Non Solus

Очень много внимания. Оно было незаметным, ненавязчивым, но все равно окутывающим со всех сторон. Даже будучи единственным человеком в своей комнате он знал, что никогда не остается один и за стенкой существует еще одна личность. А пока находится на работе – страница в социальных сетях наверняка нещадно просматривается раз за разом, систематически. Или это демоны играючи вытанцовывают свои ритуалы, навязывая подобные мысли. Иногда казалось, что Асагири Ген – это лишь разбушевавшаяся, но недиагностированная шизофрения. Все, чего хотелось – спокойствие и одиночество. Все, чего получалось достичь – огромные синяки под глазами, тремор рук и тревожные состояния. Огромный список задач, желание все успеть, стремление добиться каких-то невообразимых высот. Эти факторы одновременно и строили, и убивали некую внутреннюю структуру, словно происходил необратимый распад материи, превращая все в хаос и, в то же время, в единую массу мыслей, действий, чувств. Возможно, чувства отсутствовали вовсе, если рассматривать с других граней. Голод, сон, потребность в социальных связях давно исчезли. Позволяли жить, не подвергаясь излишним и абсолютно не нужным, как он думал, факторам человеческого существования. Были лишь определенные выработанные рефлексы: мутнеет и темнеет в глазах – скорее всего пора хоть что-то закинуть в топку желудка. Темнеет внутри – скорее всего пора еще глубже утонуть в научных работах, чтобы не забивать голову лишними мыслями. Возможно, он пытался игнорировать тот факт, что систематически прогуливается по одной и той же дороге поздно ночью, когда возвращается с работы, петляя между дворов и увеличивая путь раза в три относительно самого кратчайшего. Медленно обходит каждую улицу, сканирует каждый метр пути, роется в воспоминаниях и достает их проекции наружу. Иногда останавливается, захлебываясь где-то глубоко внутри себя, погружаясь в каждую новую бушующую волну с головой. Не желая выбираться на поверхность и вдыхать такой нужный кислород. Или наоборот – желая излишне и от того вбирая в легкие опасную для них жидкость. Потребность к жизни в принципе держалась только на лаборатории, незавершенных научных работах и идеальном коллективе, который так долго подбирался для более продуктивной и качественной работы внутри новых проектов. Каждый из сотрудников успевал замечать несколько раз на дню состояние Сенку, но тот лишь отмахивался и игнорировал попытки развить тему разговора о его самочувствии. Проще скрыться за кружкой с кофе и вновь уткнуться в монитор, в попытках продолжить работать над очередной новой схемой какого-либо устройства. Со временем, коллеги стали просто пристально следить со стороны за состоянием своего руководителя, решив, что ломиться напрямую – бесполезно. Он никогда не признается в том, что испытывает внутри. Даже себе. Клацанье клавиатуры, шуршание карандаша при создании чертежей, заметки везде, где только можно – все это имело успокаивающий эффект. Возможность переключить внимание, вовремя зацепиться за что-то и вытянуть себя из омута с головой, хотя бы на мгновение. Он никогда не думал, что настолько может погрузиться в свои эмоции. Он никогда не думал, что даст трещину в контроле над самим собой. Весь этот идеально настраиваемый годами механизм, смазанные шестеренки, работающие без единого скрипа, вкрученный до победного каждый шуруп, отсутствие лишней пыли. Все дало сбой. Заискрилось замыканием внутри встроенной туда сети, полыхнуло и покрылось копотью. Черной, плотной, поглощающей. Он никогда не думал, что однажды придется стоять в безумно солнечный день напротив отполированного камня. Словно даже погода в тот момент смеялась над ним. За границами радиуса поражения, где все несли в себе скорбные мысли и печальные настроения, все казалось слишком радостным и положительным, пока внутри каждая деталь разбивалась на множество бесконечных осколков. Настолько безобразных, что сразу понятно – собрать обратно не представляется возможным. На плечо одна за другой опускались чужие руки в каком-то поддерживающем жесте, выражая соболезнования. Лицо все также не выражало эмоций. Функция слуха в тот момент на время заблокировалась, абсолютно не воспринимая ничего вокруг. Система обнулилась. Никто не ошибется, если решит, что психика Ишигами по какой-то причине не справилась с таким простым и бытовым жизненным моментом, а слишком агрессивная ее защита включилась сама собой, не впуская и не выпуская абсолютно никого. Не позволяя как и раньше, только еще более сильно раскрывать органы души, подвергая какую-то эфемерную цепь опасности, с возможностью возгорания в абсолютно любой момент. Только он отказывался осознавать, что все давно превратилось в пепел. Пока что он держался. Опустел как личность, превратился в кучу роботизированного металла, действуя по выработанным схемам “работа – дом – работа”, но держался. Трещал по швам, периодически ночами крепя к себе отваливающиеся части сваркой, которая состояла из кухонного стола, сигареты и уже потрепанной чужой тетради, в которой мягким мелким почерком были выведены формулы, расчеты и решения возникающих вопросов по пути проведения исследования, а на полях виднелись слова поддержки. Сенку даже задавал вопрос, зачем все это, на что Ген, пожимая плечами и мягко посмеиваясь, отвечал: “так работается гораздо бодрее”. На самом деле, не смотря на внешнюю отрешенность от мира и самой своей сути, он помнит все настолько четко, будто это было только вчера. Теплый летний вечер. Они нахохлились и сидят прямо здесь, на кухне, даже не пытаясь смотреть друг на друга. Очередная бытовая разборка по поводу готовности к публикации такой же очередной научной статьи. Легкий флер негатива витает в воздухе, часы неустанно выбивают свой ритм, который, кажется, перебивает все мысли. Ген терроризирует какой-то серебристо-потертый браслет на запястье, Сенку крутит в руках чайную ложку, пока на столе остывают две кружки с горячим кофе, а вокруг творится безумие из разбросанных бумаг. Они захлебываются в ненависти друг к другу и одновременно ждут, кто первый из них покажет брешь в напряженном и таком показушно-злобном взгляде. – Сахар дай. Асагири лишь усмехается на такой напущено серьезный тон: – Полай. Желание дернуться в сторону этого засранца превышало все границы, но Сенку сохранял над собой контроль, продолжая играть по давно выстроенным и молча согласованным правилам: – Нахуй иди. – Сенку, дорогой мой, хорошие мальчики так не разговаривают, – в приторно сладком голосе проскальзывает издевка, но сахарница все равно небрежно передвигается в сторону оппонента. – И все равно подобные предположения просто не могут быть доказаны в этой работе. Это все твоя психологическая чушь. Ночь. Под тусклыми фонарными столбами видно, как медленно снег опускается на землю. Они неторопливо идут в сторону дома, пока у каждого в голове проскальзывает мысль о том, как так вышло, что этот самый дом теперь общий, оправдывая себя потребностью в постоянной возможности контакта из-за специфики исследования. Да и Ген уже, если честно, крайне надоел опаздывать. Руки промерзают, изо рта идет пар. Ишигами не замечает, как коллега-с-привилегиями отстает от него, продолжая спокойно двигаться по давно заложенному в голове маршруту до квартиры, когда в спину прилетает нечто, явно похожее на снежок. – Ты заебал! Нагло атакованный, Сенку недоумевающе оглядывается через плечо, уже готовый открыть рот и начать долгую речь о том, что эта работа крайне важна (как и все остальные), потому, если Асагири какого-то черта не готов тратить столько сил – может проваливать. Но противник по снежной борьбе успевает начать раньше: – Мину смени, сколько можно быть таким отвратительным? О, Ген пытался долго, муторно и абсолютно разными способами вытянуть из Сенку какие-то определенно непривычные для его мимики и характера эмоции. Ему безумно хотелось оголить того до последнего: снять каждый замок, развязать каждый тугой узел не разрывая нити. Ишигами Сенку был для него своеобразным пазлом, кубиком-рубика, крайне интеллектуальной головоломкой. Все начиналось с обычного интереса кандидата психологических наук, а закончилось безысходностью и наскоро слепленным снежком. В каком-то смысле это была внутренняя несдержанная истерика, которую он умудрился преобразовать в смешливую придирку. А Сенку уже давно понял его мотив и все больше намеренно закрывался, становился грубее, требовательнее, наглее, преграждая путь доброжелательности и комфорту. Ждал того самого момента, когда Асагири ужасно отчается, чтобы потом за секунду разрушить все схемы и наметки психолога, резко изменив свое поведение. Да и Ген не дурак. Каждый буквально ощущал план другого на каком-то ментальном уровне, менял тактику. Это было похоже на безумную игру, где они просчитывали десятки ходов наперед, понимая последующие шаги противника. Каждый пытался победить соперника, используя самые разные и, казалось бы, неожиданные повороты событий в изменении собственного поведения и подхода к контакту между друг другом. Каждый в моменте обнаружил себя в каком-то вихре событий, где два разгоряченных тела кожей к коже теряются в безумных эмоциях и похоти. Каждый в ту минуту не мог отпустить мысль, относится ли другой к этому, как к продолжению молча согласованного опыта. Да и вообще, весь их контакт был похож на один большой опыт с самого начала. Они не стеснялись задевать друг друга, унижать, дергать за какие-то струны души, если та вообще имела право на существование у таких чернильных и давно сгнивших личностей. Коллеги крутили пальцем у виска, перешептывались. Иногда даже подходили к Гену и спрашивали, почему тот не уволится или, хотя бы, не переведется в другой филиал их компании. Но он лишь расплывался в безумно теплой улыбке и скидывал все на определенный научный интерес, убеждая обеспокоенных в том, что все находится в абсолютном порядке и под полным контролем, потому они могут даже не думать о каком-то там бессмысленном волнении. Их взаимоотношения были похожи на военные действия, где ни одна сторона не готова принимать поражение и поднимать белый флаг до тех пор, пока последняя нервная клетка героически не падет в бою. Каждый в рандомный момент кидал психологическую гранату, каждый успевал спуститься в воображаемый окоп и атаковать в ответ. Однажды у них даже был разговор практически по душам. Они буквально на несколько минут ослабили оборону и решили, что их внутренние ощущения однозначно похожи на какие-то интересные, отчасти незнакомые чувства и, возможно, стоит попробовать преобразовать их статус одиночества в новую ячейку социума, где границы внутреннего Я несколько стираются, частично сливаясь. Их совместная жизнь не была похожа на здоровые отношения, но вполне походила на нечто болезненно-приятное, сумасшедшее, как и они сами. Все происходило сухо, по привычке будучи обрамленным высмеиваниями и попытками задеть своими выражениями в ту самую уязвимую часть давно окаменевшей оболочки. Они продолжали измываться друг над другом, каждый раз совершая поступательные и такие непривычные шаги. Вносили в систему координат новые данные, напрочь разрушая все возведенное, забываясь, но все еще подставляя эмоциональные подножки. Решение споров после того эксперимента с постелью приобрело новый характер. Они не могли прийти в тупик, просто потому что периодически не успевали даже довести до него ход мыслей. Тактический ход игры теперь использовал тяжелую артиллерию: – Если мы будем пытаться разобраться в устройстве каждой мелочи, которая тебя волнует, пока проект еще не дошел до этапа тестирования – мы так и не дойдем до него в принципе. Подход к изучению опытным путем будет гораздо более быстро выявлять недостающие детали. Сенку сложил руки на груди, упираясь сзади куда-то в кухонный гарнитур и возмущаясь такой странной щепетильности Асагири. Сенку наблюдал, как у того не находится объективных аргументов, начинается бесконечный поток слов, по привычке пытающихся заболтать и отвлечь от самой сути. Сенку чувствовал предельную близость подошедшего, горячее и мимолетное касание пальцами предплечья, которые якобы случайно задели его, пока Ген вставал напротив, кладя руку на опору позади Ишигами. Кухня была их божественной обителью и имела гораздо больше эмоционального веса, чем спальня. Даже в рабочем кабинете не было столько запала на обсуждения вариантов развития и исходов очередных тестирований. Там строились планы на дальнейшие научные работы, проходили ежедневные дебаты, накалялась атмосфера и метались искры. Спасибо, что не ножи. Хотя тоже иногда крайне хотелось. Было дело, они отправились в подобие отпуска, от которого Ишигами настойчиво отбивался, но так и не смог противостоять, прихватив с собой “на всякий случай” ноутбук. Ген вился рядом, подвывал под ухом на тему прекрасной погоды за окном, оставлял невесомые касания, нависал над монитором, а потом и вовсе захлопнул его. После чего, правда, чуть не прихлопнули самого Асагири, но своего он добился. Вывалиться на улицу требовалось всем, пусть и хотелось далеко не каждому. Песок под ногами, звуки волн, ощущение безграничности мира – расслабляло, придавало сил и жизненной энергии даже Сенку, хоть он и признавал это с трудом. С каких-то пор, каждый раз, когда его взгляд падал на Асагири Гена – мысли утекали в неизведанном направлении и уже не ограничивались исключительно работой. Все обрамлялось новыми чувствами, в которых переплетались потребность, забота, желание, страх. Иррациональный и рациональный одновременно. Никогда не знаешь, что произойдет в следующее мгновение, потому Ишигами предпочитал не заглядывать вперед, если только дело не касалось моментов, где они считались коллегами. Там-то все кристально чисто и по-байкальски прозрачно. В очередной раз Ген собирает чемодан, чтобы отправиться в отпуск. Он и сам не особо туда хотел – привычка к постоянной работе давно пустила корни и разрослась своей системой жизнеобеспечения, впиваясь куда-то в головной мозг. В этот раз уже, на удивление, настаивал Сенку, которого, кстати, не было дома. Так что, Асагири, второй чемодан не ждёт. Особенно, когда рейс через какие-то пару часов, а все вещи придётся тащить на себе – Ишигами настолько занят, что планирует добраться в аэропорт напрямую из лаборатории. Сам выгонял, и сам же теперь задерживается. Гений чистой воды. Места практически в хвосте. По статистике – одни из самых безопасных, хотя и трясет, если вдруг что, тоже отменно. Сенку достаёт из кармашка сидения листы с информацией, которая пусть и изучена вдоль да поперёк, но позволяет хоть чем-то загрузить мозг. Уже давно горит зелёная лампочка, ремень безопасности отстегнут для большего удобства, в иллюминаторе не видно практически ничего, кроме огромной облачной массы, а по салону начинает передвигаться стюардесса, со своей привычной тележкой. Останавливаясь рядом она несколько медлит, будто задумываясь, но все-таки выкладывает два пайка. Желает приятного аппетита и отправляется дальше, пока Ген мягким голосом благодарит ее. — О, я смотрю, Вы надолго, — несколько бестактно интересуется девушка за ресепшеном, заприметив два чемодана. Сенку предпочитает промолчать — у этой милой дамы явно есть срок бронирования номера, в котором четко указано всего-лишь пять дней. Так что повод для поболтать и развеять свой скучный рабочий день она выбрала весьма провальный. Между прочим, даже пять дней были для него какой-то непомерной ношей, так что не стоит лишний раз напоминать о длительности отпуска. Опыты в лаборатории сами себя не проведут. Настежь раскрытые шторы, первая линия от моря, шум из приоткрытого окна и до безумия мягкая кровать. Ноющая спина утопает в ней, оставаясь благодарной, чтобы позже начать требовать более жёсткий матрас. Но это будет потом. Сон. Буквально пара часов после такого неудобного кресла в салоне воздушного судна сейчас кажутся спасением. И, казалось бы, стоило только провалиться в такую приятную и обволакивающую темноту, как телефон начинает разрывать звонком. На экране высвечивается “Луна”, а быстрый взгляд успевает засечь, что на сон ушло ни много ни мало — около трёх часов. — Да, — Сенку отвечает достаточно хрипло и с большим нежеланием, ворчащим где-то внутри. — Доброе утро. Спал? Извини, — начинает тараторить она, — Как твои дела? — Луна, ради этого вопроса обязательно было звонить в такую рань? У нас все нормально. — У вас? — замолкает практически сразу, но тут же приходит в себя и продолжает, но несколько неуверенно, — Хорошо. Держи в курсе и не пропадай с радаров. Я уже коплю список вопросов по нынешнему проекту. Ишигами лишь тяжко вздыхает: — Ты уже заканчиваешь меня терроризировать, на связи. И сбрасывает звонок, лениво оглядываясь вокруг. На кофейном столике, что находится практически рядом с кроватью, уже стоит пара тарелок еды, одна из которых пустует. И несмотря на то, что организм вроде бы еще не проголодался, хотя ел он достаточно давно — Сенку остаётся благодарным Гену, который уже, сто процентов, успел свалить по каким-то своим “важным” делам. Какая-то совсем непонятная ностальгия начинает захлестывать по самое горло, вызывая состояние отрешенности от окружающего мира. Горло сковывает спазмом, тремор разрастается от кончиков пальцев и дальше — по всему телу. Именно сейчас крайне не хватало этих глупых навыков менталиста, который без особых проблем выровняет дыхание, успокоит сердечный ритм, скажет, что ты просто дебил, который умеет заниматься наукой, но совсем не умеет в качественный контроль над собственным телом и эмоциями. Глубокий вдох. Остановка. Долгий выдох. В голове все еще копошатся тревожные черви, которые так настойчиво пытаются что-то напомнить, но Сенку их даже не пытается понимать. Вновь достаёт телефон, отписывая короткое сообщение: “Я прогуляться” На что получает системное “ожидание отправки”. Опять эта бесполезная звонящая штука отказывается ловить сеть даже там, где с ней нет проблем. Хотя, подключение показывает. Возможно Асагири забрел куда-то, где нет особой связи. Девушка на ресепшене вновь неловко мнется, краснеет и улыбается себе под нос, словно девственница перед первым сексом. — Ну как, мистер, Вас отблагодарили за такой прекрасный завтрак? Сенку предпочитает проигнорировать и просто пройти мимо. Вопрос не только неуместен, но и вообще, почему его должны благодарить? Достаточно странно, чтобы не наделить вопрошающего ответом. И вновь песок под ногами, звуки волн, ощущение безграничности мира. Знакомые пейзажи, изученный от и до горизонт, где большая вода и небо сливаются воедино. Фантомное ощущение чужой руки на плече в одном мимолетном касании вновь вынуждает погрузиться в себя. Память настойчиво цепляется за что-то, но никак не может вытянуть то самое, что так тревожит и, что так активно пытается прорваться наружу уже второй раз за день. Асагири Ген размеренно идет по берегу, пока его ноги омывают остатки прохладных волн. Внутри полная пустота и потерянность: что он здесь забыл и как долго уже идет по этой местности? В кармане вибрирует телефон. “Сообщение получателю Асагири Ген не доставлено” Почему? “Луна: Сенку, у нас есть некоторые трудности в завершении проекта, ждем тебя. Пока справляемся своими силами.” Сенку? Телефон начинает гулять ходуном в крупной тряске рук. Асагири садится на корточки, пока сердце начинает сокращаться чаще, словно азбукой Морзе выбивая сигнал о помощи. Сенку теряется в непонимании происходящего. Руки запускаются в волосы, оттягивая их куда-то назад до боли, желая привести сознание в порядок, пока телефон лежащий на песке спокойно переходит в режим блокировки. Совместная работа. Новый проект. Бессонные ночи. Болезнь. Рассеянность. Он помнит, как Гену было плохо, но как он рвался продолжать, чтобы Ишигами было легче, чтобы Ишигами видел заинтересованность, чтобы Ишигами за своим огромным эгоизмом не заметил, насколько человеку хреново. Он помнит, как зашел в помещение для тестирования аккурат в тот момент, когда Асагири, бледный от болезни и усталости, сам похожий на смерть, соединял между собой две составляющие механизма, что работал под достаточно большим напряжением. А дальше ничего. Практически бегом, зарываясь в песке и спотыкаясь, Сенку добирается до номера, где быстро находит билеты на самолет. Один на Ишигами Сенку. Второй… на Ишигами Сенку. Сборы и перелёт обратно были крайне беспокойными. Он и правда никогда не думал, что однажды придется стоять в безумно солнечный день напротив отполированного камня. Снова.