все мои задумки! Она заглядывает ко мне в голову, а затем помогает разбить изобретения на детали в чертежах! Она — единственный человек, который понимает меня, не слушая трёхчасовые лекции!       Хайя восхищённо вздыхал, кажется, он хотел броситься и начать обнимать Мару, но она нахмурилась и отстранила его. — Я всё равно слушаю твои лекции, только не по своей воле. Соблюдай приличия. Нуска, он может ещё час восхвалять то себя, то меня. Я бы послушала о том, что произошло с тобой, от начала и до конца. Из обрывков твоих мыслей я не могу сложить полную картину.       Нуска задумался. А ведь ему самому было о чём спросить… Как удачно их свела судьба здесь, в Хаване. Оглядевшись, лекарь предложил:       — Вы бы не хотели… зайти в мой старый дом?       Хайя и Мара проследили за его взглядом.       — Ого, крыша вот-вот провалится. Да и сама конструкция выглядит не слишком надёжной, мне кажется, деревянные перекрытия уже порядком устарели. Без обработки дерево сгнило, его подъели мыши. Нуска, хочешь нас убить?       Хайя со смехом обнимал Нуску за плечи, оглядывал его, трогал. В какой-то момент лекарю стало даже неловко — как человек вообще может быть таким тактильным?       Несмотря на предостережение Хайи, они всё же вошли внутрь. Мара взмахом руки укротила бурьян, проторив дорожку к тяжёлым деревянным дверям. Нуска, сглотнув, медленно поднялся на порог первым и приоткрыл дверь.       Как и в старые времена, пахло затхлостью, пылью и плесенью, но в разы сильнее. Нуска старательно отряхнул старый диван, чья кожаная обивка потрескалась и лопнула, и пригласил приятелей сесть.       Пару минут они сидели в тишине, осматривались, а затем Мара спросила:       — Родовой дом Аргаль? Даже я слышала об этой семье. Нуска, да ты не менее знатен, чем мы. Я бы даже сказала… ни Сивьеры, ни Кардоры не происходят от первозданных драконов, — она сощурилась и перевела взгляд на Нуску, а затем тихо добавила: — В тебе течёт кровь дракона. По этой причине ты так долго несёшь в себе её сердце.       Нуска вздохнул и махнул рукой.       — Хайя, будет что прикурить?       Карборец зарылся в сумке и услужливо подал Нуске сигары, а затем передал в руки спички.       — Спички — это только начало. Я работаю над ручным огнивом. Нуска, ты будешь в восторге.       — И всё же… — протянул Нуска, на вздохе затягиваясь сигарой. — Эта бородка тебе бездново не идёт…       Хайя обиженно поморщился и отвернулся, сказав:       — Думаю, я хотел отрастить себе что-то… вместо руки. Потеряв нечто важное, сразу начинаешь искать, чем это заменить. Лучше расскажи, где был, что делал эти годы. Мара читает твои мысли, а я ведь ни сном, ни духом.       Нуска кивнул и принялся за рассказ. Получалось у него ужасно. Он всегда был хорошим рассказчиком, но когда просили поведать о своей жизни… Нуска терялся и не знал, какие события важны, а какие нет. Да и о некоторых неприятных обстоятельствах говорить не хотелось вовсе, но Мара каждый раз влезала в поток его мыслей и задавала наводящие вопросы. И Нуска со вздохом начинал говорить и о голоде на корабле, и о своём рабском положении в Сонии, и о пытках.       Мара не выглядела удивлённой, зато Хайя слушал с открытым ртом, пару раз прослезился, а затем вовсе повис на Нуске и не отпускал его.       — Нет, друг, больше ты никуда, никуда без нас не поедешь! Это звучит, как страшилка перед сном!       — Так и есть, — кивнул Нуска. В отличие от Хайи, он наоборот избавился от излишнего проявления эмоций. Он с трудом выдавливал из себя ответные реакции на слова Хайи и Мары. — Что было, то было. Меня намного больше беспокоит наше будущее.       Хайя тоже посмурнел. Он отсел, почёсывая нос, ответил:       — Эрд дал разрешение на военные разработки. Последний год мы только и делаем, что куём броню, военные лётомеллы, стальные мечи и копья. Однако… как все замечают, этого недостаточно. Но… я не хочу изобретать что-то… мощнее. Мара знает, что в моей голове есть тысячи идей для нового вооружения армии, но… Я боюсь, что в один день это оружие обернётся против нас. Погибнут не тысячи, а сотни тысяч людей, но зачем? Ведь достаточно убить Тиаму, чтобы война прекратилась.       Нуска с интересом включился в разговор. Он тут же отозвался:       — Вы тоже так думаете? Мара согласна с этим?       Сифа нахмурилась, но кивнула.       — Я… испытываю особую привязанность к Тиаме. Она не сдастся. Если она погибнет в войне, которую начала сама… Пусть будет так. Однако я не позволю ей сгнить в заключении или быть подверженной пыткам. В отличие от вас, я знаю, почему она так поступает. Но вам рассказать не могу. Жизнь женщины в нашем мире полна лишений, ограничений и скорби. А жизнь женщины-дракона, чей вид был уничтожен подчистую за какие-то полгода… Я боюсь представить, какую боль и ненависть она испытывает к нам, людям.       Нуска тут же возразил:       — Ни один из нас не убивал дракона, так почему мы должны страдать? Мы в ответе за прегрешения наших предков? Ну так и предки Тиамы когда-то ели людей и сжигали города. Обе позиции в корне неверны. Мы должны прервать этот круговорот ненависти и жестокости.       — Я согласен, — тут же кивнул Хайя, но перевёл взгляд своих серых глаз на друга, хлопнув Нуску по плечу. — Но это не такая простая задача. Есть дилемма, над которой мы раздумываем уже очень давно. Раз ты вернулся, то у нас появились шансы. Но как объяснить… и наши шансы победить, и наши шансы проиграть возросли вдвое одновременно. Сердце дракона — это загвоздка. Я плохо знаком с древними артефактами. Механика, огонь, металл — это моё, но не столь трудные для понимания вещи, как мифологическое сердце, что дарует и жизнь, и смерть. Это не по моей части.       — Мы и прибыли в Хавану, чтобы получить предсказание. Даже эрд не знает, как следует поступить. Мы были в Фасиде. Эрд закинул крючок, чтобы выявить предателей. Сейчас все думают, что сердце дракона хранится там, — ответил Нуска. Его сигара потухла. Он хотел бросить окурок на пол, но вдруг передумал и засунул в карман.       — Умно! — согласился Хайя. — Так как выходит? Если мы вернём сердце Тиаме, то она станет непобедима, а если не вернём, то она бессмертна?       — Я знаю только это, — отозвался Нуска.       — Так и есть. Однако есть один способ. Можно сначала с ней сразиться и ослабить её, а затем вернуть сердце, — предложила Мара.       — Как это возможно? Подойти к раненной Тиаме и сказать «эй, возьми сердце, чтобы мы тебя добили, хорошо»?       Лицо Мары потемнело. Она была так же красива, но её щеки впали, она явно недоедала. Золотистые локоны обрамляли скулы, зелёные глаза блестели, полные странного чувства.       — Это сделаю я. Отдай мне сердце, Нуска.       И Нуска, и даже Хайя недоверчиво уставились на Мару. Эта сифа только что призналась в тайной симпатии к Тиаме. Если сердце вернётся к ней до вторжения… то она разгромит Скидан одним взмахом своих драконьих крыльев.       Нуска долго оценивающе смотрел на Мару. Вероятно, она действительно была единственной, кто мог подобраться к Тиаме. Странное чутьё подсказывало Нуске, что дарвельская драконья императрица особенно не жалует мужчин. В её услужении был Вьен, но где он теперь? Однако преданные Тиаме женщины намного дольше сохраняли свои жизни.       Нуска уставился в запылённое треснувшее окно. Начался дождь. На их головы хлынул поток ледяной воды. Кажется, крыша тоже прохудилась…       Все трое вскочили со своих мест и спрятались под лестницей. Нуска выпросил ещё несколько сигар у Хайи вместе со спичками. И, закурив во второй раз, он, перебив болтавшую в это время парочку, резко влез в разговор и сказал:       — Я согласен.       Они не сразу поняли, о чём он, а затем Нуска, переключив рычаг в своих каналах и, наполнив их лесной дэ, вытянул из груди золотой сверкающий камень. Заглянув Маре в глаза, он добавил:       — Если я не буду верить даже своим друзьям, то могу сразу же сдаться, ни на что не рассчитывая, в том числе на победу. Я должен верить своим друзьям, солдатам, генералам, главнокомандующим и даже эрду. Иначе Скидан обречён. Только общими усилиями мы можем отстоять свою страну и жизни.       — Ты заговорил как взрослый, Нуска, — вздохнул Хайя. — А я так хотел пригласить тебя выпить в таверне, а потом бедокурить на улице…       — Придёт время и для этого, Хайя, — с улыбкой ответил лекарь, а затем отдал камень в руки Мары.       Девушка долго смотрела на Нуску, а затем вдруг упала на колени. Склонив голову, она сказала:       — Нуска, я благодарю тебя за оказанное доверие. Я клянусь всеми духами, что не подведу тебя и Скидан. И… — её глаза сузились и влажно заблестели вновь. — Я давно мечтаю вернуть Тиаме сердце. Ведь оно не только делает её сильной и одновременно уязвимой, но и… вернёт ей способность чувствовать подобно человеку. Я открою эту тайну, чтобы ты не смел сомневаться во мне. Тиама вырвала сердце не для того, чтобы стать бессмертной. А потому, что та боль, которую она испытывала, была для неё невыносима. Я верю, что вернув себе способность чувствовать, она раскается во всём содеянном. Сейчас она подобна скале, что не испытывает сожалений, но, вернув себе эту часть, она, возможно, изменит своё мнение. Я хочу дать ей шанс на покаяние. А если суждено, то на смерть, полную не пустоты, а любви, боли и ненависти.       Нуска поджал губы, помог Маре подняться. Уложив руки на её плечи, он всё ещё пристально смотрел ей в глаза и говорил с ней с помощью мыслей:       «И, прошу тебя, береги Хайю. Ты старше и мудрее. Он невероятно талантлив, но наивен».       — Эй, я знаю, что ты с ней говоришь! О чём?! Раз не вслух, то обо мне, да?! — тут же влез Хайя. Он нахмурился и встал между ними, а затем простонал: — Да сбрею я эту бородку! Не проси её сделать это, пока я буду спать!       Нуска невольно прыснул, не сдержав смешок. На этот раз он сам обнял друга, нащупав стальную ладонь, он крепко её сжал.       — Хайя, прости меня. И спасибо, что ты остался прежним.       — А я надеялся, что возмужал и стал красивее… — вздохнул карборец, но обнял Нуску в ответ. — Нам тебя оставить, чтобы ты побыл наедине с самим собой в родовом доме?       Нуска кивнул. Иногда Хайя откровенно плевал на чужие чувства, а иногда был уж слишком заботлив и догадлив.       Они ушли, а Нуска стал прогуливаться по дому. Он даже смог подняться на второй этаж, чтобы заглянуть в свою комнату. Там царила неразбериха: многие книги промокли насквозь и испортились, кровать и ковры покрылись плесенью. Если уж так сильно лило на первом этаже, то на втором, видимо, во время дождей бежали реки…       Снаружи громыхнуло. Нуска вздрогнул, а затем вдруг услышал тихий стук в дверь.       «Они решили вернуться? Зачем?»       Нуска побежал открывать. Никому другому и в голову бы не пришло стучать в дверь заброшенного дома. Однако…       Это был не Хайя и не Мара.       В дверях стоял промокший насквозь эрд. Его взгляд был таким тяжёлым, что Нуска не смог его вынести — уставился в пол. Странная атмосфера витала в воздухе. Они застыли в дверях.       Нуска вытерпел лишь несколько минут этой тягучей тишины. Он отошёл в сторону и сказал:       — Эрд, раз уж пришли, заходите.       Син медленно вошёл внутрь. Нуска украдкой наблюдал за ним. Никогда раньше эрд не выглядел таким сгорбленным и поникшим. Он всегда горделиво поднимал голову, держал осанку и плечи широко раскрытыми. Син всегда выглядел как боец, аристократ, правитель, но сейчас…       «Что произошло? Ни на поле боя, ни в лесных племенах… даже в воспоминаниях, которые я подсмотрел, я не видел Сина в таком состоянии. Он будто утратил всю волю к жизни. В его случае — к жизни в страдании — не так важно. Эрд и Вильна… направлялись к старейшинам? Неужели им предрекли гибель Скидана?»       Сердце Нуски громко забилось, он испугался. Неужели он совершил ошибку? Мара предаст их? Тиама сожжёт и сожрёт их тела? Что, бездна дери, произойдёт?!       Однако лекарь боялся задать вопрос прямо. Нуска прошёл в столовую, повалился на печально скрипнувший стул и стал нервно стучать по поверхности стола. Светлая дэ вспыхивала и гасла в его теле — это всегда предрекало срыв.       Син проследовал за Нуской. Не сняв плащ и не выжав одежду, он подошёл и опустил на Нуску взгляд. Его губы дрожали то ли от холода, то ли от… страха.       — Син, если мы завтра умрём… так и скажите, — сдался Нуска. Он вцепился в столешницу ногтями.       — Мы победим.       Нуска в удивлении распахнул глаза. Вскинув голову, он недоверчиво смотрел на Сина, нахмурившись.       — Зачем тогда так пугать?! Почему вы выглядите так, будто Эрьяру уже сожгли?! — кричал Нуска. Его объяла ярость и злость, ещё секунда — и он впился бы своими ногтями не в стол, а в лицо Сина.       Однако эрд, сделав шаг… словно утратил всю силу. Его ноги подкосились, а он мешком упал на колени прямо перед Нуской.       — Что… эрд Син! Да что, th`are, случилось?!       Син помотал головой. Капюшон накидки упал с головы, его мокрые волосы рассыпались по плечам. Склонившись, эрд вдруг уложил ладони на колени Нуски. А затем, как напуганный грозой ребёнок, спрятал в ногах лекаря и лицо.       Нуска мелко задрожал от напряжения, однако вспышка гнева стала сходить на нет. Почувствовав укол жалости, он накрыл голову правителя своей ладонью.       — Если вы не скажете, что произошло… я не смогу вам помочь, — мягче и тише отозвался Нуска.       Пальцы эрда впились в ногу лекаря. Еле слышно Син наконец ответил:       — Нуска, я так слаб…       — Нет, просто ноша на наших плечах имеет разный вес.       Нуска вспомнил, как когда-то он вот так, замерев и благоговея, льнул к коленям своего эрда. Теперь ситуация переменилась. Нуска вырос, пережил не меньшие страдания, чем Син. Их жизненный опыт наконец сравнялся.       И теперь Нуска мог утешать Сина, а не наоборот. Теперь Нуска мог быть тем маячком, который ведёт в укромное место, домой, в тепло.       Но Нуска не знал, стоили все те страдания, выпавшие на его долю, этой награды. Однако в душе расцветало приятное чувство собственного превосходства и силы.       Все эти годы Нуска тратил силы только на собственную защиту. А Син был слаб, потому что все его силы ушли на защиту других, а на себя он не оставил ни капли. И теперь великий правитель всея Скидана лежал у простого лекаря на коленях, потому что был выжат, обессилен и загнан в угол той ответственностью, которую не в силах нести один человек.       Он взял на себя слишком много. Если он и умрёт, то придавленный камнем с надписями «обязан» и «должен».       — Вам нужно отдохнуть… — гладя правителя по волосам, сказал Нуска.       Однако Син не отвечал. Он скрючился у Нуски на коленях, обнимал его ноги и… плакал. Чёрные слёзы катились по его лицу, пока он совершенно беззвучно шептал. Лишь воспользовавшись всей свободной дэ, переместив её к ушным каналам, Нуска смог разобрать его слова. Внутри Нуски всё похолодело.       — Великие духи, если есть один-единственный способ избежать. Если в мире есть хоть что-то, что способно отвести это от меня. Если есть тот, кто пронесёт эту чашу мимо меня. Я умоляю вас, избавьте меня. Пощадите меня. Как бы я ни был грешен, это выше сил такого слабого человека как я. Великие духи, почему… я? Почему вы не оставили мне выбора, зачем я…       Нуска и не заметил, как начал плакать. Не просто плакать — он рыдал. Ведь видеть всегда сильного человека сломленным, молящим о пощаде… так больно, что сердце разрывалось. Забыв о всей ненависти, что он испытывал к этому человеку, Нуска гладил его по волосам и пытался утешить. Он прикладывал ладони к лицу Сина, стирал его слёзы, касался подушечками пальцев его губ, мягко накрывал холодную шею. В какой-то момент Син замолчал, а затем, качнувшись, обратился уже к Нуске:       — Нуска, зачем я родился, жил и страдал?       И лекарь, охваченный чувствами, схватил правителя за лицо, задрал его голову и заставил смотреть на себя. Склонившись, жмурясь от слёз, Нуска поцеловал Сина в лоб и наконец ответил:       — Чтобы встретить меня, глупый, глупый hvee.