Я провожу тебя до лифта и обниму.
Впереди виднеется небольшой девятиэтажный дом, в который хочется быстрее забежать, укрыться от мороза, но это же и означает, что придётся расстаться. Тяжёлая дверь отворяется, пропуская подростков внутрь, в какое-никакое тепло. Достоевский трёт свои руки в варежках, сильнее утыкается красным носом в пушистый шарф, связанный Гоголем, пока тот тихо посмеивается, светя румянцем своих щёк, вызывая лифт отмёрзшими пальцами. — Я твоей матери не нравлюсь, по-моему. — смеётся Коля от этой правды только больше, выдыхая и легонько вздрагивая, смотря на Достоевского, что прижимается спиной к стенке лифта, едва прикрывая сонные глаза. И улыбается Гоголь так по-волшебному сейчас, так нежно. И не понять, блестят эти глаза искренней любовью или от выпитого на улице пива. Да, возможно (вероятность слишком велика), Федина семья Колю за его раздолбайство и «плохое влияние» недолюбливает, смотрит с ноткой пренебрежения, но так же улыбается, а самому Коле плевать, ведь он искренне любит самую дорогую частичку их семейства. И ради Феди он готов на многое, действительно на многое, будь то защита от насмешек в их адрес или серьёзная подготовка к контрольной, только чтобы Феденьку порадовать. Да что уж там, он серьёзно настроен прийти к тому под окна с букетом цветов, как только тринадцатое число февраля сменится четырнадцатым, но до того ещё две недели, есть время обмозговать эту идею ещё раз восемь. — Возможно. — у Достоевского, пусть того и не видно, улыбка растягивает губы мягко-мягко. Он рассматривает взъерошенного, такого же сонного, но такого счастливого Колю и просто не может угомонить трепет юного сердца, оттаявшего в начале этой зимы. Лифт едет всё выше и выше, покачивается, пока не добирается до пятого этажа, отворяя двери со скрипом. Ноги отмёрзли, ходить почти что больно, но они выходят и останавливаются. Коля никогда таким влюблённым взглядом ни на кого не смотрел за все свои шестнадцать лет жизни. Он тянется своими руками к Феде, тянет его на себя и обнимает за плечи крепко-крепко, прижимая к себе и чувствуя, как немного дрожащие, спрятанные в варежках руки обнимают его в ответ. Боже, как же он счастлив. И отпускать его совсем не хочется — проведённого вместе времени было так чертовски мало и так хочется большего. Больше объятий, неловких касаний губами, невесомых прикосновений и ласк. И сердце так трепетно стучит в груди от того, как Федя утыкается носом в чужой полосатый шарф, как он крепче обнимает и как горячо дышит, прикрыв свои глаза, едва ли не наваливаясь всем телом. Коля действительно счастлив, они оба счастливы. — Придумай, где ты был все четыре дня, — Коля почти что шепчет эти слова, поглаживая Достоевского по голове, укрытой белой ушанкой, а ведь и правда, Коля так в наглую выкрал Федю из его же дома и «прятал» всё это время, что теперь потребуется хорошая отмазка, чтобы Достоевского не наказали и не заперли дома. — Засосы замаскируй, не сдавай меня. — добавляет Гоголь и смеётся чисто, заливисто и Достоевский посмеивается вместе с ним. Все их шеи запятнаны следами губ и зубов. Это был их первый опыт. Такой наивный, такой невинный. Поцелуи в щёки такие робкие, в губы — ещё неумелые, ушки у них такие красные-красные, а улыбки невероятно нежные. — Хорошо, Коль. Можешь на меня положиться. — Фёдор глаз не открывает, лишь ближе льнёт к Коле, что согревает лучше любой печки, а шарф его такой мягкий, пушистый и кудряшки так забавно вьются, щекоча закрытые веки. — Беги домой, а то, если увидят, нам попадёт поровну. — Гоголь холодными руками касается румяных щёк Феди, тянет на себя, целуя нежно-нежно, на прощание. — Хорошо, что окна в другую сторону. — Достоевский улыбается, смущённо уводя взгляд, звеня ключами, выуживая те из кармана тёплой, но не греющей куртки. Ей до Яновского, чьи касания почти что обжигали, так далеко. — Плохо, что наше с тобой время истекло. — Коля смотрит ему вслед, смотрит за тем, как захлопывается дверь. И никакая горечь разлуки не перебьёт счастья от всех проведённых вместе дней. Нежных, чувственных, невероятных. Гоголь не вызывает лифт, сворачивает к лестнице и скачет по ней, цепляясь за перила, перепрыгивая ступени, вылетая во двор. — И я иду домой, уже совсем светло! — холодный воздух щекочет лёгкие, колет щёки и кусает руки. Снег игриво скрепит под ногами и переливается в лучах солнца, Гоголь идёт по дороге, петляя, а улыбка замерзает на его лице, глаза сверкают и вовсе не из-за алкоголя. Сейчас он действительно счастлив. — Это не первое и не последнее утро, что я тебе подарю! И Коля подарит. Чисто, искренне, только потому, что сильно любит. И как бы он по началу не отрицал горькой правды, это оказалось реальностью. И реальностью было то, что со стороны Достоевского всё было взаимно. Это, наверное, превеликое и самое главное счастье Коли. Ну, кто бы мог подумать, что этот хмурый и хитрый мальчишка, даже юноша, сможет ответить чем-то ещё более нежным, желанным. Его холод не пугает, не вызывает тревоги, его холод — первый и долгожданный снег, утренний свежий мороз, кусающих всё, что не скрыто одеждой, зимний ветер, пробирающий до костей, до самой души. Коля за это его и полюбил. Не был Федя таким, как остальные, Гоголь это сразу приметил, заинтересовался, влюбился. Влюбился в эти уставшие глаза и паутинку вен под ними, смольные волосы и холодные тощие руки, которые с невероятным трепетом обнимали его, пробираясь до самого сердца.Мы слишком молоды, чтобы вести себя мудро. Я знаю, что говорю!
И они мудрецы, один из которых тихой мышкой разувается в коридоре и спешит в свою комнату. Стягивает мягкий свитер и поверх футболки надевает водолазку с длинным воротником. Свет в комнату яркими лучами пробивается через окно, рисуя прямоугольники на полу. Усталость накатывает слишком неожиданно, стоит только коснуться щеке подушки. Они не спали эту ночь, в попытке урвать каждую минуту, которую они способны провести вместе здесь и сейчас, сидя на узкой кровати у Коли дома, приживаясь горячими боками друг к другу и обжигая друг друга прикосновениями. Где жаркое дыхание опаляет шею, а непослушные руки сжимают бока под футболкой. Им нравится. Нравится эта нотка взрослости, прячущаяся за закрытой дверью от «настоящих» взрослых, что пеленом оседает по комнате с каждым тихим вздохом и выдохом. И это только последняя их ночь, хотя нет, крайняя! Только так. Потому что дальше у них даже больше, чем жизнь.Мы подозрительно мудрые для молодых.
И шире некуда улыбка на лице. Коля петляет по протоптанным тропинкам, едва перебирая ногами, пока в груди всё разрывается от чего-то странного и тёплого, до жути волнующего и трепетного, заставляющего ускорить шаг, дышать часто-часто, буквально лететь вперёд, жмурясь от яркого солнечного света, что щиплет глаза. Ни одного человека на улице. Но даже накопившаяся усталость не мешает Коле тихо смеяться, что-то напевать под нос и цеплять взглядом дома. И горизонт возбуждённо порозовел. Юноша от чего-то хохочет громче, воодушевлённо срывается в один момент на бег, пиная мысками ботинок ледышки и снег, кружится, подпрыгивает, пока и вовсе, поскользнувшись, не падает в сугроб, завалившись на бок. Ему так хорошо сейчас, загребая руками снег и прижимая его к груди, ровно так же, как и его любовь зарывается в одеяло, отогревая руки, едва-едва улыбаясь, пока перед закрытыми глазами у обоих проносятся, теперь уже, воспоминания, что точно займут особое место в молодых сердцах. А я замёрз, судя по всему — протрезвел. И если бы мурашки не сковывали тело, больно кусая, Гоголь так бы и остался в снегу, не поднялся бы, чтобы отряхнуть, не кинул бы взгляд на тот самый дом в ласковом прищуре, не шёл бы дальше, уткнувшись носом в шарф, зевая лениво. И тишина, лишь деревья одни шумят. Едва ли ветер вызывал холод, его практически не было, только наверху он легко шатал ветки деревьев. До дома идти не так далеко, но сейчас хочется сбавить шаг, идти вслепую, не обращая внимания на редких людей с собаками, что только-только выходят из своих домов, горбясь в спине, стараясь сохранить тепло. Коля усмехается, ведь сам сейчас не лучше — идёт, едва подрагивая, стараясь игнорировать холод, ведь горящее сердце в груди согревает его. — Иду по городу, я доволен и помят. — бубнит Гоголь, шмыгая носом и поправляя шарф, натягивая его по самые глаза. Чуть-чуть осталось: мимо аллей, гаражей, Коля проходит уже медленнее, цепляется взглядом за разрисованные металлические коробки, где-то и свои не совсем умелые граффити попадаются на глаза. Он сворачивает чуть раньше, но если пройти к самому последнему гаражу, то там будут отмечены их с Федей инициалы, которые они оставили в первый день их короткого приключения. — Вот и мой дом. — блаженно комментирует Яновский, шумя ключами в кармане куртки, когда огненно-кирпичный дом появляется за углом. Ещё немного. Покрасневшие пальцы набирают код домофона, нажимая на давно стёртые цифры кнопок, отворяет дверь и плетётся на третий этаж по лестнице. Противно зелёные стены игриво переливаются золотом рассветного солнца, чьи лучи путаются в снежных кудрях. Гоголь на одно лишь мгновение задерживается у окна, смотрит, пытается запомнить эти чувства, этот свет и нежно танцующие деревья. По истине волшебно. Замок щёлкает, дверь открывается, куртка почти тут же скидывается на вешалку, а из кухни нежный голос матери звучит подобно пению ранней пташки. — Коленька, доброе утро. — такие же белоснежные кудри мелькают в дверном проёме. Женщина с улыбкой смотрит на сына, перемешивая венчиком тесто в миске, что держит в руках. Сегодня будут румяные блинчики. — Нормально дошли? Родители Фёдора не ругались? — низкий тембр раздаётся откуда-то из глубин кухни, из коридора которых не видно. Коле это и не нужно. Он прекрасно знает, что зелень глаз отца устремлена далеко не на него, а в печатное издание новостей, от чего только быстро скидывает с ног обувь и сильнее натягивает ворот кофты на шею, скрывая то, что пятнами цветёт не только на шее, но и в сердце. — Извините, я спать, побеседуем потом. — вымученная улыбка скрывается за дверьми небольшой комнатки, оставляя только родителей качать головой и встречать это утро, когда как Коля его уже провожает. Он падает на постель, игнорируя скомканное одеяло, блаженно выдыхает, прикрыв глаза. Потрясающе. Было бы только лучше, если бы рядом был он. Яновский глаза открывает, тянется в карман джинсов, доставая почти севший телефон, находя контакты Достоевского, что в сети не появлялся со вчерашнего вечера. Ему и не нужно было — весь его мир в тот момент лежал на его коленях, щебеча обо всём и ни о чём одновременно, пока костлявые пальцы путались в светлых волосах.Коля Г. 09:03
Это не первое и не последнее утро, что я тебе подарю! : Р
И с какой же довольной улыбкой Гоголь смотрит на окно их переписки, пролистывает закреплённые в диалоге сообщения, пока рядом с именем не загорается «в сети». Он удивлённо смотрит на эти два слова, а после на то, как они сменяются на «печатает…». Достоевского пришедшее на телефон сообщение выдернуло из полусонного состояния, когда тот был готов уже в полной мере погрузиться в сон, кутаясь в одеяло. Разлепить веки было тяжело, взять в руки телефон ещё тяжелее, но от сообщения «Коленьки», слабая улыбка сама собой расцветает на лице. И едва ли попадая по нужным клавишам, он печатает ответ. Федя Д. 9:04 Оно было особенным… Надеюсь, что подобного будет в нашей больше. Мысли формулируются тяжело, складываясь в предложения, но ожидания ответа от милого сердцу человека заставляет силой воли держаться и не уснуть с включённом телефоном в руках. Хорошо, что ответ не заставляет себя долго ждать.Коля Г. 09:14
Конечно будет! Уж я обещаю и за организацию отвечаю ;))
Федя улыбается и понимает, что искренне ждёт этих встреч.Коля Г. 09:15
К слову, от родителей прилетело?
Федя Д. 09:15 Нет. Меня ещё не видели.
Коля Г. 09:16
Вот как. Напишешь потом, как всё пройдёт?
Федя Д. 09:16 Да. Коля смотрит в экран телефона ещё какое-то время, думает, кусая губу, прежде чем написать следущие сообщения с горящими ушами и трепещущим сердцем.Коля Г. 09:18
Федь
Федя Д. 09:18 Да?Коля Г. 09:19
Я люблю тебя
Федя Д. 09:20 Я тебя тоже, свет моих очей. Ложись спать, тебе нужно отдохнуть)Коля Г. 09:20
Ой-ой-ой, Федя, засмущал!
И это действительно так. Если бы Федя был рядом, то точно отпустил бы колкость по поводу яркого румянца чужих щёк, заставляя Колю смущаться ещё больше, ведь он сам в силу особенностей организма, практически не краснеет, крови не хватает. А сейчас…Коля Г. 09:21
Ладно, уговорил. Хорошо тебе выспаться, Федь! <3
Федя Д. 09:21 И тебе сладких снов, душа моя. И телефон тут же разряжается, заставляя Гоголя выдохнуть, потупить взгляд в чёрный экран и, может быть, очень по-глупому прижать телефон к груди. Коля прикрывает глаза и понимает, что это только начало их истории. Пока что им предстоит только выспаться, списаться чуть позже днём, придумать, как просить прощения у родителей Фёдора, куда и когда пойти снова гулять, где поцеловать любимого человека и провести свидание. Их жизнь долга, они умны и влюблены, и пусть всё идёт своим чередом.