восемь душ

Майская погода крутится на эмоциональных качелях: окатит ледяным дождем, а потом зажарит по-летнему жгучем солнцем. Работники реанимируют потрескавшуюся землю, поливают, взрыхляют, высаживают расточки ярких тюльпанов, которые вот-вот должны распуститься и украсить позеленевшие газоны. «в глазах пестрит, дайте ослепнуть», — прошепчет Чонин, таская букет жёлтых цветов, стащенных с клумбы ненавистной тёти Хана. «живем один раз, каждый день — событие, а я — коллекционер событий», — лозунг Джисона (и солнца, но Сынмин старается не пихать маяковского в личность Хана). «он отлично бы справлялся с прыжками по лесенке», — «смотри», — прошлогодние конверсы трутся подошвой о шпаклёвку, осыпавшуюся на лестницу какого-то доисторического подъезда. Одну ногу Хан заламывает назад, придерживая рукой, что б честно было, а на второй держит баланс. Плохо держит баланс. И не только на ноге. Прыжок раз. Прыжок два. Прыжок три. Увы, коленки не так хорошо переносят поездки по грубым поверхностям. Пыльная сеточка, сквозь которую начинает проступать потертость, покрывается кровавой росой. Джисон смеётся, будто прочёл самую тупую, но смешную шутку на свете, трет ладонью повреждённую кожу и лезет в карман школьных брюк, чтобы достать разноцветные лепестки пластырей. — Обалдеть, я тоже хочу, — с неподдельным восхищением тянет Чонин, норовясь обронить цветы, но выхватить себе парочку красных чудонаклеек. — Тебе не положено, — фыркает Хан, легко отделяя обратную сторону фиолетового пластыря с какими-то монстриками. — Нельзя так сразу клеить, нужно как минимум убрать пыль, — комментирует свои действия Сынмин, пока недовольно трет салфетками ногу хихикающего Хана, абсолютно не заботясь, больно он жмет или нет. Все знали, что Джисон специально нарывается на боль. Он специально падает, терпит, смеётся, снова поднимается и снова падает. Ощущение вторичности, но такой яркой и ощутимой, каждый раз, до хруста костей нравилось Джисону, — не дёргайся, а то просто плюну, и дело с концом. — У собак слюни лечащие. — Спасиб, Чонин, сейчас меня обслюнявят, — кивает Джисон. Сынмин молчит, его поймут без слов. — Не буду я свои лечебные тузы тратить на того, кто на следующем же косяке сломает себе пальцы, — Ким комкает посеревшую салфетку и пихает ее в карман джисоновых штанов, свои он пачкать не намерен. Джисон концентрируется на том, как бы поровнее приклеить пластырь, Ян аж язык прикусил. — А если я упаду? — Ну если серьезно упадешь, я тебе дам две штуки! — Джисон протягивает ладонь, улыбаясь во все тридцать два, — А еще, если принесёшь шипучки с лаймом. — Без б, — Ян срывается с места, несясь к железной двери, которая выпустит его во внешний мир. Джисон остается сидеть на полу один, рядышком валяются жёлтые цветы. Почти жёлтые. Пыльный пол не смог остаться равнодушным и прилип к краям лепесточков. Сынмин что-то тихо бурчит, так, что сам не запомнит и не поймет, о чем говорил, спустя минуту. Он неуклюже пригибается рядом на корточках и вытягивает Хана на ноги, обхватив плотно за талию. — Сломаешь мне рёбра. — Тебе только в радость, — шепчет Сынмин, ослабляя хватку. Всё-таки собирать хана по костям ему было лень, кропотливо звучит. — Хочу на великах до школы, — Джисон приспускает штанину, которая потрепалась минутами ранее. — Мы успеем только на последний урок. — Кто сказал, что я собираюсь отсиживаться на биологии, лучше попроситься к Чану, у него ключи от спорт зала есть. — Откуда? — Он прогуливает девятые уроки в компании физрука и охранника, у него связи! значит, у нас — тоже. — О господи, — Сынмин трёт переносицу.. Из затухлого подъездного воздуха выходить на улицу всегда приятно. Приятнее вдвойне, когда пахнет мокрой травой. Джисон яро машет дедушке, поливающему клумбы, а только потом соображает спрятать за спину потрёпанный желтый букет. ... Копна рыжих волос зажата в пальцах парня, таскающего свою жертву по земле, за то, что тот молчит. А еще выглядит слишком смиренно, да и бесит заикающимися редкими фразами, просящими не портить вещи, но ведь: «спасибо скажешь, может отчим на новые денег даст?». — Давай, Минхо-я, загадывай желание, с днем рождения, — хрипит парень, туша сигарету о запястье именинника, — Свечи почти потухли, только вслух не говори, а то не сбудется, — и ржет, мразь, но Минхо и сопротивляться не хочет, если это происходит, значит так надо. Он только закрывает глаза, что б проглотить лишнее вместе с комками слюны, которые успели насытиться пылью, травой и сгустками железной красной жидкости, а потом прошептать еле уловимое желание. ... — А нам же экзамены скоро сдавать? — кричит Хан, пока воздух хлещет по лицу, они поехали всё-таки к последним урокам. Ноги остервенело крутят педали, а склон делает скорость неимоверно высокой, кажется, Джисон сейчас взлетит и отправится в свободное падение. — Да, мне жаль, но я не буду оставаться с тобой на второй год, — отзывается где-то сзади сынмин, судя по голосу, он уже заколебался поспевать за Ханом, — Ты можешь попросить Хёнджина объяснить тебе задания из пробника. — Окей, спасибо. — Спасибо в карман не положишь. — Отдам тебе фантик от шипучки, которую принесет Чонин. — У меня уже такой есть наверное, — закатывает глаза Мин и чуть не падает, выворачивая руль, потому что Хан случайно подрезает, — Убью. ... — Это что? — Задача. — С подвохом? Или ты уже отчаялся, что я совсем тупой? — Хан ковыряет листочек с математическими номерами, пока Хёнджин ломает мозг, как вклинить в код видения мира джисона царицу наук и познаний. — Ответ я услышу из твоего рта когда-нибудь? — Мне реально нужно только посчитать клеточки? — зевает, лениво скрипит подушечкой пальца поочерёдно по каждой клеточке, выделенной жирной линией. — Мгм. — Здесь что-то не так.. — Абсолютно нет. — Десять. — Молодец. — Ахуеть, спасибо, вот это показатель моих знаний в математике, — вскидывает в победном жесте руки Джисон, Сынмин отвлекается от тараторящего Чанбина и выгибает бровь, глазами спрашивая, что произошло. — Что ты, ты ещё умеешь складывать десять плюс десять и дискриминант пихать везде, где можно и нельзя, — сокрушается Хван. — Следующее задание давай. — В себя поверил? Ладно, верно ли суждение, что в тупоугольном треугольнике все углы тупые? — На то он и называется тупоугольным? — Нет, Джисон, это работает только с критерием "тупоголовый", ты, как никто другой, знаешь. По спортивному залу разносится эхо, когда дверь с треском врезается в помятую стену, а в помещение вваливаются Феликс и Чан, волочащие на себе чье-то тело. — Это что.. — Сынмин думает о переходе, в другую компанию. — Вау, Феликс раньше только котят и собачек к нам таскал, а теперь и людей.. — Джисон забывает про математику и уже в следующее мгновение помогает аккуратно уложить на маты покоцанную тушку их ровесника, но он кажется незнакомым, — Хотя, это чудо само на котенка смахивает, рыженького такого, запуганного тупыми людьми и беспощадной улицей. — Руки убрал, — парень жмурится, трет пальцами глаза, а увидев количество присутствующих, поджимает колени и недобро косится исподлобья. Хан дует губу, ему обидно, что их приняли за каких-то плохих существ. После минуты тишины, освещаемой искрами зрачков сынмина, Хёнджин тихо садится рядом с рыженьким парнем и ненавязчиво касается повреждений на чужой коже. — Можно? Я только промою, намажу мазь и.. — А еще мы дадим тебе столько пластырей, сколько ты захочешь, — Джисон быстро приходит в ресурс, опускаясь на больное колено около незнакомца, растягивает карманы и вынимает излюбленные запасы, — Смотри, есть желтые, красные, синие, а еще фиолетовые, — Хан протягивает затормозившему парню свою коллекцию. В зал вбегает Чонин, он размахивает пакетиками, противно розового оттенка, зато то, что лежит внутри, перебьёт всю ломку. Ткань в районе правой коленки стерта зелёным травяным разводом, значит упал, пока бежал. Пакетик летит на маты, рядом с ранней находкой. (если так можно назвать старшеклассника, с расстегнутой рубашкой, взбитыми рыжими волосами, порванными рукавами, которые оголяют часть измученных чем только можно рук, и стеклянными глазами). Хёнджин долго тонет в этих глазах, он пытается понять хотя бы десятую часть того, что сейчас может чувствовать парень напротив, но тот выстроил слишком крепкий барьер. Хван почему-то с первых минут хочет подобраться как можно ближе к.. Чонин ждет слов благодарности и заслуженных листиков пластырей, но в ответ он получает полный игнор. Причину такого нахальства знать хочет, так что близко подбирается к незнакомому существу и, кривя брови, начинает свой опрос. — Как зовут? — Не знакомлюсь. — Значит будешь рыжиком! — Хёнджин дает легкий подзатыльник Хану, и тот успокаивается, — ладно, скажи нормально свое имя. — Ли Минхо. Семеро ребят переглядываются. О таком человеке они слышат впервые, хотя город маленький, и все друг о друге что-то, да и знают. — А ты любишь желтый? — Терпеть не могу, — сплевывает Ли, слизывая с губ запекшуюся кровь. Хан скрытно и смущенно начинает отбирать пластыри желтой расцветки и прятать их за спину (только для того, чтобы их стащил Чонин, честно). Джисону хотелось располагать к себе людей. Он хотел быть идеальной версией друга, которого они хотят видеть. Тактика такова: сначала он активно выведывает любимые характеристики, а потом потихонечку прогибается, подстраиваясь под мнения и желания новоиспеченных знакомых. Иногда Джи задумывался, мол, теряет себя настоящего, как так можно? «наверное... я выполняю спец миссию! тяжело найти того, кто готов поддержать абсолютно всё, что тебе нравится, так? Так. Я буду стараться делать людей счастливыми и заинтересованными в том, что они не одни. Я покажу, что разделяю их веру и интерес», — торжественно рассуждает Джисон ночью, следя за своей жестикуляцией в настольном зеркале. Хан искренне верит, что он может сделать кого-то счастливым, просто активизируя, как он думает, чужие желания. А Сынмин ругает его за это. Сынмин вообще как-будто вечно недоволен всеми поступками Хана. Хочется иногда обидеться, но с другой стороны, друг прав. противоречие жрет мозг. Джисон царапает кожу головы и ревет в подушку, спрашивая себя, как бы стоило поступить, а проснувшись, действует по накатанной системе, потому что так проще, потому что привык. Что же это значит.. «сделать человека счастливым». Наверное что-то хорошее? И оставляющее трещины на собственном сердце. Тут каждому свое, и никак ты против этого ментального закона не попрёшь. — Ликс, а где ты его нашел? — Хён, не поворачиваясь, подкидывает интересующий всех вопрос молчавшему все это время Феликсу. — На заднем дворе. — Черт, странно это, — Чонин все еще щурится, пытаясь припугнуть и внушить авторитет новичку. Спортивный зал в считанные секунды погрузился в тенистый полумрак, на небе застыли тучи, перекрывающие солнце. — Сейчас ливанет, — тихо промямлил Хан, теребя какой-то сверток, ждет, когда его спросят, что "это". — Это список заданий, которые тебе нужно подтянуть за оставшиеся две недели до экзаменов? — скептично закатил глаза Чонин, отвлекаясь от гляделок с Минхо. — Я ждал этот вопрос! Сынмин, дуй ко мне, а вы, — Хан кивает в сторону остальных, но больше всего ищет внимания в зеленых глазах "рыжика", — смотрите, — он вскакивает на ноги, шелестит черной упаковкой кислинки и закидывает ту в рот, хрустя и слизывая сразу всю химозную начинку, которая сводит челюсть, а зубы заставляет скрипеть. Вкусно и приятно. Сынмин останавливается в радиусе двух метров и облакачивается на белую доску, где физруки раз в три месяца черкают маркерами стрелочки, придумывая несуществующие стратегии для дня "здоровья". Он как бы не при делах, но все равно соучастник. Хан довольно жмурится, болтает свертком бумаги, а потом ослабляет хватку, и длиннющий список спадает аж до пола. — Это то, что мы должны успеть сделать вместе до моего переезда! Теперь гробовая тишина забилась во все углы спортивного зала. — Переезда? — Чонин отрешенно откидывает голову, — Ты ничего не говорил про переезд. — Согласен, объяснись, почему ты эту новость преподносишь ТАК, — вклинивается Чан, пока Сынмин поджимает губы. Он один знает абсолютно все, что происходит с Ханом, но заикаться об этом без разрешения друга не посмеет. — Эй, почему вы только это слово вырвали из контекста, а как же, — он снова трясет бумажкой, а Хенджин пробирается поближе, начиная бегать глазами по кривым буквам. — Так мы все это и без списка делаем, — цитирует Хён. — Понимаешь, я уезжаю в начале июля, до этого момента я хочу быть спокоен, что сделал с вами все, что люблю. Мы будем отмечать галочками поочередно каждый пункт, — воодушевленно рассказывает Хан. — Можем начать с пункта про баскетбол и прогул, — тыкает пальцем Ян в одну из первых строк. ... Минхо поправляет одежду, одновременно анализируя расстроенную атмосферу, наступившую после слов о переезде этого гиперактивного человека. кажется, его зовут Джисон? Хо представлял перед сном разнотипных людей, которых хотел бы видеть в роли своих друзей. Парень, облокачивающийся о доску тоже напоминает героя фантазий: он кажется спокойным и рассудительным, его зрачки часто замирают в одной точке, кажется, он лучший друг этого Джисона. Слишком много невербальных тонкостей можно уловить в их взаимодействиях, они противоположны и этим схожи. Хм, а этот, с длинными темными волосами, Хёнджин, почему он так смотрит, не отлипая. Это настораживает, пусть только попробует залезть под кожу Минхо, его сразу выставят за дверь с парочкой ласковых. Самый младшенький тут лисик, как понял Хо, слишком уж много околачивается рядом, хмурится и щурится. забавный. В голове отмечает, что Чан тут наверное главный, а Чанбин его правая рука. На матах отдалённо распластался звездочкой блондинистый парень, у него хрупкое строение, а лицо усыпано точками, «поцелованный солнцем», — скажет любой. Минхо почему-то называл веснушки "звёздной" аллергией, тоже ничего так звучит. С феликсом он уже знаком. Очень давно. Черт, как же не хочется просыпаться. — Эй, уснул? — Хёнджин кидает баскетбольный мяч минхо, пока второй чуть не получает этим же мячом по лицу, но вовремя успевает поймать оранжевый шар. — Я не умею играть. — Здесь никто не умеет, но давай попробуем, — Хёнджин подходит ближе, аккуратно заходит за спину и поправляет положение рук Хо так, чтобы бросок вышел более-менее удачным. Странно, что рядом уже околачивается и Чонин, предлагая свою помощь и пытаясь перенять обучение на себя. — Хён, ты сам не умеешь, — чонин шутливо подталкивает Хёнджина в плечо, что б тот отошел. — Это я не умею? — Не-а, — щурится по-лисьи, Минхо предполагает, что это его фирменный приём. Хёнджин, извиняясь, забирает мяч у Минхо и врывается на поединок с Чонином. Их кроссовки скрипят о покрытие пола, а шепот перепалки отдается эхом. Мин почему-то улыбается и, потягиваясь, плетётся к Феликсу. К нему тянуло больше всего, будто веснушки сохраняли зону спокойствия, приятного комфорта и тишины. Минхо валится на живот рядом, довольно улыбаясь, закрывает глаза и проваливается в дремоту. ... — Так так так, разошлись, — кричит Хан, разгоняясь по крыше гаража, и прыгает вниз на огромное гнездо из старых матрасов, — Ай. — Посадка прошла не так успешно? — Чонин прыгает, устраиваясь рядышком. «спрыгнуть с крыши на матрасы»: выполнено. ... Последний пункт остался в списке Джисона, жалкие манатки уже собраны и выставлены в подъезд, мать что-то кричит убегающему в одной пижаме Хану. Ночь в конце июня тёплая, будь воля самого Хана, он бы и пижаму снял, но Чонин кривиться начнет, да и Сынмин без слова не останется. Фигурки плюшевых мишек на ткани пижамы мелькают и снова исчезают в темноте, пока Хан несётся в их маленькую "базу", ретируясь под фонарными столбами. chereshing the people, who made ur live better. Хан улыбается, но почему-то слезы продолжают течь по щекам, он не хочет расставаться и терять то, чем так дорожил. Как оказалось, привязанность делает очень больно. Неприятно больно колит в горле. Ком мешает дышать, но джисон все равно бежит, спотыкается, встает и продолжает бежать. В далеке видно фигуру Сынмина, машущего рукой. Хан вытирает нос рукавом пижамы и ускоряется. Уголки губ привычно растягивают мокрые щёки, Сынмин обхватывает их двумя ладонями и тянет джисона на себя, позволяя уткнуться в собственную клетчатую пижаму. — Как-будто никогда больше не увидимся. — Клянусь, когда мне исполнится восемнадцать, я сбегу и найду вас всех поочерёдно, и тебя, и Чана, и Ликса, и Нини, и Хёна, и Чанбина, а еще Хо, — глухо мямлит Хан в чужую ночную рубашку. — Как драматично, — подкрадывается сзади Чонин. — И клишировано, — Минхо тычет Хана под рёбра, уже успел подметить факт, что Джисон до визга боится щекотки. Плечи трясутся, то ли от плача, то ли от смеха, Хан сам не знает, но от Сынмина отлипает и позволяет друзьям провести себя в глубь пристройки, которую они когда-то отвоевали. Внутри царил полумрак, а потом кто-то щёлкнул рубильник, и всё погрузилось в бледно-жёлтое облако от гирлянд, развешанных повсюду. Фонарики мерцали, словно звездочки, которые упали с неба и теперь хранились, как коллекция в этом маленьком мире, где существуют только семь планет. Семь планет и одно яркое рыжее солнце. Так договорились, что Минхо будет их персональным солнцем. Идея принадлежала Хёнджину. Восемь подростков, грезящих о красивых цветах, теплом лете, ярких пластырях, химозных сладостях и дурацких шутках, садятся в круг. Восемь маленьких душ берут ладони друг друга и поочерёдно отвечают на вопросы из погнутой колоды карт. На заднем фоне играет старый фильм, это тоже был пункт из списка Хана. — Что вы загадали на свой день рождения? — читает вопрос Хан, окидывая всех взглядом припухших от слез глаз. — Написать удачно экзамены, — начинает Хёнджин, щипая Чана. — Здоровую спину, — хихикнул Крис, передавая эстафету Чанбину. — Что б родители отстали с выбором профессии, — следующая очередь Чонина. — Давай, мелочь, — улыбается Хён, Нини только щурится, показательно медля с ответом. — Я попросил себе котенка, — все переглядываются, а потом, как по команде, оборачиваются в сторону Минхо. — Что? — Хо выгибает бровь. — Ничего, продолжаем, — цитирует Хан, — Я пожелал, чтобы жизнь постоянно как-то подталкивала меня, я хотел уметь принимать решения и двигаться только вперед, — он выбрасывает руку вперёд, сжимая кулачок. Очередь доходит до Минхо, он смотрит на каждого, видя тех, в ком так нуждался когда-то.. — Я попросил жизнь подкинуть мне людей, в которых я был бы уверен на все сто. Хотел почувствовать, какого это, иметь дело с таким энергичным человеком, как ты, Хан, — Минхо кивает в сторону Джисона, — рассудительным, как Хенджин или Сынмин, ответственным, как Чан и Чанбин, отзывчивым, как Феликс или Чонин. Я не верил, что когда-нибудь появятся те, кто будут меня слушать, поддерживать. А еще, Хан, я полюбил жёлтый цвет. Ты — его хуманизация, знаешь, такой яркий, тебя невозможно забыть. Это как смотреть на солнце, а потом жмуриться и видеть светодиодные пятна в кромешной темноте. Все смеются и липнут к Минхо, а тот не верит, что это всё — правда.