Добродетель

Вздох. Шорох. Скрип старых, рассохшихся от времени и рассыпающихся деревянных полок. — Погоди, лао Вэнь, — Чжоу Цзышу цепляется за широкие плечи, впивается сильными пальцами. Нужно переключиться. Нужно сосредоточиться. Чувств слишком много. Так много, что почти больно. Вэнь Кэсин замирает послушно. Его колено между разведенных ног Чжоу Цзышу натягивает ткань ханьфу. Все слои разом. Складки врезаются в кожу. Точно, они даже раздеться толком не успели. Серебряные волосы скользят по спине Вэнь Кэсина. Странный звук — Чжоу Цзышу не может понять, приятный или нет. Все, что связано с Вэнь Кэсином, — приятно. Но этот шорох… Скрип волос по ткани. Нет, не раздражает, просто… — Я здесь, а-Сюй. — Вэнь Кэсин целует его висок, скулу, щеку. Теплые губы, мягкие и влажные. — Что-то не так? Всё не так. Слишком много: запахов, звуков, ощущений. Впрочем, к запаху пыли было проще всего привыкнуть. Вэнь Кэсин пахнет приятно. Вэнь Кэсин пахнет домом. — Всё… — Чжоу Цзышу не уверен, как нужно закончить. Это точно собьет весь настрой. Это точно уже сбило настрой. — Я здесь, а-Сюй, я здесь. Всё хорошо, слушай мой голос. Чжоу Цзышу слушает. Потому что Вэнь Кэсин знает. Потому что для лжи не осталось места. Потому что лгать больше нет никаких сил. Он целует подбородок и шею — горячее дыхание, теплое. Живое. Вэнь Кэсин — живой. Его сердце бьется — Чжоу Цзышу может почувствовать его пульс даже через одежду. Шуршит ткань, распускается узел пояса. Где-то снаружи, выше и правее от входа от резкого порыва ветра сыпятся камушки, скребутся о другие. — А-Сюй, — зовет Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу заставляет себя слушать. Мерное дыхание, шорох ткани, скрип основания кровати. Прохладой обдает живот, следом — теплом: Вэнь Кэсин опускает ладонь, медленно гладит, сжимает на боку. Губы оставляют влажную дорожку на груди — там прохладно. Соски твердеют, трутся о ткань. Слишком. — Сними, — просит Чжоу Цзышу, и Вэнь Кэсин послушно тянет с него нижнюю рубашку и с себя — что осталось. В близости кожи с кожей хотя бы нет такого контраста. В ней другое — неверие в происходящее. Иногда Чжоу Цзышу кажется, что он сошел с ума, когда вбил в себя последний гвоздь, и все это — плод его помутившегося рассудка. — А-Сюй, — Вэнь Кэсин ведет кончиками пальцев по бедру до колена и обратно. — будь со мной. Чжоу Цзышу вдыхает глубоко, выдыхает медленно. Сердце бьется быстрее, пульс частит. — Я здесь, — отзывается Чжоу Цзышу и толкается бедрами вверх, понукая. — давай уже. Пальцы Вэнь Кэсина — умелые и ловкие. Когда он делает то, что делает сейчас, думать получается только о том, чтобы не кончить слишком быстро. Или не умереть в процессе, потому что Вэнь Кэсин слишком обстоятельный. Масло пахнет резко — целым ворохом цветов. Надо сказать, чтобы брал другое, надо сказать… Мысли выметает из головы — Вэнь Кэссин задевает что-то внутри. В теле — то, от чего получают удовольствие, в душе — то, что вообще осталось от души. Чжоу Цзышу не торопит и не подгоняет больше. Уже проходили. Всё время мира — очень удобная штука, когда тебе надо помириться с собственными чувствами восприятия этого самого мира. Пальцы двигаются, Чжоу Цзышу стонет и дышит рвано, Вэнь Кэсн тоже дышит неровно. И вес держит на левом колене — матрас перекосило. И облизывается хищно — даже смотреть не надо. Без пальцев внутри — пусто. Благо, пустота эта исчезает быстро: Вэнь Кэсин подхватывает ноги Чжоу Цзышу под колени, разводит сильнее и толкается — гладко, медленно, слитно. Всё равно слишком. Чжоу Цзышу безмолвно распахивает рот. Вэнь Кэсин замирает. — Тш-ш, — он льнет ласково, трется носом о щеку, не целует даже, просто прижимается губами. Три вдоха — медленное движение назад и снова вперед. Мелкие, неспешные толчки. Так проще привыкнуть, так легче сосредоточиться. Простыня под спиной сбивается в неудобную складку, волосы тянет — сам себя прижал плечом. Губы Вэнь Кэсина умеют отвлекать — накрывают губы Чжоу Цзышу. Так — хорошо, так — правильно. Ци послушно льнет, соединяется, циркулирует в двух контурах сразу. Парное совершенствование — самый эффективный способ разобраться с этой сенсорной чехардой. Хотя бы на время. Тепло между ними превращается в почти нестерпимый жар. Это самое правильное, так хочется остаться — так все мысли, все чувства, всё, что есть у Чжоу Цзышу, сходится на Вэнь Кэсине. Запахе светлой кожи; белых, щекочущих плечо волосах; частом шумном дыхании; нежности ласковых рук; вкусе настойчивых губ. Чжоу Цзышу заставляет себя быть в этом, потому что это — его жизнь. Вэнь Кэсин — его жизнь. Одно время, одно место, одна точка сосредоточения мироздания. Оргазм накрывает, стоит только Вэнь Кэсину пустить в ход свои ловкие пальцы. Достаточно просто прикоснуться. Чжоу Цзышу кричит. Собственный крик — громкий. Стон Вэнь Кэсина, почти рык, — громкий. Где-то снаружи наверняка происходит обвал. Вэнь Кэсин лежит на груди Чжоу Цзышу — взмокшие волосы, сиплое дыхание, часто-часто бьющееся сердце. Тот же ритм, что внутри Чжоу Цзышу. Можно погладить белые пряди. Провести по спине — гладкость бархата. Ничего сверх. Ни нестерпимой остроты, ни обжигающего жара. — Спасибо, — шепчет Чжоу Цзышу в светлую макушку. Он знает: Вэнь Кэсин поймет. Тот мурлычит что-то неразборчивое, притирается ближе. Чжоу Цзышу улыбается. Целует. Позволяет полежать так еще немного. А потом опрокидывает Вэнь Кэсина на спину, сползает к нему в ноги. Добродетель должна быть вознаграждена.