---
Рома подкуривается и выдыхает дым в тёплый ночной воздух. Последние дни стоит такая духота, что даже после захода солнца можно спокойно находиться на воздухе в одной футболке, что он сейчас и делает - сидит на открытой лоджии в только футболке и трусах, забравшись на установленный вдоль стены диван. Антон приходит только через пять минут, когда Пятифан курит уже вторую сигарету, которую Петров ловко отбирает прямо из губ. Он затягивается и облокачивается о край лоджии, свешивая кисти рук вниз. На нём только домашние спортивки и больше ничего, так что свет луны и огней города гладят выступающие ключицы и всё ещё покрытую испариной грудь. Антон вздыхает, протяжно и глубоко, и поправляет очки. Рома любуется им, подтянув одно колено к груди и обхватив его руками. Он думает о том, чтобы завести привычный долгий разговор. В последнее время такие вот беседы стали нравиться Ромке даже больше, чем физическая близость. Но, как только Пятифан набирает воздуха в лёгкие, Антон шепчет: - Это правда? - он переводит взгляд на Рому и смотрит так настороженно, что тот даже выдохнуть не может, - То, что ты сказал. Пятифан мнётся. Вообще-то он не планировал признаваться в любви, оно само как-то произошло, так что Рома стыдливо тычется подбородком в колено и поджимает губы. - Правда, - он решает не увиливать. Антон в ответ молчит и снова затягивается. Потом подходит к Роме, встаёт напротив него и печально смотрит. Пятифан спускает ноги на пол и выпрямляется, щенком пялится снизу. Петров передаёт Роме сигарету, но тот не думает её курить, а тушит о принесённую из гостиной пепельницу, ибо думает, что Антон сейчас будет говорить что-то важное. Но тот лишь смотрит, вглядывается в черты лица и молчит, не выражая никаких эмоций. Разве что, едва заметно хмурится. - Давай встречаться? - выдаёт Рома сипло, потеряв весь голос и всю уверенность в своём предложении. Антон снисходительно улыбается и проводит по коротким Пятифановским волосам. А потом кротко мотает головой, - Почему? - Я не хочу отношений. - Почему? - Не хочу. - Со мной не хочешь? - И это тоже. - Почему? - голос Ромки слегка подрагивает, а сам он припадает виском к оголённому Антонову животу. - Мы с тобой не уживёмся, - говорит Петров, играя пальцами на чужом затылке. Он знает, что Рома собственник, что он задушит его своей любовью, искоренит Антонову свободолюбивость. Кто знает, сколько ещё Петров сможет властвовать над Пятифаном, прежде чем стрелочка повернётся. - Почему? - как заведённый повторяет Рома, слегка поворачивая голову, и касается губами впалого живота. Такие нежности он позволяет себе впервые, а Антон не возражает, потому что ему тоже больно и тоже хочется. - Ты не обижайся, но я не считаю тебя надёжным, - говорит Петров уклончиво, хотя отчасти это и правда так. Он уверен, что получив Антона полностью, Роме надоест и он его покинет. - Это из-за слухов? - мертвенно шепчет Пятифан в чужую кожу и приобниамет за ноги под коленями. Петров отрицательно хмыкает, хотя, в какой-то мере, и из-за них. Многие на потоке университета знали, что Рома ловелас, каких поискать. Затащить девчонку в постель на разок-другой для него не было проблемой и он этим пользовался. Только вот уже полгода подобным не промышлял. Пятифан снова поднимает на Антона взгляд, уже слегка потускневший в разочаровании, и сглатывает. - Ты меня не любишь? - скорее не спрашивает, а утверждает, и Петров почти бросает болезненное "люблю". Но не делает это вслух, боится, остерегается. Он любит Рому до боли в сердце, это правда, но не хочет допустить того, что было с ним уже много раз - предательство. Нельзя подпускать его близко, но можно удерживать на расстоянии, как Антон и делал всё это время. - Давай оставим всё, как было, - выдавливает Петров вместе с натянутой улыбкой и выскальзывает из Ромкиной хватки, оставляя того сидеть на диване, - Я пойду спать. Если хочешь, оставайся, родители вернутся только завтра. Антон переступает через порог лоджии и добавляет шёпотом: - Только ты, наверное, не захочешь. Но Рома этого уже не слышит, забивая слух звуками бухающего под горлом сердца. Он запутался, он ничего не понимает, он не знает, как поступить. Сцепляет руки в замок, прикусывает щёку изнутри и думает, думает, думает. А потом встаёт и идёт за Антоном, не выключая в гостиной свет.I'm free, yeah, and I want to be free
15 мая 2024 г. в 19:37
Рома сидит на красном кресле с мягкими подлокотниками, обрамлёнными тёмными дубовыми вставками. Квартира Петровых так и пышет шиком - повсюду странные вазы, наверняка жутко дорогие, сверху свисает хрустальная люстра, на полу пушистый ковёр, а окна тянутся от пола до потолка. Пятифан был в этой квартире всего пару раз, когда родители Антона уезжали греть свои тела на море, но каждый раз его бесила пестрящая вычурность, которой были наполнены комнаты. Тем не менее, сейчас Роме наплевать на интерьер гостиной. Он смотрит в окно на огни большого города, уже погрязшего в темноте ночи. Пятифан нервно трясёт ногой, курит прямо в помещении и слишком часто стряхивает пепел в любезно принесённую пепельницу, что стоит на кофейном столике рядом с креслом. И слушает шум воды из душевой. Изнывает. Ждёт.
Когда вода затихает, Рома замирает, кусает губу и забывает о зажатой между пальцами сигарете. Гипнотизирует дверь возле лестницы на второй этаж. Она приоткрыта, виден лёгкий пар, выползающий через щель. Пятифан почти не моргает, будто боится, что Антон проскользнёт мимо и оставит его одного. Больше всего Рома боится, что Антон оставит его одного. Дверь скрипит, Пятифан задерживает дыхание и вцепляется второй рукой в подлокотник. Он всегда был нетерпелив, оттого ему тяжело усидеть на месте. Антон появляется в проёме ванной комнаты в одном полотенце, повязанном на бёдрах. Он неторопливо распушивает влажные волосы рукой, второй трясёт, держа в ней очки. Стряхивает капли конденсата со стёкол. Антон будто специально не поднимает на Рому свой взгляд, но уже движется к нему. Ступает легко и аккуратно и жутко медленно. Всё это время Пятифан жадно обсматривает покрытый каплями оголённый торс и грудь, гладит взглядом ключицы и фарфоровую шею, следит за движением пальцев, перебирающих локоны. Антон останавливается в метре от Ромы, натягивает на нос очки и, наконец, смотрит. Как всегда с искрой и ноткой издёвки в глазах. Пятифан сглатывает и сжимает подлокотник ещё сильнее.
С Антоном Петровым он трахается уже на протяжении почти полугода. Сталкиваясь в университете на парах, они не смотрят друг на друга, не разговаривают, будто не знают даже имён. Но так уже вышло, так уж получилось, что пару раз в неделю они проводят свои тайные страстные свидания. И сначала Рома думал, что всё это просто секс без обязательств и чувств. Секс, выходящий за рамки понимания и сельского воспитания. Только страсть, порой граничащая с животным поведением, и желание удовлетворить потребности организма. Но Пятифан влип, очень сильно и бесповоротно.
Антон осматривает Рому молча, делает ещё шаг и упирается в кресло коленом между широко раздвинутых Пятифановских ног. Ромкина рука дрожит, он роняет истлевшую без внимания сигарету на ковёр и рвано вздыхает. Аккуратно мажет пальцами по оголённой ноге, но одёргивается, словно ошпаренный. Пока что ему нельзя.
Так уж у них повелось, такие установились правила. Антон своенравен и в своем роде властен, так что делает всё сам, в то время как Роме делать нельзя ничего. Даже касаться, разрешено только смотреть, пока Петров не начнёт утопать в удовольствии и не забудет про правила. И Пятифан повинуется, обеими руками вцепляется в подлокотники и терпит. Антон склоняет голову вбок и подносит ладонь к Ромкиному лицу. Едва касается скулы, проводит подушечками пальцев вниз и накрывает большим пальцем пухлые покусанные губы. Настойчиво надавливает, заставляя Рому приоткрыть рот, и скользит меж губ. Пятифан сухо вздыхает, податливо обвивает фалангу влажным языком и смыкает губы вокруг пальца. Антон едва улыбается и прикрывает веки, указательным пальцем поглаживая по щеке. Он чуть склоняется вперёд и упирается второй рукой в спинку кресла, Рома следит за его грудью, все еще блестящей после душа, и едва ли не скулит от желания прильнуть к ней горячими поцелуями, отчего прикусывает находящийся во рту палец в знак своего недовольства. Потом опускает взгляд на впалый живот, ведёт взгляд по линии белёсых волос, что тянутся вниз от пупка и скрываются под тканью полотенца. Которое, кстати, держится на точёных бёдрах на добром слове. Полотенце соскальзывает с ноги, которой Антон тычется в кресло, и открывает бледную кожу, но не падает совсем, и Рома проклинает кусок этой драной тряпки. Ловит себя на мысли, что Антон мог бы и вовсе его не надевать после душа. Всё равно скоро оно слетит куда-нибудь на пол. Но отчасти Рома понимает, что Антон делает это не просто так.
Он его изводит, рвёт душу и испытывает желание. Дразнит, не позволяя окунуться в страсть сразу и с головой, как Рома привык делать с девушками, что встречались ему на пути раньше. Погружает Пятифана в сладкое и томительное ожидание, заставляет исчезнуть любые мысли кроме "хочу". Поселяет под сердцем только мучительную потребность потрогать, приласкать, укусить, облизать, исцеловать, и не даёт эту потребность удовлетворить, пока сам не наиграется.
Антон мажет носом по Ромкиной щеке и движется к уху, специально томно выдыхает, опаляя кожу горячим дыханием, и облизывает губы, задев мочку кончиком языка. Пятифан вздрагивает, в его штанах уже давно болезненно пульсирует, но ширинку расстегнуть Антон не спешит и Роме не даёт, перехватывая его тянущуюся к паху крупную ладонь. Пятифан прикрывает глаза и проклинает себя за то, что надел не спортивки, а джинсы, которые теперь ощущаются очень тесными. Антон проходится языком по шее, жарко целует у подпрыгнувшего в тяжёлом вздохе кадыка и царапает зубами, а Рома выгибает поясницу с пробивающей мышцы усладой. Материал кресла чуть ли не трещит под напором Пятифановских грубых пальцев, потому что он врезается в него крепким хватом. Антон отнимает руку от Ромкиного лица и скользит ей вниз, игриво перебирает складки на футболке и оглаживает торс, пока не забираясь под ткань. А у Ромы уже кожа горит, изнывает и молит о том, чтобы к ней прикоснулись. Антон чувствует этот жар губами и языком, специально оттягивает тот момент, когда пройдётся ловкими пальцами по мощному прессу и опустится на ремень. Ещё не время.
Он поднимается обратно к Ромкиному лицу, ловит губами его надрывные вздохи и проникает языком в рот, задевая острые клыки. Антон чувствует, как Пятифан под ним дрожит, едва ли сдерживается, но он уверен, что раньше времени Рома правила не нарушит. Потому что знает, что тогда Петров уйдёт. Пятифан думал, что он своенравный и принципиальный человек, но потом появился Антон, и Рома понял, что в сравнении с ним, он - божий одуванчик.
Петров целует глубоко, но неторопливо, в то время как Пятифан наоборот настырно толкается языком в чужой рот, жадно облизывает губы и тянет шею навстречу им в попытке взять от поцелуя как можно больше, раз уж выдалась такая возможность. Антон очень скоро отстраняет Рому, зарывшись ладонью в его волосы и сжав локоны. Смотрит властно, любуясь покрасневшим лицом, влажными глазами и приоткрытыми губами, спешно хватающими воздух. Движет коленом вперёд, слегка надавливая между ног, отчего Пятифан позорно стонет, закрыв глаза. Антон усмехается и выпускает волосы Ромы из хватки, потому тот теперь может склонить голову и слепо поцеловать Петрова в уголок губ. Антон отстраняется, обеими руками приподнимает подол футболки и опускается на колени. Рома оголтело наблюдает за парнем, что стреляет глазами исподлобья и припадает губами к животу, ведёт языком вниз, пока расстёгивает ремень. Звон бляшки смешивается с облегчённым Ромкиным вздохом, который вырывается из груди, когда член, пусть ещё и скрытый тканью боксеров, оказывается на свободе. Антон тянет, не спешит, никуда не торопится, так что размазывает каплю смазки через трусы и припадает губами к головке, обводит языком и только потом оттягивает резинку нижнего белья.
Ромкин член, покачиваясь, освобождается от плена одежды. Пятифан приподнимает бёдра, позволяя Антону стянуть штаны с трусами до колен, а тот щекотливо ползёт пальцами по оголившимся ляжкам. Рома кусает губы, на которых ещё остался мятный вкус Антонова поцелуя, и наблюдает сверху, как Петров скользит языком от основания члена до головки, тщательно облизывает выступающие венки и уздечку. Антон всегда всё делает пошло, но не грязно. Соблазнительно, одним словом. Как в порно, но не теряя изящества и грации, поэтому когда высовывает язык, широко открывает рот, вбирает в себя член с хлюпаньем, пьяно смотрит исподлобья - всё это лишь увеличивает возбуждение, а не отталкивает. Рома борется с желанием поддаться бёдрами навстречу алым Антоновым губам, блестящим от слюны, или накрыть шею ладонью и заглотить глубже, но это и не требуется. Петров сам насаживается до основания, слегка сохмурившись, и утыкается носом в лобок. Он замирает так ненадолго, выгибая спину, отчего Роме открывается чудесный манящий вид на перламутровые лопатки и поясницу. Головкой Пятифан чувствует горло Антона, и это так горячо, влажно и до пожара в груди приятно. Он тихо шипит, когда Петров поднимается вверх, плотно сжимая губами ствол члена, и выпускает его с шумным вздохом. А потом почти сразу берёт обратно, наращивая темп.
Рома ёрзает на кресле, подрагивает, хрипло вздыхает и сжимает кулаки до побелевших костяшек. Он не боится кончить раньше времени, потому что Антон изучил его организм чуть ли не на сто процентов, так что знает, когда нужно остановиться. Он неторопливо сосёт, иногда срывается на резкие движения шеей, но только дразнит, возвращаясь к обычному темпу. Рома запрокидывает голову назад, упирается затылком в изголовье кресла и смотрит на поблёскивающие огоньки люстры. Они пляшут в глазах точно так же, как в тот вечер, когда всё случилось в первый раз. Так же лихорадило лампу в мужском туалете клуба, куда со всеми одногруппниками Рома отправился праздновать Новый год. Так же блестели у Петрова глаза, когда тот с неприкрытым интересом смотрел на Ромку, будто оценивал его и почти неприкрыто флиртовал, когда никто из одногруппников особо не слушал. Так же у Пятифана мерцало перед глазами, когда он, сильно пьяный ворвался в помещение с кафельными стенами, втаскивая Антона за собой и тут же целуя. И так же переливались капли полупрозрачной спермы, которая вдруг оказалась на руках Петрова после того, как тот, зажимая Рому в кабинке, дрочил обоим и оголтело целовал сгиб чужой шеи.
Пятифан давно понял, что тот вечер изменил всю его жизнь, пусть и додумался Ромка до этого далеко не сразу. Ему хотелось ещё, ещё и ещё. Новые ощущения, умелые Антоновы руки, изгибы его тела и томные стоны - вот чего ему хотелось. И Пятифан убеждал себя, что просто экспериментирует, что у них с Антоном ничего серьезного, потому что ни он, ни Петров, этого не хотели. Просто проводили вместе время, страстно трахались и потом разговаривали пару часов на балконе, лоджии или лестничной клетке, пропуская через лёгкие всё новые дозы дыма. Ну и разбегались по своим делам. Рома, честно, сам не понял, в какой момент начал чувствовать к Антону не только физическое влечение, но и духовное. Полюбил.
Рома отгоняет любые мысли и воспоминания, потому что на это нет времени - нужно насладиться Антоном сполна, пока есть возможность. Он выпрямляет шею, снова смотрит на Петрова с членом во рту и позволяет себе наглость - нежно проводит ладонью по чужим волосам, тут же возвращая руку на подлокотник. Антон последний раз заглатывает до упора и выпускает член, облизывает губы и встаёт. Полотенце спадает с бёдер, оголяя его собственный стояк, блестящий от смазки. Рома смотрит на член Петрова, который на пару сантиметров больше его собственного, и в очередной раз удивляется, каким идеальным он ему кажется. Не только член, вид которого, кстати, очень заводит, но и Антон в принципе. Бархатный, отточенный, неземной. И никогда не позволяет раскрыть свою загадку до конца. Рома пытался узнать у Петрова в разговорах, зачем ему всё это, есть ли у него какие-то планы на Пятифана, не спит ли он ещё с кем-то, но Антон увиливал, пряча губы в дыму сигарет и никогда не раскрывал не только своих мотивов, но и большей части своего прошлого. Рома пусть и изнывал от любопытства, но радовался, ибо если бы узнал, что Петрова касаются ещё чьи-нибудь руки, то сошёл бы с ума.
Антон садится на Ромкины колени и изящно льнёт к его груди, припечатываясь своим членом к его. Сам судорожно вздыхает, на его щеках пурпурными пятнами расцветает румянец, он кусает розовые губы и трепетно обвивает шею Пятифана руками, гладит по затылку. А Пятифан борется с желанием притянуть в крепкие объятия, пройтись огрубевшими руками по спине. Антон жмётся губами к Ромкиному лбу, пока заводит руку за спину и направляет член между своих ягодиц. Опускается медленно, задерживая дыхание, и выпускает воздух только когда насаживается на член полностью. Мутными глазами смотрит в не более ясные Ромкины и приподнимает голову, открывая шею. Для Пятифана это становится сигналом, что можно - он набрасывается с поцелуями, вылизывает взбухшую пульсирующую венку под линией подбородка, хочет укусить, втянуть кожу губами, но Антон никогда не разрешал оставлять на себе следы. Рому это бесило, но он слушался, так что продолжил лишь шумно и влажно целовать, готовый стереть губы в кровь об мрамор Антоновой кожи. Петров на улыбке выдыхает и останавливает Пятифана за щёки, отстраняя от шеи. Проводит языком по нижней губе, прикусывает и оттягивает, параллельно с этим поднимаясь на коленях. Он обрушивается вниз с несдержанным стоном, потом ещё, ещё и ещё, и Рома ловит каждый вздох, замечает каждое изменение в Антоновых эмоциях, смотрит, как тот морщит нос, вскидывает брови и приоткрывает губы в удовольствии.
Рома решает, что теперь можно и трогать тоже, так что крадётся пальцами по стройным ногам от колена до бедра и сжимает ягодицы, помогая Антону взмывать вверх. Петров задаёт активный темп, локоны его волос подпрыгивают и падают на лоб, очки сползают с переносицы, так что Рома стягивает их откидывает на столик к пепельнице. Снова утыкается в шею, собирает запах чистой кожи и геля для душа, рычит и сжимает Антоновы ягодицы ещё сильнее.
Петров догадывается, что имеет над Ромой кое-какую власть, но недооценивает её силу, ибо сейчас Пятифан чуть ли не рыдает от любви. Он и правда любит Антона. Он больше не хочет просто трахаться и расходиться, а потом делать вид, что они друг для друга не существуют. Но предложить что-либо страшно. Рома почти на сто процентов уверен, что Петров откажет, ибо тот ему не сдался. Куда сельскому парню, чудом поступившему на бюджет в столицу, тягаться с отпрыском из интеллигентной и богатой семьи? Вышел, разве что, мускулами да лицом, а в остальном - что он может дать Антону, у которого и так всё есть? Только своё тело, в обмен на его - идеальное.
Рома сгребает Антона за талию, когда тот снова поднимается на коленях, и сжимает руки, заставляя Петрова замереть в этой позе. Пятифан сам начинает, покрепче уперевшись ступнями в пол, долбиться бёдрами вверх. Его дыхание совсем сбивается, джинсы с трусами давно сползли с колена до щиколоток и болтаются где-то внизу, но Рома не обращает внимание, лишь трётся щекой об Антонову грудь и не сбавляет темп. Петров громко стонет, почти кричит, царапает кожу Пятифана, вцепляясь в его плечи и то запрокидывает голову, демонстрируя острый исцелованный кадык, то роняет её, упираясь вспотевшим лбом в Ромкин.
Пятифан едва слышит сдавленное "да" и "ещё" между стонами и ему сносит крышу. Он подхватывает Антона за ягодицы, заваливается вперёд и падает на пол, успев придержать голову Петрова под затылок. Нависает над Антоном, припадает к губам, целует, целует, целует и вдалбливает парня в ковёр, за который тот хватается. По спине под футболкой стекает капля пота, волосы спутаны, а мысли туманны.
- Ан-тон, - по слогам выдаёт Рома, прерывая поцелуй. Он приподнимает Антона за поясницу и совершает последние толчки, изливаясь внутрь. Петров сипло выдыхает остатки воздуха и изгибается, кончает себе на живот. Пятифан почти скулит: - Я тебя люблю... люблю...