Madmen never die.

Жить. Бежать. Бояться. Всё, что мне нужно в этот момент. И не устоять перед собственными желаниями. Ни единой возможности собраться с мыслями и контролировать свои эмоции. Её нет. И мне придётся выживать в этом цикличном аду ради собственного удовольствия и спасения. Ради чужих желаний. Иногда так задумываешься: "а к чему это всё? Почему я не могу делать то, что мне захочется?" Всё выходит наоборот. Ведь в глубине души, я уверен в том, что быть чьей-то мечтой и желанием – лучший вариант. Тебе больше нравится только находиться рядом с тем, кто позволит быть собой. Но я ненавижу быть собой. * * * Здесь так темно и ничего не видно, ночь накрыла весь этот чёртовый огромный город, в котором глупых идей больше, чем звёзд на небе. Да и этих белых небесных тел и то не видать за облаками и городским светом. Этот процесс называется световым загрязнением, всё из-за фонарей и прочих факторов, которые делают даже мрачное время суток не таким пугающим для людей. Так почему же ничего не видно? Потому что реагировать на источники света не получается. Всё внимание концентрируется на другом, более важном сейчас. Викторов умудрился проникнуть в чужой двор, точнее, не совсем чужой для него. Он прекрасно знает, чья эта территория, кому принадлежит и кто здесь живёт. Парень медленно выдыхает сигаретный дым, осторожно придерживая двумя пальцами сигарету, а после выпускает её, и когда та падает на землю, наступает ногой, чтобы потушить. Глеб приближается к дому и тихо стучит кулаком в чёрную дверь. Этот дом не выглядит бедным, очевидно, что здесь проживает состоятельный человек. Потому встреча с владельцем такого жилища должна быть важной. Но на самом деле это был лишь взятый в аренду загородный домик на пару дней, можно себе позволить, почему бы и нет. Дверь открывается, а внутри тоже было темно и ничего не проглядеть. Лишь высокий силуэт стоит перед пришедшим парнем, что пытается со своим не очень-то хорошим зрением рассмотреть человека. Хотя, ему это и не нужно было вовсе. Память позволяет вспомнить внешний вид данной личности, а фантазия дорисовывает все особые черты. Среди потока сильных ветров и тихого шелеста травы, грубый голос мужчины в темноте резко меняет настроение ситуации. – Давно не виделись. Я так понимаю, ты уже знаешь, зачем пришёл сюда? Глеб колеблется на месте и быстро моргает, зрачки его задрожали и расширились, и взгляд теперь метается по сторонам. От одной фразы становится так жутко, но ведь он и вправду уже всё знал, и ему было что ответить. – Да.. Серафим, я так рад.. Встретить тебя снова... Заготовленные слова всё равно звучат так неуверенно, предательская тревожность и страх даже перед давним другом заставляют чувствовать себя неуютно. Отчего это всё, и почему в груди каждый раз так колит, а пульс учащается? Бог его знает, если этот Бог вообще существует и может хоть как-то повлиять на нашу жизнь, да и этот вопрос здесь не уместен. Серафим отходит назад, позволяя гостю пройти в дом и внимательно осмотреться. Тут было наверняка красиво и хорошо, но без света мнимые впечатления усиливаются; ведь когда ничего не видно, мозг может надумать чего угодно, и даже самое страшное. Однако, Викторов старается держать в голове мысль, что ничего плохого его здесь не ждёт. Они живут в мире науки и физики, так что единственное, чего можно по-настоящему бояться, так это реальных людей. А бояться людей не придётся, Сидорин уже проверенный временем друг и ему можно доверять, конечно. – Кто-то из группы знает, что ты здесь? Спрашивает вежливо и с явным интересом Серафим, подняв вопросительно брови и слегка прищурившись. Глеб, не смотря на того, дёргает головой вниз и ещё шире открывает карие глаза. Эти вопросы были ожидаемыми, но всё же заставляют на секунду остановиться и подобрать ответ. – Я не знаю, вроде нет.. Коротко и нечётко отвечает парень на вопрос, наконец обернувшись, выискивая друга взглядом. Они словно вдвоём сливались в этом кромешном мраке, и это так вымораживает, об этом нельзя было молчать. – Включи свет, Фим. Просит Викторов, нахмуриваясь, чтобы разглядеть хоть что-нибудь и не врезаться в стену. Серафим лишь неодобрительно качает головой и скрещивает руки на груди. Его видимо всё устраивает, и темнота не мешает ему рассматривать парня перед собой, снизу вверх, подробно изучая каждый элемент одежды и тела. А тело Глеба для него было столь прекрасным явлением, что можно было хоть целыми днями и ночами разглядывать его. Сидорин не скрывает того, что ему нравится этот парень, он действительно был хорош. Они оба проходят по длинному коридору в комнату, и хотя бы в ней есть какие-то намёки на освещение. Маленькие жёлтые огоньки свечей горят повсюду: на столе, подоконнике, тумбочках и полках шкафа. Это радует, теперь более-менее видно помещение, и можно увидеть спальню во всей своей красе. На стеклянной столешнице стоит бутылка вина и два бокала рядом. Кажется, Глеб уже догадывается, к чему это ведёт, а до этого считал, что просто встретится с другом и они вместе поговорят по душам, ну в общем, весело проведут время. Но нет же, сейчас всё стало понятно. – Эй, Сима.. А к чему эта вся романтическая обстановка? Здесь, наверно, должна быть ещё какая-то девушка или типо того?.. Дрожащим голосом бормочет Викторов, покачиваясь из стороны в сторону и осматриваясь вокруг себя. Серафим опять ничего не отвечает, и так пугает его наглое молчание, не представляется уму, что тот задумал, а переспрашивать стыдно. Он подходит сзади к парню и касается кончиками пальцев кудрявых тёмных волос на макушке, приглаживая их и поправляя. По коже Глеба незамедлительно пробегают мурашки от этих прикосновений, и становится немного прохладно, только огонь свечей даёт слабое тепло. Фим разворачивает того к себе, и его рука тут же оказывается на чужой щеке, нежно поглаживая её и обводя небольшие татуировки на скулах. Викторов лишь от страха приоткрывает рот и распахивает глаза, его взор будто падает не на голубые глаза напротив, а куда-то вдаль, в несуществующее пространство. От него всё ещё чувствуется запах сигаретного дыма, отчего Серафиму хотелось поморщиться и отвернуться, но он упорно стоит и наблюдает за реакцией друга. – Глеб, ты и сам знаешь, как ты пиздат. И позволь мне признать тебя таким. Ты же веришь мне? Но теперь и Глеб ничего не смог ответить. Он застыл и не движется, не моргает, возможно и не дышит от волнения. Его это по-настощему пугает, как будто он до этого и не подозревал, что настолько нравится другу. Серафим отпускает его и отходит к кровати, после усевшись на её край перед столом. Он берёт в руку уже открытую бутылку и наливает немного вина в каждый бокал. Глеб тоже через время решается присесть рядом, хоть и было по прежнему страшно и неизвестно, что будет дальше, к чему это всё приведёт. Фим делает небольшой глоток алкоголя из своего бокала, прикрывая глаза от удовольствия. Он был полностью готов отдаться воздействию спиртного на организм, как можно скорее опьянеть и радоваться жизни. Викторов всё не может привыкнуть к такой новой обстановке. Потому для смелости он решает тоже выпить, да и в этом есть своя нужда. Такое ощущение, словно он не ел целый день, и только это красное вино сможет наполнить желудок и усмирить ноющий голод. Он чувствует слабый холод, который на улице был не таким заметным, а вот в доме знакомого всё становилось каким-то особенным. У самого себя бушуют разные эмоции и переживания, пусть по лицу их не распознать, но внутри всё будто сворачивается. – Чего т-ты хочешь от меня? Слегка заикаясь спрашивает Глеб, после делая новый глоток. Ему так не хочется бояться своего друга, такого близкого человека для себя. Нет никаких поводов убегать от него. Наоборот, ему комфортно находиться рядом с Серафимом, так он ощущает себя в безопасности. Странно всё это, и не получается определиться с выбором подходящей реакции. Сидорин также отпивает и тяжело вздыхает, смотря в пол и держа в руке свой напиток. – Мне нужен только ты, правда. Без тебя я бы уже давно сдох в одиночестве и остался гнить в стенах моей квартиры. Викторов поджимает губы, непонимающе смотря на задумавшегося друга. Вообще это всё было таким подозрительным, каждое лишнее действие или слово что-то значит и свойственно приманивает. Серафим двигается ближе к парню, положив свободную руку на его плечо, и проницательно заглядывает в тёмные большие глаза. Этот недоверчивый и вечно удивлённый взгляд, как же он сводит с ума. Лишь благодаря бликам от света свечей в почти чёрных стеклянных глазах можно было отделить зрачки от радужки. Сидорин не глядя ставит на стол бокал и теперь второй рукой он снова касается лица парня перед собой, ласково проводя пальцами по мягкой щеке, заставляя того недовольно зажмуриться от таких доводящих до дрожи касаний. Завораживает же, и нет сил сопротивляться, да не нужно это так-то. На самом деле Глеб и хочет позволить тому делать с собой что только вздумается, абсолютно всё, в пределах закона. Да, до этого момента он дико боялся и хотел в страхе сгинуть отсюда. А сейчас, в его голове что-то перемкнуло, заставляя сидеть смирно и просто созерцать. Но Серафим ждать не может, ему нужны ответные действия, и потому он начинает самостоятельно проявлять инициативу. Его лицо оказывается непозволительно близко к другому, и горячее дыхание кажется таким обжигающим до боли. До боли в губах Глеба, которого затягивают в сладостный и долгий поцелуй. Он уже собирался оттолкнуть от себя парня, но чувства приказывают остановиться и спокойно принять это. И вправду, смысл прекращать, если было с самого начала всё понятно? Чужие губы не назвать такими сладкими, как обычно говорят для красоты. Скорее, они приятно солёные, со свежим привкусом вина, и это привлекает. Серафим отлипает от парня, позволяя тому вдохнуть и обдумать эту ситуацию. Он сделал это так, будто каждый день целует своего друга, но это точно не первый и последний поцелуй, по крайней мере, за сегодня по планам. – Я тебя... Начинает медленно, рястягивая каждый слог говорить Глеб, уже создав ложное и невероятно желанное продолжение в голове приятеля. – Зарежу нахуй... Он вновь смеётся со своих слов. Так мило слышать такие оскорбительные слова от того, кто сам-то пальцем никого не тронет. Только о себе он может сказать что-то всерьёз плохое, но потом придёт Фим, начнёт утешать его и помогать. Как всегда это и бывает. Почему раньше Глеб не задумывался о том, с каким хорошим человеком познакомился и до сих пор имеет хорошую связь с ним? Задумывался, но не так сильно, как стоило бы. Сам когда-то признается, стоит подождать. Губы снова соприкасаются вместе, уже более страстно и не так нежно, как в прошлый раз. Значит, можно не останавливаться и углублять свои действия, показывать способности, пусть опыта никакого и нет. Серафим приоткрывает свой рот и осторожно проталкивает кончик языка в соседнюю пасть, сначала оставляя его в свободном пространстве. Но Глебу это так западает в душу, потому своим языком он прижимает чужой к нёбу и смело сплетает их, будто его вообще не смущает такое. Раз оба этого так желают, то пойдут навстречу друг к другу. Через какое-то недолгое время столь прекрасный поцелуй, к сожалению, разрывается, отчего Глеб недовольно мычит и опускает голову вниз. Серафим же хватается рукой за его волосы на затылке и оттягивает их назад, но старается делать это не так больно, пусть и приходится использовать силу. Викторов послушно поднимает голову, не особо хочется ему лишиться своих кудряшек из-за таких движений. А с другой стороны, даже по странному приятно ощущать боль. Какого хуя? Глеб специально пытается опустить бошку, из-за чего Серафим громко вздыхает и тянет за тёмные кудри ещё раз. Сильнее. Это слово хочется произнести всерьёз и получить желаемое. Губы Сидорина теперь припадают к татуированной шее и быстро расцеловывают её. Такая нежная кожа, белая и тонкая, будто вот-вот порвётся. Почему бы и не проверить её прочность? Зубы неожиданно впиваются в горло, из-за чего парень вскрикивает и резко обхватывает чужое тело руками, словно теряет равновесие и нужно ухватиться за что-то. Так он только плотнее прижимает к себе Серафима и падает с ним на кровать, стараясь отодвинуться от края, чтобы не свалиться и на пол. Фим, не отрываясь, продолжает аккуратно покусывать кожу, пока не отлипает. На шее остаётся красный след, и почему-то кажется ему по-своему красивым. Сидорин продолжает, так же целует и засасывает разные участки открытой шеи, не оставляя живого места на ней. Глеб только тихонько стонет от удовольствия, ему это нравилось, очень нравилось. – Сима, Симушка.. Пожалуйста.. Он не может договорить, в голове мысли метаются слишком активно и слова связать невозможно от такого переизбытка эмоций. Ничего интересного ещё не началось, но он уже так возбудился, что хочет прочувствовать на себе всё что может и на что способен. – Мгх.. Придуши м-меня... Сима.. После этих слов Глеб ещё сильнее краснеет и закрывает глаза от стыда. Ему даже не верится в то, что он может быть настолько испорченным и пошлым, но так он желал этого. Позор. Серафим странно смотрит на того и кивает головой, сглатывая, совсем не понимая, что это значит. Его руки сами тянутся к хрупкой шее, чёрт побрал этим заниматься. Парень охотно поднимает голову для чужого удобства и набирает воздуха в ожидании. Сильная рука постепенно начинает сдавливать шею, неуверенно пока что, а то вдруг слишком больно сделает. – Агх, ох! Гмм.. Фи.. Фим... Ладонь ослабляет хватку и опускается, но Глеб обратно заставляет его сделать это вновь, потому что ему действительно это зашло, без шуток. – Прошу, сделай со мной всё.. Я такой урод... Викторов реально уже считал себя какой-то проституткой, не думал же, что ему всё с первого раза так полюбится, это и удивляет. Он тихо скулит и ловит воздух ртом, понимая что опять начинает задыхаться, отлично. – Не оста... Не оставливайся.. Сильнее, Серафим! Я обожаю тебя, мх... – Да тихо ты бля, всю рыбу распугаешь. Глеб не понял, к чему была эта фраза, но от угрозы замолкает, лишь похрипывая и мыча от удушья. Вскоре шею отпускают, и он начинает так же жадно хватать кислород, чтобы заполнить им лёгкие и опомниться. Серафим близится к манящим губам, желая снова захватить их в сладкий поцелуй, но тут его слабо отталкивают. – Мне жарко, открой окно, пожалуйста... Сидорин вздыхает и по просьбе встаёт с кровати, подходит к большому окну и дёргает ручку вверх, приоткрывая его сверху и впуская в дом прохладный ветерок. Теперь будет не так душно и станет хорошо. Глеб переворачивается на бок и опирается на локоть, а затем тянется к столу, там осталось его недопитое вино. Он берёт дрожащей рукой бокал и начинает пить, выпивая всё до последней капли. Такой вкус ему был как поцелуи, отталкивающий и манящий в одночасье. Но возвращается Сидорин, который тут же ложится на парня сверху, придавливая того своим весом, а был он немаленьким конечно. Глеб собирался воскликнуть что-то, но в пьяном состоянии успевает только проговорить какое-то нецензурное слово. – А за такие словечки тебе рот надо промыть, и я помогу тебе. Серафим ухмыляется и быстро засасывает того, не позволяя даже что-то против сделать, приступая к изучению "грязной" пасти своим языком, проходя им по всем доступным местам. Викторов лишь мычит на это и извивается всем телом, а когда осознаёт, что его рот буквально трахают, привыкает, расслабляет горло, уже выше и громче стонет, перекладывая руки на чужую сильную спину, обнимая и прижимая к себе парня ближе. Тянет эйфория, любовь, пьянь, и чувство принадлежности к любимому. Сидорин наконец прекращает и вытаскивает свой шустрый язык, видя перед носом обрывающуюся нить слюны. Великолепно, сделал то, что хотел всю жизнь, будто специально готовился. Уставшие руки, что были в положении недо-планки, автоматом переходят вниз, сразу же обхватывая бёдра в чёрных джинсах. Хочется прямо сейчас их сорвать и сделать всё, что заблагорассудится пьяной и развратной душе. Глеб ложится на спину и сгибает колени, а после раздвигает их в стороны, заманивая такими действиями. Но Серафим уже не торопится, ему нужно поподробнее изучить хрупкое и теперь такое доступное тело для себя. Его пальцы скользят по тёмной рубашке, начиная медленно расстёгивать её, обнажая ключицы со знакомой надписью "memento mori" и прекрасную грудь. Фим как раз и приближается к ней, вновь высунув язык, ведёт им по выпирающим рёбрам, а затем начинает целовать всю грудную клетку. Глеб вздрагивает, чувствуя как его сердце бьётся всё чаще, как лёгкие расширяются при каждом резком вздохе и всхлипе, как на его коже появляются влажные полосы и нежные поцелуи. Мягкие губы Серафима касаются твердеющего соска и захватывают его, покусывая зубами аккуратно. Второй он начинает трогать пальцами и сжимать, заставляя парня под ним стонать от боли сильнее и ритмично двигаться. Глеб прикусывает губу и зарывается руками в кучерявые волосы друга, заставляя его продолжать. По всему телу будто бьёт ток и проходят заводящие вибрации от голоса. Но внезапно он понимает, что ему становится не очень хорошо, и пытается оттолкнуть того от себя снова. – Серафим! С-Серафи-им.. Х-хватит... Кричит Викторов, мотаясь из стороны в сторону и переворачиваясь, чтобы тот остановился и отстал. И Серафим останавливается, но всё так же сдерживает парня и приближается к его голове теперь, наклоняясь прямо к уху и шепча. – Какая же ты блядь драная, Глеб... Он хватает тёмные кудри и уже сильнее тянет за них вверх, другой рукой берётся за шею, душа её и видя в словно чёрных глазах напротив испуг и панику, это его ни капельки не настораживает. – Что ты сказал? Хватит? Тебе это не нравится теперь?! – Мгх! М-мне нравится, о, Б-Боже! Прости меня, С-Серафим, я-я так обожаю тебя, кха-ах... Сидорин бьёт его по щеке, на которой тут же появляется красный след ладони и слышится стон на повышенных стонах. У Глеба дрожат веки, уголки глаз слезятся, и жалеть больше нечего. Его отпускают, и он припадает к чужому телу, обнимая и потираясь головой об его грудь и живот, спускаясь всё ниже. Серафим выпрямляется и становится на колени, наблюдая за происходящим, приглаживает мягкие волосы назад. Он уже не мог стоять на ногах ровно, потому одним коленом от себя осторожно пинает парня снизу, а сам потом на край кровати усаживается. Глеб медленно отползает, во взгляде всё ужасно плывёт и конечности подкашиваются, он чуть ли не падает с кровати, но успешно перейдя на пол, садится на колени перед тем. Фим выгибается и смотрит вниз, замечая давно торчащий стояк в своих штанах. Викторов долго всматривается в это, пытаясь хоть что-нибудь увидеть сквозь размытый взор, слёзы и темноту, но чувствует на своём затылке давящую руку, приказывающую действовать. Он хватается дрожащими руками за чужие штаны, стараясь стянуть низ, и когда у него это получается, перед глазами появляется член Серафима, жаждающего скорого начала и конца этой части. – Будь быстрее, ночь не так длина, как тебе кажется. – К-конечно, для тебя – ч-что угодно, ох, Серафим... Нервный, громкий и пьяный голос сводит с ума, как всегда. Сидорин никогда не мог себе признаться в том, как его каждый раз заводят отчаянные крики и стоны Глеба, а ведь до этого подобным они не занимались. Вкус его губ, сплетающийся со сладко-горьким вином, чувство экстаза и скоростные порывы страсти. Теперь он сможет безнаказанно узнать и другие его способности, сможет сделать всё, что хотел ещё давно. Серафим поглаживает чужой подбородок, большим пальцем раздвигая челюсти и красные искусанные губы, проникая в рот. Оттягивает его за щеку, рассматривая зубы и дёсна, надавивает на влажный язык другим пальцем. Наклоняется к парню и плюёт в пасть, ничего не остаётся делать, как проглотить эту противную слюну. Викторов терпит это, его всё устраивает, хоть уже и хочет закончить начатое. Он открывает рот и обхватывает губами краснеющую головку, что уже истекала от неимоверного возбуждения. Смачивает языком, начиная двигаться постепенно, выстраивая удобный темп.Сильная рука давит на кудрявый затылок, заставляя толкаться быстрее и увереннее. В нёбо неприятно давит головка, из-за чего слюна выделяется всё больше и стекает изо рта по подбородку и шее. Серафим самостоятельно управляет скоростью и ритмом движений, доставляя себе максимальное удовольствие, которое никогда в жизни не испытывал. Глеб покорно позволяет ему всё это делать, но и сам тоже не сидит на месте и работает ртом вовсю, стараясь не расслабляться ради любимого. Язык его ловко двигается по всей длине, обводя каждую торчащую венку и лаская чувствительную кожу. Его резкие стоны и вообще любые звуки создают приятную вибрацию внутри, от которой Фим сам стал довольно мычать. Он надавливает на голову вновь, проталкиваясь всё глубже. Парень снизу уже давится слюной, хватается руками за одеяло, чтобы устоять на коленях, ощущая как член входит ему в самое горло до тошноты, и приходится сдерживать себя, а то не хочется в такой ответственный момент облажаться по пьяни. Хотя, он уже облажался, стесняться больше нечего. – Хорошо поработал, умничка, люблю тебя, роднуль. Серафим слабее отдёргивает за волосы того прочь от себя, блаженно вздыхая. Глеб открывает рот шире, и чувствует, как белые густые капли покрывают его губы и язык. Он облизывается и сглатывает жидкость, уже без неприязни, как раньше, криво улыбаясь после этого. Сидорин стряхивает с себя волнистые волоски, что смог вырвать из чужой головы за это время, затем отодвигается к стене у кровати и снимает с себя чёрную худи, в которой успел достаточно вспотеть. Да и Глеба уже никакой холод не останавливает, в комнате жара лютая стоит, а сейчас видимо ещё жарче будет. Он залезает обратно на кровать, подползая к обнажённому другу, но тот быстро набрасывается и прижимает к кровати лицом вниз. Викторов агрессивно пытается выбраться, бешено ёрзает под тем, пока по собственному телу ощущает руки, что скользят по всем свободным местам, от рёбер под рубашкой к бокам, на тазу и наконец под штанами. Серафим кокетливо лыбится и быстро стягивает чёрные джинсы парня до колен. Перед горящими голубым огнём глазами появляется лучший вид приятеля. Именно так он и представлял самого близкого человека в своих сладких мечтах перед сном, пока долго мастурбировал на фотографии кудрявого. Помнит, как мысленно раздевал его, красиво дорисовывая самые интересные части тела. Помнит свои пьяные выходки, жалкие, неудачные попытки страстно поцеловать в желанные губы. И вот, в этот момент он добился всего этого, всего, чего так хотел, и спокойно может исполнить свои сокровенные желания. – Мгх, Сима, ну отпусти же.. Глеб всхлипывает и оборачивается, дабы посмотреть, что там происходит, и получает на это шлепок по заду, вновь вскрикивая и утыкаясь носом в белую простынь. Серафим тихо хихикает, грубо сжимает пальцами нежные бёдра и ягодицы, в ответ слыша томные и медленные стоны, которые ласкали слух не хуже душераздирающего рока от группы друга. Этот приятный голосок в постели стал совсем не таким, каким слышался всегда в треках и повседневной жизни. Сейчас Глеб только жалобно хрипел и стонал как последняя шалава, ну просто прекрасный вокалист. – Мх! Фим, Фимушка.. А-агх, стой, остановись.. Дай выпить, пожалуйста, мм... Серафим презрительно нахмуривается, оставляя одну руку на дрожащем бедре, второй дотягиваясь до бутылки на столе. Протягивает парню, и когда тот забирает, опять шлёпает его ладонью. – Да хоть до смерти набухайся, сучка. Не блевани только, а то я тебя нахуй выброшу за дверь спать. Глеб воодушевлённо начинает поглощать в себя алкоголь, чуть не подавившись из-за внезапного удара и обжигающей боли от него. Выпив залпом вино до конца, он поднимает пустую бутылку, которую забирает Сидорин и ставит на место, а обе руки возвращает на упругую задницу, шлёпая с другой стороны. – Сима, мгх... Войди в меня, пожалуйста, войди, ха-а... – Какой же ты неугомонный блять, я в ахуе с тебя. Ты реально хочешь этого, да? Викторов краснеет от стыда, жары и опьянения, согласно мыча, но вдруг его снова тянут за волосы силой, от чего он несдержанно кричит. – Да, Боже, да! Прошу, сделай это со мной, я очень люблю тебя, Серафим!.. – Попроси лучше, я знаю, ты можешь. Серафим специально медлит с этим, издеваясь над бедным парнем, который уже не сдерживает слёз. Слёзы, эти грёбанные слёзы. Фим тянет в сторону за тёмные патлы, поворачивая голову в руке к себе лицом, заглядывая в карие стеклянные глазки, зрачки которых мельком дёргаются, а уголки становятся влажными. С ума сводит это блядское чувство вины, Серафим не может быть настолько жестоким, и даже под влиянием алкоголя, он понимает, кем ему приходится этот человек. – Господи, Глеб.. Тебе правда нравится? – М-мне всё нравится! Просто трахни меня, я так тебя хочу, не поверишь, я весь твой!.. Значит, всё действительно было хорошо, беспокоиться и переживать не стоит. Глеб тот ещё мазохист оказывается, а на вид обычный парень, добрый и хороший друг, правда, в этот раз превращается в нечто большее, чем друг... Серафим вновь возвращает свою улыбку, прижимая горячее тело к себе, что уже само двигается ближе и хочет всего и сразу. Викторов закусывает губу и виляет задом, в надежде быстрее начать, и он будет терпеть всё, и готов быть отъебаным до крови без растяжки, словно ему нужно только потрахаться и сдохнуть. – Ох, бейба, тебе будет слишком больно, если я не растяну тебя. А то сидеть не сможешь всю неделю... – Всё равно, похуй, мх.. Делай со мной, что угодно, я согласен на любые пытки.. А-амх! Глеб протяжно стонет от очередного удара снизу, а когда в зубах резко появляются чужие пальцы, только мычит тихо. Он понимает свою задачу, потому охотно начинает посасывать два пальца во рту, стараясь смочить их как можно лучше. Серафим спустя пару секунд отдёргивает руку и возвращается к самому главному. Глеб всхлипывает довольно от новых приятных поглаживаний между ног, двигается в такт им и пытается вдохнуть, но в такой обстановке нормально дышать не получается, и из-за этого он сильнее возбуждается. – Ах, ох.. Мм, С-Сераф-фи-им, н-не остах-навливайся-а... И Серафим продолжает ласкать чувствительную промежность, проникая пальцами внутрь, водя ими вперёд и назад, с каждым миллиметром проталкиваясь дальше. Глеб совсем не сдерживается, от таких медленных и осторожных движений стонет громче, закатывая глаза наверх. Фим просовывает фаланги до конца и вскоре вытаскивает с хлюпом от влаги. Он обхватывает бока парня и потирается стоящим членом о мокрую промежность. Викторов опять хнычет, чувствуя тепло чужого органа, хотя в него даже не вошли, но он уже так рад этому. Резкий толчок, Сидорин проходит головкой внутрь, наконец-то, это случилось. Он и сам низко простанывает, пока снизу по ушам отдают сладкие тянущиеся стоны на высоких тонах, каких даже от элитных проституток не услышать. Глеб старается как может ради любимого, пойдёт на любые жертвы и уступки, только ради него. Серафим вновь толкается сильнее, сжимая в руках хрупкие бёдра и раздвигая худые ноги для удобства, впиваясь пальцами в мягкие ляжки. Он начинает двигаться в теле, медленно, но уверенно, всё таки с мужиками в первый раз трахается. Хотя Глеба после такого мужиком не назвать, а он и не против, ему всё нравится и он тупо под кайфом. – Агх, Фи-и-им! Будь грубее, С-Серафим, не жалей м-мою тушу, мх! – Я только начал, малыш, я всё сделаю для тебя, мхм... Сидорин согласно продолжает свои действия, двигается в более быстром темпе, проталкиваясь всё глубже. Он ощущает, что внутри было слишком туго и узко, но это лишь увеличивает возбуждение. Глеб вонзается пальцами в ткань одеяла, сжимая в кулаках её, и с ускорением толчков так же часто стонет и вздыхает. Ему очевидно было больно, ведь его девственную жопу разрывают сейчас, а он ведёт себя как шлюха, которая потеряла честь и достоинство. Но чёрт, удовольствию и пьяной любви нет предела. – Мм, п-порви меня-а, амх! Нха, мха-а, Сера-афи-им, а-ах... – Нахуй разорву, ха-хах! Тебя-то, суку позорную, на раз плюнуть, ха-ах... Серафим снова вошёл резко и грубо, уже почти на всю немалую длину, отчего Глеб снизу прокричал – нашлась та самая точка наслаждения в нём. Он выгнул спину, совсем как кот, и даже позабыл, что его поясница потом спасибо не скажет, но было так хорошо в этот момент. Сидорин двигается агрессивно-быстро, позабыв всю свою нежность и осторожность, ускоряется с каждым моментом всё больше, прижимая того к себе за бёдра, на которых возможно оставались желтеющие синяки от мощных рук. Викторов всё так же вскрикивает, закатывая карие глазки далеко за веки, стонет всё громче как может, но тут вновь чувствует чужие пальцы в своей пасти, и тёплое томное дыхание над ухом, а затем и грубый шёпот. – Тише, сучка, голос так сорвёшь, а что парням из группы скажешь? Что ты голос сорвал от стонов, пока тебя долбили в зад? – А-ах, мм.. Боже, не-ет.. Мх! А-ах! Да я.. С-сам их всех выебу, гитаристы пидо... Мм-ах! Серафим смеётся и аккуратно лижет ухо, прикусывая зубами серебряную серёжку с крестом на ней. Ловкий шершавый язык проскальзывает от ушка по щеке и к губам. Рука как обычно хватается за тёмные измученные кудри, заставляя повернуть голову к себе. Серафим глядит на это милое личико, на заплаканные широкие глаза с узкими зрачками, на красные щёки и нос, и такие же завораживающие алые приоткрытые губы, искусанные чуть ли не до крови. Викторов учащённо дышит, смотря вверх, высовывает язык неспешно, который позже сплетается с чужим в поцелуе. Теперь он тише стонет в любимые губы и пытается удержаться на дрожащих коленях и локтях. Фим отстраняется и выходит постепенно, переворачивает парня на спину осторожно, придерживая за торчащие рёбра, от чего Глеб дёргается и покрывается мурашками. Нависает над ним, пристально смотря в глаза, и под таким зверским взглядом ошибкой будет отвернуться или отвести свой. Глеб недовольно поскуливает и мычит от пропавшего горячего члена в себе, прикрывает веки и пытается держать зрительный контакт. – Не ной, шалава, я тебя буду трахать пока сам не устану. – Прошу, используй меня всего, мх.. Сима-а... Глеб вздрагивает от сильного неожиданного удара по щеке, открывая рот, не в силах выдать из себя хоть какой-то звук, даже плач. Кожа на голове болит от новой хватки за волосы, которые по ощущениям уже готовы выпасть из-за натяжения. – Не называй меня "Сима"! Кто я такой для тебя, чтобы ты так просто говорил это? Парень жмурится от боли по всему телу, губы его дрожат, как и всё тело, по лицу бегут слёзы. Он прогибается и старается заново открыть глаза, соображая, что может ответить. На нетрезвую голову сложно думать так легко. – С-Серафим... Так? – Уже лучше, что ещё предложишь? Только не эти противные клички, брр! – С-Сидорин?.. Достаточно хорошо? Серафим кивает и проводит пальцами по чужому животу, за этим следует громкий вздох от таких касаний. У Глеба внутри всё сворачивается, возбуждение заполняет его всё больше и подавляет голод. Сердце бьётся сильнее, и кажется, что оно прямо сейчас вылетит из заточения в грудной клетке, но пока ему остаётся только биться на своём месте в бешенном ритме. Сидорин вновь вошёл в разгорячённое нутро, чувствуя как влажные стенки обволакивают его член и не дают пройти, а он всё равно с удовольствием проталкивается дальше. Глеб сгорает со стыда, ведь теперь он встречается лицом к лицу с тем, кому сам дал свободу действий, кому позволил так надругаться над собой и изнасиловать себя. Почему он до сих пор лежит и не сбегает? Это не насилие, это любовь. – Мм, з-задуши меня, Си.. Сидорин, твои руки так, ах.. К-красивы.. Если я умру, то только от твоей красоты, мхм.. – Ты тоже красивый, милый, очень. Я исполню любые твои мечты, ха-а... Нравится же тебе страдать! Серафим двигается умеренно, осторожно, как ему более удобно в этом положении, и тянет левую руку к татуированной шее парня. Сдавливает сразу, большим пальцем под кадык давит, знает же, как полное счастье тому доставить. Правой рукой берётся за стоящий член Глеба, начиная в темпе с движениями своего тела водить сжатой ладонью вверх и вниз. Викторов от этого постанывает несдержанно, раскрывает глаза, закатывая их. Таких ощущений он никогда не испытывал, его одновременно и трахают, и надрачивают, и душат – что может быть замечательнее совмещения всего этого? Ничего подобного в жизни он не видел и не думал даже, что такое произойдёт с ним. А ведь происходит, и чувства просто неописуемы. – С-Серафим.. Я щас, мм... Г-Господи, а-ах! Сто-ой, мм! Ещё пару движений крепко удерживающей руки, и Глеб резко кончает с характерным долгим стоном, снова закатывая глаза наверх. Сперма попадает на свой живот и грудь, а так же ладонь Серафима, которую он убирает и берётся обеими руками за бёдра. Вскоре и Сидорин кончает внутрь, прикусывая губу и улыбаясь, выдыхая низкий стон. Он быстро выходит, затем заваливается на бок, не желая больше делать что-либо, устал всё таки. Оба дышат часто, восстанавливая дыхание. Глеб медленно подползает к тому, прижимая его за плечи, а Серафим обнимает талию нежно, успокаивающе поглаживая руками спину. Тянется к лицу, оставляет на красных губах краткий и осторожный поцелуй, такой приятный и ненавязчивый. – Фимушка.. Я тебя та-а-ак люблю... – Я тоже тебя люблю, Глеб, ты умница и ваще ахуенный. И не только в плане траха, я бы тебя и так выебал... Серафим тихо смеётся, прижимаясь к другу плотнее, согревая его своим телом, и утыкается носом в мягкие тёмные кудряшки. Глеб тоже сильнее обнимает его, и было уже всё равно на то, что они оба голые и он отымет, он уже не чувствует ничего. Сидорин отстраняется, замечая, что парень, кажется, уснул напрочь. Одевает его обратно бережно, накрывает одеялом аккуратно, чтобы не проснулся, и сам подстраивается рядом. На утро расскажет всё как было, ну и будут они жить дальше спокойно, и возможно даже иногда заниматься сексом. Только вот, знал ли Викторов, что этот день испортит его и подарит новую жизнь?.. * * * Пробуждается Глеб рано утром от страшного сна. Это вообще единственная вещь, которая может его разбудить при похмелье, так бы он ни за что в жизни не встал так рано. А заснуть вновь не получается к сожалению, приходится сидеть. Викторов оглядывается ошарашенно, рассматривая незнакомую комнату, и человека рядом с собой. Серафим, мать его. Откуда? Что они тут оба делают? Ничего не понятно как всегда, много напрягающих вопросов и абсолютно ноль ответов. Парень старается тихо встать с кровати, замечая вдруг рядом с ней стол, на котором стоят пустая бутылка от вина и два бокала. Судя по всему, ночка была весёлой. Встав на ноги, он почувствовал боль в коленях и бёдрах, а особенно больно было между ног. Это ещё больше настораживает и заставляет задуматься. Он отбросил все эти тупые мысли, ну не может быть такого совсем, невозможно. Глеб проходит в коридор и заворачивает в ванную, умывая лицо прохладной водой, а там уже глядит в зеркало на себя. Из под воротника помятой чёрной рубашки виднелось множество подозрительных бордовых следов от укусов на шее и ключицах. – Бля, чё за.. Ммм... Устало произносит он самому себе, оттягивая ткань и осматривая своё тело. Среди засосов и татуировок было видно синяки в определённых местах, точно от пальцев. Ужас, по другому не назвать это. Викторов со страхом в глазах задерживает дыхание, поднимая край рубашки сбоку и осторожно стягивая свои джинсы вниз, не полностью. – Ебучий случай... Он покачивается немного, стоя в полном шоке, ведь даже на костях таза и коже бёдер были едва заметные, но настоящие следы, и скорее всего, они по всему телу так разбросаны. Глеб быстро вылезает из ванной комнаты и мигом залетает на чужую кухню. Солнечные рассветные лучи бьют в окно, красиво освещая помещение, но сейчас не до этого. Парень заглядывает в холодильник и находит воду, сразу открывая пластиковую бутылку, отпивает пару глотков, и возвращает на место. Он ещё раз осматривается, и видит на подоконнике пачку сигарет. Вот то, что нужно. Глеб проворачивает ручку окна и открывает его полностью, чтобы запустить в кухню свежий воздух. Рука тянется к неизвестной пачке, ловкие пальцы достают сигарету, а губы крепко зажимают её. Следом находится и зажигалка, которой он поджигает сигарету и откладывает обратно на подоконник. Глубокая затяжка, тяжёлый горький дым попадает в горло, слегка обжигая его, но уже как-то всё равно, даже откашливаться не хочется, пусть и глаза слезятся от такого. Просто нужно было успокиться, обдумать ситуацию. Викторов вытаскивает сигарету, выдыхая серый дым из лёгких в открытое окно. Но мыслить от этого он лучше не стал, всё впустую, это лишь привычка, она никогда не даст таких эмоций как раньше, не подарит покоя и веселья, а только усугубит боль в голове. – Доброе утречко, а ты это чего сидишь тут? Глеб резко оборачивается, раскрывая глаза шире, у него чуть сигарета из дрожащей руки не выпадает. В проходе на кухню стоит тот самый человек, которого Глеб никогда не забудет. Знакомый, доводящий до дрожи взгляд, высокий пугающий рост и телосложение, руки, которым хочется бесприпятственно отдаться. Чёртов Серафим, да разве его имя подходит к его поступкам? Вряд ли у него столь ангельский характер, как можно подумать. Викторов ничего не отвечает, всё так же держит сигарету между пальцев, и делает неуверенный шаг вперёд к другу. – Серафим.. Что было этой ночью? У меня всё тело болит... Стой, только не говори, что... – Ну мы трахались, и мне понравилось. Что уж говорить, тебе это нравилось не меньше. Глеб впадает в ступор, делая ещё один новый шаг, встаёт перед парнем и смотрит в его глаза. Естественно было неимоверно стыдно, щёки уже горят а тело бросает в жар, но он продолжает глядеть в голубые стекляшки, будто хотел вызвать у того какие-то чувства. Чувства только у себя и появляются, однако, вовсе не негативные, не гнев и ненависть, нет. – Ясно с тобой... Сидорин прикусыаает губу и сводит брови вопросительно, неужели он совершил ошибку? Но ведь оба были согласны на это, оба любят друг друга, или же это не так? Глеб приближается всё больше, и заводит свободную руку за чужую спину, прижимаясь к телу и утыкаясь лицом в грудь. Серафим спокойно выдыхает и довольно улыбается, осознавая, что все его глупые мысли были обманчивы, и на самом деле на него зла не держат, с чего бы ещё? – Фим, я люблю тебя, давно люблю.. – Ох, я тоже люблю тебя, солнышко, всё хорошо, да? Глеб кивает и угукает, они обнимаются сильнее, прижимаются друг к другу крепко, но осторожно. Сидорин целует парня в макушку, кудри которой щекочут его нос, а затем и нежный поцелуй в губы не заставляет себя долго ждать. Счастье окутывает с головой, хочется плакать от радости, быть любимым и искренне любить – прекрасно. – Кстати, тебе бы отмыться от твоей сильной любви не помешало... Серафим хихикает и опускает руки, отходит к стене, всё так же улыбаясь широко, и смотрит на любимого, как тот утирает слёзки и позже докуривает сигарету, а затем, выдохнув дым вновь, проговаривает: – Надо Серёге позвонить, хоть заберет меня отсюда... – Я такси закажу, вдвоём поедем, ты ещё Слема будить будешь так рано? Он не проснётся, ха-хах.. Глеб опять кивает на это и посмеивается тихонько, тот прав всё таки, у продюссера своя работа. И его своя работа ждёт, одна проблема – сохранить в тайне всю эту хуйню, что произошла за ночь...