Свидание

      — Слышь, мелкий, погнали на свидание сегодня, — говорит Итер, сидя на скамейке рядом и болтая скучающе ногами. Дайн в тот момент думал, что у него тут же сердце остановится. В своем подростковом возрасте он был нежным, щенячьим и немного жалким, когда это казалось блондина постарше. Тот был уже взрослым, достаточно зарабатывал для оплаты съемной комнаты и содержания сестры в больнице, но все равно почему-то возился с детьми — с ним и с Рейн, которой упорно в подарок таскал мертвых животных. Потому он с восхищением думал о нем, таком большом и серьезном, чуть ли не заглядывая в рот.       — Давай. А куда? — на самом деле ему было не особо интересно, просто не хотелось молчать по-идиотски, только смотря своими широкими глазами на того, в кого он — определенно — был влюблен по уши. Итер тянет к нему руку, треплет пальцами щеку и лохматит волосы, улыбаясь одними острыми глазами.       — Секрет. Одно место, куда не доберется ни один человек этого мира. Только я и ты.       Дайнслейф прикусил губу, пытаясь вспомнить романтичные места городка, но потом понял, что таких не было. Все это место было одной большой гнилой дырой, что его детский дом, что кафешки и квартиры. Даже парк — тот был облюбовали наркоманами и алкашами. Но Итеру он доверял, потому только кивнул со всей серьезностью. Обычно они тусовались компанией втроем, и быть выделенным на целое свидание было чем-то особенным, таинственным.       Пусть по итогу это и оказалась грязноватая заброшка, впечатлений подростка ни на секунду не стало меньше. Вечерело, фонари постепенно выключались на улице по одному, темнота поглощала какое-либо освещение. Парочка сидела на старой скрипучей кровати, и Итер потягивал пиво, на которое Дайн смотрел с любопытством.       — Хочешь?       — Только если чуть-чуть…       — Да ладно тебе, на свидании положено расслабиться, — он нежно двигается к нему, кладет руку на затылок, оттягивая голову слегка назад за волосы, подставляя ко рту горлышко бутылки. После первого глотка — неприятного и горького — хотелось прекратить, но твердая хватка не отступила, вынуждая сделать второй глоток, третий и далее, несмотря на то, что некоторая часть напитка лилась с уголков губ по шее и ниже, холодила влажно грудь через рубашку, капала на брюки. Голова от такого количества алкоголя в один момент потяжелела, и только когда ничего не осталось даже на дне, парень дал мальчишке отстраниться и откашляться.       — Какая гадость! Зачем мне это нужно было пить? — он чувствует на себе внимательный взгляд, и в темноте здания его глаза будто светятся изнутри, но не как это описывается обычно, не тепло. Свечение это было злое и темное, как если бы пустота имела цвет немного светлее черного.       — Чтобы ты расслабился, глупышка, — скалит зубы и разводит руками, — чувствуешь? — тот кивает.       — Тогда надо пить еще больше, я хочу, чтобы тебе понравилось, — достает еще одну бутылку с золотисто-желтой жидкостью, открывает ее и протягивает Дайну.       — Пей до дна, — сказано приказным тоном, которому нет ни сил, ни желания сопротивляться. Он просто хочет больше внимания, больше симпатии от Итера, и, кажется, это был лучший способ их получить. Раньше он только гладил его, щипал, вжимая тонкие пальцы в нежную кожу. Сегодня же должно произойти что-то особенное — это чувствовалось электричеством в воздухе.       — Ладно… — бормочет, делая медленные большие глотки, прикрыв глаза. Постепенно ощущения стали лучше, возможно потому что он частично перестал ощущать себя в пространстве, чувствуя только как все вокруг кружится, качается, смазывается перед глазами. В какой-то момент он проливает сильно много на себя, испуганно смотрит на Итера, но тот только смеется.       — Какой же ты неуклюжий! Надо посушить твои вещи, иди сюда, — он вливает в него заботливо остатки пива, притягивает еще ближе, расстегивая медленно до ужаса — по ощущениям самого Дайна — его рубашку, стягивая ее с полувялого тела. Лицо и шея покрываются крупными красными пятнами смущения, но он ничего не делает. Не потому что не хочет, но руки не слушаются, получается только цепляться слабо за плечи напротив, пока ловкие и трезвые руки уже расстегивают брюки, спуская их к коленям сразу с трусами вместе, оголяя целиком и полностью, оставляя жертвой всем сквознякам и холодным, почти ледяным ладоням взрослого человека, который улыбался, склонив голову набок.       Делать было нечего, только сдаться и оставалось, тем более — это было не настолько и неприятно. Каждое его прикосновение отдавалось то холодом, то жаром, и он сам не понял, когда Итер вытянул ноги по кровати, сажая подростка на свои бедра, крепко держа его ягодицы — почти до боли, которую он не чувствовал, будучи уже прилично пьяным.       — Тихо, тихо, — он прервал его попытку что-то спросить, грубо затыкая поцелуем, пока тоненькие пальцы выкручивали маленькие соски, заставляя дергаться и покрываться мурашками. Казалось, его трогали одновременно и везде, не уделяя внимание только ноющему от возбуждению члену. Его шея уже была покрыта болезненными укусами и багровыми пятнами засосов, маленькая и хрупкая грудь тоже не была обделена следами от острых зубов. В какой-то момент Дайн чувствует давление на живот, казалось бы, безобидное, чувствуя, как с его губ срывается жалкий всхлип от легкой боли.       — Я хочу в туалет, — стыдливо прячет взгляд, чувствуя вину за то, что ему придется прервать их занятие, но его не отпускают, наоборот — теперь он словно специально переключился на верх бедер, массируя их и лобок заодно, вызывая все более сильные чувства, не поддающиеся описанию.       — Умничка, — просто отвечает, расстегивая свои джинсы и вытаскивая член, размазывая по нему смазку быстрыми резкими движениями. Руками он твердо и уверенно раздвигает маленькие круглые ягодицы, щекочет головкой между — от копчика до анального отверстия.       — Стой! Что ты… — он ойкает от острой боли, когда несколько сантиметров с явным трудом проталкиваются внутрь, чувствуя только дискомфорт от происходящего. Он все еще слишком пьян, чтобы что-то сделать, как-то сопротивляться, да и он вроде был не против, развлекая себя фантазиями о сексе с Итером. Хотя Дайн представлял себе все это не так, совсем не так. Давление в заднице усиливалось, его медленно, но уверенно насаживали на член, заставляя забыть обо всем, потерявшись в острых неприятных ощущениях.       — Вот так, да, тихо, все хорошо, — довольно урчит на ухо парень, гладит по спине и по волосам лихорадочно, получая чистое удовольствие, в какой-то момент давит на плечи, накрывая чужие губы своими — поймать и заглушить вскрик боли. Его сильные руки ложатся на косточки над бедрами, сжимая до синяков, поднимая и опуская податливое тело, юное и мягкое, словно мягкий пластилин, расплавленный под летним солнцем. Кажется, это было чересчур для Дайна, но ему было плевать. Он все более резко и быстро двигал бедрами, больнее и больнее трогал, не заботясь ни о чем, кроме своего удовольствия.       Постепенно ему стало свободнее и плавнее скользить вверх–вниз, раздвигая плотные стенки, доставляя боль и ничего кроме боли. Одной рукой он все же схватил своего партнера за член, сжимая его и с силой проводя по всей длине кулаком, заставляя кончить в пару ни капли не нежных движений на футболку Итера, невнятно бубня извинения. Ему этого было мало.       — Все хорошо, ты делаешь все хорошо, тшшш, — гладит по голове, и тот ластится, ловя крупицы приятного в океане сплошного дискомфорта. Постепенно становится еще больнее, еще хуже — когда приближается оргазм. Он прижимается к его груди своей, прижимается до боли близко, короткими, но острыми ногтями вонзаясь в тонкую кожу на спине, заставляя хныкать от ощущений, ломающих изнутри.       Все ближе, все плотнее, все сильнее напор, и вот он на мгновение вжимается руками до искр перед глазами, и маленькое тело не выдерживает, опустошая мочевой пузырь, полный насильно влитым в него напитком. В воздухе тут же встает легкий аммиачный запах, и Итер в пару резких толчков кончает в ослабевшего подростка с тихим стоном.       Дайн в этот момент хочет исчезнуть, настолько ему стыдно от себя. Он чувствует себя одновременно и использованным, и виноватым, и по его красным щекам текут крупные слезы, пока Итер прижимает его к себе еще ближе, смазывая пятно его собственной спермы по голой груди, вызывая приступ отвращения к себе. Его словно маленького ребенка убаюкивают, покачивая, обнимая и заглаживая, покрывая лицо поцелуями.       — Ну что ты разнылся, у всех такое бывает, — шепчет на ухо, не испытывая ни капли стыда за происходящее, улыбаясь самодовольно, чувствуя, как его малютка теряет сознание от переполняющих его чувств.