Ясмина

—Девушка, 18 лет, закрытый перелом лучевой кости, предварительно без смещения, —в непривычно тихом приемном отделении раздался стук колес каталки. —Ясмина Аскарова, Гражданка Узбекистана, ОМС нет. На каталке, прикрыв глаза, абсолютно неподвижно лежала девочка; на несколько секунд Нине показалось, что она находится без сознания. Об обратном говорило её тяжелое дыхание и едва заметный жест — здоровой рукой Ясмина крепко сжимала край своих светло-голубых пижамных штанов, периодически перебирая пальцами их плотную ткань. В приемку, лениво зевая, вышел разбуженный Ниной Куликов и на несколько секунд замер, с приподнятой бровью смотря на девушку. По характерной одутловатости ее лица и почти полному отсутствию волос понять характер основного диагноза Ясмины было не трудно. —А вы чего ее к нам-то привезли? —Сергей нервно потер переносицу и взял из рук фельдшера сопроводительный лист. —А куда ее еще, перелом — ваш профиль. Ну загипсуйте и отправляйте домой, не в онкоцентр же ее везти на рентген. —Работник скорой, кажется, практически не обращал внимания ни на пациентку, ни на ее сопровождение. В нескольких сантиметрах от каталки стояла темноволосая женщина маленького роста — мать Ясмины. Робкими движениями она то гладила девочку по плечу, то осторожно проводила ладонями по ее голове, убирая со лба короткие редкие волосы. Она смотрела на Ясмину почти неотрывно, лишь иногда поднимая откровенно напуганный взгляд на медиков и тут же снова переводя его на дочь. —Ну завозите в третью смотровую. —Сергей Анатольевич говорил неуверенно, на ходу пытаясь вспомнить, как оформлять иностранных граждан и что с ними вообще делать. Вот вроде и работает в самом Склифе, а опыта такого давно не было. —Можно мне? —Мама Ясмины кивнула головой в сторону смотровой, за шторкой которой скрылась каталка, и нервно сглотнула, —Можно с ней? —Нет, туда точно нельзя. Вы подождите здесь со мной, —Нина доброжелательно улыбнулась и наклонила голову, пытаясь заглянуть женщине в глаза, —Мы пока документы оформим, а доктор скоро выйдет и все вам расскажет. Женщина молча кивнула и, расправив сгорбленную до этого спину, подошла к стойке регистрации. Руки ее тряслись. […] —Ну что, Ясмина, —Сергей Анатольевич с характерным звуком надел перчатки и сел на небольшой стул напротив кушетки, —Рассказывай, что случилось? Впервые за все это время девушка приоткрыла глаза и перевела взгляд на Куликова, но быстро сощурилась — смотровая была залита ярким солнечным светом. —Упала. —Откуда? —Просто упала, —Ясмина говорила настолько тихо и сдавленно, что Сергею пришлось прилагать усилия, чтобы разобрать слова. —Шла в туалет и упала. Куликову было непривычно работать с настолько молчаливым пациентом. Обычно любая травма сопровождается если не криком, то хотя бы тяжелыми стонами и просьбами «вколоть что-то побыстрее»; девочка же почти не реагировала на осмотр и только односложно отвечала на незамысловатые вопросы, стараясь побыстрее закончить реплику и снова закрыть глаза. Лицо девочки было не просто бледным — оно скорее было серым, и не нужно было иметь ученую степень, чтобы понять, что жуткие боли мучали её уже не первый день почти без перерыва. Лидокаин, назначенный для обезболивания в области перелома, совершенно не спасал от болей онкологических. —Галь, —Куликов подозвал медсестру, разбирающую новые шприцы у шкафчика с медикаментами, —Вези сразу на рентген, с результатами потом ко мне. —Вы меня оставите в больнице? —Ясмина неожиданно широко распахнула глаза и нахмурилась. —Если на снимке не будет смещения, то нет — наложим гипс и ты сможешь поехать домой. Девушка шумно выдохнула и снова прикрыла глаза; на мгновение Куликову показалось, что перспектива отъезда из больницы ее расстроила. […] Стоило Куликову сделать шаг за пределы смотровой, как перед ним появилась мама Ясмины. Женщина суетливо заправляла за ухо темные волосы и с тревогой смотрела на травматолога. —Все-таки перелом? —Да, сейчас ей делают рентген, по его результатам мы поймём, нужна ли репозиция. Но я думаю, что перелом простой, загипсуем и сможете ехать. —Куда? —Женщина говорила на выдохе, и от этого голос ее звучал устало и совершенно растерянно. —Ну это уже ваше дело, куда ехать, —Сергей Анатольевич усмехнулся, но по взгляду собеседницы понял, что она сейчас испытывает только абсолютное отчаяние.—Домой, видимо. —Я не могу. Я не могу увезти ее домой. Куликову показалось, что на этих словах и без того небольшого роста женщина сжалась настолько, что стала еще меньше. —Нас дома, в Узбекистане, месяц выписали из онкоцентра, —брюнетка начала доставать из огромной черной сумки через плечо папки с документами, выписки и истории болезни, —Сказали, что помочь ничем не могут. Я в интернете нашла врача здесь, в Москве, в Центре онкологии Рогачева. Они согласились нас принять, сказали, что можно попробовать экспериментальное лечение. Женщина тараторила, боясь, что доктор вот-вот прервет её, не дослушав. И тогда просить о помощи снова будет некого. Черт его знает, почему он — Куликов — не прерывал. Он травматолог вообще-то, да и здесь экстренная помощь, девочка эта — вообще не их профиль, не считая перелома. Но он слушал внимательно, попутно читая протянутые ему документы. Остеосаркома, 6 курсов химии. Рецидив через год после операции. Метастазы. —Они хотели операцию делать, но после повторного КТ сказали, что смысла уже нет, что у нас редкий случай и новый протокол лечения на него не рассчитан. Неделю назад нас выписали, —женщина протянула последний лист. В конце листа значилась надпись — «Пациентке необходимо адекватное обезболивание по месту жительства». Куликов не перебивал. —Доктор сказал, что нужно обезболить, что нужны наркотические препараты, но рецепт на них нам не могут тут выписать, потому что мы не граждане России. Полиса ведь нет. —Да, к сожалению, тут помочь я вам не смогу, такие правила, —отчего-то Сергей не смотрел женщине в глаза, —Вам нужно лететь домой, там врач в поликлинике выдаст вам рецепт на морфин. —Там нет морфина, понимаете? Даже если будет рецепт, то в аптеке нам препарат не выдадут — его нет, нужно ждать. Я им звонила, муж мой всё обошел — неделю ждать минимум, а то и больше. —Женщина опустила взгляд в пол на несколько секунд, а после резко подняла голову. Её стеклянный взгляд вдруг приобрел четкие ноты абсолютно чистого страха. —Доктор, я же вижу. У нее нет этой недели. —Как вас зовут? —Умида. —Умида, вы понимаете, это не мы решаем, —Сергей медленно подбирал слова, хотя по взгляду собеседницы было ясно — она поняла, к чему он ведет. —Сергей Анатольевич, —женщина прочитала имя врача на бейдже и снова попыталась посмотреть ему в глаза, —Она ночью от боли кричит уже неделю. Это невыносимо. Я могу хоть что-то сделать? —Есть хосписы, есть благотворительные фонды, попробуйте обратиться к ним… —мужчина пытался хоть что-то придумать, но в собственной голове все равно приходил к тому, что ситуация безвыходная. —Вы понимаете, это не мы решаем, это закон, и иногда против него ничего нельзя сделать. Здесь, в условиях нашего стационара, мы можем оказать первую помощь Ясмине, но длительным обезболиванием мы не имеем права заниматься. —У хосписов, Сергей Анатольевич, тоже нет права — мы не их пациенты из-за гражданства. Они не могут нам помочь. —Голос Умиды неожиданно для Куликова стал спокойным, а спустя секунду она вдруг измученно улыбнулась.—Значит, мы полетим домой. Она у нас единственная дочь. Мы попытаемся. Дома будет проще. —Простите. —Это не ваша вина, —женщина снова расправила спину и, покачнувшись, в несколько шагов вышла на улицу. Куликов повернулся к Нине. Она слышала весь их диалог — в этом он не сомневался. Лица их выражали отчаяние, съедающее все живое. Все трое знали — до дома девочка уже не долетит. В приемное быстрым шагом зашла Галя со снимками в руке и молча протянула их травматологу. Смещения нет. —Ну что, Сергей Анатольевич, готовлю гипс? И можно будет отпускать домой.