***
Казалось, что ситуация на пляже была ещё хуже. Ветер угрожающе нагонял шумные и пенистые волны, путался в волосах, швырял их в лицо, отчего Феликс без остановки заливался смехом. Хёнджин задумчиво наблюдал за бегающей от волн блондинистой макушкой, с удовольствием впитывал этот вид — его персональное солнышко на фоне суровой непогоды. В его руках корзинка с едой и рюкзак, набитый тёплой одеждой и пледом. — Мне кажется, я не сдержусь и нырну в океан прямо в одежде! — Феликс кричит, улыбаясь во весь рот. Блондинистые пряди перекрывают его лицо, полы рубашки легко развеваются, отчего он выглядит, как пушинка, его глаза горят ярче любой звезды в необъятном космосе. У Хёнджина сердце невольно сжимается. — Всё-таки хочешь поплавать? — нежная улыбка украшает его лицо. В отличие от Феликса, его волосы не поддаются ветру и мягко развеваются. — Будет большим упущением, если я не сделаю этого, — Феликс устремляет взгляд вдаль, в неспокойную водную гладь, почерневшую и встопорщенную, и втягивает носом аромат воды, песка и надвигающегося шторма. — Никогда не думал, что неспокойный океан будет настолько сильно притягивать к себе. Хёнджин ставит корзинку в песок, кидает рядом с ней рюкзак и не торопясь подходит к водной кромке. Волны отнюдь не слабые, постепенно набирают свою силу: они ещё низкие-низкие, стелющиеся по берегу, но шумят уже так, будто угрожают накрыть собой весь остров. Он осторожно присаживается на корточки и протягивает руку, когда очередная волна набегает на него, шипя. — Вода идеальная. — Всё в мою пользу, — звучит близко; на плечи ложатся ладони, макушки касается подбородок. Хёнджин улыбается, кладёт ладони поверх чужих. — Только будь осторожнее, маленький, далеко не заплывай. — Ты правда даёшь добро? Я удивлён, — Феликс садится на колени за его спиной и утыкается носом в шею, за неё же приобнимая. — Я был уверен, ты начнёшь бубнеть и причитать о том, какая это плохая идея. — Ты уже взрослый человек, зрелый и способный отвечать за свои поступки в полной мере. Кто я такой, чтобы запрещать тебе? Феликс выглядывает из изгиба между плечом и шеей, наклоняется к его лицу и шепчет: — Мой самый любимый человек, которому я когда-то давно доверил свою жизнь, — Феликс моргает медленно, как будто сонно, лениво переводит взгляд на пухлые губы напротив. — Ты имеешь полное право выражать беспокойство и защищать меня от бездумных поступков. Ты ведь знаешь, каким безбашенным я могу быть. Хёнджин прыскает и переплетает их пальцы. — Твою шутку я никогда не забуду. — Это была не шутка. Их носы соприкасаются — совершенно интимный жест, более интимный, чем касание в самом чувствительном месте, чем самый трепетный поцелуй. Они улыбаются друг другу, мягко и нежно, события прошлого неторопливо всплывают в их сознании. Внезапный порыв ветра разбивает купол, временно образовавшийся вокруг них. — Советую тебе поторопиться, Бок-и. Погода портится слишком быстро. — Так точно, профессор, — Феликс хихикает, звонко чмокает его в скулу и подскакивает, принимаясь стягивать с себя одежду. Хёнджин качает головой, улыбается до боли в щеках и наблюдает за младшим, сложив руки на груди. Невзирая на то, что прошло достаточно много времени и Феликс заметно повзрослел, он всё ещё оставался тем самым жизнерадостным студентом, любящим шутить глуповатые шутки и радующимся любой мелочи. Хёнджин даже немного завидовал его непосредственности, некой детскости, которая проглядывалась время от времени. Он любил эти черты в нём: бескрайний оптимизм и умение преуменьшить важность, казалось бы, самой безвыходной ситуации. Однако вместе с этим Феликс созрел. Он принимал взвешенные решения, вёл себя осознанно и рассудительно, просчитывал всё наперёд, ответственно относился к своим обязанностям. Феликс был олицетворением выражения «золотая середина»: в нём было всё, и всё было настолько уравновешенно и равномерно, что Хёнджин не мог поверить, что подобное действительно возможно. Феликс беззаботно кинул одежду прямо на песок, позволяя ветру засыпать её песчинками, и побежал прямиком к бушующему океану, раскинув руки в стороны и радостно крича. Хёнджин не мог перестать улыбаться. Он внимательно наблюдал за каждым быстрым шагом Феликса: за тем, как его босые стопы разбивали песчаные холмики, как ветер трепетно развевал его светлые отросшие волосы, которые он отказывался отрезать, как заметно окрепшие за несколько лет мышцы на его спине и плечах часто сокращались. Когда Хёнджин впервые встретил Феликса в стенах университета, он ни разу не задумался о том, чтобы смотреть на него иначе, чем просто как на очередного студента. На очередного хорошего студента, от которого можно ожидать успехов и активной работы на каждой паре. Впрочем, так и было: Феликс не пропускал ни одного занятия, всегда поддерживал диалог на лекции и радовал правильными ответами на практических занятиях. Безусловно родилась симпатия: Феликс располагал к себе, отличался открытостью и прилежностью, был внимателен к состоянию Хёнджина и даже делал ему маленькие презенты по случаю праздников. Хёнджин не заметил, как стал с нетерпением ждать их встречи, возможности посмотреть в его жадные к знаниям глаза и подискутировать на одну из животрепещущих тем. — Хёнджин-а! — Феликс кричит с широкой улыбкой, стоя в воде по щиколотки. — Ты точно не передумал? Ты зря отказываешься! Ветер дует ему в спину, закидывает пряди волос прямо в лицо и поднимает их к небу — он похож на солнце, раскинувшее свои лучи. — Точно! — Хёнджин голосит в ответ, продолжая любоваться им. Одна из причин, по которой он отказывался — ему просто хотелось посмотреть. Обогнуть взглядом каждый изгиб, запомнить блеск его горящих глаз, поглотить каждый звук, слетающий с его улыбающихся губ. — Ну и зануда! — Феликс кидает через плечо и сразу же заходит в воду глубже, покачиваясь из-за усиливающихся волн и хихикая своим движениям, напоминающим неваляшку. Внутри вспыхивает нежное тепло, от которого губы покалывало, подушечки пальцев зудели и сердце намеревалось выскочить из грудной клетки. Возможно, Хёнджин всё-таки хочет присоединиться к нему. Пока его руки почти неосознанно тянутся к рубашке и начинают неторопливо расстёгивать пуговицы, он неотрывно наблюдает за светлой макушкой, маячившей над неспокойными тёмно-синими волнами. Феликс, уже успевший окунуться полностью, стоял окружённый пеной и солёной водой и стирал ладонями капли воды с глаз. Он по-особенному изящно закинул волосы назад, аккуратно прочесав их пальцами и позволив им облепить его шею. Ёнбок выглядел поистине волшебно — чудесный фей на фоне мрачного океана и почерневшего неба. При этом он выглядел необычайно органично, как одно целое с разгневанным океаном. Словно русалка, сирена, приманивающая к себе безнадёжно потерянного в её красоте и эфирности моряка. Хёнджин сильно закусывает губу, его пальцы путаются в нежной ткани рубашки, и он с трудом втягивает в себя разряженный морской воздух. Он вспоминает, как впервые взглянул на Ёнбока совсем по-другому: в тот день у младшего было ужасное настроение, тёмные круги под глазами и неподготовленный ответ. Тогда Хёнджин понял, что хотел бы быть для него кем-то большим, чем просто преподавателем. Тогда он корил себя за эти мысли, ругал себя, когда представлял, как нежно бы обнимал его, когда у него что-то не получалось, успокаивал бы его и подбадривал, осыпая поцелуями всё лицо. Это было против правил, он не должен был так думать о своём студенте, но ему так хотелось. Его так сильно тянуло к нему. Тянет и сейчас. Он потерян в его красоте и любви, он верен ему и защищает от любой опасности. Он готов преодолеть отвращение к чувству прилипающего к мокрой коже песка, к колючим из-за холода мурашкам, к долго не уходящей после плавания сырости и пойти в воду за Феликсом. Хёнджину хочется быстрее расправиться с одеждой, беззаботно скинуть её на песок и преодолеть гнусное расстояние между ними. Хёнджин раздевается настолько быстро, что даже не успевает понять этого. Его стопы оставляют неаккуратные следы на песке, торс хлещут резкие порывы ветра, чёрные волосы беспокойно вздымаются, мельтеша перед глазами, пока Хёнджин стремительно приближается к кромке океана. Вода напоминает жидкое стекло, покрытое пудровыми разводами, волны встают на дыбы, завидя приближающегося человека. Тёплая волна поглощает его стопы, разбивается о щиколотки и словно тянет за собой — дальше, глубже, ближе к Феликсу, вовсю плескающемуся в воде. Он двигается в унисон водным хребтам, сливается с жемчужной пеной, становится продолжением всех замысловатых линий и случайных фигур, создаваемых самим океаном. Приближаясь к Феликсу, Хёнджин невольно задерживает дыхание: тот был как рыба в воде, преобразился и буквально сиял, разбрызгивая воду вокруг себя и без перерыва ныряя и выныривая с безудержным хихиканьем. Руки так и тянутся к нему, трясутся от желания ощутить под собой влажную нежную кожу, вдоль и поперёк усыпанную веснушками, складывающимися в целые созвездия. Хёнджину хочется дотронуться до каждой, соединить их все только ему понятным узором и покрыть их поцелуями. Феликс внезапно появляется из-под воды прямо перед ним, улыбаясь от уха до уха и смеясь воздушно. Будто весь мир и всё время на этой планете были в его распоряжении, словно ничего не могло заставить его волноваться о пустяках. Хёнджин тонет. Не в океане, простирающемся по все стороны света, а в счастливой искренней улыбке напротив; в ореховых глазах, прикрытых чуть покрасневшими из-за солёной воды веками; в заикающемся от чистой радости смехе, низком, но таком хрупком и тонком. Хёнджин перестаёт сопротивляться самому себе и обхватывает его талию, прижимая так близко, что жар их тел безнадёжно опаляет. — Смотришь на меня так, будто рыбку золотую выловил, — Феликс смущённо хихикает, не выдерживая взгляда, и обвивает руки вокруг шеи Хёнджина. Взгляд невольно падает на приоткрытые губы напротив, искушающие и притягивающие. — Ты и правда похож на золотую рыбку, маленький, — Феликс закатывает глаза, но заметно краснеет. Хёнджин прижимается к нему лбом, моргает лениво и медленно, с жадностью рассматривая почти кукольное лицо, усеянное веснушками и каплями солёной воды. — Такой же нереальный и волшебный. Такой же изящный и грациозный, одно целое с водой. Ты буквально сияешь, отливаешь золотом. Ты самая настоящая драгоценность, Ёнбок-и. Глаза Феликса округляются почти нелепо, и он, негодующе мыча, прячет лицо в изгибе плеча и шеи Хёнджина. До его ушей доносится мягкий смех, удивительно гармонирующий с шумом волн. — Чёртов романтик до мозга костей... — Что-что говоришь? — Хёнджин улыбается шире, в его голосе слышны смешинки. Феликс не утруждает себя ответом; лишь перемещает руки с чужой шеи на спину, близко прижимаясь, не оставляя ни сантиметра между ними. Хёнджин кладёт подбородок на светлую макушку и наблюдает за тем, как размыленные тучи скользят всё ближе и ближе. Волны бушуют вокруг них, бренчат и переливаются, сталкиваются с их телами и рассыпаются на мириады капель. Хёнджин почти не обращает внимания на ухудшение погоды, потому что внутри тепло, рядом горячо, его шею опаляет обжигающее дыхание, приятное и размеренное, знакомое и легко узнаваемое. Его не волнует то, что сила волн росла в геометрической прогрессии, а стена ливня была уже совсем-совсем близко. — Я люблю тебя, Джинни. Феликс шепчет ему на ухо, трётся щекой о плечо, покрытое каплями, и оставляет призрачный поцелуй прямо там, где пульсирует сонная артерия. Хёнджин глубоко вздыхает. — Я подарю тебе весь мир, маленький. — Брось ты, — выдыхает в шею, пуская по коже мурашки, — мне не нужен весь мир, когда рядом есть ты. Хёнджин запускает одну из ладоней в его блондинистые волосы, легко тянет за них, вынуждая младшего выглянуть из тёплого места, и их взгляды, полные любви и обожания, сталкиваются. Такие блестящие, горящие, полные тёплых чувств глаза. — Тогда поцелуй меня? Их губы встречаются. Осторожно и легко, почти невесомо, словно два пёрышка, сцепившиеся в полёте. Феликс улыбается в поцелуй, игриво царапает ногтями кожу на спине Хёнджина, и, когда тот испускает чувственный вздох, он, не теряя ни секунды, проталкивает язык между его пухлых губ. Поцелуй горячее огня, бешенее гневного океана, волнующегося вокруг них; он настойчивый и красноречивый: так много несказанных слов вложено в него. Звуки поцелуя теряются в шуме волн и стремительно приближающегося дождя. Феликс хнычет, когда Хёнджин становится напористей и перехватывает инициативу в свои руки: по его телу проходит дрожь, он невольно толкается бёдрами вперёд и закатывает глаза — томное и сладкое растекается в низу живота. Нетерпеливый и раззадоренный, он подпрыгивает, оборачивает ноги вокруг торса Хёнджина и оказывается на его руках. Хёнджин, голодный и жадный до поцелуев, хватает его под ягодицами и чувственно сжимает пальцами упругие мышцы. Они целовались так, что губы краснели и слюна стекала с их уголков — она была везде. Хёнджин прикусывает его нижнюю губу, вырывая из него резкий стон, так сильно выбивающийся из музыкального этюда, написанного океаном. Их сносит волной. Внезапно и бесцеремонно. Так же неожиданно ливень накрывает пляж, затягивает небо мрачным куполом. Хёнджин выныривает, резко закидывает голову назад, смахивая воду с волос, протирает лицо ладонями и оглядывается вокруг. Чистый низкий смех прорывается даже сквозь страшную непогоду. Феликс сидит на мели, объятый волнами и обдуваемый сильным ветром, и смеётся, чуть ли не распластавшись. Мышцы на его теле сокращаются с каждым последующим смешком, его медовая кожа чрезвычайно красиво блестит, покрытая солёной водой; золотистые пряди спадают до самых плеч, прилипая к щекам гибкими змейками. Хёнджина сносит волной снова, и Феликс закатывается ещё больше. Хёнджин раздражённо смахивает потяжелевшие волосы с лица, слегка рычит, когда трёт костяшками глаза, чувствуя, как тех нещадно щиплет, и не торопясь выходит из воды на звук непрекращающегося смеха. Только сейчас, когда вода едва ли доставала до его голеней, Хёнджин почувствовал мощные удары дождевых капель, слишком холодных на контрасте с тёплым океаном. — Сейчас дохохочешься, — Хёнджин протягивает ему ладонь, помогая подняться. Когда Феликс встаёт на ноги, смех не прекращается. — Боюсь-боюсь. Вода разгневалась окончательно, и, на самом деле, было уже не до смеха: нужно было бежать на берег, как можно скорее высыхать, переодеваться и бежать под крышу. Но Феликс, казалось, достиг пика беззаботности, подставив лицо мрачному небу и ловя языком холодные капли. Феликс хихикает, кидая быстрый взгляд в сторону взволнованного Хёнджина, и берёт его за руки. — Не волнуйся ты так. Я с океаном на «ты» и знаю, когда от него действительно следует прятаться, а когда он просто припугивает. — А меня ты хорошо знаешь? — Хёнджин прижимает Феликса к себе за талию, оглядывает тёмным взглядом его губы, растянувшиеся в улыбке. — Как думаешь, сейчас от меня стоит прятаться или я просто припугиваю? Феликс выгибает бровь и обольстительно смотрит на него из-под ресниц. — Ты едва ли припугиваешь. Только делаешь вид. — Вот как… — Хёнджин тянет задумчиво, несколько секунд смотрит в никуда, а затем, присев, хватает Феликса поперёк туловища и перебрасывает через своё плечо. Феликс кричит, захлёбывается смехом и обессиленно хлопает его по пояснице. Его лицо наливается кровью из-за непривычного положения, а из-за непрерывного смеха становится невыносимо жарко; даже холодный ливень не спасает положение. Раздаётся гулкий раскат грома, и Феликс вторит ему, крича. — Хёнджин, отпусти! — Нет, Ёнбок-а, — Хёнджин выходит из воды и устремляется к машине, захватывая оставленные на берегу сумки. Он цокает недовольно: все запасные вещи наверняка промокли насквозь. — Я знаю, куда ты побежишь, когда почувствуешь землю под ногами. — Ну Хёнджин-а! В ответ Хёнджин лишь шлёпает его по ягодице.***
Всё пошло не по плану. Но даже так эмоций выше крыши. Феликс находил идею пикника расслабляющей и освежающей; для него пикник был символом лета и беззаботных дней. Он считал его важной частью их поездки на пляж, но проводить пикник под сильным ливнем и грозой не осмелится даже он. Однако, они нашли решение. Они заехали на смотровую площадку, находящуюся на мысу, который нависал прямо над океаном. С неё в эту непогоду открывался хоть жуткий, но захватывающий вид: атмосферные вихри закручивались в спирали, размазывались из-за силы ливня, молнии сверкали на горизонте так, словно там происходила самая что ни на есть настоящая битва богов. Машину обдувало сильным ветром со всех сторон, особенно сильные порывы покачивали её, но это не вызывало страха: если станет совсем худо, их домик, который они сняли на время их поездки, находится в паре сотен метров ниже по скале. — После этой поездки я буду мыть машину часа два, не меньше. Феликс прыскает, разрезая персик на пополам. Сок скатывается по его предплечью к локтю, и он злится, что решил не делать этого заранее дома. Хёнджин внимательно следит за мутной каплей, скользящей по медовой коже; в его руках застыл пакет с булочками для бутербродов. Гремит гром, и его вырывает из минутного забвения. — Или даже больше, если ты сейчас не вытрешь свои руки. — Поможешь? — Феликс даже не смотрит на него. Он разбирается с косточкой, что так некстати плотно приросла к сочной мякоти. Хёнджин облизывается. — С радостью. Феликс ойкает, когда вместо шероховатости бумажного полотенца чувствует тёплую мягкость языка. Хёнджин крепко хватает его за запястье, стараясь избегать мест, покрытых соком, и ведёт языком вдоль всей руки, собирая сладкие капли. Феликс задерживает дыхание и от греха подальше убирает нож и половинки фрукта. Его руки стыдливо дрожат, грудь тяжело вздымается. Хёнджин уделяет особое внимание ладони: смыкает губы на запястной косточке, слегка прикусывает на ней кожу, ведёт языком к каждому пальцу, тщательно вылизывая их. — Ёнбок-а, дыши, — Хёнджин отстраняется, мягко посмеиваясь, и Феликс краснеет пуще прежнего. Стало слишком жарко. — Я больше не буду брать персики на пикник. — Очень жаль. Я люблю персики, — Хёнджин как ни в чём не бывало продолжает собирать сэндвичи. Только загадочная улыбка на его влажных губах свидетельствует о том, что между ними произошло что-то очень интимное. Феликсу хочется сказать, что Хёнджин скорее любит слизывать персиковый сок с него, но решается не развивать тему. Он уверен, что не выдержит, если подобные непотребства продолжатся прямо здесь — в машине, в которой тихо разливалась томная мелодия, слабо светился голубым дисплей и до одури пахло персиком и Хёнджином. У Феликса кружится голова, и что-то скручивается в узел внутри. — Держи, — перед глазами появляется аккуратный бутерброд, и, возможно, у Феликса наконец появилась возможность отвлечься. И в самом деле. Ситуация с соком персика забывается, когда первый кусочек еды оказывается во рту. Пока они были переполнены чувствами и наслаждались моментом, они совсем не обращали внимания на то, что были голодны до чёртиков. Они ужинают, рассматривая будто живые кляксы дождя на лобовом стекле, ойкая каждому последующему раскату грома, обсуждая предсказуемую непредсказуемость погоды и подпевая музыке, что терялась в сердитом перестуке дождя о крышу машины. В конечном счёте их плечи и головы сошлись вместе. Они, усталые, разморенные и счастливые, сидели, не говоря ни слова, перебирали пальцы друг друга, нежно тёрлись щеками, как самые настоящие коты. В груди было невыносимо тепло. В груди ныло от того, насколько идеальной казалась их поездка. В груди вспыхнул пожар, когда их губы сами по себе нашли друг друга и сплелись лениво, неторопливо — ласка, от которой мурашки бежали вдоль позвоночника. Ладони цепляются за одежду, оглаживают бока, грудь, живот; желание перемахнуть через подлокотник и оседлать жужжит где-то на задворках сознания. У Феликса почти получается, но Хёнджин прижимает его таз одной рукой к сиденью. Их руки зарываются в волосах друг друга, оттягивают их, путают, огибают линию челюсти, нежно проводят по ушной раковине. Как нежно. Наверное, прошла целая бесконечность, когда они оторвались друг от друга. Они шумно дышат друг другу в губы, их спёртые дыхания смешались в одно на двоих — горячее, сбитое. Окна запотели из-за разницы температур. Феликс никогда не мог похвастаться хорошей выдержкой — он снова прижимается к покрасневшим губам и почти теряет голову. Хёнджин смеётся в поцелуй и, потянув его за волосы, отстраняется. Взгляд Феликса пьяный и расфокусированный, щёки алые и горячие, губы ничем не лучше. Хёнджин поправляет ему чёлку, убирает непослушные волосы с лица и, тыкнув ему пальцем в нос, мягко улыбается. — Ты устал, маленький. Сбавь обороты. Феликс моргает часто-часто, возвращая себе самообладание, и смотрит большими глазами в прищуренные напротив. Молния сверкает недалеко от них, их лица подсвечиваются таинственным белым. Грохочет гром. — Надо посмотреть, что я нафотографировал. Спустя несколько телодвижений Феликс просматривает фотографии на фотоаппарате, щурясь в экранчик в попытке внимательно рассмотреть детали. Он сидит, прижавшись к груди Хёнджина насколько это возможно; старший задумчиво перебирает всё ещё влажные пряди на его голове. Феликс одновременно и сосредоточен, и придирчив, и доволен. Смущённый румянец покрывает его щёки и кончики ушей, оставаясь не замеченным в слабом освещении автомобиля. — С каждым днём ты становишься всё лучше и лучше. Хёнджин, вероятно, уже запутал все прядки, но их это не волновало. — Да? — Феликс останавливается на портрете Хёнджина и закусывает губу. — То же самое я могу сказать и о тебе, топ модель по-корейски. Феликс поднимает фотоаппарат повыше, чтобы Хёнджин смог увидеть фото из-за его головы, и слышит смущённый смешок. — Ты как всегда щедр на комплименты. Феликс возмущённо пыхтит. — Это не просто комплимент! Ты только посмотри на себя, — Феликс водит кончиком пальца по фотографии, пока Хёнджин прыскает и утыкается носом ему в затылок. — У тебя утончённые черты лица, идеальные пропорции, естественная мимика, ты выглядишь живым! Некоторые модели добиваются этого годами, пока ты попросту таким являешься. — Иногда чтобы преуспевать в чём-то не обязательно стараться ради этого. Мне просто повезло. Да и не то чтобы я планирую становиться моделью… — он втягивает запах океана и песка, что запутались в его прядях, и крепко оборачивает руки вокруг его талии. Он уверен, что его может разорвать от чувств. — А если бы ты был моей моделью? — Феликс продолжает листать фото, в открытую любуясь Хёнджином и его безупречной улыбкой. Его сердце таяло — в глазах старшего горело глубокое обожание, которое умудрилась запечатлеть даже камера. — Я уже твой, — Хёнджин прижимается губами к задней стороне шеи, вызывая тем самым целые полчища мурашек. — И раз я твой, то я могу быть кем угодно для тебя, разве нет? Феликс судорожно вздыхает и чувствует, как слабость накатывает на него мягкими волнами: тело расслабляется и обмякает. — Я всё для тебя сделаю, маленький, и ты прекрасно знаешь об этом, — ещё несколько нежных поцелуев остаётся на его шее, некоторые достигают плеч, покрытых мягкой тканью запасного свитера. Хёнджин слегка приспускает его с одного плеча, оставляет влажный поцелуй и слышит сразу после этого характерное щёлканье фотоаппарата — Феликс выключает его и кладёт себе на колени. — Тогда в будущем обязательно устрою тебе персональную фотосессию. Да какую-нибудь необычную… — он зевает, окончательно разомлевший после хорошего ужина и тёплых поцелуев на коже. — Я сейчас усну… — Отдыхай, котёнок. И Феликс позволяет себе ускользнуть в тёплое марево сна, позволяет себе вспомнить, каково это — быть тем, кого переносят на руках из машины в дом, отмывают от соли и песка, массируя кожу негрубой губкой, переодевают в мягкий и тёплый халат и укладывают в постель, укутывая в одеяло. В этот момент он вновь понял, что его счастье там, где есть Хёнджин.***
Феликс стоит в океане. В воде по пояс, обдуваемый штормовым ветром, но устойчиво стоящий на одном месте. Он чувствует обжигающий жар за спиной и тяжесть чужих рук на талии. Ни одна волна не собьёт его. Ни одно дуновение ветра не пустит по его коже мурашки. Руки мягко скользят по его торсу, пальцы изучающе водят по линиям пресса, по мягкому, но подтянутому животу. Когда ладонь беззастенчиво поднимается вверх и накрывает сосок, дыхание Феликса обрывается. — Держу пари, ты так хотел, чтобы я взял тебя прямо здесь? Пальцы сжимаются вокруг чувствительной бусины, и Феликс стонет, толкаясь бёдрами назад. — Заняться любовью в сердце гневающегося океана, — Феликс закидывает голову на чужое плечо и сквозь мутную пелену различает бесконечно довольное выражение лица Хёнджина. В его тёмных глазах танцуют чертята. — Что может быть романтичнее? — Джинни, сделай это, пожалуйста. Хёнджин утыкается носом в его шею, пахнущую солью и песком, втягивает аромат со всей жадностью и щедро облизывает её, смакуя вкус тёплой кожи. Вторая рука, некогда крепко держащая талию, спускается ниже, проглаживая низ живота и тазовую косточку, и накрывает заметный бугорок. Феликс втягивает воздух сквозь зубы и кладёт свои ладони поверх искушающих чужих. — Я не смогу доставить тебе удовольствие, если ты будешь мешать мне, маленький. Феликс хнычет, но послушно убирает руки и сцепляет их за головой Хёнджина. Он нетерпеливо крутит бёдрами, чувствует соблазнительную твёрдость ягодицами и закусывает губу. Пальцы на его затвердевшем члене сжимаются, и он стонет. — Нетерпеливый, — Хёнджин осыпает поцелуями его шею, облизывает кожу на ней, царапает её зубами, пока пальцы второй ладони бездумно играются с соском. — Как и всегда. У Феликса разум заволокло непроглядной дымкой, густой и сладкой, как патока. Он напрочь забыл про бушующие волны вокруг, про холодные дождевые капли, тяжело приземляющиеся на его кожу. — Хёнджинни, — Феликс выгибается в спине, когда пальцы скручивают сосок, а ладонь наконец забирается под ткань плавок. — Ч-чёрт. Хёнджин усмехается ему в шею, посылает мириады мурашек, и Феликс чувствует, что его ноги нагло предают его. Хёнджин вынужден опустить руку, что игралась с сосками, и крепко схватить младшего за талию. — Такой чувствительный, — первое движение ладони по члену пускает волну тепла по телу, от которой Феликс почти сходит с ума. Почему это так приятно? — Мне достаточно легонько дотронуться, и ты уже готов рассыпаться. Феликс шепчет проклятья, когда Хёнджин неторопливо водит ладонью по члену, каждый раз проводя большим пальцем по головке. Феликс мелко дрожит всем телом, мышцы превращаются в желе, и если бы не рука Хёнджина поперёк его талии, он бы уже давно стёк вдоль него и слился с океаном. — Быстрее, Хёнджинни, — Феликс зарывается ладонями в его тёмных волосах, оттягивает их, когда ощущений становится слишком много. Хёнджин ускоряется, начиная водить рукой сильнее, быстрее, уделяя особое внимание чувствительной головке. Он продолжает оставлять поцелуи и засосы на влажной коже, крепче сжимает пальцы на его талии, и Феликс заходится в серии задушенных стонов, которые не может заглушить даже бушующий океан. — Вот так, Бок-и, — Хёнджин кладёт подбородок на его шею и заглядывает вниз — туда, где его рука старательно доставляет удовольствие младшему. — Кончишь для меня? Феликс издаёт очередной ломанный стон. Хёнджин чувствует, как больше предэякулята появляется на головке, как скольжение становится легче. Он чувствует, как маленькое тело напротив его собственного чувственно дрожит. Он видит, как Феликс прислушивается к чувству, растущему в низу живота, зажмурив веки и сжав губы в тонкую линию; его руки застывают в волосах и дрожат. Неприличное хлюпанье раздаётся сквозь удары волн, и Феликс заикается в собственных стонах. — Я близко. — Я знаю, малыш, — Хёнджин возвращает ладонь к соску, кружит по нему, зная, как это изводит Феликса, ускоряется, замечая, как он заметно напрягается. — Ты хорошо справляешься. Отпустишь себя для меня, да? Мой хороший мальчик. Феликс раскрывает губы в немом стоне, когда до желанной разрядки остаётся всего ничего. Хёнджин в крайний раз проводит ладонью по головке, царапает уретру ногтем и выдыхает горячо прямо в ухо: — Давай, Бок-и. Кончай. И Феликс просыпается. Он сильно выгибается в спине и трогательно стонет, когда тугой узел в его животе развязывается, и искрящееся удовольствие растекается по телу. У него подгибаются пальцы на ногах и закатываются глаза, короткие вздохи слетают с его приоткрытых губ. Феликс хнычет, когда Хёнджин, сидящий между его ног на коленях, продолжает с усилием водить по члену и вытягивать из него остатки спермы. Вторая его рука успокаивающе поглаживает тазовую косточку. — Доброе утро, Ёнбок-и. Феликс лениво открывает глаза, когда послесвечение оргазма отпускает его, и видит шаловливую улыбку на лице старшего. Он скулит, когда приятное ощущение превращается в болезненное, но Хёнджин не спешит убирать руку, наоборот — он склоняется над его тазом и накрывает покрасневшую головку губами, принимаясь посасывать её. — Хёнджин, ч-что ты- Феликс беспомощно откидывается на подушки и закрывает лицо ладоными, пока Хёнджин бесстыдно стонет от ощущения приятной тяжести на языке. Бёдра Феликса вздрагивают, и Хёнджин охотно насаживается на член. Шумный всхлип раздаётся в комнате, и Феликс не сразу понимает, что он принадлежит именно ему. Хёнджин наслаждается процессом: крепко держит его таз, пригвождая к кровати, лениво водит языком по головке, качает головой вверх-вниз. Он грязно причмокивает, умудряется поиграть с мошонкой второй рукой, и Феликс весь извивается. В груди и животе жжёт от нарастающего болезненного удовольствия, бёдра дрожат, колени сводит — голова Хёнджина оказывается зажата, на что тот лишь довольно мычит. — Я не- не могу, — Феликс зарывается одной рукой в чёрных волосах, пока вторая бессильно цепляется за простынь. Хёнджин отрывается с грязным звуком и ухмыляется. Феликс не может не смотреть на его покрасневшие пухлые губы, покрытые слюной и блестящие естественной смазкой. — Но ты ведь сможешь для меня? — Хёнджин подползает ближе, упирается руками по обе стороны от его головы, и их взгляды, мутный и тёмный, встречаются. Феликс задерживает дыхание, потому что Хёнджин красив до неприличия со всё ещё сонными глазами, но ужасающе томным взглядом, растрёпанными волосами, даже так выглядящими до безумия привлекательно, и халатом, чей пояс уже давно ослаб и открыл вид на крепкую грудь. Феликсу становится очень жарко, его голос теряется там же, где и здравый смысл, и он шепчет: — Да, я смогу. — Мой хороший мальчик. Феликс почти захлёбывается стоном, когда их губы встречаются в горячем, смазанном, мокром поцелуе, от которого голова идёт кругом. Он обвивает руки вокруг талии Хёнджина, прижимает его ближе к себе и скулит, когда его болезненно возбуждённый член касается махровой ткани халата. Они не разрывают поцелуй; Хёнджин углубляет его, проталкивает язык в податливый рот, проводит им по каждой расщелине, собирает чужую слюну и гортанно стонет, когда она начинает переливаться через уголки. Кажется, у Феликса в глазах собираются слёзы. Он подмахивает бёдрами в поиске трения и стонет на грани плача, когда его член несколько раз трётся о махровую ткань. Он так близко и одновременно так далеко от разрядки. Хёнджин намеренно прижимается тазом к чужому и прокручивает бёдрами, и Феликс подпрыгивает на кровати. Ещё немного и он взорвётся. Феликс уже начал забывать, кто он такой и где он находится. Он понятия не имеет, который сейчас час и какая погода за окном. Ему плевать на то, как он звучит и как выглядит. Самое главное нависает над ним и выцеловывает из него душу, дразнит его чувствительную головку, касаясь её халатом, и щедро покрывает шею и плечи влажными поцелуями. Феликс хочет раствориться в Хёнджине подобно соли в океане, подобно сахару в горячем чае. Он чувствует прохладные подушечки пальцев напротив своего входа. Они осторожно кружат по колечку мышц, тщательно смазывая его, и Феликс ахает. Губы Хёнджина всё ещё на его шее, нетерпеливо кусают и зализывают, оставляя красные пятна. Томный стон разносится по всей комнате, когда два пальца смело входят в него, медленно погружаясь внутрь. В этот момент происходит перемещение, которое Феликс, очевидно, не замечает: Хёнджин ложится на спину, укладывает его на себя, приобнимая за плечи и перекидывая ногу — Феликс раскрыт ещё больше. Феликс утыкается лицом в грудь, тяжело дышит с каждым погружением пальцев в себя и высовывает кончик языка, осторожно проводя им по соску подобно котёнку. Хёнджин горячо вздыхает ему в макушку, и раскрывает пальцы ножницами, увеличивая растяжение. Руки Хёнджина были тем, что каждый раз сводили Феликса с ума. Они превосходили его собственные в размере, и видеть эту разницу воочию вселяло в него безумие. Его маленькая ладошка в его большой, его маленькая талия, которую Хёнджин мог обхватить своими ладонями без каких-либо проблем; его длинные пальцы, так хорошо растягивающие его и достающие до тех мест, до которых его собственные достать не в силах — от всего этого по его телу шла приятная дрожь; всё это доставляло ему безумное удовольствие. Феликс охает, когда Хёнджин ударяется подушечками пальцев в простату. — В моих руках ты становишься будто ещё меньше, — он добавляет третий палец и вновь попадает точно по чувствительному комочку нервов. Феликса трясёт, а его руки вяло цепляются за плечи старшего. — Ты сводишь меня с ума, Бок-и. Движения пальцев ускоряются, Феликс хнычет, нетерпеливо ёрзает поверх Хёнджина, трётся об его живот, задевая яростно покрасневшую головку. Хёнджин втягивает воздух сквозь зубы, вынимает пальцы из его горячего нутра, и Феликс неудовлетворённо хнычет. Они снова целуются, горячо и голодно — сквозь поцелуй чувствуются отчаяние и нетерпение, достигшие своего апогея. Феликс оказывается верхом на Хёнджине; он измученно лежит на его груди, устало лижет местечко за ухом и слабо кусает за мочку. Хёнджин щедро смазывает свой член смазкой — так, что у основания собираются капли — и пристраивается к трепещущему колечку мышц. Почувствовав слабое давление напротив входа, Феликс стонет ему на ухо и сам опускается до самого основания с непристойным влажным шлепком, выбивая из обоих сдавленные звуки. — Боже, — Хёнджин сминает его ягодицы, чувствуя невообразимый жар, и неожиданно для Феликса шлёпает их. Оборванное «ха» раздаётся в комнате. — Что ты делаешь со мной... Феликс привыкает к чувству наполненности, обдавая шею Хёнджина горячим дыханием и перебирает пальцами на его плечах. Он чувствует невесомые поцелуи на виске и макушке, льнёт к ладоням, поглаживающим его ягодицы, и понимает, что чувства начинают литься через край. Он приподнимает бёдра, оставляет внутри одну лишь головку, приятно растягивающую вход, и резко насаживается снова. Хлюпанье доносится до его ушей, и его всего передёргивает от удовольствия, доставленного непристойным звуком. Не желая тянуть больше, Феликс начинает двигаться, медленно и неторопливо, позволяя обоим чувствовать каждую клеточку друг друга, наслаждаться теплом их тел и прислушиваться к хлюпанью, от которого мутнело в глазах, а в голове становилось пусто напрочь. Хёнджин даёт ему возможность вести — пока что — задать свой собственный темп и привыкнуть к новым ощущениям. Он слушает его тяжёлое мерное дыхание, подобное музыке, мнёт его ягодицы, наслаждаясь их мягкостью, рассматривает позвонки, выстраивающиеся в идеальную линию, тянущуюся вдоль спины. В один момент одна из его ладоней скользит вверх, пересчитывая рёбра, и Хёнджину срывает крышу. Феликс маленький. Ему ничего не стоит обвить руки вокруг него и покрыть тем самым большую часть его спины. Ему ничего не стоит придавить его своим телом к кровати, заключив в своеобразную клетку. Он может схватить оба его запястья одной рукой и... — Устал... — Феликс дышит заметно тяжелее, мышцы его бёдер дрожат, пальцы сильнее сжимают плечи, впиваясь в кожу. Он медленно опускает и поднимает бёдра, делает это с заметным трудом, и глаза Хёнджина сверкают невиданной похотью. — Хёнджинни, п-помоги, пожалуйста. Джинни, я... — Тише, тише, — Хёнджин поглаживает его по волосам, заправляет пряди за ухо. — Хён тебе поможет, Бок-и. Пальцы скользят по волосам дальше, собирают их в хвост и резко тянут, вынуждая выгнуться в спине. Феликс стонет: в этом положении член проскальзывает глубже, сильнее давит на чувствительную точку — казалось, он чувствовал давление под самыми рёбрами. Он плавится в чужих руках, становится сладкой, липкой лужей, реагирующей только на голос Хёнджина. — Руки за спину, солнце, — Феликс стонет снова, но теперь уже отчаяннее, и не без труда заводит руки за спину, сгибая их в локтях. Хёнджин сцепляет их вместе широкой ладонью. — Умница. Пара поцелуев в уголки губ, влажный язык по нижней губе, колкий укус в подбородок — Феликс слабо хнычет на каждое из проявлений нежности и нетерпеливо елозит — простаты снова касается твёрдая головка, и он всхлипывает. — Хёнджин, пожалуйста, я уже не могу. Ощущений и правда было слишком много, и все яркие, живые, острые. Хёнджин улыбается восхищённо, перехватывает волосы покрепче и, к облегчению Феликса, наконец толкается. Связь с реальностью потеряна окончательно. Как и со временем. Как и с телом. Феликс отключает разум и позволяет себе просто быть. Он плывёт по течению, имя которому — Хёнджин, отдаёт себя в его власть, покорно принимает всё, что он даёт ему. Потому что доверяет. Потому что знает, что Хёнджин позаботится о нём и не позволит случиться чему-то плохому. Это был тот уровень доверия, о котором Феликс даже мечтать не мог. Он никогда не думал, что будет чувствовать себя настолько хорошо и безопасно будучи в невменяемом от удовольствия состоянии. Феликс только чувствует и слышит: каждый ритмичный толчок сопровождается волной тепла, будоражащего всё его тело, и чавкающими звуками, которые подливали больше масла в огонь. Феликс пылал — дотронься до любой части его тела, и пожарище внутри него вспыхнет с новой силой. Хёнджин стонет ему на ухо с каждым глубоким толчком, небрежно покусывает его ушную раковину и шепчет похвалу, на которую уязвимый Феликс чутко реагировал — извивался, выгибался, безудержно хныкал и всхлипывал. Их звуки, хриплые и чувственные, были настоящей музыкой для ушей. Член был зажат между их телами, беспомощно тёрся о покрытый потом живот напротив, изводил и томил, и они оба могли чувствовать липкость естественной смазки, что выделялась с каждым попаданием по простате всё больше и больше. Все чувствительные точки Феликса стимулировались, и он действительно был готов взорваться. — Я- я сей- Хён- Хёнджин втягивает воздух через нос, смотрит на него исподлобья тёмным-тёмным взглядом, и хрипит. — Не сейчас, Ёнбок-и. Хёнджин выходит с безобразным хлюпом, оставляя Феликса с ощущением ужасающей пустоты внутри. Он хнычет, водит бёдрами в поисках того, что заполнило бы его, но получает лишь шлепок по ягодице. Ладони Хёнджина отпускают его волосы и руки, и он безвольной куклой падает на его грудь, не чувствуя своих конечностей. — Продержишься для меня ещё немного, солнце? Феликс успевает лишь неопределённо промычать, как чувствует спиной прохладу простыни и приятную тяжесть тела Хёнджина сверху. Тот обдаёт его лицо горячим дыханием, сцеловывает слезинки, которые он не замечал до этого момента, облизывает и покусывает его приоткрытые губы. Феликс бы с радостью ответил на поцелуй, если бы в нём оставались силы для этого. Он чувствует, как его голову зажимают в тиски предплечья, и он знает, что за этим обычно следует. Они смотрят друг другу в глаза, и в этот момент позабывшийся гром даёт о себе знать — раздаётся мощный раскат, за которым следует перебивка дождевых каплей об оконное стекло. Феликс вздрагивает от неожиданности, кладёт ладони на спину Хёнджину и обвивает его торс ногами. Он облизывает пересохшие губы и чувствует, как внутри него все органы смешиваются в одну кучу от пристального взгляда острых глаз напротив. — Ты такой красивый, Бок-и, — их носы соприкасаются, Феликс подаётся бёдрами вперёд и тянется за поцелуем, которого не следует. — Как же я... О боже, — Хёнджин утыкается носом в его шею и глубоко вздыхает, втягивая наполнившийся мускусом аромат. — Как же я хочу, чтобы ты был моим не только на словах. К Феликсу возвращается часть здравого смысла, и он слушает, навострив уши. Его пальцы слегка царапают кожу на спине Хёнджина, успокаивающе поглаживают её. — А как ещё? — голос Феликса сиплый и слабый, но вместе с этим наполненный не успевшей угаснуть похотью. — Хочу выйти замуж за тебя. У Феликса сердце останавливается. Дух покидает тело. Дыхание спирает. Он жаждал услышать эти слова, он был к ним готов. Но сейчас, когда он уязвлён и обнажён во всех смыслах, они были ударом под дых. — Возможно это странно, но мне всё ещё недостаточно, — Хёнджин прикусывает мочку его уха, целует скулу. — Мне кажется, я успокоюсь только тогда, когда объявлю о нас всему миру. Когда каждый человек в этой чёртовой вселенной будет знать, что ты мой. Феликс хихикает и смаргивает застывшие на ресницах слезинки. Их взгляды вновь встречаются. — Не думал, что ты настолько собственник. — Я сам думал, что я самый зелёный флаг из всех существующих. Но с твоим появлением кое-что вышло наружу, — большой палец смахивает начинающую высыхать капельку. — Тебя мне не хочется отдавать никому. — Боишься, что украдут? — Честно говоря, да, — Хёнджин оставляет невесомые поцелуи в уголках губ и на кончике носа. Феликс млеет и тает. — Думаешь, найдётся человек, что окажется лучше тебя? Хёнджин напрягается. Его взгляд тяжелеет и заметно темнеет — не от похоти, а от конкуренции и лёгкого страха. Большой палец продолжает поглаживать скулу, мягко, но уже более напористо, и Феликс набирает больше воздуха в лёгкие. — Я стараюсь не отрицать того, что есть десятки людей, которые могут быть лучше меня. Красивее, успешнее, богаче, — подушечка пальца перебирается на мягкую нижнюю губу и оттягивает её. — Поэтому я всегда стремлюсь к большему и делаю в два раза больше остальных. — Именно это я и люблю в тебе больше всего — усердие и стремление к большему. Ты меня вдохновляешь. Я хочу хотя бы на толику походить на тебя. Хёнджин застывает. Он внимательно оглядывает кажущееся фарфоровым в утреннем сумраке лицо, разглядывает улыбчивые веснушки и тонет в искренних глазах. — Это не отменяет того, что я хочу всем рассказать о том, что ты мой. Феликс смеётся мягко и живо, и сердце Хёнджина наполняется любовью. Феликс красив, нежен, силён и крепок, смел и рассудителен; он способен на то, что не способны сделать другие — светить Хёнджину ярче солнца, освещать ему путь и окутывать необходимым для него теплом. Хёнджин смотрит ему в глаза подобно щенку, ожидающему угощение; глаза его блестят, переливаются, горят надеждой. — Ты выйдешь за меня? Феликс прыскает, разрывая интенсивный зрительный контакт, и перемещает руки со спины Хёнджина на его щёки. — Давай сначала закончим то, что начали, и в зависимости от того, как ты справишься, я решу, что ответить. И конечно же Хёнджин воспринимает эти слова как самый настоящий вызов. — Вот как, — он вытягивается на руках, окидывает оценивающим взглядом тело Феликса; уголки его губ выгибаются наверх, когда он замечает не прекращающий истекать естественной смазкой член на его животе. — Уверен, ты намеренно подобрал именно такие слова. — Как и тогда в коридоре университета, — Феликс дразняще подмигивает и ведёт ладонями по его рукам. — До конца моих дней будешь припоминать об этом? — До тех пор, пока это воздействует на тебя. В комнате снова становится жарко, а температура их тел стремительно повышается. — Знал бы я сразу, что это была вовсе не шутка. — И что бы тогда? Взял бы меня сразу где-нибудь в лаборан- ах! Хёнджин скользнул внутрь со звонким шлепком, не дав договорить. Феликс закидывает голову назад и раскрывает губы в немом стоне. — Может быть. Слишком грязные фантазии для такого прилежного студента. — В т-тихом омуте... — Большое облегчение, что про твоих чертят знаю только я. И Хёнджин отпускает себя. Он сходу начинает быстро двигаться, выбивает каждым размашистым толчком шлепки и оборванные стоны, прижимается к его грудной клетке, вдавливает его в постель. Феликс задыхается и тонет: контраст между его состоянием секундами назад слишком ярок. Прежние ощущения тут же возвращаются и обрушиваются на него подобно снежной лавине. Широко раскрыв губы в немом стоне, Феликс чувствует разряды тока, проходящие по его телу с каждым толчком — каждый раз Хёнджин попадает точно по простате, резко и мощно. Он опускается на локти, обхватывает голову Феликса руками, и теперь они ближе, теснее, и Феликс скулит, когда знакомое ощущение трения его члена о чужой пресс захватывает его с головой. Феликс чувствует губы на своих щеках, носу, висках, даже на ушах, но всё, что он может делать — цепляться пальцами за кожу на спине и царапать её от особенно сильных толчков, почти перебрасывающих через край. Они были чертовски близко. Хёнджин задыхается в собственных гортанных стонах, пока Феликс банально забывает дышать и немо раскрывает рот. Хлюпанья и шлепки смешиваются с их стонами, капельки пота стекают по вискам и шее, шумные вздохи заполняют жаркую команту. Толчки теряют ритмичность, и одна из рук Хёнджина тянется к члену Феликса. Тот шипит, когда длинные пальцы оборачиваются вокруг него и принимаются надрачивать в такт толчкам. Серия задушенных стонов и выдохов слетает с его широко раскрытых губ, и Феликс весь дрожит, когда до края остаётся всего ничего. Когда не хватает одной искры, чтобы фейерверк наконец взорвался. Хёнджин ускоряется до предела, вжимает Феликса в матрас с каждым сильным толчком, выбивает из него полукрики, чувствует ногти на спине и плечах, лепечет только ему одному понятные слова на ухо, прижавшись щекой к розоватой чужой. Смазка соблазнительно стекает по внутренней стороне бёдер Феликса, тянется от колечка мышц до лобка, отпечатывается на коже Хёнджина, растягиваясь тонкими нитями, всё грязнее хлюпает с каждым погружением. Рык вторит грому, когда Феликс безжалостно полосует спину Хёнджина ногтями: очередное попадание по чувствительному местечку перебрасывает его через край, вырывая из него еле слышный всхлип. Хёнджин почти сразу следует за ним: мягкие стенки плотно сжимаются вокруг него, ладони широко и настойчиво прижимают к себе, горячие стоны льются прямо ему в уши. Чувственно стоная, он окрашивает Феликса изнутри, не прекращая толчков — продлевает их оргазмы, потакает собственному извращённому желанию протолкнуть сперму как можно дальше. Феликс жалобно стонет, когда чрезмерная чувствительность выталкивает сладостную негу, а по телу растекается слабая боль. Хёнджин тут же покидает его разгорячённое тело и принимается расцеловывать его каждую клеточку, которая попадается ему на глаза: плечо, ключицу, подрагивающий кадык, верхний правый кубик пресса, нижнее левое ребро, каждую тазовую косточку. Феликс дышит тяжело — его грудь вздымается с каждым вздохом, рот приоткрыт в попытке заглотить больше воздуха. Он ойкает, когда Хёнджин падает сбоку от него на спину и хватает за талию, укладывая на себя сверху. Феликс кладёт голову на его грудь и облегчённо вздыхает. Дыхание постепенно приходит в норму, мышцы заметно расслабляются. Они лежат так некоторое время в полной тишине, хотя снаружи всё ещё бушевала буря, плюясь дождевыми каплями. Хёнджин мягко гладит Феликса по спине, втягивает аромат пота, мускуса и близости, пока Феликс бездумно водит пальцем по его груди. Умиротворение окутывает их и расслабляет — Феликс прикрывает веки, убаюканный сердцебиением Хёнджина. — Ещё раз доброе утро, маленький. Феликс в шоке раскрывает глаза и, оторвавшись от тёплой груди, пялится на него с нескрываемым удивлением. Вот так пробуждение. — Тебе понравилось? Феликс утвердительно мычит. Хёнджин замечает, как румянец окрашивает его щёки и уши, а мурашки покрывают кожу, и расплывается в довольной улыбке. Феликс укладывается обратно. — Тогда тебе придётся беречься от меня даже во сне. Феликс фыркает, но не отнекивается. Хёнджин широко улыбается, целует Феликса в скулу и чувствует себя победителем. Счастливым победителем в битве с коварным сердцем Феликса.***
— А если праздник тоже устроить в Австралии? Ты говорил, у тебя там есть родственники, да и проблем с заключением брака быть не должно. — Не могу поверить в то, что ты спрашиваешь об этом именно сейчас. Феликс был как на иголках. Сейчас они находятся в офисе у самого талантливого, по словам Хёнджина, архитектора, открытого к необычным идеям и готового исполнить любой каприз творческого клиента. В последний день их отпуска Феликс заикнулся о том, что хотел бы заиметь собственную галерею, в которой регулярно бы проводил выставки с собственными фото и предлагал бы площадь для проведения чужих творческих мероприятий. Конечно же Хёнджин горячо поддержал эту идею и был главным энтузиастом, который и архитектора нашёл, и свободную землю, и, самое главное, деньги. Феликс как никогда был благодарен ему. Но волнения от того не поубавилось. — Маленький, — тёплая ладонь ложится на его бедро, и Феликс отрывает взгляд от пола, переводя его на Хёнджина, что был счастливее него самого в разы, — всё пройдёт хорошо, я тебе обещаю. Минхо внимательно выслушает тебя и предложит варианты, если тебе ничего не придёт в голову. Он профессионал. — Я понимаю, что он профессионал своего дела, но... — Феликс кладёт свою ладонь поверх чужой и переплетает их пальцы. — Что если моя идея покажется ему скучной? Я слышал, он не приветствует скуку и однообразие. — Бок-и, — Хёнджин наклоняется к нему так, что их лбы соприкасаются; Феликс краснеет, — я уверен в том, что Минхо хороший человек, и слухи врут. — Откуда тебе знать? — Феликс хнычет, подобно ребёнку тянет гласные и хмурит брови домиком. — Ты ведь сам с ним лично не знаком. — Зато я близко знаком с тем, кто знает его как облупленного и видит его сонную мину по утрам. Феликс хмурится ещё больше и отрывается. — Неужели Сынмин-хён? — В яблочко. — Как давно? — Примерно столько же, сколько и мы с тобой. — И я узнаю об этом только сейчас?! — Голубки не торопились и секретничали. Для них куда важнее действия, чем слова и какие-то громкие признания. Хотя их несколько раз видели вместе на благотворительных и деловых мероприятиях. Они партнёры, как-никак. — А они забавные. — Не то слово. Секретарь появляется из-за стены и с вежливой улыбкой приглашает их в кабинет. Волнение возвращается в тело Феликса; от приятного разговора секундами ранее не остаётся ни следа. Хёнджин замечает в нём перемены и мягко кладёт ладонь между лопаток. — Если я расскажу одну из историй, которую мне рассказал Сынмин, тебе станет лучше? — Какую историю? — Как Минхо зажжёг танцпол после одного стаканчика и внезапно обрёл популярность за пределами сферы бизнеса. — О господи, нет. Мне будет ещё более неловко. — Тогда не будем тянуть. Вперёд, маленький. И они заходят в кабинет. Погода была солнечная, потому всё помещение было залито ослепительным золотым. Феликс и Хёнджин щурятся, привыкая к непривычно яркому свету по сравнению с мрачным холлом, и замечают две фигуры: одна сидит за столом, вторая склоняется над первой. Окончательно привыкнув, Феликс узнаёт в сидящем Минхо, а в стоящем рядом — Сынмина. Те одаривают друг друга хитрыми улыбками, в которых скрывается нечто таинственное и очень горячее. Феликсу кажется, что они не должны были этого видеть, и краснеет. — Доброго дня, — Минхо в хорошем настроении и по-особенному довольный. — Присаживайтесь, устраивайтесь поудобнее и чувствуйте себя как дома. Мне нужно выйти, но я вернусь как можно скорее. Он поднимается из-за стола, хватает Сынмина за рукав пиджака и тянет его за собой к выходу, всё так же хитро улыбаясь. Сынмин успевает виновато пожать плечами, и они скрываются за дверью. — Кажется, мы что-то прервали, — Хёнджин усмехается, бросая взгляд на Феликса. Он неловко угукает и прижимает ладони к покрасневшим щекам. — В таком случае, можем продолжить и наш диалог. — Какой? — Феликс вопросительно смотрит на него, потирая щёки ладошками. — Устраиваем свадьбу в Австралии? Феликс хнычет и откидывается на спинку кресла, укладывая руки на подлокотники. Слишком много всего происходит за короткий промежуток времени. Хёнджин терпеливо ждёт, улыбается нежно, ещё и накрывает его руку своей. Феликс уже принял предложение выйти за него замуж и горделиво носил аккуратное золотое кольцо с изящным бриллиантом. Чего ему будет стоить согласиться на это снова? Почему-то чем реальнее была перспектива того, что это действительно случится, тем сложнее было в это поверить. Всё казалось какой-то слишком плохой шуткой. Только вот дело в том, что это была вовсе не шутка, а самая прекрасная реальность. Феликс возвращает утраченное самообладание, переплетает их пальцы и судорожно сглатывает, прежде чем произнести: — Я об этом мог только мечтать, — маленькая улыбка сияет на его губах. — Да.