Мясо

      Давайте смотреть правде глаза: еду невозможно не любить. Еда была единственным хорошим, что еще оставалось в жизни Эйприл. Еда и Том.       Эйприл никогда не была худышкой. У неё рано начались месячные, рано оформилась грудь. К двенадцати она уже весила 113 фунтов при росте чуть больше пяти футов. Мама то твердила, что через годик она вытянется, и всё будет нормально, а то кричала на Эйприл за то, что та с утра не может натянуть колготки, которые ещё недавно были впору.       Маме вообще была очень важна внешность. Это было понятно по фотографиям в рамочках с её любительских фотосессий и тому, как каждому знакомому она хвасталась своей победой в университетском конкурсе красоты.       Она была не очень высокая, но изящная: тонкое лицо, высокие скулы, большие карие глаза, чётко очерченный абрис челюсти. Изломанный, угловатый силуэт, вкупе с плавными движениями. Да, она определенно была красива, и до сих пор получала комплименты в свой адрес.       Эйприл не могла не замечать, как мать раздражается, когда они идут куда-то вместе и как её нервируют — до скрипа зубов; до вздернутых в напряжении плеч, — встречи с подругами в присутствии дочери. Ведь как у неё могло вырасти такое?       Мать с отцом развелись, когда Эйприл было пять.       Конечно, это не значило, что отец не мог видеться с родной дочкой. Когда он привозил её после совместно проведенных выходных, Эйприл становилась свидетельницей очередного скандала. Каждый раз суть была почти одна и та же: папа её «слишком балует» — покупает сладости и игрушки, водит в кино и развлекательные центры, — а мама после этого кажется «злым полицейским». Так, чтобы снова не попадать в пучину драм, Эйприл пришлось отказаться от встреч почти полностью. Впрочем, иногда папа втайне всё-таки забирал её из школы и водил в их любимое кафе мороженного.       Там он делал себе молочные усы, и в шутку недоумевал, что не так, пока Эйприл заливисто смеялась. Там играла музыка Майкла Джексона, Элвиса и Синатры, что не совсем перекликалось с местом, но наполняло его какой-то особенной, ритуальной важностью для Эйприл.       Эйприл долго не понимала, почему они развелись, и почему мама так злилась, пока через пару лет не познакомилась с его второй семьёй.       В общем, ситуация дома была совсем не сахар: вечно уставшая, раздражённая, эмоционально неустойчивая мать и зияющая в груди дыра в форме отца в конце концов привели Эйприл к перееданиям.

***

      По мнению матери с Эйприл всегда было «что-то не так», но сама девочка так не считала. До одного инцидента.       Первый класс средней школы. Физкультура. Обтягивающая белая майка с надписью «Sky is the Limit» (остальные оказались в стирке). Пятна пота под грудью. И отчетливо выделяющиеся соски.       Одноклассники в открытую смеялись над ней, а Эйприл стыдливо прикрывалась руками. Ведь она была не виновата, что мама не сказала, что ей уже давно пора носить лифчик. Так странно для женщины, для которой настолько важно, как будут воспринимать её дочь... Это было похоже на предательство.       Прошел год, а Эйприл так и не выросла, а комплексы её только подкрепились школьной травлей.       Помимо физкультуры её худшим кошмаром теперь стал школьный кафетерий. На обеденном перерыве она стыдливо брала себе только яблочный сок, а потом на карманные деньги скупала с полок супермаркета сладости и снеки, чтобы дома не опустошить добрую половину содержимого холодильника. Ведь если бы мама заметила, посыпались бы вопросы и очередные комментарии в сторону её внешности. Слова «как моя дочь может быть такой?» до сих пор звенели в ушах, отдаваясь противным ознобом по телу.       К концу средней школы она весила уже 140 фунтов, и все насмешки из противных подколок превратились в суровую правду. Ведь теперь она действительно «жируха».       По настоянию матери Эйприл пошла на секцию по танцам, но и там не получила ничего, кроме унижения. Никто не тыкал в неё пальцем, одного лишь сравнения себя с другими было достаточно. Осанка её оставляла желать лучшего, движения были какими-то топорными, неловкими. Эйприл была попросту зажата изнутри, а от преподавательницы, сухощавой надменной женщины, до боли напоминающей мать, получала не поддержку, а только «не отклячивай зад». Эйприл не продержалась и недели.       Всё немного изменилось, когда пришла пора подготовки к выпускным экзаменам. Еще немного, думала Эйприл, и это мучение закончиться. Она правда старалась и готовилась со всем рвением, чтобы обогнать своих одноклассников, и по результатам попасть в хорошую старшую школу. Туда, где всё будет по-другому.       И у неё получилось. За время не менее стрессовой подготовки она даже сбросила до заветных 125. Почти норма. «Почти» — если верить матери.       Когда объявили результаты, радости её не было предела. И даже не потому, что её старания оправдались, а потому что платье, которое они подобрали к выпускному, теперь смотрелось на ней мешком. К слову, на выпускной она так и не пошла.       За лето Эйприл всё еще не вытянулась, да никто уже особо и не надеялся. Зато она научилась краситься и приобрела свой первый комплект утягивающего белья на деньги, которые получила от папы.       В новой школе она старалась особо не высовываться, но всё равно обзавелась подругами, с которыми наконец могла смеяться, обсуждать учителей и мальчиков.       Здесь всё действительно оказалось по-другому. Здесь вместо «жирухи» её называли «милашка». А еще здесь она встретилась с Томом.       Томми. Её Томми.       Он был на год старше; высокий, светловолосый, курчавый, с пронзительно-голубыми глазами и лучезарной улыбкой, способной покорить весь мир. Но только он не стремился добиться этого мира. Он будто вообще не особо осознавал своей красоты. Было в нём что-то такое трогательное, какая-то почти христианская скромность. То, как он уводил взгляд и приглушенно, чуть хрипло, смеялся, выдавало в нём надлом. Если бы не это, Эйприл, наверное, даже не позволила себе взглянуть в сторону Тома. И уж точно не позволила бы влюбиться.       Конечно, еще не зажившие ментальные раны продолжали противно зудеть.       Поначалу всё это казалось какой-то злой шуткой. Когда Том проводил с ней перемену и по-джентельменски провожал до её кабинета, Эйприл то и дело ловила себя на навязчивом страхе услышать мерзкие смешки одноклассников, которым он проспорил. Он, староста класса, Аполлон, еще и неглупый, и она… леди-картошка.       Он мог выбрать любую, но именно Эйприл стала его «принцессой». Слишком нереалистично, правда?       Но время шло, а Том всё не отставал, а насмешек из-за угла так и не последовало. Либо розыгрыш затянулся, либо Эйприл правда его чем-то зацепила.       «Наверное, он просто одинок», — находила Эйприл очередную причину, и, конечно, была отчасти права.       Несмотря на свой авторитет, Том ни с кем не общался особенно близко, ни с кем не собирался после школы, чтобы погонять на тачке, или поиграть в приставку. Непонятно было, его ли это осознанный выбор, или так просто… получилось.       Родительским внимание он также оказался обделён. У них с Эйприл были похожие истории: их обоих воспитывали матери. Аманда — мягкая, заботливая женщина, во всяком случае, по отношении к Томми, — занимала пост креативного директора в одном востребованном рекламном агентстве. Собственно, причиной развода в его семье как раз стало это — Аманда Ле́лу так и не смогла отказаться от карьеры.       Про отца Том почти не рассказывал. Сколько он себя помнил, папа всегда работал. Максимилиан был биржевым брокером, голова постоянно шла кругом, и ему наверняка хотелось, чтобы дома царил уют, который Аманда, как оказалось не была в состоянии обеспечить. Внезапно вспыхнувшие чувства прошли и быт не смог заново их сроднить. Неудивительно, что они разошлись, и хорошо, что произошло это без скандалов. Максимилиан вернулся в Лондон, откуда был родом, оставив Аманде и Томасу их совместно нажитое семейное гнездо. В общем, по большей части, у Томаса была только Эйприл, которую после уроков он приглашал в кафе, на интерактивные выставки, и к себе, — но лишь для того, чтобы посмотреть вместе фильм, или помочь разобрать сложную тему по учёбе. Хотя возможностей было море, но впервые они с Томом переспали только через год, как начали встречаться. Это был полный провал.       Такой парень как Томми точно должен быть опытным, думала Эйприл. Оказалось, что до неё он только держался за руки и робко целовался. Без подтекста. Без задела на продолжение. Как будто его, юношу в полном расцвете полового созревания, вообще не слишком интересовал секс. Демоны шептали Эйприл, что Тома не интересует секс с ней, но стоило ей встретить нежный взгляд, полный едва ли не благоговения, все тревоги отходили на второй план. В конце концов, решила она, Том совсем не похож на других парней, и это просто ещё одно отличие.       Он никогда не осуждал её за то, что она носит юбку десятого размера, и после уроков наворачивает здоровую порцию картошки фри. Знакомство с Томом если не стоило её прежних унижений, но точно подстегало относиться к ним, как к едким комментариям неудовлетворенных жизнью людей. «Выкуси, мама! Выкуси, дылда с танцев! Выкуси Джеймс, выкуси Итан, выкуси Лори из средней! Никого из вас не будут любить так, как меня любит Том!» — торжествовала она, наворачивая любимое фисташковое, пригретая улыбкой своего милого.       Наконец-то она встретила того, кто принимал бы её любой.       Это подтвердилось, когда Эйприл снова набрала до 140, и в этот раз не от стресса. Но тогда ей было уже всё равно. Ведь Том любил её не за внешность, а за то, что внутри.       И как же она пожалела, что мысли её оказались правдивы до буквальности.